— Работать можно и днём, — улыбнулся юный эльф.
— Тебе? Нет! Ты бы иначе в библиотеку не смог ходить.
— Логично.
— Смотрю дальше: синяки на лице зажили, а новых нет, значит, из дома сбежал.
— Ну, это ещё не аргумент! — попытался возразить Ярослав, но его друг категорически затряс длинным чубом цвета спелой пшеницы.
— Даже не говори мне ничего! Я тебе и день назову, когда ты впервые дома не ночевал: когда додумался косички заплести, помнишь? С тех пор ты другим стал, Ярик, совсем другим. Более уверенным, что ли, сильным, взрослым. И смотришь не так, как раньше, будто постоянно видишь такое, чего никто не видит.
Ярослав закусил губу. Преданное сердце Сэма верно угадало то, чего никто больше не заметил.
— А что же ты мне раньше ничего не говорил? — спросил он после короткой паузы. — С тех пор почти месяц прошёл.
Семён горько усмехнулся:
— Всё ждал, когда в тебе проснётся совесть. Знаешь, что это такое?
Ярославу вдруг действительно стало стыдно.
— Прости, Сэм, — сказал он, виновато опустив голову. — Не хотелось нагружать тебя своими заботами. Я ведь тоже тебя знаю. Сказать, что бы ты сделал?
— Ну, — осторожно поинтересовался Семён, в глубине души всё-таки побаиваясь, что Ярослав угадает. И хотя он уже разработал смелый план выхода из кризисной ситуации, эти идеи до сих пор хранились в строжайшей тайне, которую мальчик никак не мог решиться открыть своему другу. Однако сейчас любопытство взяло верх над осторожностью: слишком велик был соблазн.
— Для начала пригласил бы меня пожить к себе, — начал Ярослав. — Уверен, твои родители не были бы против.
— Точно, — согласился Семён. — Мама любит тебя, как родного! В чём же дело?
Юный эльф отвернулся, печально перебирая съёжившиеся от ночных заморозков кленовые листья, лежащие на скамейке.
— Дело... — проговорил он медленно. — Дело в том, Сэм, что я и так тёте Юле по гроб жизни обязан. Когда с мамой беда случилась, она же всё... и в больницу, и похороны... пока отчим пьянствовал. А тут я ещё... Так и сидеть у вас на шее до старости?
Семён вздохнул. Осторожно тронув друга за руку, он тихо сказал:
— Прости, Яр. Я об этом не подумал.
Какое-то время друзья сидели молча. Семён уже жалел, что начал этот разговор, и мысленно ругал себя последними словами. Но, глядя на Ярослава, было совершенно невозможно определить, что творится у него на душе: это спокойное выражение и серьёзный, ласковый взгляд всегда вызывали замешательство у многих знакомых. Наконец юный эльф улыбнулся.
— А вот по поводу твоих дальнейших действий, Сэм, у меня есть несколько вариантов. Принимая во внимание твой бешеный характер, ты бы, наверное, попытался доказать моему отчиму, что он не прав. Пошёл бы по инстанциям, в суд, привлёк бы юристов, добрался до администрации... Даже не представляю, как, но у тебя ума на всё хватит. В конечном итоге, отчима лишили бы опекунства, а возможно, и посадили за издевательство над несовершеннолетним пасынком. Меня бы затаскали по судам, и я бы, знаешь, как был тебе за это благодарен?
Семён в ужасе заглянул в весёлые, лучистые глаза друга.
— Ты колдун? — поинтересовался он. — Всё верно, именно это я и собирался предложить. Только сначала думал привлечь внимание общественности с помощью местной прессы и телевидения... Что ты ржёшь, Ярик?! Разве зло не должно быть наказано? Разве тебе самому не хочется восстановить справедливость?
Бродяга действительно смеялся — искренне, по-доброму, не обидно.
— Ты, Сэм, один такой на всём белом свете, за что и дорог! — наконец сказал он, хлопнув друга по плечу. — Только знаешь, добро, зло и справедливость — философские понятия, текучие. У меня одна справедливость, у отчима другая. В принципе, он неплохой человек, мне даже не за что на него сердиться. Вспыльчивый — да, бесхарактерный — да, но не сажать же его за это в тюрьму!
