Он сиял, подобно божеству; и по сравнению с ним я был просто жалок. Тем не менее, мальчик смотрел на меня с нескрываемым обожанием и вёл себя так, словно я и в самом деле являлся его хозяином. Следуя за мной, он легко прошёл через разлом времени. Объяснений этому не находилось, и я по-прежнему терялся в догадках.
Однажды ночью мы сидели у костра. Было прохладно и тихо, лишь какие-то птицы порой мягко проносились над нами, ненадолго возникая в круге освещённого пространства и снова исчезая в темноте. Милета смотрел на огонь, обхватив руками колени, и мне казалось, будто он что-то неслышно напевает. Возможно, ту самую мелодию, что пели степные травы, когда мы проходили сквозь разлом.
— Расскажи о себе, — попросил я и сам удивился тому, как по-человечески просто прозвучали эти слова.
Мальчик тоже это заметил. Он сразу поднял глаза, и по губам его скользнула робкая улыбка благодарности.
— Я почти ничего не помню. Только сосны и снег. Костёр горит, вот прямо как сейчас… А потом вдруг это кончилось, и мне стало всё равно. Наверное, тогда я потерял что-то очень дорогое, но не помню даже того, что это было. Дальше всё как во сне: бесконечные дороги, корабли, города. Меня продавали из дома в дом, хозяева менялись так быстро, что я не успевал запомнить ни их лиц, ни своих обязанностей. В любом доме мне не находилось места, я был бесполезен, и от меня спешили избавиться. А я словно всегда что-то искал, пытался вспомнить что-то очень важное. Как бывает, когда что-то ищешь во сне, такое непонятное чувство… А когда я увидел тебя, господин, то словно сразу проснулся. Понял, что город называется Милет, и это имеет какое-то значение. И ещё, что ты идёшь на север, а мне надо быть рядом с тобой. Прости, я ничего не могу с этим поделать, просто знаю, что это так, и не может быть по-другому. Но я больше не хочу быть бесполезным! Я сделаю всё, что ты скажешь!
В ответ я только с ласковой усмешкой покачал головой. Потому что впервые не рассердился, когда Милета назвал меня «господином». Его короткий и простой рассказ произвёл большое впечатление, позволив взглянуть на это путешествие иначе. Мне вдруг открылась совсем другая сторона наших отношений. Не хозяин и раб, не богатый вельможа и его нищий попутчик, но наставник и ученик. Двое равных — и двое разных, совсем не похожих друг на друга. Да, этот мальчик изначально был не таким как я, он всегда видел мир как-то по-своему. И всё это время я неосознанно учился у него тем простым человеческим чувствам, о которых неоднократно говорил Голос. А он чему-то учился у меня: тому, что я принимал в себе как должное, не задумываясь, но что для него являлось по-настоящему новым и очень важным. Сейчас каждый из нас был для другого наставником, и каждый — учеником.
Когда я подумал об этом, на сердце сразу стало очень легко. Голос озарил меня изнутри своим сиянием, и я почувствовал, что путь к следующему разлому времени теперь открыт.
— Ты никогда не был бесполезным, Милета, — сказал я твёрдо. — Просто другие люди не смогли увидеть тебя так, чтобы ты стал для них ценным помощником.
Мальчик устремил на меня свой удивительный кофейный взгляд, в котором в этот момент смешались все его чувства — от восхищения и надежды до недоверия и страха. Этот взгляд словно спрашивал: «А ты, господин? Смог ли ты увидеть меня правильно?». Но мне было нечего сказать ему, я и сам не знал ответа.
Хотя назавтра планировался долгий переход, заснуть мы оба смогли не сразу. Даже устроившись на куче сухой травы и отвернувшись в темноту, я словно всё ещё продолжал наблюдать, как Милета сидит, глядя на огонь и звёзды, и тихо улыбается своим, непостижимым для меня, мыслям.
