— Сейчас повернём — нас растопчут свои же. — Она кивнула на толпу сзади, где люди бесконечной вереницей плелись за ними вверх. — Тем более, у меня в Доусоне дела. — Пауза. Ветер донёс лай собак и далёкий крик. — Хочешь назад? Иди. Деньги мне твои не нужны...
Ветер принёс запах смерти — где-то ниже, на дне обрыва, лежала павшая лошадь. Её бока уже разодрали мелкие хищники, оставив ребристые своды, похожие на развороченную шкатулку. Бернард, шагавший последним, бросил взгляд на Люка и провёл пальцем по горлу. Тот кивнул, поправляя перчатки. В кармане его пальто лежал нож — короткий, с рукоятью из оленьего рога, заточенный до бритвенной остроты.
IV
Уайт-Пасс вздымался перед ними стеной изо льда. Тропа, забитая людьми, змеилась вверх, петляя между валунов, покрытых голубоватым налетом мерзлоты. Мулы, лошади, ослы — все смешалось в единую массу, где животные ржали от боли, а люди ругались, толкаясь локтями. Воздух звенел от криков: «Дорогу! Дорогу, чёрт возьми!»
Мул Бернарда, упрямый и выносливый, как сам хозяин, шел медленно и размеренно, пробивая путь сквозь толпу. Но камень под копытом дрогнул — валуны, скрепленные льдом, внезапно разошлись. Раздался щелчок, звук, похожий на перелом спички, только громче. Животное застыло, закатив глаза. Потом упало на бок и завыло — низко, протяжно. Мул, дергаясь, пытался вырвать копыто. Кость торчала из разорванной кожи, белая и острая, как осколок луны. Бернард рухнул на колени, схватив мула за морду, чтобы тот не бился. Толпа вокруг замерла на секунду, потом поползла дальше, обтекая их, как вода камень. Никто не остановился.
Чарли, шедшая впереди, обернулась на крик. Её взгляд скользнул по мулу, потом к Бернарду.
— Нога сломана. Придётся пристрелить.
— Нет, мать твою! — Бернард выругался, но в его голосе дрожь перебила ярость. — Вытащим... как-нибудь...
— Он не дойдёт, — Чарли спустила с плеча перевязь своего ружья, но не сняла. — И ты тоже, если будешь тащить его.
— Я... — он медленно встал и сглотнул ком в горле, — ...не могу.
Люк, протискивавшийся мимо с поклажей, присвистнул:
— О, драма! Медведь и его преданный друг...
— Заткнись! — Бернард рявкнул так, что даже Эрик поднял голову от блокнота.
— Открытый перелом, — монотонно констатировал Эрик. — Вероятность выживания ноль...
Чарли смотрела на Бернарда. Не на лохматую голову, не на шрамы, а на дрожь в пальцах, всё ещё сжимавших уздечку. Она кивнула, почти незаметно.
— Я сделаю.
— Нет! Я сам... Дай мне минуту...
Бернард опустился на корточки, проводя ладонью по шее мула — там, где шерсть была теплее всего. Животное хрипело, выдыхая клубы пара.
— Эй, старина... — голос его сорвался на шепот. — Извини, чёрт возьми...
Чарли наблюдала, как его спина, всегда гордая, сгорбилась. Как пальцы вцепились в гриву, будто ища опоры. Она вспомнила, как сама стояла над своим псом, которого укусил гремучник. Ей было всего двенадцать — отец тогда сказал: «Смерть бывает милосердием».
— Бернард, — её голос смягчился на полтона, — он страдает.
Он резко поднялся, выхватив револьвер из кобуры на бедре. Прицелился. Рука дрожала. Палец на спуске побелел, но выстрела не последовало.
— Чёрт... — он выругался сквозь зубы, с силой тряхнув головой.
Люк закатил глаза:
— Давай я. За бутылку виски.
— Тронь — убью, — Бернард повернул ствол к нему, глаза дикие.
Но потом он сделал глубокий вдох и прицелился в основание черепа животного. Выстрел грохнул, ударившись эхом от скал. Мул дернулся и рухнул набок, кровь брызнула на снег, окрасив его в ягодный цвет. Бернард стоял, опустив ствол, глаза остекленевшие. Он не знал, сколько людей он погубил за свою жизнь, не моргнув и глазом, но сейчас... Сейчас всё было иначе.