Семён даже присвистнул от удивления:
— Получается, ты его оправдываешь?! Ударили по одной щеке — скорей подставь другую? Так, что ли?
— Не совсем, — покачал головой Ярослав. — Во-первых, щёку я ему никогда не подставлял, просто старался не давать повода. А если он выходил из себя, мне было проще улизнуть, чем ввязываться в драку.
— Знаю я твою мораль: нельзя бить женщин, стариков и детей, — проворчал Семён. — А язык нам зачем нужен, по-твоему?
— Не-е, — протянул юный эльф, — это не моё оружие. Тем более отчиму хватало и того, что я постоянно рядом. Живой укор совести, так сказать. Тут ни одна психика не выдержит! Думаю, теперь он наконец вздохнул свободнее, и если примется меня разыскивать, то не сразу.
— Ладно, с этим ещё можно согласиться, хотя концепция спорная. А во-вторых?
— Во-вторых, мы люди, Сэм. Нам дано право прощать. И надо этим правом пользоваться, иначе, зачем оно нужно?
Семён вздохнул. Конечно, если смотреть с общечеловеческих позиций, то Ярик прав. А если конкретно? Где он сейчас живёт? Чем питается? И зима на носу... Что он со своей королевской гордостью будет делать дальше?!
— Ну, раз твой отчим такой хороший, что же ты сбежал?
Ярослав помрачнел.
— Тут другое, — едва слышно вымолвил он. — Тебе лучше не знать.
— Мне всегда лучше не знать! — обиженно взорвался Сэм. — Кто из нас кого жалеть должен? Давай, выкладывай! А если не доверяешь — так и скажи!
На секунду подняв на друга взгляд, полный странных, смешанных чувств, Ярослав замахал руками и поспешно, словно боясь, что решимость оставит его, проговорил:
— С ума сошёл?! Кому мне доверять, как не тебе? Это Танька... Доволен? Охотится за мной, как за дичью, и если поймает — мне не жить. А я ни послать её не смогу, ни ударить — женщина всё-таки.
Семён испуганно ахнул. Он слишком хорошо знал своего друга и не сомневался, что в случае проигранного единоборства с Танькой тот без промедления вскроет себе вены. Вот ведь чёртово благородство! Ну почему он такой?! Почему он всегда прав, что бы ни делал? Прав, даже когда ошибается...
Бессильный помочь или что-либо изменить, мальчик чувствовал, как слёзы злости на самого себя в любой момент готовы брызнуть из глаз. Чтобы не допустить этого, он резко вскинул голову вверх, — в этот момент в окне второго этажа на мгновение мелькнул и пропал женский силуэт.
— Не бросай меня, Яр! — произнёс Семён дрожащим голосом. — Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится!
И тут же, устыдившись собственной слабости, бегом бросился прочь. Ярослав не стал его догонять. Он сидел, закрыв лицо руками, и шептал, виновато вздыхая: «Сэм... Ну почему ты такой?!..» …
Первые снежинки кружились за окнами библиотеки, робко касаясь тёплых стёкол и стекая вниз грустными каплями. Солнце уже несколько дней не показывалось, тучи ходили низко, раздражённо брызгая на прохожих холодным дождём.
Безучастно следя за медленным танцем снежинок, Ярослав, возможно, впервые за последнее время, ни о чём не думал. Усталость ноющей болью пронизывала всё тело, горела порезанная утром рука, но на душе было необыкновенно спокойно.