Степи оставались позади. Среди широких равнин всё чаще начали попадаться светлые перелески, в которых мы с удовольствием останавливались на ночлег. Иногда Голос приводил к брошенной хате или пустой охотничьей сторожке, и это было хорошо, потому что погода заметно портилась. Всё чаще налетал порывистый ветер, швырявший в лицо клубы сухой, едкой пыли, без конца принимался идти дождь — ещё достаточно тёплый, но уже дававший понять, что зима не за горами.
Мы приближались к разлому времени. Я летел, как на крыльях, полный решимости и воодушевления, и никакие обстоятельства сейчас были неспособны помешать мне. И когда мглистым вечером мы вышли на берег широкой реки, мысль о том, чтобы где-то в укрытии переждать непогоду даже не пришла в голову.
Дул штормовой ветер, буквально на глазах превращая спокойные равнинные воды в кипящий белой пеной бешеный поток. Паром был остановлен. У переправы толпились люди, по самый нос укутанные в тёплую одежду, с узлами, мешками, на которых сидели плачущие дети; женщины, как могли, пытались их успокоить, пока их отцы, мужья и братья осаждали вопросами паромщика. Но паромщик, ещё достаточно молодой и отчаянный, опершись на весло, только разводил руками:
— Всем надо на тот берег. Да только не велено в такую-то бурю.
— Важности у тебя, братец, как у коллежского советника! — насмешливо выкрикнул высокий бородатый мужик в расстёгнутом зипуне. — Нешто потонуть боишься?
Паромщик, нахмурив брови, смерил его недобрым взглядом.
— Сказал, не велено. Но ежели разрешение есть, перевезу.
Мужик опешил.
— Какое разрешение?
— Матушкой-государыней подписанное, — так же хмуро ответил паромщик. Было видно, что он не шутит. Может, и впрямь царский указ получил? Хоть далековато отсюда до столицы, но если надо, везде найдут. Толпа притихла, и пристыженный смельчак потихоньку замешался среди возов со скарбом.
Я уверенно двинулся к переправе. Паромщик сперва по привычке пытался преградить путь, но, взглянув на меня своими внимательными, цепкими глазами, сразу согнулся в земном поклоне.
— Доброго здоровьичка, барин. На тот берег? — пробормотал он, комкая в руках поспешно стянутую шапку. На его лице читалось глубокое почтение, идущее от самого сердца.
— Да. Мальчик со мной.
Снова народ на берегу заволновался, на сей раз от возмущения, в спину нам полетели бранные слова. Но паромщик, уже спустивший на воду лодку и помогавший нам забраться в неё, только сказал:
— Не слушай их, барин, дураков. Как скотина глупая, ей-богу! Услыхали где-то, что за большой рекой землю дают на поселение. Собрали пожитки — и айда: Петро, перевези. Перевёз, значится. А река-то вовсе не та! Нет бы человека послать, в управе спросить поточнее, бумагу там какую взять или что ещё, а они опять ломятся всем стадом. Чисто коровы, никакого разумения! А всё туда же: вольную им подавай и землю дармовую. Что они с этой волей дальше-то делать будут, коли уж сейчас готовы потонуть разом со всеми своими бабами и мальцами?
Отвернувшись так, чтобы не видел паромщик, я тихонько усмехнулся. Во все века и в любом государстве люди всегда оставались людьми. И для многих из них свобода действительно являлась даром дорогим, но бесполезным. Отпусти таких рабов на волю, как они сразу побегут искать себе другого хозяина, потому что не умеют, а главное, не стремятся научиться жить по-другому. Их глупая самоуверенность приводит их в самые опасные места и подсказывает самые неверные решения, но всё равно они упрямо движутся к своей гибели, по-настоящему боясь лишь одного — отбиться от стада.
Впрочем, я считал, что и таких людей, как наш паромщик, которые ценят свою свободу и чувствуют в себе человека, тоже немало найдётся на этом свете. Вот, наверное, им моя учёность могла бы принести настоящую пользу... Я подумал об этом вскользь, словно случайно, но Голос внутри сразу же откликнулся тёплым сиянием, словно предвосхищая ещё одну веху нашего пути. Однако сейчас было некогда размышлять об этом.
