Сын известного актера Лассаля – Дмитрий – выглядел старше своих лет. На вид ему дашь двадцать шесть – двадцать семь, хотя в прошлом месяце исполнилось только двадцать два.
Дмитрий был выше среднего роста, худощавого телосложения. Чрезвычайно жилистый, с мускулами, выпиравшими из-под кожи по всему телу. Даже желваки на лице бугрились постоянно, а не только, когда плотно смыкал челюсти. Удивительно: казался коренастым и широким, хотя не был таким на самом деле.
Голова у Лассаля-младшего - узкая, вытянутая, покрытая короткими, но густыми, темными, сильно курчавившимися волосам. Впалые щеки сизого цвета, - от щетины, пробивавшейся сразу после бритья...
Кисти больше подходят рабочему-металлисту, пару десятков лет занимавшемуся обтачиванием тяжелых стальных болванок, а не сыну известного актера: непропорционально большие, с крепкими пальцами. Их суставы выпирали и выглядели, словно шарниры подъемного механизма.
При такой весьма грубой внешности, больше подходившей выходцу из простонародья, Дмитрий Лассаль изысканно одевался. Вещи в гардеробе - самых модных, дорогих марок. Сегодня на нем были узкие джинсы, короткая кожаная курточка, - молния застегнута под самое горло. На ногах – легкие спортивные ботиночки на тонкой подошве.
Между средним и указательным пальцем правой руки Дмитрий Лассаль зажал дымившуюся сигарету. Старуха Юнникова притворила за ним дверь. Внук, тем временем, прошагал по коридору в гостиную. Едва зашел в уставленную мебелью комнату, его взгляд приковала к себе медная пепельница.
Она стояла на антикварном буфете в самом углу комнаты.
Дмитрий давно присмотрел эту вещицу. Изготовленная из самого обычного материала – меди – была полна особого изящества. А самое главное – возраст ее составлял почти две сотни лет.
Лассаль-младший был уверен: владелец антикварной лавки, с которым он уже успел переговорить на счет пепельницы на прошлой неделе, отвалит за нее приличные деньги. При том, что сам наживет на ней, перепродав втридорога какому-нибудь покупателю, еще больше.
Шаркая подошвами кожаных домашних туфель, старуха Юнникова вошла следом за внуком в комнату. Лассаль-младший медленно подошел к креслу, уселся в него, потянул носом. Встревоженно произнес:
- Бабуль, у тебя горит что-то? Или газ идет? Ты на кухне ничего на плите не забыла?
Юнникова остановилась, потянула носом воздух.
- Да нет, вроде. Когда ты пришел, я была в комнате, - старуха покосилась на валявшийся на кресле, в котором недавно сидела, смятый плед.
- А я тебя точно ни от чего не отвлек, когда позвонил в дверь? – проговорил Дмитрий. – Может, какой-нибудь чайник на кухне включила? Пахнет ведь.
- Да ничем не пахнет! – воскликнула старуха и торопливо посеменила старческой, раскачиваясь из стороны в сторону, походкой на кухню.
Сынок Лассаля тут же вскочил с кресла, подлетел к буфету, схватил с него медную пепельницу. Расстегнув молнию кожаной курточки, засунул пепельницу за пазуху, вновь поднял замок молнии до самого подбородка.
Через несколько минут старуха Юнникова вернулась обратно.
- Не знаю, что за запах тебя беспокоит. Все выключено! На кухне ничего не горит, - тяжело дыша, она доковыляла до любимого кресла, уселась в него.
- Может, нанесло через вентиляцию, бабуль, - живо откликнулся Дмитрий. –Такое бывает. А потом свежий воздух протянул. И все прошло.
- Не знаю, - пробормотала старуха Юнникова. Достала из кармана платья пачку сигарет, закурила.– Что нового в мире?
- Ничего, - Дмитрий устало махнул рукой, словно бы этим жестом показывая бабушке свое презрительное отношение к миру за пределами комнаты. Он стряхнул пепел с сигареты в пепельницу – в этой комнате их оставалось предостаточно. – Отец готовится к премьере. Страшно волнуется из-за нее. Хотя, бог знает, какая это премьера на его счету.
