– Сюда, – Оксана ненавязчиво потянула Иру вправо, к подземным павильонам Охотного ряда. – Не тупи, это вредно.
Ира ей это спустила. Если Тимофеева что-то делает, значит, так велел Верховский. Кроме Верховского, доверять, в общем-то, некому. Оксана протащила её вдоль сверкающих витрин и едва ли не силой втолкнула в огромный магазин.
– Вот, – в грудь Ире ткнулась вешалка с какой-то невразумительной тряпкой. – Брысь в примерочную и сиди там тихо. Я к тебе приду.
Убедившись, что Ира покорно отправилась исполнять указание, Тимофеева выскользнула из магазина и моментально растворилась среди праздно гуляющих зевак. Ира забилась в самую дальнюю кабинку, задёрнула за собой тяжёлую портьеру и плюхнулась на пуфик. Сердце колотилось так, будто она не пару сотен метров пешком прошагала, а, как минимум, пробежала кросс. На ценнике, свисавшем с ухваченной вещички, красовалась сумма в половине зарплаты. Ира осторожно пристроила вешалку на вычурном крючке, чтобы ненароком не повредить драгоценную тряпку. В какой, интересно, момент свернула не туда торная тропка её скучной обывательской жизни? Как она оказалась здесь, в тесной примерочной кабинке кошмарно дорогого магазина, на полдороге в стерильный бюрократический ад? Куда лезет, беспечно сметая по пути все преграды, за которыми могла бы благополучно прятаться долгие годы?
– Здра-а-авствуйте, – протянул снаружи нарочито громкий Оксанин голос. – Ой, я тут всего набрала-а-а…
Ира выглянула в осиянный тёплым светом коридор и махнула Тимофеевой. Через пару мгновений Ксюша юркнула в кабинку, небрежно зацепила за настенный крючок целую гроздь вешалок и поставила на пол два разрисованных логотипами бумажных пакета. В руки Ире ткнулся ворох мягкой ткани.
– Одевайся, бегом, – прошипела Тимофеева, вытряхивая из картонной коробки новенькие туфли. – Шеф сказал, времени мало… Твоё счастье, что все мало-мальски способные безопасники сейчас заняты.
Ира послушно влезла в строгие классические брюки. Мелкие застёжки на атласной блузке никак не желали поддаваться утратившим ловкость пальцам; Оксана, выругавшись сквозь зубы, сама просунула матово блестящие пуговицы сквозь узкие петли.
– Что это у тебя? – спросила она, указывая на выглядывающую из-под ворота серебряную цепочку. – От неё чарами фонит, как от склада «Гекаты».
– Ничего, – буркнула Ира, стягивая у горла чересчур открытый воротник. – Не трогай, её нельзя снимать.
– Нельзя так нельзя. Садись, – приказала Ксюша, указывая на пуфик. В её руках глянцевито сверкнула крышкой пудреница. – Дёрнешься – будешь ходить чучелом, понятно?
– Зачем это? – оторопело спросила Ира.
Ксюша сердито мазнула ей по носу тональным кремом.
– Чтобы черти, которые пасутся у выхода, тебя проморгали, – тихо и угрожающе проговорила она. – Шеф сказал, если нас там поймают, разбираться долго не станут. Будем бежать на полшага впереди… Да-а-а, подруга, не умеешь ты краситься.
– Спасибо.
– Давно сказать хотела, повода не было, – фыркнула Тимофеева. – Чеки на барахло не теряй, потом оформишь мне в какие-нибудь операционные расходы…
Нарисованное ею лицо в первый миг показалось чужим. Из зеркала на Иру смотрела бледная Оксанина копия – не такая яркая и изящная, вроде неумело подражающей младшей сестры. Тимофеева ловко собрала ей волосы в узел, набросила на плечи пиджак и водрузила на нос узкие затенённые очки. Пожалуй, этот маскарад может сработать, если «хвост» не слишком хорошо знает подопечную в лицо…
– Держи, – Ксюша вложила ей в ладонь нарядный брелок. – Машина стоит на Большой Никитской. Тёмно-красная «киа». Залезай и сиди там, пока не приду. Если вдруг докопаются – блокируй двери и жми на газ.
– Я не умею.