— Переберите пока снаряжение, что-то придётся тащить на себе. — Чарли толкнула Бернарда к тюкам, но голос звучал тише обычного. — И... хорошо справился. Так лучше. Для всех.
Сама же Чарли опустилась перед телом мула на колени. Она достала из-за пояса пучок засушенных трав — чабрец и кедровые иглы, перевязанные лосиной жилой. Её пальцы проворно развязали узел, и резкий аромат хвои смешался с запахом крови.
— Дух земли, прими этого воина, — зашептала она на языке тлинкитов, который Бернард не понимал, но узнал по гортанным переливам. — Пусть бежит в степях, где нет вьюков и боли.
Она рассыпала травы вокруг головы мула, затем провела ладонью от его лба до потухших глаз, словно стирая следы страданий. Бернард стоял, стиснув кулаки, и чувствовал, как комок в горле растёт с каждой секундой. Ему хотелось крикнуть, чтобы она остановилась, — этот ритуал делал смерть... священной. А он не мог позволить себе такую роскошь.
— Что это? Надгробная речь для осла? — Люк склонил голову набок, но в голосе не было привычной ехидны.
— Душа не знает, чьё тело покидает — человеческое или звериное, — ответила Чарли, не оборачиваясь. — Она просто боится заблудиться.
Когда девушка поднялась, на снегу остался силуэт из трав — сакральный узор, впечатавшийся в окровавленный снег. Бернард неосознанно шагнул вперёд, его рука дрогнула, будто хотела коснуться её плеча. Но она уже шла вперёд, бросив через плечо:
— Теперь его дух не будет страдать.
Он не сказал спасибо. Не кивнул. Просто подобрал с земли пустую гильзу, сунул её в карман — глупый трофей, который позже будет жечь под рёбрами, всё больше и больше превращая его сердце в камень. Впервые за долгие годы Бернард пожалел, что не верит в загробный мир.
Люк, закатив глаза, полез в карман за портсигаром. Эрик записал в блокнот: «Ритуал занял 3 минуты 47 секунд. Теряем время». Генри же, глядя на тело, всхлипнул:
— А... а если я умру, вы тоже...
— Закрой рот, — Бернард рявкнул, но уже без прежней злобы.
— Двигаемся, — бросила Чарли, но перед тем как развернуться, на миг коснулась руки Бернарда. Тяжело, по-мужски. Никаких слов.
Бернард хрипло хмыкнул. Но когда они тронулись в путь, он намеренно загрёб сапогом снег, прикрыв им кедровые иглы — чтоб не сдуло ветром.
I
Убогий лагерь прямиком перед подъёмом на вершину перевала раскинулся десятками брезентовых палаток. Костры чадили, воздух сотрясала пьяная ругань и раскатистый храп — звуки сливались в гул, похожий на рой разъярённых шершней. Чей-то кашель — влажный, с хрипотцой — нёсся из ближайшего навеса. Чарли повела группу в сторону, к самому краю лагеря, где стена ледяной скалы образовывала что-то вроде ниши. Достаточно далеко от людей, но достаточно близко, чтобы было слышно крик.
— Здесь, — бросила она, скидывая рюкзак в снег. — Держитесь подальше от них. — Кивок в сторону лагеря говорил красноречивее слов: «чума, зараза, смерть».
Бернард рухнул на камень, сбрасывая тюк со спины. Мускулы горели, но боль была в некотором роде приятной — напоминала ему, что он ещё жив. Он вытер лицо грязным рукавом. Люк лениво опёрся на трость, небрежно швырнув свою сумку рядом с Бернардом. Мул картёжника подобрался сзади и начал носом рыться в поклаже, выискивая, чем бы поживиться. Эрик же, о котором вообще, казалось, все забыли тенью покачивался позади них, невидящим взглядом уставившись во тьму, словно в ней витали уравнения, что объясняли ему, почему люди лезут в могилу за жёлтым металлом.
— О, а я думал, это мы тут самые заразные. — Люк бросил липкий взгляд на Генри, который всё никак не мог отдышаться и то и дело сплёвывал в снег. — Особенно наш мистер Хэлдон с его... э-э... золотой лихорадкой.