- Да, знаю. Поставил «Маскарад» Лермонтова. Ирочка теперь работает на него…
- Менеджером по рекламе? – Лассаль-младший усмехнулся.
- Нет. Приглашает прессу и телевидение на премьеру, - проговорила Юнникова. – На Лассаля придут. Уже подтвердили участие несколько газет и четыре телеканала. Ирочка работает прекрасно!
Лассаль-младший вновь усмехнулся.
- По-моему, Ира нигде не продержалась дольше пары недель, - проговорил он, выпустил в потолок струю дыма.
- Напрасно ты так. Предыдущие ее занятия… Понимаешь, ее просто ничто не увлекало. А теперь...Она работает с твоим папой – ей интересно. Театр, культура, ведущие журналисты – нашла себя.
«Отнести пепельницу антиквару уже сегодня или подождать до завтра? – размышлял в этот момент Дмитрий. Он едва слушал старуху. – Уйти от бабки прямо сейчас – неудобно. Буду странно смотреться. Скорее всего, антиквара в лавке уже нет. Утром застать его будет надежнее. Но если получить деньги сегодня – можно провести ночь в клубе». Старуха продолжала, тем временем, говорить что-то об успехах Ирины Юнниковой на поприще связей с общественностью.
За много лет до побега Жоры-Людоеда из тюрьмы «Матросская тишина»
Спектакль начался, спектакль шел… У впечатлительного школьника было такое чувство, что теперь он был совсем не тот человек, который еще пятнадцать минут назад спорил с продавщицей театральных буклетов.
Что же он? После всего того, что с ним произошло, просто так сидит и смотрит?!
– …Давно уже не был с вами, – говорил на сцене одетый в черный с отливом фрак и белую манишку Арбенин своему собеседнику, Казарину. На Арбенине были черные лаковые штиблеты. Как-то с трудом верилось, что именно такие носили в девятнадцатом веке. Должно быть, в костюмерной не нашлось ничего подходившего к ноге Лассаля.
«С вами… С вами…» – мелькнуло в голове у впечатлительного школьника. В правой руке он скомкал надорванный синеватый билетик с чернильным штампом маленькими, расплывавшимися по плохой бумаге буковками: «Маскарад».
Таборский его не поддержал. Вернее, он даже не успел предложить ему свою идею. Ну так и что же, отказаться от нее?! Или рискнуть, и осуществить ее в одиночку? В сущности, какая разница: одному или с Таборским?
В компании, конечно, легче и веселее. Но ведь и одному можно и даже нужно действовать... Как Нельсон в Трафальгарском сражении!
К действию его, к тому же, подхлестывало недавно выпитое винишко. Он еще больше горячился от этого вина, ему хотелось действия.
Рядом с впечатлительным школьником сидел пожилой зритель. Было трудно понять, один ли он пришел в театр или с той старушкой, что была одета в ярко-красную, прошитую блестящими нитями кофту, и сидела от него по левую руку. Пожилой зритель очень внимательно смотрел на сцену и время от времени более или менее громко, впрочем, вполне в рамках приличий, так что это было слышно лишь его ближайшим соседям, делал те или иные, большей частью восторженные замечания о спектакле и игре актеров.
Рукава серенького костюма на пожилом зрителе заметно потерты – это впечатлительный школьник разглядел еще до того, как в зале погасили свет, – а из наружного кармашка на груди торчала дешевенькая шариковая ручка. Седые волосы пожилого зрителя аккуратно зачесаны назад. Он счастливо и беспечно улыбался каким-то своим, одному ему известным мыслям. Должно быть, в этом театре ему очень нравилось.
«Господи, какой идиот!..– поражался впечатлительный школьник. - Не понимает, что как бы он ни восхищался, даже самая маленькая часть театральной модности к нему не перейдет».
Он подумал, что пожилой зритель мог быть завзятым театралом, который приходит сюда каждый вечер. Программка, лежавшая у пенсионера на коленях, была вся исчеркана какими-то пометками.
