— Кто это, друг мой?
— Откуда я знаю?
— Вроде, кто-то из молчунов…
И правда: это был скроб, похожий скорей на Крабинду, чем на скробов со Скряжнической горы. На спине у неё болталась палатка.
— Она что — как улитка? — удивился Дуб тихо.
— Я не люблю выходить из дома, — громко ответила незнакомка, расслышав. — Понятно?
— Понятно, — ответили хором Можжи и Дуб.
— Дошло…
— Это Ракинда, моя подруга, — появилась Крабинда из корабля. — Её невозможно вытащить из дома. Привет!
— Привет, — поздоровались Можжи и Дуб.
И они все вместе двинулись к месту, откуда обычно смотрели закат. Только Ракинда шла чуть-чуть впереди, то ли стесняясь, то ли не зная, как вылезти из палатки.
— Идёт, ехе-хе! — сказала Крабинда, поправив шляпку. — Всегда вместе с палаткой! Она словно улитка в раковине. Скажи, старый?
Можжи не сразу понял, что это к нему. Дуб обиделся — просто на всякий случай.
— Сама-то не молодая, — вставил он.
А Можжи ответил:
— Похожа! Улитка в раковине… Всегда рядом свой дом.
— Вот и я говорю! — откликнулась Ракинда, слышавшая всё вполуха.
— Говорит она, ехе-хе… — передразнила её Крабинда.
А потом они все замолчали, продолжая свой путь.
Перед ними постепенно открывался вид на порозовевшие горы, золотистое море и небо с полыхающим солнцем. Скробы шли, а под их лапами тихо шуршала галька.
Опережая события, Крабинда вдруг предложила:
— Вы, может, потом зайдёте? — но быстро спохватилась и пошла на попятную, как обычно. — А может, не стоит. Но если хотите, конечно… И если не хотите, то не надо.
Крабинда продолжила бормотать под нос. Было видно, что она уже всё решила: не нужны ей были какие-то гости!
Но она старалась быть вежливой, так что Можжи ответил:
— Спасибо, Крабинда. Нам нужно скорее вернуться домой.
— Пока не наступит ночь, — с облегчением поддакнул Дуб, который не хотел никуда идти.
Крабинда выдохнула и повеселела. Пушистый хвост её заболтался, как у собаки. Больше она не делала никаких предложений, а просто напевала себе под нос.
А когда они пришли на место, Ракинда опустила палатку на землю, застегнулась как следует и только высунула наружу чёрненький нос. Дуб и Можжи так и не разглядели её как следует.
«Ну и ладно, — подумали они вместе, — когда-нибудь в следующий раз…»
Когда-нибудь!
Закат
Вчетвером они устроились на валунах-волнорезах. Когда начинался шторм, эти валуны спасали весь пляж.
— Интересно, что волны можно вот так вот резать, — в который раз сказал Дуб.
Он говорил так всегда, стоило ему увидеть кучи камней.
— Тебе не надоело, Дубина? — спросила Крабинда.
— Эй!
— А что? Это ласково, ехе-хе.
Из палатки Ракинды донёсся смешок, Можжи тоже сдержанно захихикал, но предложил:
— Друзья! Давайте просто смотреть…
— Начинается! — тут же воскликнули Крабинда и Дуб.
Небо возле горы Молчунов из голубого стало фиолетовым. На горизонте засияла ярко-оранжевая полоса — это солнце коснулось воды и стало закатываться, словно глаза у того, кто немного со сна (но не дерево, а как обычно бывает Соснуля). На воде появилась дорожка от солнца, и море стало насыщенно-золотым. Ветер усилился. Закачались на горах деревья, зашумела листва.
— Ах, величественно! — выдохнула Крабинда и почему-то смахнула слезу хвостом.
— Солнце похоже на апельсин, — заметил Дуб.
— Апельсин, который положили на красное блюдо, — продолжил Можжи.
— Хороший обед или ужин… — прошептала Ракинда, высунувшись из палатки.
И они продолжили наблюдать.