– Там много ума не надо. Так, выпрямись и сделай нормальное лицо! – командным тоном рявкнула Тимофеева. – Ты добропорядочная гражданка, никого не трогаешь, идёшь по своим делам, поняла?
Это оказалось невероятно сложно. Двигаться подчёркнуто размеренным шагом мимо нагруженных тряпьём вешалок, беззаботно помахивать вычурными брендовыми пакетами, в которые Оксана запихнула собственную Ирину одежду, изо всех сил заставлять себя не озираться по сторонам из-под очков. В глянцевых стёклах витрин торопливо скользили отражения. Никто не гнался за ней, но это ещё ничего не значило. Она до сих пор не сделала ничего подозрительного. Если конвоиры её и узнали, хватать её пока нет повода…
Новые туфли слегка натирали ноги. К вечеру это станет невыносимым. Наверное. Может быть, в сумке есть пластырь, но сейчас нет времени его искать. Перепутав выходы, Ира поднялась на поверхность в сторону Александровского сада; пришлось пересекать открытую взглядам Манежную площадь. Не оглядываться. Не спешить. Соразмерять шаги со стуком сердца: два удара – шаг, два удара – шаг…
Яркая – чересчур яркая! – машинка стояла прямо под знаком парковки, укрытая от бледных солнечных лучей тенью соседнего здания. Ира забралась в водительское кресло и заблокировала двери. Вытянула вперёд правую ногу, ощупывая педали. Которая из них – газ, она представляла. Что надо сделать, чтобы машина поехала, – нет.
В пахнущем пластиком и Ксюшиными духами салоне висела духота, но открывать окно было слишком рискованно. В зеркале виднелась пустынная тесная улица; каждого прохожего Ира внимательно провожала взглядом до тех пор, пока он не пропадал из поля зрения. Ксюшу она узнала не сразу: Тимофеева тоже сменила наряд; вместо офисного костюма на ней красовались джинсы и однотонная кофта вроде той, что лежала сейчас скомканной в одном из Ириных пакетов. Вид у Ксюши был победоносный.
– Разочаровались, – заявила она, изящно опускаясь на поспешно освобождённое Ирой сидение. – Проводили до эскалатора и забили… Ну, поехали, что ли.
– Ты знаешь, куда?
– Помню прекрасно, – фыркнула Тимофеева, заводя мотор. – Отвозили туда недавно твою бездыханную персону. Я не настолько была пьяна…
Она замолкла и сердито поджала губы. Машина резковато стронулась с места, резво покатилась по полосе. Мимо замелькали нарядные особняки и просторные площади; сверкнула на солнце закованная в гранит река. Ксюша притормозила, немного не доезжая до украшенного строгими арками дома, и заглушила двигатель. Кажется, она тоже начинала нервничать.
– Надеюсь, ты знаешь, что делать, – с сомнением проговорила Тимофеева, запирая машину. Ира ничего ей не ответила.
Подъезд Ксюша помнила, этаж – нет. Заключённая в стеклянную будку консьержка вперилась в незваных гостий пристальным взглядом и гавкнула:
– Вы к кому?
– В тридцать вторую, – наугад соврала Ира, чувствуя, как греется зачарованная подвеска.
Тётка ещё разок зыркнула на них и вернулась к кроссвордам. Проигнорировав лифт, Оксана решительно свернула на лестницу. Подниматься придётся прилично; смутно помнившийся вид из окна предполагал солидную высоту. Непомерно длинные пролёты выпивали последние силы вместе с остатками храбрости. Вдруг их там ждут? Вдруг они вляпаются в какие-нибудь следящие чары? Вдруг уже вляпались?
– Вот, – уверенно сказала Ксюша, едва взобравшись на лестничную клетку шестого этажа. – Погоди-ка, проверю…
Она вытянула руки перед собой, словно ощупывая что-то невидимое. Нервно облизнула губы, отбросила со лба прядь блестящих волос. Обшитая светлым деревом дверь внушала ей беспокойство.
– Сняла, – проговорила наконец Оксана. Голос её слегка дрожал. – Почти всё, но… эти можно не трогать. У тебя ключи есть или будем ломать замок?
– Погоди, не надо ломать, – отозвалась Ира и прижала пальцем кнопку звонка, вызвав к жизни приглушённую мелодичную трель по ту сторону стены.