– Каков Лассаль!.. Каков Арбенин! – вдруг воскликнул пенсионер неожиданно громко. Так, что это замечание разнеслось по всему залу и, скорее всего, долетело до самой сцены, до ушей Арбенина.
«Зря стараешься! - зло подумал Сергей Кузнецов. - Не быть тебе, несмотря на все восторги, таким же модным, как театральные люди. А вот я, хоть еще и подросток, и школьник - смогу им кое-что противопоставить. Пусть я не такой модный, как они, но и они модными при мне не будут! Им просто станет не до этого».
Собственная мысль так развеселила впечатлительного школьника, что он в голос рассмеялся.
Пенсионер повернулся к Сергею Кузнецову и несколько мгновений со страхом смотрел на него.
А действие на сцене продолжалось.
– Но здесь есть новые. Кто этот франтик? – спросил Арбенин у Казарина.
«Не про меня ли говорит? - пронеслась нелепая мысль в голове Сергея Кузнецова. - Хотя какой из меня, к черту, франтик - в таких-то брючках!..»
И верно: «Франтик» – это невысокий темноволосый человек в пестрой, нарядной жилетке, с массивной золотой (конечно, это было не настоящее, а театральное золото) цепью от часов, свисавшей из кармана. Типаж актера, назначенного на эту роль, грим были таковы, что у зрителя с самого начала не возникало к его герою симпатии.
Тот, про которого говорили, подошел к Лассалю и с угодливой улыбкой произнес, явно желая произвести самое выгодное впечатление и рассчитывая на знакомство:
– Я вас знаю…
– Помнится, что нам встречаться не случалось, – ответил Лассаль. Тон его был холоден, а лицо приняло выражение едва ли не презрительное. Чувствовалось, ему уже хотелось отвернутся от навязывавшегося ему в знакомые человека.
«Так, должно быть, он и мне скажет, подойди я к нему где-нибудь на улице! – с неприязнью подумал впечатлительный школьник. – С таким же выражением лица!»Впечатлительный школьник остро чувствовал, что он теряет время. К тому же от выпитого в буфете вина его стало сильно тошнить.
- Ну а можно моде, к примеру, на театр противопоставить моду на убийство и ограбление! - спросил все в той же «однушке», где они отсиживались после преступления, пьяный Петро пьяного Жору-Людоеда.
- Можно! Но только подростку тут надо все свое старание употребить... Потому что ведь он еще слабак, - ответил Людоед.
- Да причем тут подросток, Жора! - воскликнул Петро.
- Не знаю, так как-то к слову пришлось. Я ведь тебе говорил, что подростки все очень тонко чувствуют и им дано уловить даже то, что от них скрывают. Вот что, Петро, давай выпьем за то, чтобы моду на театр, актеров и импресарио заменить на моду на тюрьму, бандитов, воров и убийц!..
- Отличная идея, Жора! Как она мне только самому в голову не пришла?! - Петро принялся разливать водку по стаканам.
Маленький ресторан тайской кухни - пуст. Лишь недавно открылся, еще не «оброс» постоянной клиентурой. А для обычных москвичей, спешивших по проспекту мимо входа в заведение, цены здесь слишком высоки...
Интерьер ресторана, выдержанный в оранжевых, желтых, морковных и темно-коричневых цветах, призван создавать атмосферу старинного Сиама. Стены и потолок зала расписаны сценками из древнего эпоса.
Два посетителя, - единственные здесь в обеденный час, - развалившиеся на креслах из ценных пород дерева, не могли оценить работу дизайнера и художника. Где находилась страна Сиам, чем она славилась, не знали. Таиланд, традиционные блюда которого поглощали, вряд ли показали бы на географической карте.
Им привычнее карты игральные. Те, что сделаны заключенными тюремной камеры из листов ученической тетради.
Посетители – известные преступники Белуга и Костя Краснодарский – на двоих едва закончили шесть классов средней школы. До раздела географии, который изучает зарубежные страны, не дошли. Но пробелы в образовании не тяготили.
