Клетка

Слышу звук бьющегося стекла и морщусь – таки не уберег…
       - Ты что творишь? Ты что творишь, Ама? – зло рычит Костя, в каком-то порыве хватая меня за грудки и начиная трясти со всей силы.
       - Отвали… - слабо отбиваюсь, - Че хочу, то и творю! Какая тебе, на…р, разница?
       - Никакой разницы! Кира в больнице, ублюдок! Ее чудом вытащили с того света, тебе вообще ни о чем это не говорит? Она… - Костя шумно дышит, глядя в мои глаза своими, способными испепелить на месте, - могла умереть из-за тебя, понимаешь?
       - Понимаю! – бью его по руке, другой машинально хватаясь за край стола, чтобы удержать равновесие. – Я все понимаю, мать твою…
       - Кира лежит в больнице, а я сижу в пабе напротив Батяни и пытаюсь выгородить твою задницу, зачем-то на все лады убеждаю его в том, что ты обо всем сожалеешь и жаждешь быть прощенным. Он делает вид, что верит, хотя не верит во все это ни черта! Как любой из нас он прекрасно понимает, о каком ненадежном, бесстыжем, гнилом человеке идет речь. Мы все пытались что-то исправить, но ты сам не оставил нам ни единого шанса на то, чтобы тебе поверить, Амир. Ты всех подвел и бросился в вырытую тобой же яму, а когда твои друзья протянули тебе руку помощи, ты предпочел сделать вид, что ее не заметил. И до сих пор продолжаешь отвергать нашу помощь. Слушай, Ама, если бы сейчас сюда вошел не я, а Батя…
       - Без тебя знаю, что он бы грохнул меня с особой жестокостью, - отмахиваюсь с долей равнодушия.
       Костя не отвечает, смотрит долгим осуждающим взглядом, после чего разжимает ладонь, презрительно толкая меня от себя, и сам отходит на пару шагов. Устало проводит ладонью по лбу и вдруг задает неожиданный вопрос:
       - Ама, вот просто ответь, зачем это все?
       - Я не знаю.
       - Ты ведешь себя, как последний мудак, зарываешься на проблемы, продолжаешь рыть себе могилу, вместо того, чтобы просто жить и работать на благо группы, как все мы, но не знаешь, почему так происходит?
       - Я устал. Устал жить, Костик.
       - И поэтому решил выбесить Батяню? Подвести к черте Киру?
       - Я решил… - хватаюсь ладонями за больную голову. - Ч-черт, вот тебе слово, брат, я не хотел всего этого, веришь мне? Я не хотел, чтобы все так обернулось. И Кира… При чем тут Кира?! Это вообще разные, не связанные между собой вещи! Я просто, понимаешь… просто взял то, что плохо лежало, - чертыхаюсь, всплеснув ладонью перед своим лицом. - Да даже не взял, если ты понимаешь, Костя… Не успел даже взять, этот х…ов фотограф, сука, заснял меня еще до того, как…
       - Ты урод, Ама, - вижу презрение на лице лучшего друга, готового за меня хоть в огонь, хоть в воду. Когда-то… - Моральный урод без всяких принципов. И мне безумно жаль Киру за то, что ей так не повезло влюбиться именно в тебя.
       Я нехорошо скалюсь, подсказывая ему:
       - Лучше б в тебя, да, Костя?
       - Что ты имеешь в виду? – задетый моими словами, он резко вскидывает лицо, а я, глядя на него, начинаю ехидно смеяться:
       - С какой стати ты так трясешься за мою девчонку?
       - С такой, что кто-то должен этим заниматься, пока ее безмозглый парень задирает юбку очередной своей шлюхе!
       - Ты, типа, такой хороший, что не ведешься на все удовольствия жизни и трепетно греешь я…ца возле одной-единственной? – кривляюсь, отвечая ему ударом на удар. - Где она, кстати, почему мы ее ни разу не видели? Уже представил бы нам с парнями какую-нибудь из наших фанаток, их у нас дохрена, выбирай – не хочу. Любой вкус и цвет! Любой фасон, фигура, все дела… Или даже они тебе не дают?
       - Заткнись, Амир, - сухо выплевывает побагровевший Костик, но меня уже несет.
       - Ну, а мне от них вообще отбоя нет! По-твоему, че мне еще делать, если они все поголовно готовы раскинуть передо мной ноги? Почему я должен сдерживать свои естественные желания, тем более, если все это для меня вообще ничего не значит? Поднял юбку, трахнул и забыл, вот и все проблемы…
       - А для Киры? Тоже ничего не значит?
       - Да что ты прикопался? В конце концов, я сам в состоянии разобраться, что хорошо в моих поступках, а что дерьмово…
       - Нет, Ама, - Костик укоризненно качает головой. – Не в состоянии. Ты вообще не понимаешь, что происходит вокруг тебя, а когда тебе пытаются объяснить, встаешь на дыбы и не желаешь никого слушать. Но делай, что хочешь. Я за…лся постоянно вытаскивать тебя из очередной ж…ы, понял?
       - Давай катись, матушка Тереза…
       - Выплывай из своего дерьма, как знаешь. Да хоть утони в нем! Но не вздумай запороть нам следующий концерт…
       С этими словами Костя выходит, оставляя меня в одиночестве и, что прискорбнее всего, без грамма спиртного.
       