— Я просто... не привык ползать по горам... — прохрипел Генри, свалившись от изнеможения прямо в сугроб. Его "Спенсер" брякнул о камень, напоминая, что хоть Генри и был наивным дураком, стрелять умел.
Ветер в нише закручивал снежную крошку, и, казалось, что развести костёр в этом месте будет практически невозможно. Но Чарли это не особо волновало. Она развьючила свою лошадь и достала расшитое покрывало, на котором переплетались древние узоры тлинкитской магии. Она воткнула ружьё прикладом в снег, словно шест, и накрылась одеялом, соорудив подобие шатра. Инфернальная косатка, вплетённая в грубую ткань затанцевала в полумраке горного перевала будто живая. Послышались узнаваемые звуки: чиркание кресала о кремень; и через мгновение Чарли вынырнула словно из-под толщи воды, сделав глубокий вдох, а из-под покрывала вырвался горький дым зажжённого угольного брикета.
— Шаманка... — хмыкнул Люк, в уголках его губ мелькнула недобрая улыбка. — Может, вызовешь духов, чтобы золото само в сумку прыгало?
— Духи эти места давно обходят стороной, — бросила Чарли, не глядя. — Остались только крысы да алчные тени.
Ночь опустилась чёрным пологом. Пламя лизало ржавые консервные банки, превращённые в котелки. Генри сидел, прижимая чемодан к груди. Его глаза бегали от Бернарда к Люку, от Люка — к теням за пределами круга света. Каждые пять минут он проверял ржавый замок, будто деньги могли испариться. Чарли сидела спиной к скале. Ружьё — на коленях, глаза — на толпе у соседнего костра. Там кто-то орал похабную песню, другой рыдал, вспоминая жену.
Люк и Бернард пристроились поодаль, якобы починяя упряжь. Их шёпот тонул в треске пламени и вое ветра.
— Слишком много людей, — Бернард косился на группу пьяных старателей в тридцати шагах. — И эта стерва не спускает с Мешка глаз...
Люк тихо усмехнулся.
— О, наша свирепая воительница... Жди. На спуске с перевала будет обрыв. «Несчастный случай» — и никто не заметит.
— А если она...
— Тогда она присоединится к твоему мулу.
Чарли повернула голову, будто уловив шёпот. Они замолчали, делая вид, что возятся с сёдлами.
Генри сидел на чемодане, обхватив колени, и смотрел, как Чарли перебирает патроны. В голове то и дело звенело: «Они хотят меня убить. Они...» Мысль оборвалась, когда из темноты вынырнула фигура — индеец в выцветшем бушлате, протягивающий шкурку бобра:
— Меняй? Табак... виски...
Чарли встала, преградив ему путь.
— Уходи.
— Ты... — мужчина щурился, узнавая её черты. — Тлинкит? Зачем с белыми? Они...
— Я сказала, уходи! — перебила она, её голос слился с лязгом затвора. — Или я отправлю тебя к тем, кого ты продал за огненную воду.
Индеец постоял некоторое время, упёршись в женщину пьяными глазами, потом выругался на гортанном наречии и растворился во тьме.
II
Бернард топтался на краю рыжего круга от костра, будто медведь, наступивший на колючку. Его тень, искажённая пламенем, плясала на снегу, как демон, готовый проглотить мир. Чарли сидела на валуне, её пальцы, затянутые в кожаные перчатки с облезлыми швами, методично водили щёткой по стволу «Винчестера». Он кашлянул, сплюнул в темноту, снова кашлянул.
— Ты чахотошный что ли? — не отрываясь от своего занятия, спросила она.
Он фыркнул, пнув камень. Тот с глухим стуком покатился вниз по склону.
— Да пошла ты... Я просто... — Бернард замер, внезапно осознав, что оправдывается перед женщиной.
Чарли повернула голову, бровь приподнята в вопросе. В свете костра её лицо казалось высеченным из камня — резким, неприступным.
— Просто что?
— Ты... э-э... — Бернард почесал шею, где борода сливалась с шерстью тулупа. — У тебя табак есть?
Она кивнула на седельную сумку, вернувшись к чистке ружья.
— А... А то я свой потерял где-то... — Бернард, кряхтя, наклонился: в сумке, среди пуль и сушёного мяса, он нашёл кисет. — Спасибо, — буркнул он, но Чарли уже отвернулась, будто его благодарность была комком грязи, брошенным в лицо.