Теперь он эльфийский рыцарь. Что дальше? — Какая разница! Надо просто довериться своей новой судьбе… Ярослав ни на секунду не сомневался в том, что сделал правильный выбор, однако, обдумывая разные варианты возможного будущего, мальчик чувствовал, что между ним и этим будущим всё ещё стоит некая преграда — невидимая, но почти непреодолимая. Он не умел просить. Что было тому причиной: врождённое ли свойство характера или какие-то иные обстоятельства, — Ярослав не задумывался. Просто именно тогда, когда помощь была действительно необходима, внутри становилось так жёстко и холодно, что всё существо цепенело, язык прилипал к гортани, и проще было уйти, оборвав разговор на полуслове, чем объяснить, что с ним происходит. Раньше мальчик пугался этого странного свойства своей натуры, считая его чем-то вроде разновидности душевной болезни. Но теперь, поразмыслив, он решил, что для рыцаря-эльфа любая данность должна изначально быть наполнена особым смыслом. «Если это есть и происходит именно со мной, — думал Ярослав, — значит, оно для чего-то нужно. Может, пора экспериментировать? Иначе как я узнаю свои новые возможности?» Прежде всего, нужно было научиться просить. Элберет… Светлая Варда! К богам обращаться не стыдно, они же не люди… и не эльфы. Он сумеет их отблагодарить своей преданностью, если потребуется — жизнью; только сейчас он сам должен сделать первый шаг, иначе весь дальнейший путь потеряет смысл. Должен! Должен!..
Ярослав склонился к столу, немного подумав, положил под голову руку и закрыл глаза. Преодолевая сопротивление всего организма, внутренний холод и тяжесть попытался, сначала мысленно… Нет! Непривычное напряжение отняло последние силы. «Я смогу!» — он стал медленно сжимать пораненную руку, так чтобы физическая боль поглотила всё его внимание, и на этой новой волне ощущений снова попытался… Наконец, из раскрывшегося пореза выступила кровь и губы разжались, пропустив короткий долгожданный вздох: «О Элберет… Пожалуйста!..»
Зима... Белые цветы в кружеве серебряных лучей сплетались венками перед мысленным взором, и в этой прекрасной раме, словно портреты, возникали лица — родные, светлые, незнакомые. С добрыми глазами и весёлыми улыбками. А вот и Сэм — не такой: взрослый, странный, с непривычной горькой складкой у губ. Вот женщина с суровым лицом, в доспехе, похожая на древнюю жрицу. Вот другая — великолепная королева Галадриэль. Рядом, в дымке нереальности, радужный образ, озарённый сиянием светлых волос. В чистых голубых глазах — нежность, в голосе — переливчатый звон колокольчиков. Это так чудесно, что хочется плакать! И смеяться! И петь! И никуда не отпускать! Никогда-никогда... Но вот взошло солнце, в его ослепительных лучах белые цветы начали таять, растворяться, стекая грустными каплями по холодному окну. Солнце! Анариэ...
— Просыпайтесь, ваше высочество! Пора домой!
Этой фразой Лена частенько будила Ярослава перед закрытием библиотеки. Весёлый бродяга был ей искренне симпатичен. Он приходил в читальный зал каждый день и всегда со смущённой улыбкой протягивал девушке букетик осенних листьев или поздних цветов, не боящихся ночных заморозков. Они обедали вместе, непринуждённо болтая, и Лена, питавшая слабость к своему постоянному посетителю, всегда умудрялась незаметно сунуть ему в рюкзак что-нибудь вкусненькое. Благодарностью Ярослава за столь трогательную заботу была помощь в подготовке зала к мероприятиям и выставкам, и молодая библиотекарша не раз с удивлением признавалась себе, насколько эта помощь незаменима. Помимо великолепной эрудиции и врождённой аристократичности манер юный бродяга обладал тонким художественным вкусом. Он превосходно рисовал, умел составить изысканную икебану и оформить любую выставку в лучших традициях модного дизайна. Его буйная фантазия не имела границ, а способность к смелым, нестандартным решениям вызывала в душе девушки восхищённый трепет.
Иногда Ярослав засыпал прямо за столиком в читальном зале, и Лена, жалея его, не будила до самого закрытия библиотеки. Однако сегодня сон мальчика был более крепок и беспокоен, чем обычно. Его ресницы взволнованно вздрагивали, тонкие пальцы расслабленно лежащей на столе руки порой сжимались так сильно и судорожно, что из свежего рубца на запястье выступала кровь. В бреду мальчик горячо и тревожно звал кого-то, так что молодая библиотекарша невольно прислушалась.