За дверью всё было тихо. Домовые умеют быть бесшумными. А ещё капризными и недоверчивыми, особенно в отсутствие хозяев. Ира осторожно опустилась на корточки и, стараясь не говорить слишком громко, позвала в замочную скважину:
– Прохор! Проша! Открой, пожалуйста!
Тишина. Неужели с ним что-нибудь случилось? Домовые не покидают жилище по своей воле, пока от дома остаётся хоть пара стен. Прохор очень старый, он долго сидел здесь совсем один, он мог не выдержать…
– Проша! Мне очень нужна помощь, пожалуйста, открой! – взмолилась Ира. – Это я. Ты меня помнишь? Вот, смотри, что у меня есть…
Она торопливо высвободила из-под воротника амулет. Помнится, Прохора тогда разозлило, что наглая гостья взяла вещицу; может быть, он согласится помочь в обмен на подвеску? Расставаться с амулетом не хочется, но жалеть о камушке, хоть и бесценном, глупо, когда на кону жизнь. Синяя капелька остро сверкнула в лучах солнца, бьющего в высокие окна. Тихо щёлкнул замок.
– Гостьюшка пришла, – констатировал домовой, окидывая Иру цепким взглядом блестящих чёрных глаз. Она не поняла, рад он ей или нет. – Пущай заходит. Только хозяина дома нетути…
– Я знаю, – выдавила Ира. Она поднялась на ноги и переступила порог; Оксана, настороженно озираясь, шагнула следом и прикрыла за собой тяжёлую дверь. – Проша, хозяин в большой беде.
Домовой совсем по-человечески прижал ко рту мохнатые лапы.
– Ох, отчаянная душенька… Что ж натворил?
Ира, сбросив туфли, уселась перед Прохором на колени. Так казалось честнее. Ксюша молчала, хмуря брови. Сколько она знает? Наверное, не очень много…
– Ничего плохого, – слова неохотно протискивались сквозь болезненно сжавшееся горло. – Это из-за… из-за тайн. Есть такой закон…
– Плохой закон, – пробормотал домовой и горестно качнул длинными ушами. – Э-э-эх, учила ить хозяйка – молчать надыть, молчать да не высовываться…
– Кто такая хозяйка? – резко спросила Ксюша. Ира вздрогнула, услышав её голос.
Прохор недоверчиво зыркнул на Тимофееву из-под кустистых бровей и ничего не сказал.
– Кто, Проша? – зачем-то повторила Ира. В этом может быть смысл. Если женщина, которую домовой зовёт хозяйкой, знает что-то важное… Кто бы она ни была… Пусть лучше Оксана с ней разговаривает…
– Хозяйка, – печально повторил Прохор. – Великая чародейка. Волшебница. Всё на свете знала… Всему его, егозу, научила… Так и говорила – погубит ить себя о-про-мет-чи-во-стью, душенька беспокойная…
– Свешникова, – сказала Ксюша. – Да ведь? Они, кажется, родственники…
Прохор молча моргнул.
– Она давно умерла, – сообщила Тимофеева. Прохор болезненно дёрнулся, словно его ударили током. – Если что-то и знала, теперь уже всё…
Вот как. Тогда понятно. Домовой, перейдя к наследнику вместе с жильём, не мог не звать Ярослава хозяином, но покойную Свешникову, похоже, слишком любил. Могла она доверить ему что-то важное? Записи, дневники, хотя бы несколько драгоценных слов…
– А ты знаешь, Проша? – отчаянно спросила Ира. – Должно быть что-нибудь… Что всё объясняет… Почему не сработала клятва…
– Прохор знает, – тихо сказал домовой.
Оксана где-то за спиной торжествующе хмыкнула.
– Скажи, пожалуйста, – шёпотом проговорила Ира, будто просьба её граничила с непристойностью. – Мы ничего плохого не сделаем. Хочешь, поклянусь?
– Не надо это, – быстро сказал домовой. – Злое дело – клясться… Прохор всё одно сказать не может. Закон такой, что Прохора слушать не будут.
Вот же чёрт! Он прав: нежить неправоспособна, она не может свидетельствовать в суде, её слова ничего не значат… Почему Верховский не напомнил об этом? Сам забыл? На что-то надеялся?