— Так тебя Петро зовут? — спросил я, усаживаясь на скамью.
— Истинно так, барин.
— Самому-то не страшно в такую бурю?
Устремив на меня прямой и честный взгляд, Петро молодцевато хмыкнул. «Страшно, ещё как страшно, — подумал я. — Только из гордости не признается в этом никогда».
Словно поняв, о чём я думаю, он сказал:
— Ежели тебе, барин, надобность есть, да ещё с мальцом, так мне вовсе грех бояться. Тут один господин над всеми — САМ. Как скажет, так и будет.
— Так это Хозяин реки велел тебе закрыть переправу? — удивлённо спросил я.
— Истинно, он. — Петро перекрестился. — Подходит утром (я только перевоз налаживать начал) и говорит: «К вечеру жди бурю, Петро. Надо мне одну дверь открыть, твоя помощь нужна. Как непогода разыграется, паром закрой, никого не бери. Только барина одного перевезёшь: увидишь — узнаешь сразу, не перепутаешь». Нешто мне, грешному, с ним спорить?!.. Ну, поехали, с Богом! — И паромщик, ещё раз перекрестившись, взмахнул вёслами.
Его серьёзность невольно передалась и мне. Действительно, момент был не шуточным: холодный, пронизывающий ветер резко налетал, вспенивал воду, и вёсла в уключинах напрягались, словно мускулы силача. Но вот ещё порыв — и мы уже летим вниз с крутого гребня; мысли тотчас замирают, прерванные внезапным чувством короткого полёта.
Пока я говорил с паромщиком, Милета устроился на соседней скамье. Его ветхая одежонка совсем не спасала от ветра, но, усаживаясь в лодку, мальчик даже не поднял глаз. Точно так же, как и Петро, он очень боялся этой бурной реки, и точно так же никогда бы не посмел в этом признаться. Сейчас эти двое, не сговариваясь, действовали очень похожим образом, сосредоточившись на главной своей цели и оставив в стороне все личные страхи и неудобства.
Улыбнувшись этому невольному сравнению, я поймал взгляд Милеты и кивком головы указал ему на место рядом с собой.
— Иди сюда.
Он вздрогнул, неосознанно подавшись вперёд, и буквально упал мне в руки, потому что лодку в этот момент снова с силой швырнуло вниз. Усадив мальчика, я крепко обхватил его одной рукой (второй держался за борт) и набросил сверху полу широкого плаща, вполне способного укрыть двоих от холодных брызг и ветра. Милета сразу прильнул ко мне и замер, потихоньку согреваясь. Казалось, он даже дышать перестал, но я чувствовал, как отчаянно и горячо бьётся маленькое сердце.
От этого у меня самого внутри вдруг разлилось спокойное, приятное тепло. За время, проведённое вместе в путешествии, Милета стал мне очень дорог. Я начал осознавать ответственность по отношению к нему, и это неожиданно открыло для меня источник новой силы, о которой я прежде не имел понятия. Хотя сравнивать действительно было не с чем: у меня никогда не было ни родственников, ни учеников, ни других людей, о которых приходилось бы заботиться. Это чувство было пока ещё смутным и неопределённым, но всё же я с радостным удивлением наблюдал, как его чистое сияние потихоньку разгорается в моём сердце.
Должно быть, в этот момент я был так опьянён этими мыслями, что в голове помутилось: я увидел, как впереди, в центре бушующей реки вдруг показалась белая фигура в развевающемся одеянии. Нам навстречу прямо по воде шёл высокий седой старик. Я осторожно перевёл дыхание, закрыл и снова открыл глаза. Но фигура не пропала, наоборот, сделалась отчётливее: старик не был обманом зрения, он уверенно двигался вперёд и смотрел прямо на меня.
Внезапное оцепенение прошло не скоро. И не скоро получилось осознать, что поразило меня сильнее всего: факт хождения человека по воде или взгляд этого человека — испытывающий, пронизывающий, словно ледяной ветер, но в то же время добрый и тёплый, как весеннее солнце. Мы напряжённо смотрели друг другу в глаза, и я понимал, что старик знает все мои тайные мысли и мимолётные чувства.