— Анариэ? Фроди? — она с трудом разобрала несколько слов незнакомого, певучего языка, и тут же испуганно вскрикнула:
— Боже мой, да у него жар! Надо срочно вызвать скорую!
В этот момент твёрдая рука легла на её плечо, и спокойный, уверенный голос произнёс:
— Не надо, Леночка. Мы поедем ко мне. …
Едва открыв глаза, Ярослав удивлённо вскочил, оглядываясь по сторонам. Он находился в незнакомой комнате, от пола до потолка набитой книгами, доспехами и оружием. Свет луны свободно лился в незашторенное окно, выхватывая из ночного полумрака очертания старинной прялки с куделью и волчьих шкур, висевших на стене вместо ковра.
— Ну и дела! Где это я?
Он чувствовал себя вполне отдохнувшим и полным сил. Левое запястье, пораненное утром при разгрузке машины, было аккуратно перебинтовано. Боли под бинтами не ощущалось, так же как и противной, изматывающей слабости, преследовавшей его вот уже несколько дней. На душе было так спокойно и весело, будто он пришёл в гости к близкому другу, с которым давно не виделся.
— Есть кто живой? — позвал Ярослав громче.
За тканой портьерой, ведущей, вероятно, в соседнюю комнату, послышался шорох, и в дверном проёме тотчас же показалась высокая женская фигура. Щёлкнул выключатель. Яркий электрический свет озарил незнакомые строгие черты, ласковые карие глаза, лучащиеся мудростью и добротой. Ярослав застыл, изумлённо моргая. Женщина была одета как на картинке из учебника по истории: длинная холщовая рубаха, богато украшенная вышивкой, такие же штаны, верёвочная опояска. Чёрные, коротко остриженные, волосы перевязаны белой вышитой лентой, и во всей осанке такая уверенность, такое величие и сила, которым невозможно сопротивляться. В душе юного эльфа вдруг снова вспыхнуло серебристое, завораживающее чувство, закружило, увлекло в свой радостный вихрь, заставив сердце взволнованно забиться. Глаза его засияли восторгом и надеждой. А незнакомка — родная, близкая, чудесная — произнесла вдруг звонким, мальчишеским голосом:
— Добро пожаловать, синдэ! Это твой новый дом.
1
Окно было открыто. Густо-жёлтый свет предвечернего солнца свободно лился в него, застывая каплями драгоценного янтаря на переплётах книг. Под окном стояла прялка. Здесь, на грубой деревянной лавке, Фроди по вечерам занималась рукодельем: пряла, ткала тесьму или вышивала. На противоположной стене поверх потёртого войлочного ковра красовался целый набор новеньких метательных ножей, видавший виды турнирный меч и старый эльфийский лук Ярослава. Пол был застелен линялыми шкурами лис, как видно, не первый год служащими цели утепления жилища, а стену над старомодным диванчиком украшала роскошная шкура волка, выделанная вместе с лапами, хвостом и головой. Хозяйка по праву гордилась этим трофеем, подаренным ей главным егерем лесничества, и надевала только на самые важные праздники — берегла. Рядом с волком на той же стене висел большой шаманский бубен и широкий жреческий пояс с низками медных бубенцов вместо кистей. Ближе к двери, прямо на полу, грудой были сложены доспехи — сейчас они тоже светились жёлтыми солнечными бликами, как и все остальные предметы, составлявшие убранство этой необычной комнаты.
Среди столь экзотической обстановки присутствие двух женщин в старинных одеждах совершенно не казалось странным, скорее наоборот.
Руаэллин отбросила газету и с наслаждением растянулась прямо на полу, на лисьих шкурах. Её пышные шёлковые юбки зашуршали в такт музыке колокольчиков на браслетах.
— Что скажешь?
Фроди задумчиво смотрела в окно.
— Я за радикальное решение вопросов, — наконец строго произнесла она. — Все зубы пересчитаю, не посмотрю, что женщина. Дай только найти!
Руаэллин улыбнулась про себя: жрица неисправима! Сейчас Фроди готова порвать на кусочки неизвестную силу, вставшую на их пути, а когда всё закончится, станет первая просить пощады побеждённым.