– У Прохора есть, – продолжил домовой, внимательно глядя на Иру, – как того отыскать, которого будут слушать…
Оксана выругалась себе под нос. Ира сердито на неё оглянулась. Сейчас Прохор обидится, откажется разговаривать, и тогда всё. Других ниточек нет.
– Как отыскать, Проша? – как можно мягче спросила Ира
Домовой с сомнением пожевал губами.
– Прохор принесёт, если ему верные слова скажут, – сообщил он. У Иры внутри всё похолодело. Не дюжину «пожалуйста» же он хочет услышать! – Так хозяйка велела. Прохор скажет – человек ответит, тогда и отдать. Прохор говорит: пламя. Пусть теперь гостьюшка отвечает.
– Пламя? – переспросила Ксюша. – Это что значит?
– Не знаю… Нет, подожди, – испуганно сказала Ира, заметив, как домовой удручённо качает головой. – Подожди… Я… Сейчас…
Сколько у неё попыток? Может, и много, но драгоценное время утекает сквозь пальцы. Что могла загадать домовому давно оставившая этот мир женщина? Кто она была, чем дышала, как мыслила? В поисках подсказки Ира отчаянно оглядела просторную прихожую. Здесь, как и раньше, царил идеальный порядок, наверняка установленный прежней хозяйкой квартиры. Чистая, как в больнице, плитка под светлый мрамор. Кремового цвета обои с ненавязчивым узором. Абстрактные картины на стенах – кажется, в прошлый раз их было больше. Сквозь приоткрытую дверь в гостиную виднеется набитый книгами шкаф. Наверное, неведомая Свешникова ценила красоту и была тем ещё книжным червём. А может, и нет. Какая разница?
К чему тут пламя? Может, Прохору надо продемонстрировать умение зажигать призрачный золотой огонь?.. Нет, он совершенно однозначно выразился: нужны верные слова. Но в догадке есть смысл: фраза-ответ должна отличать своих от чужих. Ярослав её знает, это ведь ему наставница оставляла лазейку между законом и клятвами… Лазейку, о существовании которой он не имеет понятия. Иначе нашёл бы способ намекнуть, помог бы с ключом к разгадке, даже если данный когда-то обет запрещает говорить напрямую…
– Пламя, – пробормотала Ира себе под нос, надеясь, что это поможет соображать быстрее. – Пламя, пламя, пламя…
Леший побери, да это может быть что угодно! Текст какой-нибудь клятвы, строчка из книги, случайный набор слов… Нет, это слишком. Свешникова вряд ли имела целью измучить ученика головоломкой. Ответ должен быть для него простым, легко всплывающим в памяти; несколько слов, хорошо известных связанным общей тайной людям, отделяющих их от остального мира, несведущего, враждебного… Может быть, вовсе этому миру не принадлежащих…
– Пламя, – снова повторила Ира, осенённая смутной догадкой. Не то воспоминание, не то сновидение. Летят в ночное небо огненные искры, Тихон, вдохновенно запрокинув голову, торжественно произносит слова незнакомого, завораживающе певучего языка. Он же, Тихон, проницательно щурит единственный глаз: «Что ж теперь делать станешь?» – Пламя, в сердце моём горящее… Земною тропой пронесу и… и отдам его вечности…
Прохор – она глазам своим не поверила – просиял.
– Верно гостьюшка говорит! – он с неожиданной прытью метнулся куда-то в глубь квартиры, на ходу бормоча себе под нос: – Сейчас Прохор принесёт… Они искали, искали, всё вверх дном перевернули, а Прохор спрятал… Всё сберёг, всё схоронил…
– Это чего такое? – озадаченно спросила Оксана, опускаясь на притулившуюся у стены банкетку.
– Стихи, – Ира на миг прикрыла глаза ладонями и оперлась спиной о дверцу высокой тумбы. Сердце гулко ухало в груди; казалось, ей не загадку пришлось разгадывать, а таскать в подвал коробки с документацией. Пешком. – Наверное. Я дальше не знаю.
Тимофеева недоверчиво хмыкнула. Прохор шумно возился за одной из дверей, озаботившись плотно притворить её за собой; остальные были приоткрыты, сквозь проёмы в прихожую лился ласковый солнечный свет. В пустых просторных комнатах заблудилось безмолвное, почти физически ощутимое одиночество. Тот, кто придумал прозвание людям, лишённым двойника по другую сторону границы, вложил в него куда больше смысла, чем кажется на первый взгляд.