Оба прекрасно разбирались в кухнях народов мира. Ведь, как известно, российские воры предпочитают организовывать офисы в ресторанах. Мотаясь по «переговорам» из «офиса» в «офис», постепенно пообвыкают к гастрономическому разнообразию, коим балует жителей (разумеется, тех из них, кому есть чем расплатиться за обед или ужин) современная Москва. Вор Белуга поглощал «том ям» - одно из известных блюд традиционной тайской кухни: кисло-острый суп, сваренный на курином бульоне с креветками, разными морепродуктами, куриным мясом. Костя Краснодарский с аппетитом угощался из большого блюда, на котором горой лежал жареный рис, поверх которого - изрядная порция сушеных креветок. По обеим сторонам от большого блюда на столике расставлены чаши с жареными яйцами, красным луком, лаймом.
- Вот что, - проговорил, бросив ложку в пустую чашу, где был только что суп «том ям», Белуга. - Нам нужно, чтобы он исчез как можно быстрее! Жора-Людоед – это такой человек… Каждый час, который пробудет на свободе, может обернуться для того, ну, который поручил мне поговорить с тобой, та-акими делами!.. Ну, ты понимаешь, как Жора может отплатить тем, кто упрятал его за решетку. Он же отчаянный, Людоед. Непредсказуемый.
- Вот-вот... Уверен, что нам стоит с ним связываться? Может, лучше с ним договориться? – не поднимая глаз от блюда, произнес Костя Краснодарский, продолжая пережевывать креветки и рис.
- Если бы с ним хотели договориться, не упрятали бы в тюрьму, – Белуга заговорил раздраженно. – Доходит до тебя?
- Слушай, чего говорить со мной так? – голос Кости Краснодарского был заискивающим. – Ты предложил встретиться. Сказал, есть дело. Почему не объяснишь все путем? Я пока ничего не понимаю, – Костя Краснодарский даже перестал жевать. Положил на стол ложку, которой загребал из блюда рис и креветки. Уставился на Белугу.
Белуга несколько мгновений молча смотрел Косте Краснодарскому в лицо. Потом отвел взгляд. Взял со стола пиалу с чаем, сделал глоток.
- Понимаешь, с Жорой-Людоедом уже не договорились. Он сказал, что никогда не станет договариваться с этим… Ну, ты понимаешь... Который попросил поговорить с тобой.
- Почему?
- Потому что Людоед отстал от жизни. Он больше не людоед. Людоед – тот, который... Ну, ты понимаешь... Который поручил мне. Вернее, те, кто стоят за ним. Они - людоеды.
- Погоди, Белуга, - Костя Краснодарский вдруг заморгал глазами. Пальцы правой руки стали выбивать по деревянному столу барабанную дробь. Белуга чувствовал - Костя ужасно нервничает. – Значит, тебе сказал убрать Жору-Людоеда человек... Он - не из наших. Не вор?
- Да, конечно, не вор, Костя! Он с самого верха. Из тех, которые всеми правят. «Корпорация»! Слышал слово? – Белуга тоже, помимо воли, занервничал. Пальцами выбил по столу истерическую дробь. – Нашего брата они... Без нас им нельзя. Завалить человека умеют лучше любого из наших. Но светиться им не резон. Они же не воры. Они правоохранители! Слышал такое слово?
- Говори дальше!
- Жора-Людоед чтит уголовные традиции, в бизнес по-настоящему не играет. На ресторан, ночлег есть – и ладно. Кражи, грабеж, разбой... Разве это занятие для серьезного вора?! При этом всюду лезет, в авторитете. Большие люди... Ну ты понимаешь, которые правят, долго терпели его. Может, надеялись, что его пристрелят или зарежут... В деле... В общем, теперь «Корпорация» поняла: с Людоедом надо кончать. Он постоянно переходил им дорогу, мешался... Но в последний раз разозлил их особенно сильно.
- Поэтому они закрыли его в «Матросской тишине»? – до Кости Краснодарского, конечно же, доходили отголоски истории с последним арестом Людоеда.
Краснодарский объявился в Москве недавно. Но слышал, что Жору «закрыли» как-то очень демонстративно и с унизительными подробностями: остановили на улице для проверки документов, «нашли» в кармане несколько таблеток «экстази».