— Тебе? Нет! Ты бы иначе в библиотеку не смог ходить.
— Логично.
— Смотрю дальше: синяки на лице зажили, а новых нет, значит, из дома сбежал.
— Ну, это ещё не аргумент! — попытался возразить Ярослав, но его друг категорически затряс длинным чубом цвета спелой пшеницы.
— Даже не говори мне ничего! Я тебе и день назову, когда ты впервые дома не ночевал: когда додумался косички заплести, помнишь? С тех пор ты другим стал, Ярик, совсем другим. Более уверенным, что ли, сильным, взрослым. И смотришь не так, как раньше, будто постоянно видишь такое, чего никто не видит.
Ярослав закусил губу. Преданное сердце Сэма верно угадало то, чего никто больше не заметил.
— А что же ты мне раньше ничего не говорил? — спросил он после короткой паузы. — С тех пор почти месяц прошёл.
Семён горько усмехнулся:
— Всё ждал, когда в тебе проснётся совесть. Знаешь, что это такое?
Ярославу вдруг действительно стало стыдно.
— Прости, Сэм, — сказал он, виновато опустив голову. — Не хотелось нагружать тебя своими заботами. Я ведь тоже тебя знаю. Сказать, что бы ты сделал?
— Ну, — осторожно поинтересовался Семён, в глубине души всё-таки побаиваясь, что Ярослав угадает. И хотя он уже разработал смелый план выхода из кризисной ситуации, эти идеи до сих пор хранились в строжайшей тайне, которую мальчик никак не мог решиться открыть своему другу. Однако сейчас любопытство взяло верх над осторожностью: слишком велик был соблазн.
— Для начала пригласил бы меня пожить к себе, — начал Ярослав. — Уверен, твои родители не были бы против.
— Точно, — согласился Семён. — Мама любит тебя, как родного! В чём же дело?
Юный эльф отвернулся, печально перебирая съёжившиеся от ночных заморозков кленовые листья, лежащие на скамейке.
— Дело... — проговорил он медленно. — Дело в том, Сэм, что я и так тёте Юле по гроб жизни обязан. Когда с мамой беда случилась, она же всё... и в больницу, и похороны... пока отчим пьянствовал. А тут я ещё... Так и сидеть у вас на шее до старости?
Семён вздохнул. Осторожно тронув друга за руку, он тихо сказал:
— Прости, Яр. Я об этом не подумал.
Какое-то время друзья сидели молча. Семён уже жалел, что начал этот разговор, и мысленно ругал себя последними словами. Но, глядя на Ярослава, было совершенно невозможно определить, что творится у него на душе: это спокойное выражение и серьёзный, ласковый взгляд всегда вызывали замешательство у многих знакомых. Наконец юный эльф улыбнулся.
— А вот по поводу твоих дальнейших действий, Сэм, у меня есть несколько вариантов. Принимая во внимание твой бешеный характер, ты бы, наверное, попытался доказать моему отчиму, что он не прав. Пошёл бы по инстанциям, в суд, привлёк бы юристов, добрался до администрации... Даже не представляю, как, но у тебя ума на всё хватит. В конечном итоге, отчима лишили бы опекунства, а возможно, и посадили за издевательство над несовершеннолетним пасынком. Меня бы затаскали по судам, и я бы, знаешь, как был тебе за это благодарен?
Семён в ужасе заглянул в весёлые, лучистые глаза друга.
— Ты колдун? — поинтересовался он. — Всё верно, именно это я и собирался предложить. Только сначала думал привлечь внимание общественности с помощью местной прессы и телевидения... Что ты ржёшь, Ярик?! Разве зло не должно быть наказано? Разве тебе самому не хочется восстановить справедливость?
Бродяга действительно смеялся — искренне, по-доброму, не обидно.
— Ты, Сэм, один такой на всём белом свете, за что и дорог! — наконец сказал он, хлопнув друга по плечу. — Только знаешь, добро, зло и справедливость — философские понятия, текучие. У меня одна справедливость, у отчима другая. В принципе, он неплохой человек, мне даже не за что на него сердиться. Вспыльчивый — да, бесхарактерный — да, но не сажать же его за это в тюрьму!