Ира ей это спустила. Если Тимофеева что-то делает, значит, так велел Верховский. Кроме Верховского, доверять, в общем-то, некому. Оксана протащила её вдоль сверкающих витрин и едва ли не силой втолкнула в огромный магазин.
– Вот, – в грудь Ире ткнулась вешалка с какой-то невразумительной тряпкой. – Брысь в примерочную и сиди там тихо. Я к тебе приду.
Убедившись, что Ира покорно отправилась исполнять указание, Тимофеева выскользнула из магазина и моментально растворилась среди праздно гуляющих зевак. Ира забилась в самую дальнюю кабинку, задёрнула за собой тяжёлую портьеру и плюхнулась на пуфик. Сердце колотилось так, будто она не пару сотен метров пешком прошагала, а, как минимум, пробежала кросс. На ценнике, свисавшем с ухваченной вещички, красовалась сумма в половине зарплаты. Ира осторожно пристроила вешалку на вычурном крючке, чтобы ненароком не повредить драгоценную тряпку. В какой, интересно, момент свернула не туда торная тропка её скучной обывательской жизни? Как она оказалась здесь, в тесной примерочной кабинке кошмарно дорогого магазина, на полдороге в стерильный бюрократический ад? Куда лезет, беспечно сметая по пути все преграды, за которыми могла бы благополучно прятаться долгие годы?
– Здра-а-авствуйте, – протянул снаружи нарочито громкий Оксанин голос. – Ой, я тут всего набрала-а-а…
Ира выглянула в осиянный тёплым светом коридор и махнула Тимофеевой. Через пару мгновений Ксюша юркнула в кабинку, небрежно зацепила за настенный крючок целую гроздь вешалок и поставила на пол два разрисованных логотипами бумажных пакета. В руки Ире ткнулся ворох мягкой ткани.
– Одевайся, бегом, – прошипела Тимофеева, вытряхивая из картонной коробки новенькие туфли. – Шеф сказал, времени мало… Твоё счастье, что все мало-мальски способные безопасники сейчас заняты.
Ира послушно влезла в строгие классические брюки. Мелкие застёжки на атласной блузке никак не желали поддаваться утратившим ловкость пальцам; Оксана, выругавшись сквозь зубы, сама просунула матово блестящие пуговицы сквозь узкие петли.
– Что это у тебя? – спросила она, указывая на выглядывающую из-под ворота серебряную цепочку. – От неё чарами фонит, как от склада «Гекаты».
– Ничего, – буркнула Ира, стягивая у горла чересчур открытый воротник. – Не трогай, её нельзя снимать.
– Нельзя так нельзя. Садись, – приказала Ксюша, указывая на пуфик. В её руках глянцевито сверкнула крышкой пудреница. – Дёрнешься – будешь ходить чучелом, понятно?
– Зачем это? – оторопело спросила Ира.
Ксюша сердито мазнула ей по носу тональным кремом.
– Чтобы черти, которые пасутся у выхода, тебя проморгали, – тихо и угрожающе проговорила она. – Шеф сказал, если нас там поймают, разбираться долго не станут. Будем бежать на полшага впереди… Да-а-а, подруга, не умеешь ты краситься.
– Спасибо.
– Давно сказать хотела, повода не было, – фыркнула Тимофеева. – Чеки на барахло не теряй, потом оформишь мне в какие-нибудь операционные расходы…
Нарисованное ею лицо в первый миг показалось чужим. Из зеркала на Иру смотрела бледная Оксанина копия – не такая яркая и изящная, вроде неумело подражающей младшей сестры. Тимофеева ловко собрала ей волосы в узел, набросила на плечи пиджак и водрузила на нос узкие затенённые очки. Пожалуй, этот маскарад может сработать, если «хвост» не слишком хорошо знает подопечную в лицо…
– Держи, – Ксюша вложила ей в ладонь нарядный брелок. – Машина стоит на Большой Никитской. Тёмно-красная «киа». Залезай и сиди там, пока не приду. Если вдруг докопаются – блокируй двери и жми на газ.
– Я не умею.
– Там много ума не надо. Так, выпрямись и сделай нормальное лицо! – командным тоном рявкнула Тимофеева. – Ты добропорядочная гражданка, никого не трогаешь, идёшь по своим делам, поняла?