Наконец, немного придя в себя, я мысленно сказал:
«Спасибо за то, что открыл переправу, Хозяин реки».
Он ответил так же мысленно; гулкие фразы, словно тяжёлые холодные капли падали в душу, обостряя внутреннее смятение и причиняя боль.
«Не в моей власти препятствовать тому, кто следует за Голосом. Ты выбрал свой путь. А мальчик?»
Милета под плащом судорожно схватил меня за руку. Без сомнения, он тоже видел старика и слышал наш разговор. Сердце дрогнуло, и я, стиснув зубы, крепче прижал его к себе.
«Свободный человек сам выбирает свою судьбу».
Старик странно усмехнулся в седую бороду.
«Может быть, там, на другом берегу, это и так. Но будущее туманно, а сейчас он — раб. И только слепой не может не видеть этого!»
Услышав внутри себя этот грозный голос, я почувствовал, как моя решимость тает, а сомнения снова оживают в душе. Правильно ли я поступил, взяв Милету в это опасное путешествие? Может, лучше было бы последовать совету бородатого морехода и устроить его судьбу в какой-нибудь знатной греческой семье? В том мире, который сейчас уже остался далеко позади, мальчик был бы свободен, но… Я на мгновение замер, вслушиваясь в прерывистое дыхание Милеты и чувствуя, как он от волнения вздрагивает всем телом, отчаянно цепляясь за мою руку. Был бы он счастлив, оставшись там — получив свободу и купаясь в роскоши? А разве сам я был бы счастлив, если бы не нашёл в себе смелости последовать за Голосом? Что бы ни ждало нас впереди, но прямо сейчас я не могу обмануть эту наивную доверчивость и странную привязанность. И если Милета пока ещё не готов принять решение, то у меня должно хватить сил сделать это за двоих.
От напряжения, с которым происходил этот немой разговор, темнело в глазах. В моей душе отчаянно боролись сомнение и решимость, сцепившись насмерть, словно два обезумевших зверя. Я понимал, что от того, какой вариант я выберу, какое решение приму, зависит и то, сможем ли мы пересечь эту реку или сгинем в ней, без следа растворившись в пенном потоке.
Взгляд старика был холоден как лёд; но я смотрел на него прямо и твёрдо, и о том, чтобы опустить глаза, не могло быть и речи. Свободной рукой я намертво вцепился в дощатый борт, пообещав себе, что буду бороться до последнего. Мы находились на самой стремнине, в середине пенно кипящей реки. Лодку швыряло и подбрасывало. Наш паромщик не видел старика, он был всецело поглощён переправой.
Не знаю, сколько длилась эта ужасная борьба. Но вдруг сознание моё пронзила вспышка: это не простая река, это река времени! А значит, здесь туманно не только будущее, но и прошлое. Только настоящее реально. Какой смысл подсчитывать вероятности, если в прошлом всё могло пойти как угодно, так же, как может пойти в будущем? Что бы ни случилось с нами «тогда», настал бы момент — и мы всё равно оказались бы вместе на этой реке. К тому же «сейчас» Милета надеется на меня и искренне, всем сердцем хочет продолжать следовать за мной. Так какие мне ещё нужны доказательства?!
«Отец! — взмолился я. — Кем бы он ни был, я в ответе за его судьбу!»
Старик с тяжёлым вздохом покачал головой. Холод в его глазах растаял, и в глубине их заблестели искорки ласковой теплоты. Он взмахнул рукавом своего просторного белого одеяния, и буря начала утихать. В мутном рассветном тумане, наконец, показался берег.
«У каждого из нас есть свои слабости… Лишь бы они не уводили далеко в сторону от избранного пути, — прозвучал внутри меня раскатистый голос Хозяина реки. — Идите вперёд, навстречу своей судьбе! Война обойдёт вас стороной».