Бернард плюхнулся на камень, высыпая табак на колено. Нож, выпавший из ножен, звякнул о лёд. Здоровяк рявкнул проклятие, поднимая его, и случайно задел её сапог.
— Извини, — вырвалось непроизвольно. Он аж поморщился от собственной мягкости.
Чарли, наконец, подняла глаза. В них мелькнуло что-то вроде насмешки.
— Ты пьян?
— Рот закрой ... — начал тот привычно, но внезапно замолчал. Пальцы сжали нож, будто ища опору. — Эй, а... а как твои... — он мотнул головой в сторону, где сверкали чужие костры, — ...соплеменники? Небось, умнее нас, да?
Щётка зависла над стволом.
— Умерли. От оспы. От огненной воды. От жадности белых. — Пауза. — Выбирай причину.
Бернард хрипло крякнул, толстыми мозолистыми пальцами мастеря сигарету. Тени от костра заплясали, когда ветер рванул с новой силой. Бернард заметил круглый шрам у неё на шее, словно от пули — старый, скрытый грязным воротником.
— Это от чего? — Спросил он, тыча самокруткой в её сторону.
Чарли инстинктивно прикрыла шрам ладонью.
— Дифтерия. Дышать не могла. Отец тогда потащил меня к своему шаману, он мне тростник в шею вставил и... Я выжила, а мой брат...
Она замолчала. Тишина повисла густо. Бернард чуть заметно кивнул, облизывая папиросную бумагу.
— Мой брат... — голос Бернарда стал совсем хриплым. Он отломил спичку от коробка и провёл головкой о чирок. — Полез в шахту за «лёгким золотом». Завалило. Три дня слушал, как он стучит...
Чарли отложила ружьё. Её глаза, чёрные как небо над перевалом, впервые за вечер смягчились.
— Теперь ты стучишь. Только никто не слышит.
Бернард раскрыл рот, что папироса чуть не выпала, но прилипла к нижней губе. Он уставился в неё в неверии и молчал некоторое время.
— Нихрена ты не знаешь... — наконец, ответил он почти шёпотом, в глазах его мелькнула немая ярость и что-то ещё, чего сам Бернард не мог назвать.
— Может, и не знаю. — Чарли пожала плечами. — Отец говорит: «Не надо знать, если видишь».
— Любишь своего индейского папашку, да? — язвительно хмыкнул тот, выпуская кольца сизого дыма. — Мой из меня всё дерьмо выбивал, когда напивался. А пил он каждый день.
— Видимо, не до конца выбил...
Смех Бернарда, хриплый и лишённый юмора, сотряс лагерь, но резко оборвался, когда Генри заковылял к ним, прижимая чемодан к животу.
— Мне... надо отлучиться, — пробормотал толстяк, избегая взглядов. Он кивнул в сторону тёмного пятна за валунами, где снег был изрыт следами десятков таких же «прогулок».
Чарли прищурилась:
— Пять минут. И оставь чемодан.
— Нет! — Генри отпрянул, будто она предложила отрезать ему руку. — Он... он мне нужен!
Люк, развалившись на вьюках, закатил глаза. Его трость чертила на снегу непристойные картинки:
— А у тебя там что? Ещё и ночной горшок припрятан?
Генри, краснея, поплёлся к краю лагеря, волоча за собой чемодан и ружьё. У валуна он наткнулся на двух пьяных старателей, что справляли малую нужду, облокотившись на друг друга. Они медленно обернулись на хруст снега под сапогами Генри, один из них вяло улыбнулся золотыми зубами.
— Эй, толстячок... — Его взгляд скользнул по саквояжу. — Помочь ношу до сортира донести?
Генри шарахнулся в сторону, обходя стороной незнакомцев. Он прошёл чуть дальше и за соседним валуном нашёл укромное местечко. Хэлдон поставил чемодан на ровный мягкий снег и начал возиться со своим ремнём. Внезапно раздался глухой хруст и чемодан внезапно начал тонуть в снегу. Генри испуганно потянулся за ним. Мгновение, и оба летели в узкую расщелину.
Чемодан, бряцнув ржавыми металлическими уголками о края ледяной щели встал клином, и Генри упал следом. Ноги его с хрустом упёрлись в истёртую бочину поклажи. Ружьё с плеча съехало и скользнуло в пропасть со звонким бряцанием. Но Генри так и не услышал, когда оно достигла дна... если дно вообще было.