Это оказалось невероятно сложно. Двигаться подчёркнуто размеренным шагом мимо нагруженных тряпьём вешалок, беззаботно помахивать вычурными брендовыми пакетами, в которые Оксана запихнула собственную Ирину одежду, изо всех сил заставлять себя не озираться по сторонам из-под очков. В глянцевых стёклах витрин торопливо скользили отражения. Никто не гнался за ней, но это ещё ничего не значило. Она до сих пор не сделала ничего подозрительного. Если конвоиры её и узнали, хватать её пока нет повода…
Новые туфли слегка натирали ноги. К вечеру это станет невыносимым. Наверное. Может быть, в сумке есть пластырь, но сейчас нет времени его искать. Перепутав выходы, Ира поднялась на поверхность в сторону Александровского сада; пришлось пересекать открытую взглядам Манежную площадь. Не оглядываться. Не спешить. Соразмерять шаги со стуком сердца: два удара – шаг, два удара – шаг…
Яркая – чересчур яркая! – машинка стояла прямо под знаком парковки, укрытая от бледных солнечных лучей тенью соседнего здания. Ира забралась в водительское кресло и заблокировала двери. Вытянула вперёд правую ногу, ощупывая педали. Которая из них – газ, она представляла. Что надо сделать, чтобы машина поехала, – нет.
В пахнущем пластиком и Ксюшиными духами салоне висела духота, но открывать окно было слишком рискованно. В зеркале виднелась пустынная тесная улица; каждого прохожего Ира внимательно провожала взглядом до тех пор, пока он не пропадал из поля зрения. Ксюшу она узнала не сразу: Тимофеева тоже сменила наряд; вместо офисного костюма на ней красовались джинсы и однотонная кофта вроде той, что лежала сейчас скомканной в одном из Ириных пакетов. Вид у Ксюши был победоносный.
– Разочаровались, – заявила она, изящно опускаясь на поспешно освобождённое Ирой сидение. – Проводили до эскалатора и забили… Ну, поехали, что ли.
– Ты знаешь, куда?
– Помню прекрасно, – фыркнула Тимофеева, заводя мотор. – Отвозили туда недавно твою бездыханную персону. Я не настолько была пьяна…
Она замолкла и сердито поджала губы. Машина резковато стронулась с места, резво покатилась по полосе. Мимо замелькали нарядные особняки и просторные площади; сверкнула на солнце закованная в гранит река. Ксюша притормозила, немного не доезжая до украшенного строгими арками дома, и заглушила двигатель. Кажется, она тоже начинала нервничать.
– Надеюсь, ты знаешь, что делать, – с сомнением проговорила Тимофеева, запирая машину. Ира ничего ей не ответила.
Подъезд Ксюша помнила, этаж – нет. Заключённая в стеклянную будку консьержка вперилась в незваных гостий пристальным взглядом и гавкнула:
– Вы к кому?
– В тридцать вторую, – наугад соврала Ира, чувствуя, как греется зачарованная подвеска.
Тётка ещё разок зыркнула на них и вернулась к кроссвордам. Проигнорировав лифт, Оксана решительно свернула на лестницу. Подниматься придётся прилично; смутно помнившийся вид из окна предполагал солидную высоту. Непомерно длинные пролёты выпивали последние силы вместе с остатками храбрости. Вдруг их там ждут? Вдруг они вляпаются в какие-нибудь следящие чары? Вдруг уже вляпались?
– Вот, – уверенно сказала Ксюша, едва взобравшись на лестничную клетку шестого этажа. – Погоди-ка, проверю…
Она вытянула руки перед собой, словно ощупывая что-то невидимое. Нервно облизнула губы, отбросила со лба прядь блестящих волос. Обшитая светлым деревом дверь внушала ей беспокойство.
– Сняла, – проговорила наконец Оксана. Голос её слегка дрожал. – Почти всё, но… эти можно не трогать. У тебя ключи есть или будем ломать замок?
– Погоди, не надо ломать, – отозвалась Ира и прижала пальцем кнопку звонка, вызвав к жизни приглушённую мелодичную трель по ту сторону стены.