Семён даже присвистнул от удивления:
— Получается, ты его оправдываешь?! Ударили по одной щеке — скорей подставь другую? Так, что ли?
— Не совсем, — покачал головой Ярослав. — Во-первых, щёку я ему никогда не подставлял, просто старался не давать повода. А если он выходил из себя, мне было проще улизнуть, чем ввязываться в драку.
— Знаю я твою мораль: нельзя бить женщин, стариков и детей, — проворчал Семён. — А язык нам зачем нужен, по-твоему?
— Не-е, — протянул юный эльф, — это не моё оружие. Тем более отчиму хватало и того, что я постоянно рядом. Живой укор совести, так сказать. Тут ни одна психика не выдержит! Думаю, теперь он наконец вздохнул свободнее, и если примется меня разыскивать, то не сразу.
— Ладно, с этим ещё можно согласиться, хотя концепция спорная. А во-вторых?
— Во-вторых, мы люди, Сэм. Нам дано право прощать. И надо этим правом пользоваться, иначе, зачем оно нужно?
Семён вздохнул. Конечно, если смотреть с общечеловеческих позиций, то Ярик прав. А если конкретно? Где он сейчас живёт? Чем питается? И зима на носу... Что он со своей королевской гордостью будет делать дальше?!
— Ну, раз твой отчим такой хороший, что же ты сбежал?
Ярослав помрачнел.
— Тут другое, — едва слышно вымолвил он. — Тебе лучше не знать.
— Мне всегда лучше не знать! — обиженно взорвался Сэм. — Кто из нас кого жалеть должен? Давай, выкладывай! А если не доверяешь — так и скажи!
На секунду подняв на друга взгляд, полный странных, смешанных чувств, Ярослав замахал руками и поспешно, словно боясь, что решимость оставит его, проговорил:
— С ума сошёл?! Кому мне доверять, как не тебе? Это Танька... Доволен? Охотится за мной, как за дичью, и если поймает — мне не жить. А я ни послать её не смогу, ни ударить — женщина всё-таки.
Семён испуганно ахнул. Он слишком хорошо знал своего друга и не сомневался, что в случае проигранного единоборства с Танькой тот без промедления вскроет себе вены. Вот ведь чёртово благородство! Ну почему он такой?! Почему он всегда прав, что бы ни делал? Прав, даже когда ошибается...
Бессильный помочь или что-либо изменить, мальчик чувствовал, как слёзы злости на самого себя в любой момент готовы брызнуть из глаз. Чтобы не допустить этого, он резко вскинул голову вверх, — в этот момент в окне второго этажа на мгновение мелькнул и пропал женский силуэт.
— Не бросай меня, Яр! — произнёс Семён дрожащим голосом. — Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится!
И тут же, устыдившись собственной слабости, бегом бросился прочь. Ярослав не стал его догонять. Он сидел, закрыв лицо руками, и шептал, виновато вздыхая: «Сэм... Ну почему ты такой?!..» …
Первые снежинки кружились за окнами библиотеки, робко касаясь тёплых стёкол и стекая вниз грустными каплями. Солнце уже несколько дней не показывалось, тучи ходили низко, раздражённо брызгая на прохожих холодным дождём.
Безучастно следя за медленным танцем снежинок, Ярослав, возможно, впервые за последнее время, ни о чём не думал. Усталость ноющей болью пронизывала всё тело, горела порезанная утром рука, но на душе было необыкновенно спокойно.