Ветер принёс запах смерти — где-то ниже, на дне обрыва, лежала павшая лошадь. Её бока уже разодрали мелкие хищники, оставив ребристые своды, похожие на развороченную шкатулку. Бернард, шагавший последним, бросил взгляд на Люка и провёл пальцем по горлу. Тот кивнул, поправляя перчатки. В кармане его пальто лежал нож — короткий, с рукоятью из оленьего рога, заточенный до бритвенной остроты.
IV
Уайт-Пасс вздымался перед ними стеной изо льда. Тропа, забитая людьми, змеилась вверх, петляя между валунов, покрытых голубоватым налетом мерзлоты. Мулы, лошади, ослы — все смешалось в единую массу, где животные ржали от боли, а люди ругались, толкаясь локтями. Воздух звенел от криков: «Дорогу! Дорогу, чёрт возьми!»
Мул Бернарда, упрямый и выносливый, как сам хозяин, шел медленно и размеренно, пробивая путь сквозь толпу. Но камень под копытом дрогнул — валуны, скрепленные льдом, внезапно разошлись. Раздался щелчок, звук, похожий на перелом спички, только громче. Животное застыло, закатив глаза. Потом упало на бок и завыло — низко, протяжно. Мул, дергаясь, пытался вырвать копыто. Кость торчала из разорванной кожи, белая и острая, как осколок луны. Бернард рухнул на колени, схватив мула за морду, чтобы тот не бился. Толпа вокруг замерла на секунду, потом поползла дальше, обтекая их, как вода камень. Никто не остановился.
Чарли, шедшая впереди, обернулась на крик. Её взгляд скользнул по мулу, потом к Бернарду.
— Нога сломана. Придётся пристрелить.
— Нет, мать твою! — Бернард выругался, но в его голосе дрожь перебила ярость. — Вытащим... как-нибудь...
— Он не дойдёт, — Чарли спустила с плеча перевязь своего ружья, но не сняла. — И ты тоже, если будешь тащить его.
— Я... — он медленно встал и сглотнул ком в горле, — ...не могу.
Люк, протискивавшийся мимо с поклажей, присвистнул:
— О, драма! Медведь и его преданный друг...
— Заткнись! — Бернард рявкнул так, что даже Эрик поднял голову от блокнота.
— Открытый перелом, — монотонно констатировал Эрик. — Вероятность выживания ноль...
Чарли смотрела на Бернарда. Не на лохматую голову, не на шрамы, а на дрожь в пальцах, всё ещё сжимавших уздечку. Она кивнула, почти незаметно.
— Я сделаю.
— Нет! Я сам... Дай мне минуту...
Бернард опустился на корточки, проводя ладонью по шее мула — там, где шерсть была теплее всего. Животное хрипело, выдыхая клубы пара.
— Эй, старина... — голос его сорвался на шепот. — Извини, чёрт возьми...
Чарли наблюдала, как его спина, всегда гордая, сгорбилась. Как пальцы вцепились в гриву, будто ища опоры. Она вспомнила, как сама стояла над своим псом, которого укусил гремучник. Ей было всего двенадцать — отец тогда сказал: «Смерть бывает милосердием».
— Бернард, — её голос смягчился на полтона, — он страдает.
Он резко поднялся, выхватив револьвер из кобуры на бедре. Прицелился. Рука дрожала. Палец на спуске побелел, но выстрела не последовало.
— Чёрт... — он выругался сквозь зубы, с силой тряхнув головой.
Люк закатил глаза:
— Давай я. За бутылку виски.
— Тронь — убью, — Бернард повернул ствол к нему, глаза дикие.
Но потом он сделал глубокий вдох и прицелился в основание черепа животного. Выстрел грохнул, ударившись эхом от скал. Мул дернулся и рухнул набок, кровь брызнула на снег, окрасив его в ягодный цвет. Бернард стоял, опустив ствол, глаза остекленевшие. Он не знал, сколько людей он погубил за свою жизнь, не моргнув и глазом, но сейчас... Сейчас всё было иначе.
— Переберите пока снаряжение, что-то придётся тащить на себе. — Чарли толкнула Бернарда к тюкам, но голос звучал тише обычного. — И... хорошо справился. Так лучше. Для всех.