За дверью всё было тихо. Домовые умеют быть бесшумными. А ещё капризными и недоверчивыми, особенно в отсутствие хозяев. Ира осторожно опустилась на корточки и, стараясь не говорить слишком громко, позвала в замочную скважину:
– Прохор! Проша! Открой, пожалуйста!
Тишина. Неужели с ним что-нибудь случилось? Домовые не покидают жилище по своей воле, пока от дома остаётся хоть пара стен. Прохор очень старый, он долго сидел здесь совсем один, он мог не выдержать…
– Проша! Мне очень нужна помощь, пожалуйста, открой! – взмолилась Ира. – Это я. Ты меня помнишь? Вот, смотри, что у меня есть…
Она торопливо высвободила из-под воротника амулет. Помнится, Прохора тогда разозлило, что наглая гостья взяла вещицу; может быть, он согласится помочь в обмен на подвеску? Расставаться с амулетом не хочется, но жалеть о камушке, хоть и бесценном, глупо, когда на кону жизнь. Синяя капелька остро сверкнула в лучах солнца, бьющего в высокие окна. Тихо щёлкнул замок.
– Гостьюшка пришла, – констатировал домовой, окидывая Иру цепким взглядом блестящих чёрных глаз. Она не поняла, рад он ей или нет. – Пущай заходит. Только хозяина дома нетути…
– Я знаю, – выдавила Ира. Она поднялась на ноги и переступила порог; Оксана, настороженно озираясь, шагнула следом и прикрыла за собой тяжёлую дверь. – Проша, хозяин в большой беде.
Домовой совсем по-человечески прижал ко рту мохнатые лапы.
– Ох, отчаянная душенька… Что ж натворил?
Ира, сбросив туфли, уселась перед Прохором на колени. Так казалось честнее. Ксюша молчала, хмуря брови. Сколько она знает? Наверное, не очень много…
– Ничего плохого, – слова неохотно протискивались сквозь болезненно сжавшееся горло. – Это из-за… из-за тайн. Есть такой закон…
– Плохой закон, – пробормотал домовой и горестно качнул длинными ушами. – Э-э-эх, учила ить хозяйка – молчать надыть, молчать да не высовываться…
– Кто такая хозяйка? – резко спросила Ксюша. Ира вздрогнула, услышав её голос.
Прохор недоверчиво зыркнул на Тимофееву из-под кустистых бровей и ничего не сказал.
– Кто, Проша? – зачем-то повторила Ира. В этом может быть смысл. Если женщина, которую домовой зовёт хозяйкой, знает что-то важное… Кто бы она ни была… Пусть лучше Оксана с ней разговаривает…
– Хозяйка, – печально повторил Прохор. – Великая чародейка. Волшебница. Всё на свете знала… Всему его, егозу, научила… Так и говорила – погубит ить себя о-про-мет-чи-во-стью, душенька беспокойная…
– Свешникова, – сказала Ксюша. – Да ведь? Они, кажется, родственники…
Прохор молча моргнул.
– Она давно умерла, – сообщила Тимофеева. Прохор болезненно дёрнулся, словно его ударили током. – Если что-то и знала, теперь уже всё…
Вот как. Тогда понятно. Домовой, перейдя к наследнику вместе с жильём, не мог не звать Ярослава хозяином, но покойную Свешникову, похоже, слишком любил. Могла она доверить ему что-то важное? Записи, дневники, хотя бы несколько драгоценных слов…
– А ты знаешь, Проша? – отчаянно спросила Ира. – Должно быть что-нибудь… Что всё объясняет… Почему не сработала клятва…
– Прохор знает, – тихо сказал домовой.
Оксана где-то за спиной торжествующе хмыкнула.
– Скажи, пожалуйста, – шёпотом проговорила Ира, будто просьба её граничила с непристойностью. – Мы ничего плохого не сделаем. Хочешь, поклянусь?
– Не надо это, – быстро сказал домовой. – Злое дело – клясться… Прохор всё одно сказать не может. Закон такой, что Прохора слушать не будут.
Вот же чёрт! Он прав: нежить неправоспособна, она не может свидетельствовать в суде, её слова ничего не значат… Почему Верховский не напомнил об этом? Сам забыл? На что-то надеялся?
– У Прохора есть, – продолжил домовой, внимательно глядя на Иру, – как того отыскать, которого будут слушать…
Оксана выругалась себе под нос. Ира сердито на неё оглянулась. Сейчас Прохор обидится, откажется разговаривать, и тогда всё. Других ниточек нет.