Когда лодка ткнулась носом в песчаную отмель, поросшую высоким камышом, внутреннее напряжение, наконец, отпустило. Словно сквозь сон запомнились крепкие руки паромщика, переносившего меня на берег, и выражение отчаяния на побледневшем лице Милеты.
Однажды ночью мы сидели у костра. Было прохладно и тихо, лишь какие-то птицы порой мягко проносились над нами, ненадолго возникая в круге освещённого пространства и снова исчезая в темноте. Милета смотрел на огонь, обхватив руками колени, и мне казалось, будто он что-то неслышно напевает. Возможно, ту самую мелодию, что пели степные травы, когда мы проходили сквозь разлом.
— Расскажи о себе, — попросил я и сам удивился тому, как по-человечески просто прозвучали эти слова.
Мальчик тоже это заметил. Он сразу поднял глаза, и по губам его скользнула робкая улыбка благодарности.
— Я почти ничего не помню. Только сосны и снег. Костёр горит, вот прямо как сейчас… А потом вдруг это кончилось, и мне стало всё равно. Наверное, тогда я потерял что-то очень дорогое, но не помню даже того, что это было. Дальше всё как во сне: бесконечные дороги, корабли, города. Меня продавали из дома в дом, хозяева менялись так быстро, что я не успевал запомнить ни их лиц, ни своих обязанностей. В любом доме мне не находилось места, я был бесполезен, и от меня спешили избавиться. А я словно всегда что-то искал, пытался вспомнить что-то очень важное. Как бывает, когда что-то ищешь во сне, такое непонятное чувство… А когда я увидел тебя, господин, то словно сразу проснулся. Понял, что город называется Милет, и это имеет какое-то значение. И ещё, что ты идёшь на север, а мне надо быть рядом с тобой. Прости, я ничего не могу с этим поделать, просто знаю, что это так, и не может быть по-другому. Но я больше не хочу быть бесполезным! Я сделаю всё, что ты скажешь!
В ответ я только с ласковой усмешкой покачал головой. Потому что впервые не рассердился, когда Милета назвал меня «господином». Его короткий и простой рассказ произвёл большое впечатление, позволив взглянуть на это путешествие иначе. Мне вдруг открылась совсем другая сторона наших отношений. Не хозяин и раб, не богатый вельможа и его нищий попутчик, но наставник и ученик. Двое равных — и двое разных, совсем не похожих друг на друга. Да, этот мальчик изначально был не таким как я, он всегда видел мир как-то по-своему. И всё это время я неосознанно учился у него тем простым человеческим чувствам, о которых неоднократно говорил Голос. А он чему-то учился у меня: тому, что я принимал в себе как должное, не задумываясь, но что для него являлось по-настоящему новым и очень важным. Сейчас каждый из нас был для другого наставником, и каждый — учеником.
Когда я подумал об этом, на сердце сразу стало очень легко. Голос озарил меня изнутри своим сиянием, и я почувствовал, что путь к следующему разлому времени теперь открыт.
— Ты никогда не был бесполезным, Милета, — сказал я твёрдо. — Просто другие люди не смогли увидеть тебя так, чтобы ты стал для них ценным помощником.
Мальчик устремил на меня свой удивительный кофейный взгляд, в котором в этот момент смешались все его чувства — от восхищения и надежды до недоверия и страха. Этот взгляд словно спрашивал: «А ты, господин? Смог ли ты увидеть меня правильно?». Но мне было нечего сказать ему, я и сам не знал ответа.
Хотя назавтра планировался долгий переход, заснуть мы оба смогли не сразу. Даже устроившись на куче сухой травы и отвернувшись в темноту, я словно всё ещё продолжал наблюдать, как Милета сидит, глядя на огонь и звёзды, и тихо улыбается своим, непостижимым для меня, мыслям.
Часть 4. Хозяин реки
Степи оставались позади. Среди широких равнин всё чаще начали попадаться светлые перелески, в которых мы с удовольствием останавливались на ночлег. Иногда Голос приводил к брошенной хате или пустой охотничьей сторожке, и это было хорошо, потому что погода заметно портилась. Всё чаще налетал порывистый ветер, швырявший в лицо клубы сухой, едкой пыли, без конца принимался идти дождь — ещё достаточно тёплый, но уже дававший понять, что зима не за горами.