Сама же Чарли опустилась перед телом мула на колени. Она достала из-за пояса пучок засушенных трав — чабрец и кедровые иглы, перевязанные лосиной жилой. Её пальцы проворно развязали узел, и резкий аромат хвои смешался с запахом крови.
— Дух земли, прими этого воина, — зашептала она на языке тлинкитов, который Бернард не понимал, но узнал по гортанным переливам. — Пусть бежит в степях, где нет вьюков и боли.
Она рассыпала травы вокруг головы мула, затем провела ладонью от его лба до потухших глаз, словно стирая следы страданий. Бернард стоял, стиснув кулаки, и чувствовал, как комок в горле растёт с каждой секундой. Ему хотелось крикнуть, чтобы она остановилась, — этот ритуал делал смерть... священной. А он не мог позволить себе такую роскошь.
— Что это? Надгробная речь для осла? — Люк склонил голову набок, но в голосе не было привычной ехидны.
— Душа не знает, чьё тело покидает — человеческое или звериное, — ответила Чарли, не оборачиваясь. — Она просто боится заблудиться.
Когда девушка поднялась, на снегу остался силуэт из трав — сакральный узор, впечатавшийся в окровавленный снег. Бернард неосознанно шагнул вперёд, его рука дрогнула, будто хотела коснуться её плеча. Но она уже шла вперёд, бросив через плечо:
— Теперь его дух не будет страдать.
Он не сказал спасибо. Не кивнул. Просто подобрал с земли пустую гильзу, сунул её в карман — глупый трофей, который позже будет жечь под рёбрами, всё больше и больше превращая его сердце в камень. Впервые за долгие годы Бернард пожалел, что не верит в загробный мир.
Люк, закатив глаза, полез в карман за портсигаром. Эрик записал в блокнот: «Ритуал занял 3 минуты 47 секунд. Теряем время». Генри же, глядя на тело, всхлипнул:
— А... а если я умру, вы тоже...
— Закрой рот, — Бернард рявкнул, но уже без прежней злобы.
— Двигаемся, — бросила Чарли, но перед тем как развернуться, на миг коснулась руки Бернарда. Тяжело, по-мужски. Никаких слов.
Бернард хрипло хмыкнул. Но когда они тронулись в путь, он намеренно загрёб сапогом снег, прикрыв им кедровые иглы — чтоб не сдуло ветром.
Глава 5. Ледяной капкан
I
Убогий лагерь прямиком перед подъёмом на вершину перевала раскинулся десятками брезентовых палаток. Костры чадили, воздух сотрясала пьяная ругань и раскатистый храп — звуки сливались в гул, похожий на рой разъярённых шершней. Чей-то кашель — влажный, с хрипотцой — нёсся из ближайшего навеса. Чарли повела группу в сторону, к самому краю лагеря, где стена ледяной скалы образовывала что-то вроде ниши. Достаточно далеко от людей, но достаточно близко, чтобы было слышно крик.
— Здесь, — бросила она, скидывая рюкзак в снег. — Держитесь подальше от них. — Кивок в сторону лагеря говорил красноречивее слов: «чума, зараза, смерть».
Бернард рухнул на камень, сбрасывая тюк со спины. Мускулы горели, но боль была в некотором роде приятной — напоминала ему, что он ещё жив. Он вытер лицо грязным рукавом. Люк лениво опёрся на трость, небрежно швырнув свою сумку рядом с Бернардом. Мул картёжника подобрался сзади и начал носом рыться в поклаже, выискивая, чем бы поживиться. Эрик же, о котором вообще, казалось, все забыли тенью покачивался позади них, невидящим взглядом уставившись во тьму, словно в ней витали уравнения, что объясняли ему, почему люди лезут в могилу за жёлтым металлом.
— О, а я думал, это мы тут самые заразные. — Люк бросил липкий взгляд на Генри, который всё никак не мог отдышаться и то и дело сплёвывал в снег. — Особенно наш мистер Хэлдон с его... э-э... золотой лихорадкой.
— Я просто... не привык ползать по горам... — прохрипел Генри, свалившись от изнеможения прямо в сугроб. Его "Спенсер" брякнул о камень, напоминая, что хоть Генри и был наивным дураком, стрелять умел.