       ТАНЯ
       
       Сколько себя помню, мне никогда и ни в чем не везло. Я не из тех, кого называют любимцами фортуны. У меня не было счастливой любящей семьи, обожающих меня до умопомрачения дедушек и бабушек, пушистых домашних любимцев, долгожданных подарков по праздникам или миленьких маленьких сувениров без повода вроде шоколадки или мягкой игрушки, только для того, чтобы порадовать ребенка. О том, что все это бывает, а в нормальных семьях и вовсе является нормой, я узнала от болтливых девчонок из школы, и то очень долго не желала верить их словам, убеждая себя, что это просто глупые придумки. Ведь будь все иначе, то по всем законам логики и у меня… тоже бы это имелось?
       Нет, куда легче мне было принять за образец вечно пьяную растрепанную мать, не стесняющуюся в выражениях, время от времени приводящую в нашу тесную захламленную квартиру своих ужасных дружков, от которых перегаром несло еще с лестничной клетки. Со временем у меня появилась аллергия на алкоголь. Словом, удача помахала мне ручкой еще у детской колыбели, которой у меня тоже наверняка не было, и с тех пор мы пересеклись с ней лишь раз, когда судьба внезапно расщедрилась настолько, что послала мне первый и последний, но самый роскошный подарок – Белую Птицу. Именно так она с усмешкой назвалась мне, когда я поинтересовалась ее личностью.
       Это произошло на мой пятнадцатый день рождения.
       За всю свою короткую жизнь я не припомню ни одного человека, которому действительно была бы нужна. Мифический отец бросил маму, узнав, что она ждет ребенка, и тем самым заставил ее возненавидеть меня еще до моего появления на этот проклятый свет. С ее стороны было бы гуманнее отправиться на аборт, не мучая впоследствии ни меня, ни себя, но мама в свое время зачем-то решила послушать бабушку и спустя положенные месяцы произвела на свет нежеланного ребенка. Бабушка умерла примерно через полгода после моего рождения. Как знать, если б не пьяный водитель, стрелой пролетевший на запрещенный красный свет, протянув на капоте своей тачки мою несчастную бабулю, может, в этом мире существовал бы единственный человек, который сумел бы полюбить меня вот такой, какая я есть? Нескладной, некрасивой, несуразной… Но бабушки не стало, а с ней умерла и моя надежда на лучшее будущее.
       В один из самых темных периодов моей жизни, когда я, загнанная в угол растущим отчаянием, вечной конфронтацией с матерью и постоянной нехваткой денег даже на школьные тетради, готовилась совершить самую страшную ошибку, переступить через себя, с головой броситься в вязкий омут запретных пороков и грязных страстей, судьба послала мне ее – Белую Птицу.
       