– Как отыскать, Проша? – как можно мягче спросила Ира
Домовой с сомнением пожевал губами.
– Прохор принесёт, если ему верные слова скажут, – сообщил он. У Иры внутри всё похолодело. Не дюжину «пожалуйста» же он хочет услышать! – Так хозяйка велела. Прохор скажет – человек ответит, тогда и отдать. Прохор говорит: пламя. Пусть теперь гостьюшка отвечает.
– Пламя? – переспросила Ксюша. – Это что значит?
– Не знаю… Нет, подожди, – испуганно сказала Ира, заметив, как домовой удручённо качает головой. – Подожди… Я… Сейчас…
Сколько у неё попыток? Может, и много, но драгоценное время утекает сквозь пальцы. Что могла загадать домовому давно оставившая этот мир женщина? Кто она была, чем дышала, как мыслила? В поисках подсказки Ира отчаянно оглядела просторную прихожую. Здесь, как и раньше, царил идеальный порядок, наверняка установленный прежней хозяйкой квартиры. Чистая, как в больнице, плитка под светлый мрамор. Кремового цвета обои с ненавязчивым узором. Абстрактные картины на стенах – кажется, в прошлый раз их было больше. Сквозь приоткрытую дверь в гостиную виднеется набитый книгами шкаф. Наверное, неведомая Свешникова ценила красоту и была тем ещё книжным червём. А может, и нет. Какая разница?
К чему тут пламя? Может, Прохору надо продемонстрировать умение зажигать призрачный золотой огонь?.. Нет, он совершенно однозначно выразился: нужны верные слова. Но в догадке есть смысл: фраза-ответ должна отличать своих от чужих. Ярослав её знает, это ведь ему наставница оставляла лазейку между законом и клятвами… Лазейку, о существовании которой он не имеет понятия. Иначе нашёл бы способ намекнуть, помог бы с ключом к разгадке, даже если данный когда-то обет запрещает говорить напрямую…
– Пламя, – пробормотала Ира себе под нос, надеясь, что это поможет соображать быстрее. – Пламя, пламя, пламя…
Леший побери, да это может быть что угодно! Текст какой-нибудь клятвы, строчка из книги, случайный набор слов… Нет, это слишком. Свешникова вряд ли имела целью измучить ученика головоломкой. Ответ должен быть для него простым, легко всплывающим в памяти; несколько слов, хорошо известных связанным общей тайной людям, отделяющих их от остального мира, несведущего, враждебного… Может быть, вовсе этому миру не принадлежащих…
– Пламя, – снова повторила Ира, осенённая смутной догадкой. Не то воспоминание, не то сновидение. Летят в ночное небо огненные искры, Тихон, вдохновенно запрокинув голову, торжественно произносит слова незнакомого, завораживающе певучего языка. Он же, Тихон, проницательно щурит единственный глаз: «Что ж теперь делать станешь?» – Пламя, в сердце моём горящее… Земною тропой пронесу и… и отдам его вечности…
Прохор – она глазам своим не поверила – просиял.
– Верно гостьюшка говорит! – он с неожиданной прытью метнулся куда-то в глубь квартиры, на ходу бормоча себе под нос: – Сейчас Прохор принесёт… Они искали, искали, всё вверх дном перевернули, а Прохор спрятал… Всё сберёг, всё схоронил…
– Это чего такое? – озадаченно спросила Оксана, опускаясь на притулившуюся у стены банкетку.
– Стихи, – Ира на миг прикрыла глаза ладонями и оперлась спиной о дверцу высокой тумбы. Сердце гулко ухало в груди; казалось, ей не загадку пришлось разгадывать, а таскать в подвал коробки с документацией. Пешком. – Наверное. Я дальше не знаю.
Тимофеева недоверчиво хмыкнула. Прохор шумно возился за одной из дверей, озаботившись плотно притворить её за собой; остальные были приоткрыты, сквозь проёмы в прихожую лился ласковый солнечный свет. В пустых просторных комнатах заблудилось безмолвное, почти физически ощутимое одиночество. Тот, кто придумал прозвание людям, лишённым двойника по другую сторону границы, вложил в него куда больше смысла, чем кажется на первый взгляд.