Теперь он эльфийский рыцарь. Что дальше? — Какая разница! Надо просто довериться своей новой судьбе… Ярослав ни на секунду не сомневался в том, что сделал правильный выбор, однако, обдумывая разные варианты возможного будущего, мальчик чувствовал, что между ним и этим будущим всё ещё стоит некая преграда — невидимая, но почти непреодолимая. Он не умел просить. Что было тому причиной: врождённое ли свойство характера или какие-то иные обстоятельства, — Ярослав не задумывался. Просто именно тогда, когда помощь была действительно необходима, внутри становилось так жёстко и холодно, что всё существо цепенело, язык прилипал к гортани, и проще было уйти, оборвав разговор на полуслове, чем объяснить, что с ним происходит. Раньше мальчик пугался этого странного свойства своей натуры, считая его чем-то вроде разновидности душевной болезни. Но теперь, поразмыслив, он решил, что для рыцаря-эльфа любая данность должна изначально быть наполнена особым смыслом. «Если это есть и происходит именно со мной, — думал Ярослав, — значит, оно для чего-то нужно. Может, пора экспериментировать? Иначе как я узнаю свои новые возможности?» Прежде всего, нужно было научиться просить. Элберет… Светлая Варда! К богам обращаться не стыдно, они же не люди… и не эльфы. Он сумеет их отблагодарить своей преданностью, если потребуется — жизнью; только сейчас он сам должен сделать первый шаг, иначе весь дальнейший путь потеряет смысл. Должен! Должен!..
Ярослав склонился к столу, немного подумав, положил под голову руку и закрыл глаза. Преодолевая сопротивление всего организма, внутренний холод и тяжесть попытался, сначала мысленно… Нет! Непривычное напряжение отняло последние силы. «Я смогу!» — он стал медленно сжимать пораненную руку, так чтобы физическая боль поглотила всё его внимание, и на этой новой волне ощущений снова попытался… Наконец, из раскрывшегося пореза выступила кровь и губы разжались, пропустив короткий долгожданный вздох: «О Элберет… Пожалуйста!..»
Зима... Белые цветы в кружеве серебряных лучей сплетались венками перед мысленным взором, и в этой прекрасной раме, словно портреты, возникали лица — родные, светлые, незнакомые. С добрыми глазами и весёлыми улыбками. А вот и Сэм — не такой: взрослый, странный, с непривычной горькой складкой у губ. Вот женщина с суровым лицом, в доспехе, похожая на древнюю жрицу. Вот другая — великолепная королева Галадриэль. Рядом, в дымке нереальности, радужный образ, озарённый сиянием светлых волос. В чистых голубых глазах — нежность, в голосе — переливчатый звон колокольчиков. Это так чудесно, что хочется плакать! И смеяться! И петь! И никуда не отпускать! Никогда-никогда... Но вот взошло солнце, в его ослепительных лучах белые цветы начали таять, растворяться, стекая грустными каплями по холодному окну. Солнце! Анариэ...
— Просыпайтесь, ваше высочество! Пора домой!
Этой фразой Лена частенько будила Ярослава перед закрытием библиотеки. Весёлый бродяга был ей искренне симпатичен. Он приходил в читальный зал каждый день и всегда со смущённой улыбкой протягивал девушке букетик осенних листьев или поздних цветов, не боящихся ночных заморозков. Они обедали вместе, непринуждённо болтая, и Лена, питавшая слабость к своему постоянному посетителю, всегда умудрялась незаметно сунуть ему в рюкзак что-нибудь вкусненькое. Благодарностью Ярослава за столь трогательную заботу была помощь в подготовке зала к мероприятиям и выставкам, и молодая библиотекарша не раз с удивлением признавалась себе, насколько эта помощь незаменима. Помимо великолепной эрудиции и врождённой аристократичности манер юный бродяга обладал тонким художественным вкусом. Он превосходно рисовал, умел составить изысканную икебану и оформить любую выставку в лучших традициях модного дизайна. Его буйная фантазия не имела границ, а способность к смелым, нестандартным решениям вызывала в душе девушки восхищённый трепет.
Иногда Ярослав засыпал прямо за столиком в читальном зале, и Лена, жалея его, не будила до самого закрытия библиотеки. Однако сегодня сон мальчика был более крепок и беспокоен, чем обычно. Его ресницы взволнованно вздрагивали, тонкие пальцы расслабленно лежащей на столе руки порой сжимались так сильно и судорожно, что из свежего рубца на запястье выступала кровь. В бреду мальчик горячо и тревожно звал кого-то, так что молодая библиотекарша невольно прислушалась.
— Анариэ? Фроди? — она с трудом разобрала несколько слов незнакомого, певучего языка, и тут же испуганно вскрикнула:
— Боже мой, да у него жар! Надо срочно вызвать скорую!