Мы приближались к разлому времени. Я летел, как на крыльях, полный решимости и воодушевления, и никакие обстоятельства сейчас были неспособны помешать мне. И когда мглистым вечером мы вышли на берег широкой реки, мысль о том, чтобы где-то в укрытии переждать непогоду даже не пришла в голову.
Дул штормовой ветер, буквально на глазах превращая спокойные равнинные воды в кипящий белой пеной бешеный поток. Паром был остановлен. У переправы толпились люди, по самый нос укутанные в тёплую одежду, с узлами, мешками, на которых сидели плачущие дети; женщины, как могли, пытались их успокоить, пока их отцы, мужья и братья осаждали вопросами паромщика. Но паромщик, ещё достаточно молодой и отчаянный, опершись на весло, только разводил руками:
— Всем надо на тот берег. Да только не велено в такую-то бурю.
— Важности у тебя, братец, как у коллежского советника! — насмешливо выкрикнул высокий бородатый мужик в расстёгнутом зипуне. — Нешто потонуть боишься?
Паромщик, нахмурив брови, смерил его недобрым взглядом.
— Сказал, не велено. Но ежели разрешение есть, перевезу.
Мужик опешил.
— Какое разрешение?
— Матушкой-государыней подписанное, — так же хмуро ответил паромщик. Было видно, что он не шутит. Может, и впрямь царский указ получил? Хоть далековато отсюда до столицы, но если надо, везде найдут. Толпа притихла, и пристыженный смельчак потихоньку замешался среди возов со скарбом.
Я уверенно двинулся к переправе. Паромщик сперва по привычке пытался преградить путь, но, взглянув на меня своими внимательными, цепкими глазами, сразу согнулся в земном поклоне.
— Доброго здоровьичка, барин. На тот берег? — пробормотал он, комкая в руках поспешно стянутую шапку. На его лице читалось глубокое почтение, идущее от самого сердца.
— Да. Мальчик со мной.
Снова народ на берегу заволновался, на сей раз от возмущения, в спину нам полетели бранные слова. Но паромщик, уже спустивший на воду лодку и помогавший нам забраться в неё, только сказал:
— Не слушай их, барин, дураков. Как скотина глупая, ей-богу! Услыхали где-то, что за большой рекой землю дают на поселение. Собрали пожитки — и айда: Петро, перевези. Перевёз, значится. А река-то вовсе не та! Нет бы человека послать, в управе спросить поточнее, бумагу там какую взять или что ещё, а они опять ломятся всем стадом. Чисто коровы, никакого разумения! А всё туда же: вольную им подавай и землю дармовую. Что они с этой волей дальше-то делать будут, коли уж сейчас готовы потонуть разом со всеми своими бабами и мальцами?
Отвернувшись так, чтобы не видел паромщик, я тихонько усмехнулся. Во все века и в любом государстве люди всегда оставались людьми. И для многих из них свобода действительно являлась даром дорогим, но бесполезным. Отпусти таких рабов на волю, как они сразу побегут искать себе другого хозяина, потому что не умеют, а главное, не стремятся научиться жить по-другому. Их глупая самоуверенность приводит их в самые опасные места и подсказывает самые неверные решения, но всё равно они упрямо движутся к своей гибели, по-настоящему боясь лишь одного — отбиться от стада.
Впрочем, я считал, что и таких людей, как наш паромщик, которые ценят свою свободу и чувствуют в себе человека, тоже немало найдётся на этом свете. Вот, наверное, им моя учёность могла бы принести настоящую пользу... Я подумал об этом вскользь, словно случайно, но Голос внутри сразу же откликнулся тёплым сиянием, словно предвосхищая ещё одну веху нашего пути. Однако сейчас было некогда размышлять об этом.
— Так тебя Петро зовут? — спросил я, усаживаясь на скамью.
— Истинно так, барин.
— Самому-то не страшно в такую бурю?