Дмитрий был выше среднего роста, худощавого телосложения. Чрезвычайно жилистый, с мускулами, выпиравшими из-под кожи по всему телу. Даже желваки на лице бугрились постоянно, а не только, когда плотно смыкал челюсти. Удивительно: казался коренастым и широким, хотя не был таким на самом деле.
Голова у Лассаля-младшего - узкая, вытянутая, покрытая короткими, но густыми, темными, сильно курчавившимися волосам. Впалые щеки сизого цвета, - от щетины, пробивавшейся сразу после бритья...
Кисти больше подходят рабочему-металлисту, пару десятков лет занимавшемуся обтачиванием тяжелых стальных болванок, а не сыну известного актера: непропорционально большие, с крепкими пальцами. Их суставы выпирали и выглядели, словно шарниры подъемного механизма.
При такой весьма грубой внешности, больше подходившей выходцу из простонародья, Дмитрий Лассаль изысканно одевался. Вещи в гардеробе - самых модных, дорогих марок. Сегодня на нем были узкие джинсы, короткая кожаная курточка, - молния застегнута под самое горло. На ногах – легкие спортивные ботиночки на тонкой подошве.
Между средним и указательным пальцем правой руки Дмитрий Лассаль зажал дымившуюся сигарету. Старуха Юнникова притворила за ним дверь. Внук, тем временем, прошагал по коридору в гостиную. Едва зашел в уставленную мебелью комнату, его взгляд приковала к себе медная пепельница.
Она стояла на антикварном буфете в самом углу комнаты.
Дмитрий давно присмотрел эту вещицу. Изготовленная из самого обычного материала – меди – была полна особого изящества. А самое главное – возраст ее составлял почти две сотни лет.
Лассаль-младший был уверен: владелец антикварной лавки, с которым он уже успел переговорить на счет пепельницы на прошлой неделе, отвалит за нее приличные деньги. При том, что сам наживет на ней, перепродав втридорога какому-нибудь покупателю, еще больше.
Шаркая подошвами кожаных домашних туфель, старуха Юнникова вошла следом за внуком в комнату. Лассаль-младший медленно подошел к креслу, уселся в него, потянул носом. Встревоженно произнес:
- Бабуль, у тебя горит что-то? Или газ идет? Ты на кухне ничего на плите не забыла?
Юнникова остановилась, потянула носом воздух.
- Да нет, вроде. Когда ты пришел, я была в комнате, - старуха покосилась на валявшийся на кресле, в котором недавно сидела, смятый плед.
- А я тебя точно ни от чего не отвлек, когда позвонил в дверь? – проговорил Дмитрий. – Может, какой-нибудь чайник на кухне включила? Пахнет ведь.
- Да ничем не пахнет! – воскликнула старуха и торопливо посеменила старческой, раскачиваясь из стороны в сторону, походкой на кухню.
Сынок Лассаля тут же вскочил с кресла, подлетел к буфету, схватил с него медную пепельницу. Расстегнув молнию кожаной курточки, засунул пепельницу за пазуху, вновь поднял замок молнии до самого подбородка.
Через несколько минут старуха Юнникова вернулась обратно.
- Не знаю, что за запах тебя беспокоит. Все выключено! На кухне ничего не горит, - тяжело дыша, она доковыляла до любимого кресла, уселась в него.
- Может, нанесло через вентиляцию, бабуль, - живо откликнулся Дмитрий. –Такое бывает. А потом свежий воздух протянул. И все прошло.
- Не знаю, - пробормотала старуха Юнникова. Достала из кармана платья пачку сигарет, закурила.– Что нового в мире?
- Ничего, - Дмитрий устало махнул рукой, словно бы этим жестом показывая бабушке свое презрительное отношение к миру за пределами комнаты. Он стряхнул пепел с сигареты в пепельницу – в этой комнате их оставалось предостаточно. – Отец готовится к премьере. Страшно волнуется из-за нее. Хотя, бог знает, какая это премьера на его счету.