       

***

       
       В тот судьбоносный день, от которого по обыкновению не приходилось ждать ничего хорошего, я убежала в парк.
       Мне оставалось провести несколько мучительно долгих часов, прежде чем я собиралась исполнить задуманное, попросту не видя для себя никакого иного выхода. Я забралась на скамейку в глубине парка, у реки, подтянув к себе ноги в кроссовках и обхватив ладонями острые коленки. Слезы сами текли по моим щекам, капая на некогда белую футболку с лживой надписью «You are the Best». Немного понимая английский, я купила ее только потому, что на эту дешевку шли дополнительные скидки. В моем положении выбирать не только не приходилось, а попросту было не из чего.
       Вот тогда-то я скорее почувствовала, чем увидела, что рядом со мной кто-то остановился. Тонкий аромат очень вкусных и явно дорогих духов окутал меня невидимым коконом, когда его обладательница с какой-то стати обратила внимание на скамейку, уже занятую мной.
       Тогда я еще не знала, какую важную роль сыграет в моей жизни Белая Птица.
       - Почему ты плачешь? – вот о чем спросила она, без всяких раздумий опустившись со мной рядом на деревянную скамейку с облупившейся краской.
       Подавив очередной громкий всхлип, я развернула к ней зареванное лицо и сквозь мутную пелену, застилающую мне весь обзор, едва рассмотрела совершенно незнакомую девушку с длинными белыми волосами, прямыми локонами спадающими ей на плечи. Ее глаза были скрыты за темными стеклами солнцезащитных очков в модной квадратной оправе. Пока я хранила молчание, понятия не имея, с какой стати такой фифе понадобилось останавливаться возле плачущей оборванки, она аккуратно сняла очки, немного сбив в сторону пушистую белую челку, определила их на макушку с ровным пробором и отвела взгляд, уставившись вперед, туда, где ясное полуденное солнце создавало причудливые блики на зеленоватой воде.
       Я принялась сердито тереть мокрые глаза, игнорируя ее присутствие с собой рядом.
       - Не хочешь рассказывать – не рассказывай, - девушка легонько повела плечом, снова обратив ко мне свой внимательный взгляд. От того, что она так бесцеремонно меня рассматривает, мне хотелось сказать ей какую-нибудь колкую гадость, подтверждающую ее невысказанные мысли на мой счет. – Просто имей в виду, что я могу тебе чем-нибудь помочь.
       - Чем? – грубо бросила я, начиная раздражаться из-за ее непрошенного вмешательства. Чесать языком напропалую может каждый, но чтобы решить хоть малую часть моих проблем, ей придется по меньшей мере обернуть время вспять и не дать мне позвонить той жуткой тетке из дома у оврага, на что эта расфуфыренная блондинка вряд ли способна.
       - Смотря что тебя так гложет, - она пожала плечами и полезла в изящную сумочку темно-вишневого цвета, доставая оттуда смявшуюся пачку сигарет. Я молча наблюдала за тем, как она прикуривает, выпускает в воздух едкий сигаретный дым из приоткрытых бледных губ. Я обратила внимание, что при густо накрашенных глазах ее губы оставались нетронутыми помадой, даже простой, без цвета.
       - Да хоть бы что, - буркнула наконец, отворачиваясь от нее. – Все равно мне никто не сможет помочь.
       - Ты слишком категорична. Говорю тебе по своему опыту, не существует такой беды, с которой никто не смог бы справиться.
       - Ну, разве что ты сам Господь, - презрительно фыркнула я в ответ, нарочно обратившись к ней на «ты», но девушка вроде бы не придала этому значения. Втянув в себя крепкий никотиновый воздух, она вдруг посерьезнела и высказала предположение:
       - У тебя кто-то умер?
       Ха, какая ирония!
       - Нет, - против воли я напряглась, начиная мять свои пальцы. - Но вот-вот умрет.
       - Тогда ты права. Извини за мое вмешательство, - легким щелчком она бросила окурок в стоящую рядом урну и поднялась, вешая на плечо сумку. По ее движению я поняла, что сердобольная незнакомка наконец-то решила оставить меня в покое. Подняв голову, снизу вверх уставилась на ее красивое лицо в россыпи белокурых волос, черные глаза, взирающие на меня с таким непривычным участием, и вдруг неожиданно для себя самой пробормотала едва слышно:
       - Это я… Сегодня вечером я умру.
       С минуту она, замерев на месте, молча смотрела в мои заплаканные, горящие злобой глаза долгим изучающим взглядом, затем тихо вздохнула и опустилась обратно на скамейку.
       