Вот, солнце село наполовину в воду, словно приглядывая за скробами напоследок, а потом закатилось, прикрыв свой жёлто-оранжевый глаз. На горизонте от него осталось лишь небольшое, красноватое чуть пятно.
По воде побежала рябь, вмиг стало темнее и холоднее. Солнце ушло, и лишь сиреневые мазки схоронились у гор.
— Останется хоть пятно от меня? — тихо спросил Можжи как будто бы сам себя.
После заката ветер стал гладить море по шерсти и против: рябь то шла к берегу, то отталкивалась от него.
— Знаешь, что я подумал, Можжи… — сказал Дуб, когда они распрощались с Крабиндой и Ракиндой. — Можно ведь сказать, что мы сидели в первом ряду, как в кино.
Можжи кивнул и поправил шапку.
— Жаль только, что люди пошли в кино, а не смотреть на закат, мой друг. Потому что это — лучше любого фильма.
— Да-да! — согласился с ним тут же Дуб.
Обратный путь был долог: Можжи и Дуб шли вокруг, через мост над рекой, который болтался от каждого шага. Они молчали. На небе почему-то висели красные полосы от самолётов — и ни одной звезды. В городке зажглось пустое колесо обозрения.
Но когда скробы опять вышли к пляжу и посмотрели на волнорезы, они увидели кое-что и улыбнулись. Можжи и Дуб возвратились домой, точно зная, что в тени, под луной, будет сидеть рыбак.
И его костёр — это не только костёр, но и первая зимняя звёздочка.
* * *
Алый, сиреневый, желтый, оранжевый, синий… все это снилось Дубу целую ночь, словно он смотрел фильм, похожий на калейдоскоп.
Зима
Мёртвый сезон
В декабре продолжается ноябрь.
Идут проливные дожди, горы сереют, оголяются, мокнут, с деревьев падают последние листья. По неасфальтированным дорогам мерзко ходить — ноги скользят по глине. С городка смывается цвет, как с картины, и меркнут даже светофоры на перекрёстках.
Если ослепляет внезапно жёлтый, то это — не солнце, а свет фонаря. Если красный, то это — шапка на Юльке.
По улицам возле гор ползёт сизый туман, неповоротливый и ленивый. Иногда он добирается до окон домов, квартир и гостиниц, отчего становится промозгло и сыро, даже если прекращается дождь.
— Как живой, — замечает обычно Дуб.
— Как живой, — соглашается Можжи. — Должно же быть что-то живое, пока мёртвый сезон, мой друг.
Обычно дождь моросит, не прекращаясь. Никто не ходит больше на море, никто не гуляет по набережной, заглядывая в кино. Вереница из школьников оживляет улицы утром и оживляет в обед, всё остальное время город замирает: фотография, а не город. Сложно поверить, что летом здесь — человейник, что некуда деться от отдыхающих, торговцев, машин…
Пляж обрастает коростой из чёрных водорослей, штормом то и дело выбрасывает на гальку мёртвых дельфинов и рыб.
Так и приходит зима на юг.
Внутри
Даже в такую погоду, в ливень, Юлька пришла с камерой наперевес. В руках у неё был красный зонтик — как протест, как высунутый язык.
Дуб и Можжи не спускались с горы — это Юлька к ним кое-как поднялась.
— Почти уплыла, — сказала она, показывая шматки глины на коленях и на руках.
— Ты что — в такую погоду!..
— Да ладно вам, дядя Дуб.
Можжи тем временем угостил её чашкой чая. От неё поднимался пар, как туман.
Они втроём стояли под Юлькиным зонтом, пока она отогревалась чаем, а вокруг бежали ручьи. Скробы не приглашали Юльку — она не пролезла бы ни в дверь, ни в нору.
— Я снимаю, — объяснила наконец Юлька.
— Снова — кино?
— Нет, дядя, — помотала она головой. — Теперь — фотографирую! У меня в камере есть режим… Видео сейчас уж очень унылое, а вот фотография — в самый раз! Хотите взглянуть, ага?
Не дожидаясь ответа, Юлька включила камеру и начала листать, показывая Можжи и Дубу пейзажи: наполняющий море дождь и волны с белёсой пеной.