- Да, знаю. Поставил «Маскарад» Лермонтова. Ирочка теперь работает на него…
- Менеджером по рекламе? – Лассаль-младший усмехнулся.
- Нет. Приглашает прессу и телевидение на премьеру, - проговорила Юнникова. – На Лассаля придут. Уже подтвердили участие несколько газет и четыре телеканала. Ирочка работает прекрасно!
Лассаль-младший вновь усмехнулся.
- По-моему, Ира нигде не продержалась дольше пары недель, - проговорил он, выпустил в потолок струю дыма.
- Напрасно ты так. Предыдущие ее занятия… Понимаешь, ее просто ничто не увлекало. А теперь...Она работает с твоим папой – ей интересно. Театр, культура, ведущие журналисты – нашла себя.
«Отнести пепельницу антиквару уже сегодня или подождать до завтра? – размышлял в этот момент Дмитрий. Он едва слушал старуху. – Уйти от бабки прямо сейчас – неудобно. Буду странно смотреться. Скорее всего, антиквара в лавке уже нет. Утром застать его будет надежнее. Но если получить деньги сегодня – можно провести ночь в клубе». Старуха продолжала, тем временем, говорить что-то об успехах Ирины Юнниковой на поприще связей с общественностью.
За много лет до побега Жоры-Людоеда из тюрьмы «Матросская тишина»
Спектакль начался, спектакль шел… У впечатлительного школьника было такое чувство, что теперь он был совсем не тот человек, который еще пятнадцать минут назад спорил с продавщицей театральных буклетов.
Что же он? После всего того, что с ним произошло, просто так сидит и смотрит?!
– …Давно уже не был с вами, – говорил на сцене одетый в черный с отливом фрак и белую манишку Арбенин своему собеседнику, Казарину. На Арбенине были черные лаковые штиблеты. Как-то с трудом верилось, что именно такие носили в девятнадцатом веке. Должно быть, в костюмерной не нашлось ничего подходившего к ноге Лассаля.
«С вами… С вами…» – мелькнуло в голове у впечатлительного школьника. В правой руке он скомкал надорванный синеватый билетик с чернильным штампом маленькими, расплывавшимися по плохой бумаге буковками: «Маскарад».
Таборский его не поддержал. Вернее, он даже не успел предложить ему свою идею. Ну так и что же, отказаться от нее?! Или рискнуть, и осуществить ее в одиночку? В сущности, какая разница: одному или с Таборским?
В компании, конечно, легче и веселее. Но ведь и одному можно и даже нужно действовать... Как Нельсон в Трафальгарском сражении!
К действию его, к тому же, подхлестывало недавно выпитое винишко. Он еще больше горячился от этого вина, ему хотелось действия.
Рядом с впечатлительным школьником сидел пожилой зритель. Было трудно понять, один ли он пришел в театр или с той старушкой, что была одета в ярко-красную, прошитую блестящими нитями кофту, и сидела от него по левую руку. Пожилой зритель очень внимательно смотрел на сцену и время от времени более или менее громко, впрочем, вполне в рамках приличий, так что это было слышно лишь его ближайшим соседям, делал те или иные, большей частью восторженные замечания о спектакле и игре актеров.
Рукава серенького костюма на пожилом зрителе заметно потерты – это впечатлительный школьник разглядел еще до того, как в зале погасили свет, – а из наружного кармашка на груди торчала дешевенькая шариковая ручка. Седые волосы пожилого зрителя аккуратно зачесаны назад. Он счастливо и беспечно улыбался каким-то своим, одному ему известным мыслям. Должно быть, в этом театре ему очень нравилось.
«Господи, какой идиот!..– поражался впечатлительный школьник. - Не понимает, что как бы он ни восхищался, даже самая маленькая часть театральной модности к нему не перейдет».
Он подумал, что пожилой зритель мог быть завзятым театралом, который приходит сюда каждый вечер. Программка, лежавшая у пенсионера на коленях, была вся исчеркана какими-то пометками.
– Каков Лассаль!.. Каков Арбенин! – вдруг воскликнул пенсионер неожиданно громко. Так, что это замечание разнеслось по всему залу и, скорее всего, долетело до самой сцены, до ушей Арбенина.