       

***

       
       Двигаться мне запретили. Сидя на неудобном стуле с жестковатым сиденьем, я без особого интереса наблюдаю за тем, как Птица, держа мои пальцы в своих ухоженных мягких ладонях, аккуратно подпиливает мои обрубленные ногти одной из своих многочисленных пилок. На столике рядом с нами лежат какие-то косметические зажимы, лопатки, стопка ватных дисков, разнообразные жидкости для ухода за ногтями, прозрачные пузырьки, гели для ухода за кутикулой и еще всякие подобные штуки, о существовании которых я узнала только после знакомства с Птицей. На полочке, справа от рабочего места, расставлены цилиндрообразные лаки всевозможных цветов и оттенков.
       - Ай, - не удержавшись, дергаюсь я, и Птица тут же бросает на меня быстрый взгляд:
       - Извини, я случайно.
       - Да не страшно, - отмахиваюсь, вздыхая от перспективы провести в таком положении еще по меньшей мере час, ведь процесс обрабатывания моих ногтей только начался. Со скуки берусь разговорить занятую Птицу. – Лар, а тебе правда нравится возиться с чужими ногтями?
       - Нравится, - утвердительно кивает она, не отрываясь от своего занятия. – Раньше я работала…
       - Да-да, маникюрщицей, я помню.
       - А потом… - рассказывая, Птица откладывает пилку и берет апельсиновую палочку с заостренным концом, принимаясь отодвигать заметно отросшую кутикулу к основанию ногтя, - Леркины родители помогли ей открыть собственный салон, и…
       - И тебе предложили в нем должность администратора, - доканчиваю я за подругу прекрасно известную мне историю.
       - Что вовсе не отменяет того, что мне нравится делать маникюр.
       - Держу пари, такого кошмара ты еще никогда не видела, - усмехаюсь, кивая на свою ладонь в руке Птицы, но Лара только нейтрально пожимает плечами:
       - У тебя все не так плохо, Танюш. С прошлой коррекции прошло как раз две недели…
       - И я, конечно же, успела переломать себе все ногти.
       - Не беда, просто сделаем их… - Птица тянется за щипчиками, - очень короткими и покроем светлым лаком.
       - Да пустое это… Лучше бы фильм какой-нибудь посмотрели, - по своему обыкновению ворчу я, в глубине души понимая, что мне безумно нравится смотреть на свои руки после того, как ими займется Птица. Ни у кого из моих одноклассниц не бывает такого красивого маникюра, как у меня. Вот кто бы мог подумать?
       - Не хочешь поделиться со мной своими планами на день рождения? – как бы невзначай спрашивает у меня Птица, и я тотчас морщусь выбранной теме, радуясь тому, что подруга смотрит на мои безобразные ногти, а не на мое вспыхнувшее лицо. Завтра. Уже завтра меня как всегда никто не поздравит.
       - Да никаких планов. Пройдет и пройдет, - бормочу немного смущенно, ни за что на свете не признавшись бы ей сейчас в том, что дни рождения в нашей маленькой семье не только не празднуются, но и ничем не выделяются из череды других дней.
       - Как это? – Птица поднимает на меня свои густо накрашенные глаза, и теперь уже мне приходится уставиться вниз, на наши переплетенные ладони.
       - Вот так…
       - Тебе в этом году шестнадцать? – хмурится Лара.
       - Ага. Два года до дембеля, - кривлюсь своей глупости, скрывая за показушной маской щемящую тоску по этому поводу. Птица знает кое-что о моей матери и наших сложных взаимоотношениях, но даже представить не может всех масштабов этой катастрофы.
       - А что, если тебе пригласить своих друзей прямо сюда? – загорается вдруг Лара, чем сходу вовлекает меня в непроходимый словесный тупик. Я открываю и закрываю рот, не зная, как реагировать на такое щедрое предложение, как отказать ей так, чтобы это не прозвучало грубо. – Меня не будет дома, а ты…
       - Ты мой друг, - говорю ей чуть тише обыкновенного, прочистив пересохшее горло. – Мне больше все равно некого приглашать.
       - Одноклассники?
       - Тупые ограниченные уроды.
       - Все до единого? – Птица удивленно вскидывает тонкую светлую бровь, продолжая обрабатывать мои ногти.