Устремив на меня прямой и честный взгляд, Петро молодцевато хмыкнул. «Страшно, ещё как страшно, — подумал я. — Только из гордости не признается в этом никогда».
Словно поняв, о чём я думаю, он сказал:
— Ежели тебе, барин, надобность есть, да ещё с мальцом, так мне вовсе грех бояться. Тут один господин над всеми — САМ. Как скажет, так и будет.
— Так это Хозяин реки велел тебе закрыть переправу? — удивлённо спросил я.
— Истинно, он. — Петро перекрестился. — Подходит утром (я только перевоз налаживать начал) и говорит: «К вечеру жди бурю, Петро. Надо мне одну дверь открыть, твоя помощь нужна. Как непогода разыграется, паром закрой, никого не бери. Только барина одного перевезёшь: увидишь — узнаешь сразу, не перепутаешь». Нешто мне, грешному, с ним спорить?!.. Ну, поехали, с Богом! — И паромщик, ещё раз перекрестившись, взмахнул вёслами.
Его серьёзность невольно передалась и мне. Действительно, момент был не шуточным: холодный, пронизывающий ветер резко налетал, вспенивал воду, и вёсла в уключинах напрягались, словно мускулы силача. Но вот ещё порыв — и мы уже летим вниз с крутого гребня; мысли тотчас замирают, прерванные внезапным чувством короткого полёта.
Пока я говорил с паромщиком, Милета устроился на соседней скамье. Его ветхая одежонка совсем не спасала от ветра, но, усаживаясь в лодку, мальчик даже не поднял глаз. Точно так же, как и Петро, он очень боялся этой бурной реки, и точно так же никогда бы не посмел в этом признаться. Сейчас эти двое, не сговариваясь, действовали очень похожим образом, сосредоточившись на главной своей цели и оставив в стороне все личные страхи и неудобства.
Улыбнувшись этому невольному сравнению, я поймал взгляд Милеты и кивком головы указал ему на место рядом с собой.
— Иди сюда.
Он вздрогнул, неосознанно подавшись вперёд, и буквально упал мне в руки, потому что лодку в этот момент снова с силой швырнуло вниз. Усадив мальчика, я крепко обхватил его одной рукой (второй держался за борт) и набросил сверху полу широкого плаща, вполне способного укрыть двоих от холодных брызг и ветра. Милета сразу прильнул ко мне и замер, потихоньку согреваясь. Казалось, он даже дышать перестал, но я чувствовал, как отчаянно и горячо бьётся маленькое сердце.
От этого у меня самого внутри вдруг разлилось спокойное, приятное тепло. За время, проведённое вместе в путешествии, Милета стал мне очень дорог. Я начал осознавать ответственность по отношению к нему, и это неожиданно открыло для меня источник новой силы, о которой я прежде не имел понятия. Хотя сравнивать действительно было не с чем: у меня никогда не было ни родственников, ни учеников, ни других людей, о которых приходилось бы заботиться. Это чувство было пока ещё смутным и неопределённым, но всё же я с радостным удивлением наблюдал, как его чистое сияние потихоньку разгорается в моём сердце.
Должно быть, в этот момент я был так опьянён этими мыслями, что в голове помутилось: я увидел, как впереди, в центре бушующей реки вдруг показалась белая фигура в развевающемся одеянии. Нам навстречу прямо по воде шёл высокий седой старик. Я осторожно перевёл дыхание, закрыл и снова открыл глаза. Но фигура не пропала, наоборот, сделалась отчётливее: старик не был обманом зрения, он уверенно двигался вперёд и смотрел прямо на меня.
Внезапное оцепенение прошло не скоро. И не скоро получилось осознать, что поразило меня сильнее всего: факт хождения человека по воде или взгляд этого человека — испытывающий, пронизывающий, словно ледяной ветер, но в то же время добрый и тёплый, как весеннее солнце. Мы напряжённо смотрели друг другу в глаза, и я понимал, что старик знает все мои тайные мысли и мимолётные чувства.