В этот момент твёрдая рука легла на её плечо, и спокойный, уверенный голос произнёс:
— Не надо, Леночка. Мы поедем ко мне. …
Едва открыв глаза, Ярослав удивлённо вскочил, оглядываясь по сторонам. Он находился в незнакомой комнате, от пола до потолка набитой книгами, доспехами и оружием. Свет луны свободно лился в незашторенное окно, выхватывая из ночного полумрака очертания старинной прялки с куделью и волчьих шкур, висевших на стене вместо ковра.
— Ну и дела! Где это я?
Он чувствовал себя вполне отдохнувшим и полным сил. Левое запястье, пораненное утром при разгрузке машины, было аккуратно перебинтовано. Боли под бинтами не ощущалось, так же как и противной, изматывающей слабости, преследовавшей его вот уже несколько дней. На душе было так спокойно и весело, будто он пришёл в гости к близкому другу, с которым давно не виделся.
— Есть кто живой? — позвал Ярослав громче.
За тканой портьерой, ведущей, вероятно, в соседнюю комнату, послышался шорох, и в дверном проёме тотчас же показалась высокая женская фигура. Щёлкнул выключатель. Яркий электрический свет озарил незнакомые строгие черты, ласковые карие глаза, лучащиеся мудростью и добротой. Ярослав застыл, изумлённо моргая. Женщина была одета как на картинке из учебника по истории: длинная холщовая рубаха, богато украшенная вышивкой, такие же штаны, верёвочная опояска. Чёрные, коротко остриженные, волосы перевязаны белой вышитой лентой, и во всей осанке такая уверенность, такое величие и сила, которым невозможно сопротивляться. В душе юного эльфа вдруг снова вспыхнуло серебристое, завораживающее чувство, закружило, увлекло в свой радостный вихрь, заставив сердце взволнованно забиться. Глаза его засияли восторгом и надеждой. А незнакомка — родная, близкая, чудесная — произнесла вдруг звонким, мальчишеским голосом:
— Добро пожаловать, синдэ! Это твой новый дом.
Глава 4. Орден святого Игнатия
Часть 1. Изменить предначертанное
1
Окно было открыто. Густо-жёлтый свет предвечернего солнца свободно лился в него, застывая каплями драгоценного янтаря на переплётах книг. Под окном стояла прялка. Здесь, на грубой деревянной лавке, Фроди по вечерам занималась рукодельем: пряла, ткала тесьму или вышивала. На противоположной стене поверх потёртого войлочного ковра красовался целый набор новеньких метательных ножей, видавший виды турнирный меч и старый эльфийский лук Ярослава. Пол был застелен линялыми шкурами лис, как видно, не первый год служащими цели утепления жилища, а стену над старомодным диванчиком украшала роскошная шкура волка, выделанная вместе с лапами, хвостом и головой. Хозяйка по праву гордилась этим трофеем, подаренным ей главным егерем лесничества, и надевала только на самые важные праздники — берегла. Рядом с волком на той же стене висел большой шаманский бубен и широкий жреческий пояс с низками медных бубенцов вместо кистей. Ближе к двери, прямо на полу, грудой были сложены доспехи — сейчас они тоже светились жёлтыми солнечными бликами, как и все остальные предметы, составлявшие убранство этой необычной комнаты.
Среди столь экзотической обстановки присутствие двух женщин в старинных одеждах совершенно не казалось странным, скорее наоборот.
Руаэллин отбросила газету и с наслаждением растянулась прямо на полу, на лисьих шкурах. Её пышные шёлковые юбки зашуршали в такт музыке колокольчиков на браслетах.
— Что скажешь?
Фроди задумчиво смотрела в окно.
— Я за радикальное решение вопросов, — наконец строго произнесла она. — Все зубы пересчитаю, не посмотрю, что женщина. Дай только найти!
Руаэллин улыбнулась про себя: жрица неисправима! Сейчас Фроди готова порвать на кусочки неизвестную силу, вставшую на их пути, а когда всё закончится, станет первая просить пощады побеждённым.