«Зря стараешься! - зло подумал Сергей Кузнецов. - Не быть тебе, несмотря на все восторги, таким же модным, как театральные люди. А вот я, хоть еще и подросток, и школьник - смогу им кое-что противопоставить. Пусть я не такой модный, как они, но и они модными при мне не будут! Им просто станет не до этого».
Собственная мысль так развеселила впечатлительного школьника, что он в голос рассмеялся.
Пенсионер повернулся к Сергею Кузнецову и несколько мгновений со страхом смотрел на него.
А действие на сцене продолжалось.
– Но здесь есть новые. Кто этот франтик? – спросил Арбенин у Казарина.
«Не про меня ли говорит? - пронеслась нелепая мысль в голове Сергея Кузнецова. - Хотя какой из меня, к черту, франтик - в таких-то брючках!..»
И верно: «Франтик» – это невысокий темноволосый человек в пестрой, нарядной жилетке, с массивной золотой (конечно, это было не настоящее, а театральное золото) цепью от часов, свисавшей из кармана. Типаж актера, назначенного на эту роль, грим были таковы, что у зрителя с самого начала не возникало к его герою симпатии.
Тот, про которого говорили, подошел к Лассалю и с угодливой улыбкой произнес, явно желая произвести самое выгодное впечатление и рассчитывая на знакомство:
– Я вас знаю…
– Помнится, что нам встречаться не случалось, – ответил Лассаль. Тон его был холоден, а лицо приняло выражение едва ли не презрительное. Чувствовалось, ему уже хотелось отвернутся от навязывавшегося ему в знакомые человека.
«Так, должно быть, он и мне скажет, подойди я к нему где-нибудь на улице! – с неприязнью подумал впечатлительный школьник. – С таким же выражением лица!»Впечатлительный школьник остро чувствовал, что он теряет время. К тому же от выпитого в буфете вина его стало сильно тошнить.
***
- Ну а можно моде, к примеру, на театр противопоставить моду на убийство и ограбление! - спросил все в той же «однушке», где они отсиживались после преступления, пьяный Петро пьяного Жору-Людоеда.
- Можно! Но только подростку тут надо все свое старание употребить... Потому что ведь он еще слабак, - ответил Людоед.
- Да причем тут подросток, Жора! - воскликнул Петро.
- Не знаю, так как-то к слову пришлось. Я ведь тебе говорил, что подростки все очень тонко чувствуют и им дано уловить даже то, что от них скрывают. Вот что, Петро, давай выпьем за то, чтобы моду на театр, актеров и импресарио заменить на моду на тюрьму, бандитов, воров и убийц!..
- Отличная идея, Жора! Как она мне только самому в голову не пришла?! - Петро принялся разливать водку по стаканам.
***
Маленький ресторан тайской кухни - пуст. Лишь недавно открылся, еще не «оброс» постоянной клиентурой. А для обычных москвичей, спешивших по проспекту мимо входа в заведение, цены здесь слишком высоки...
Интерьер ресторана, выдержанный в оранжевых, желтых, морковных и темно-коричневых цветах, призван создавать атмосферу старинного Сиама. Стены и потолок зала расписаны сценками из древнего эпоса.
Два посетителя, - единственные здесь в обеденный час, - развалившиеся на креслах из ценных пород дерева, не могли оценить работу дизайнера и художника. Где находилась страна Сиам, чем она славилась, не знали. Таиланд, традиционные блюда которого поглощали, вряд ли показали бы на географической карте.
Им привычнее карты игральные. Те, что сделаны заключенными тюремной камеры из листов ученической тетради.
Посетители – известные преступники Белуга и Костя Краснодарский – на двоих едва закончили шесть классов средней школы. До раздела географии, который изучает зарубежные страны, не дошли. Но пробелы в образовании не тяготили.