Ветер в нише закручивал снежную крошку, и, казалось, что развести костёр в этом месте будет практически невозможно. Но Чарли это не особо волновало. Она развьючила свою лошадь и достала расшитое покрывало, на котором переплетались древние узоры тлинкитской магии. Она воткнула ружьё прикладом в снег, словно шест, и накрылась одеялом, соорудив подобие шатра. Инфернальная косатка, вплетённая в грубую ткань затанцевала в полумраке горного перевала будто живая. Послышались узнаваемые звуки: чиркание кресала о кремень; и через мгновение Чарли вынырнула словно из-под толщи воды, сделав глубокий вдох, а из-под покрывала вырвался горький дым зажжённого угольного брикета.
— Шаманка... — хмыкнул Люк, в уголках его губ мелькнула недобрая улыбка. — Может, вызовешь духов, чтобы золото само в сумку прыгало?
— Духи эти места давно обходят стороной, — бросила Чарли, не глядя. — Остались только крысы да алчные тени.
Ночь опустилась чёрным пологом. Пламя лизало ржавые консервные банки, превращённые в котелки. Генри сидел, прижимая чемодан к груди. Его глаза бегали от Бернарда к Люку, от Люка — к теням за пределами круга света. Каждые пять минут он проверял ржавый замок, будто деньги могли испариться. Чарли сидела спиной к скале. Ружьё — на коленях, глаза — на толпе у соседнего костра. Там кто-то орал похабную песню, другой рыдал, вспоминая жену.
Люк и Бернард пристроились поодаль, якобы починяя упряжь. Их шёпот тонул в треске пламени и вое ветра.
— Слишком много людей, — Бернард косился на группу пьяных старателей в тридцати шагах. — И эта стерва не спускает с Мешка глаз...
Люк тихо усмехнулся.
— О, наша свирепая воительница... Жди. На спуске с перевала будет обрыв. «Несчастный случай» — и никто не заметит.
— А если она...
— Тогда она присоединится к твоему мулу.
Чарли повернула голову, будто уловив шёпот. Они замолчали, делая вид, что возятся с сёдлами.
Генри сидел на чемодане, обхватив колени, и смотрел, как Чарли перебирает патроны. В голове то и дело звенело: «Они хотят меня убить. Они...» Мысль оборвалась, когда из темноты вынырнула фигура — индеец в выцветшем бушлате, протягивающий шкурку бобра:
— Меняй? Табак... виски...
Чарли встала, преградив ему путь.
— Уходи.
— Ты... — мужчина щурился, узнавая её черты. — Тлинкит? Зачем с белыми? Они...
— Я сказала, уходи! — перебила она, её голос слился с лязгом затвора. — Или я отправлю тебя к тем, кого ты продал за огненную воду.
Индеец постоял некоторое время, упёршись в женщину пьяными глазами, потом выругался на гортанном наречии и растворился во тьме.
II
Бернард топтался на краю рыжего круга от костра, будто медведь, наступивший на колючку. Его тень, искажённая пламенем, плясала на снегу, как демон, готовый проглотить мир. Чарли сидела на валуне, её пальцы, затянутые в кожаные перчатки с облезлыми швами, методично водили щёткой по стволу «Винчестера». Он кашлянул, сплюнул в темноту, снова кашлянул.
— Ты чахотошный что ли? — не отрываясь от своего занятия, спросила она.
Он фыркнул, пнув камень. Тот с глухим стуком покатился вниз по склону.
— Да пошла ты... Я просто... — Бернард замер, внезапно осознав, что оправдывается перед женщиной.
Чарли повернула голову, бровь приподнята в вопросе. В свете костра её лицо казалось высеченным из камня — резким, неприступным.
— Просто что?
— Ты... э-э... — Бернард почесал шею, где борода сливалась с шерстью тулупа. — У тебя табак есть?
Она кивнула на седельную сумку, вернувшись к чистке ружья.
— А... А то я свой потерял где-то... — Бернард, кряхтя, наклонился: в сумке, среди пуль и сушёного мяса, он нашёл кисет. — Спасибо, — буркнул он, но Чарли уже отвернулась, будто его благодарность была комком грязи, брошенным в лицо.
Бернард плюхнулся на камень, высыпая табак на колено. Нож, выпавший из ножен, звякнул о лёд. Здоровяк рявкнул проклятие, поднимая его, и случайно задел её сапог.