Наконец, немного придя в себя, я мысленно сказал:
«Спасибо за то, что открыл переправу, Хозяин реки».
Он ответил так же мысленно; гулкие фразы, словно тяжёлые холодные капли падали в душу, обостряя внутреннее смятение и причиняя боль.
«Не в моей власти препятствовать тому, кто следует за Голосом. Ты выбрал свой путь. А мальчик?»
Милета под плащом судорожно схватил меня за руку. Без сомнения, он тоже видел старика и слышал наш разговор. Сердце дрогнуло, и я, стиснув зубы, крепче прижал его к себе.
«Свободный человек сам выбирает свою судьбу».
Старик странно усмехнулся в седую бороду.
«Может быть, там, на другом берегу, это и так. Но будущее туманно, а сейчас он — раб. И только слепой не может не видеть этого!»
Услышав внутри себя этот грозный голос, я почувствовал, как моя решимость тает, а сомнения снова оживают в душе. Правильно ли я поступил, взяв Милету в это опасное путешествие? Может, лучше было бы последовать совету бородатого морехода и устроить его судьбу в какой-нибудь знатной греческой семье? В том мире, который сейчас уже остался далеко позади, мальчик был бы свободен, но… Я на мгновение замер, вслушиваясь в прерывистое дыхание Милеты и чувствуя, как он от волнения вздрагивает всем телом, отчаянно цепляясь за мою руку. Был бы он счастлив, оставшись там — получив свободу и купаясь в роскоши? А разве сам я был бы счастлив, если бы не нашёл в себе смелости последовать за Голосом? Что бы ни ждало нас впереди, но прямо сейчас я не могу обмануть эту наивную доверчивость и странную привязанность. И если Милета пока ещё не готов принять решение, то у меня должно хватить сил сделать это за двоих.
От напряжения, с которым происходил этот немой разговор, темнело в глазах. В моей душе отчаянно боролись сомнение и решимость, сцепившись насмерть, словно два обезумевших зверя. Я понимал, что от того, какой вариант я выберу, какое решение приму, зависит и то, сможем ли мы пересечь эту реку или сгинем в ней, без следа растворившись в пенном потоке.
Взгляд старика был холоден как лёд; но я смотрел на него прямо и твёрдо, и о том, чтобы опустить глаза, не могло быть и речи. Свободной рукой я намертво вцепился в дощатый борт, пообещав себе, что буду бороться до последнего. Мы находились на самой стремнине, в середине пенно кипящей реки. Лодку швыряло и подбрасывало. Наш паромщик не видел старика, он был всецело поглощён переправой.
Не знаю, сколько длилась эта ужасная борьба. Но вдруг сознание моё пронзила вспышка: это не простая река, это река времени! А значит, здесь туманно не только будущее, но и прошлое. Только настоящее реально. Какой смысл подсчитывать вероятности, если в прошлом всё могло пойти как угодно, так же, как может пойти в будущем? Что бы ни случилось с нами «тогда», настал бы момент — и мы всё равно оказались бы вместе на этой реке. К тому же «сейчас» Милета надеется на меня и искренне, всем сердцем хочет продолжать следовать за мной. Так какие мне ещё нужны доказательства?!
«Отец! — взмолился я. — Кем бы он ни был, я в ответе за его судьбу!»
Старик с тяжёлым вздохом покачал головой. Холод в его глазах растаял, и в глубине их заблестели искорки ласковой теплоты. Он взмахнул рукавом своего просторного белого одеяния, и буря начала утихать. В мутном рассветном тумане, наконец, показался берег.
«У каждого из нас есть свои слабости… Лишь бы они не уводили далеко в сторону от избранного пути, — прозвучал внутри меня раскатистый голос Хозяина реки. — Идите вперёд, навстречу своей судьбе! Война обойдёт вас стороной».
Когда лодка ткнулась носом в песчаную отмель, поросшую высоким камышом, внутреннее напряжение, наконец, отпустило. Словно сквозь сон запомнились крепкие руки паромщика, переносившего меня на берег, и выражение отчаяния на побледневшем лице Милеты.