Оба прекрасно разбирались в кухнях народов мира. Ведь, как известно, российские воры предпочитают организовывать офисы в ресторанах. Мотаясь по «переговорам» из «офиса» в «офис», постепенно пообвыкают к гастрономическому разнообразию, коим балует жителей (разумеется, тех из них, кому есть чем расплатиться за обед или ужин) современная Москва. Вор Белуга поглощал «том ям» - одно из известных блюд традиционной тайской кухни: кисло-острый суп, сваренный на курином бульоне с креветками, разными морепродуктами, куриным мясом. Костя Краснодарский с аппетитом угощался из большого блюда, на котором горой лежал жареный рис, поверх которого - изрядная порция сушеных креветок. По обеим сторонам от большого блюда на столике расставлены чаши с жареными яйцами, красным луком, лаймом.
- Вот что, - проговорил, бросив ложку в пустую чашу, где был только что суп «том ям», Белуга. - Нам нужно, чтобы он исчез как можно быстрее! Жора-Людоед – это такой человек… Каждый час, который пробудет на свободе, может обернуться для того, ну, который поручил мне поговорить с тобой, та-акими делами!.. Ну, ты понимаешь, как Жора может отплатить тем, кто упрятал его за решетку. Он же отчаянный, Людоед. Непредсказуемый.
- Вот-вот... Уверен, что нам стоит с ним связываться? Может, лучше с ним договориться? – не поднимая глаз от блюда, произнес Костя Краснодарский, продолжая пережевывать креветки и рис.
- Если бы с ним хотели договориться, не упрятали бы в тюрьму, – Белуга заговорил раздраженно. – Доходит до тебя?
- Слушай, чего говорить со мной так? – голос Кости Краснодарского был заискивающим. – Ты предложил встретиться. Сказал, есть дело. Почему не объяснишь все путем? Я пока ничего не понимаю, – Костя Краснодарский даже перестал жевать. Положил на стол ложку, которой загребал из блюда рис и креветки. Уставился на Белугу.
Белуга несколько мгновений молча смотрел Косте Краснодарскому в лицо. Потом отвел взгляд. Взял со стола пиалу с чаем, сделал глоток.
- Понимаешь, с Жорой-Людоедом уже не договорились. Он сказал, что никогда не станет договариваться с этим… Ну, ты понимаешь... Который попросил поговорить с тобой.
- Почему?
- Потому что Людоед отстал от жизни. Он больше не людоед. Людоед – тот, который... Ну, ты понимаешь... Который поручил мне. Вернее, те, кто стоят за ним. Они - людоеды.
- Погоди, Белуга, - Костя Краснодарский вдруг заморгал глазами. Пальцы правой руки стали выбивать по деревянному столу барабанную дробь. Белуга чувствовал - Костя ужасно нервничает. – Значит, тебе сказал убрать Жору-Людоеда человек... Он - не из наших. Не вор?
- Да, конечно, не вор, Костя! Он с самого верха. Из тех, которые всеми правят. «Корпорация»! Слышал слово? – Белуга тоже, помимо воли, занервничал. Пальцами выбил по столу истерическую дробь. – Нашего брата они... Без нас им нельзя. Завалить человека умеют лучше любого из наших. Но светиться им не резон. Они же не воры. Они правоохранители! Слышал такое слово?
- Говори дальше!
- Жора-Людоед чтит уголовные традиции, в бизнес по-настоящему не играет. На ресторан, ночлег есть – и ладно. Кражи, грабеж, разбой... Разве это занятие для серьезного вора?! При этом всюду лезет, в авторитете. Большие люди... Ну ты понимаешь, которые правят, долго терпели его. Может, надеялись, что его пристрелят или зарежут... В деле... В общем, теперь «Корпорация» поняла: с Людоедом надо кончать. Он постоянно переходил им дорогу, мешался... Но в последний раз разозлил их особенно сильно.
- Поэтому они закрыли его в «Матросской тишине»? – до Кости Краснодарского, конечно же, доходили отголоски истории с последним арестом Людоеда.
Краснодарский объявился в Москве недавно. Но слышал, что Жору «закрыли» как-то очень демонстративно и с унизительными подробностями: остановили на улице для проверки документов, «нашли» в кармане несколько таблеток «экстази».