— Извини, — вырвалось непроизвольно. Он аж поморщился от собственной мягкости.
Чарли, наконец, подняла глаза. В них мелькнуло что-то вроде насмешки.
— Ты пьян?
— Рот закрой ... — начал тот привычно, но внезапно замолчал. Пальцы сжали нож, будто ища опору. — Эй, а... а как твои... — он мотнул головой в сторону, где сверкали чужие костры, — ...соплеменники? Небось, умнее нас, да?
Щётка зависла над стволом.
— Умерли. От оспы. От огненной воды. От жадности белых. — Пауза. — Выбирай причину.
Бернард хрипло крякнул, толстыми мозолистыми пальцами мастеря сигарету. Тени от костра заплясали, когда ветер рванул с новой силой. Бернард заметил круглый шрам у неё на шее, словно от пули — старый, скрытый грязным воротником.
— Это от чего? — Спросил он, тыча самокруткой в её сторону.
Чарли инстинктивно прикрыла шрам ладонью.
— Дифтерия. Дышать не могла. Отец тогда потащил меня к своему шаману, он мне тростник в шею вставил и... Я выжила, а мой брат...
Она замолчала. Тишина повисла густо. Бернард чуть заметно кивнул, облизывая папиросную бумагу.
— Мой брат... — голос Бернарда стал совсем хриплым. Он отломил спичку от коробка и провёл головкой о чирок. — Полез в шахту за «лёгким золотом». Завалило. Три дня слушал, как он стучит...
Чарли отложила ружьё. Её глаза, чёрные как небо над перевалом, впервые за вечер смягчились.
— Теперь ты стучишь. Только никто не слышит.
Бернард раскрыл рот, что папироса чуть не выпала, но прилипла к нижней губе. Он уставился в неё в неверии и молчал некоторое время.
— Нихрена ты не знаешь... — наконец, ответил он почти шёпотом, в глазах его мелькнула немая ярость и что-то ещё, чего сам Бернард не мог назвать.
— Может, и не знаю. — Чарли пожала плечами. — Отец говорит: «Не надо знать, если видишь».
— Любишь своего индейского папашку, да? — язвительно хмыкнул тот, выпуская кольца сизого дыма. — Мой из меня всё дерьмо выбивал, когда напивался. А пил он каждый день.
— Видимо, не до конца выбил...
Смех Бернарда, хриплый и лишённый юмора, сотряс лагерь, но резко оборвался, когда Генри заковылял к ним, прижимая чемодан к животу.
— Мне... надо отлучиться, — пробормотал толстяк, избегая взглядов. Он кивнул в сторону тёмного пятна за валунами, где снег был изрыт следами десятков таких же «прогулок».
Чарли прищурилась:
— Пять минут. И оставь чемодан.
— Нет! — Генри отпрянул, будто она предложила отрезать ему руку. — Он... он мне нужен!
Люк, развалившись на вьюках, закатил глаза. Его трость чертила на снегу непристойные картинки:
— А у тебя там что? Ещё и ночной горшок припрятан?
Генри, краснея, поплёлся к краю лагеря, волоча за собой чемодан и ружьё. У валуна он наткнулся на двух пьяных старателей, что справляли малую нужду, облокотившись на друг друга. Они медленно обернулись на хруст снега под сапогами Генри, один из них вяло улыбнулся золотыми зубами.
— Эй, толстячок... — Его взгляд скользнул по саквояжу. — Помочь ношу до сортира донести?
Генри шарахнулся в сторону, обходя стороной незнакомцев. Он прошёл чуть дальше и за соседним валуном нашёл укромное местечко. Хэлдон поставил чемодан на ровный мягкий снег и начал возиться со своим ремнём. Внезапно раздался глухой хруст и чемодан внезапно начал тонуть в снегу. Генри испуганно потянулся за ним. Мгновение, и оба летели в узкую расщелину.
Чемодан, бряцнув ржавыми металлическими уголками о края ледяной щели встал клином, и Генри упал следом. Ноги его с хрустом упёрлись в истёртую бочину поклажи. Ружьё с плеча съехало и скользнуло в пропасть со звонким бряцанием. Но Генри так и не услышал, когда оно достигла дна... если дно вообще было.