— Какие цветные…
— Я потом сделаю их чёрно-белыми, — ответила Юлька.
— Так можно?
— Конечно! Сейчас многое можно, дядя.
— Даже выжать из картинки весь цвет?
— Как сок из апельсина!
Юлька весело рассмеялась. Её улыбка украсила этот день, словно вспыхнувший лучик солнца.
Она сказала:
— Можно фотографию изменить до неузнаваемости, дядя! Не только выжать весь цвет… Разве не здорово, а?
Юлька вдруг передала зонтик Можжи, вышла внезапно под дождь…
— Ты простынешь, Юлька!
— Сейчас… Замрите!
Юлька посмотрела в камеру.
Щёлкнула.
— Всё, готово — вот-вот!
И она показала скробам, как они прижались друг к другу под ярким зонтом. Толстый хвост Можжи всё равно залез в лужу, а у Дуба вымазались в глине его усы. Глаза у них были расширены то ли от холода, то ли от любопытства.
— Мы похожи на енотов, — буркнул Дуб недовольно.
— Как же иначе, мой друг? — сказал Можжи и обратился к Юльке. — А можно достать картинку отсюда? Я хотел бы поставить её на стол…
Юлька забрала свой зонт, спрятала камеру в сумку, громко воскликнула «бр-р-р!», и губы её задрожали.
— Я лучше пойду поскорее… Дядя, я распечатаю вам фотографию и принесу. Хорошо?
— Хорошо, — согласился с улыбкой Можжи.
— И мне тоже.
— И вам, дядя Дуб… Я поплыла. Пока!
Скробы разбежались из-под зонтика Юльки, но остановились каждый на пороге своей норы. Можжи и Дуб внимательно проследили, чтобы Юлька спустилась без приключений. Юлька скользила по глине, делая маленькие шажки, но постепенно зонтик её удалялся.
И правда казалось, что она уплыла.
Переглянувшись через кусты, Можжи и Дуб помахали друг другу и отправились по домам, воображая, как вскоре у них может быть друг не только за стеной, но и рядом — на столе, например, или на прикроватной тумбе.
Внутри!
Усы
Иногда, особенно летом, от туристов можно услышать:
— А чего это море — Чёрное? Оно ведь синее. Голубое.
Не раз Можжи хотел ответить, если слышал этот вопрос. Он-то знал, знал даже Дуб, знала Юлька. Всё потому, что они видели море зимой, когда чёрные волны были такими чёрными, словно разлили мазут.
— Из-за водорослей, — робко отвечал Можжи проходящим туристам.
Но те не слышали его и не видели, так как не поднимали наверх голов.
Они продолжали своё:
— Может, это турецкое?
— Может, чёрное дно?
— Или оно очень опасное…
— Ведь точно синее — море как море, и всё!
Теперь, в декабре, никто бы не задался этим вопросом. Волны были чёрными постоянно.
Однажды Юлька сказала:
— А что, если это не водоросли, а усы, дядя?
— Как это? — не поняли Можжи и Дуб.
Юлька им объяснила:
— Если у торговца на лице водоросли, так почему же у моря не могут быть усы на волнах? Ха-ха-ха?
— Ха-ха-ха!
Можжи рассмеялся, рассмеялась и Юлька, а Дуб весь нахохлился и представил: вот плывут не водоросли, а усы… Они шевелятся где-то на дне, цепляются летом за катамараны, катаются с русалками на волнах. Бывает — запрыгивают на лодку. Бывает — выходят на берег в ракушечных ожерельях. Ложатся между отдыхающими и загорают (до самой чернющей, беспросветной, пугающей темноты).
Удивительно! Глупо! Красиво — тоже!
«Какая всё-таки разная красота…»
* * *
— Люблю чёрный цвет, — сказала им Юлька. — Настолько, что даже живу у Чёрного моря. Вот.
Клён
Под опавшим, скрюченным клёном была норка папы Соснульки — Клёна. Отличался он тем, что балкон у него был ниже, чем у других, и престижней. Зимой этот балкон обязательно сносило штормом, но Клёна и самого частенько штормило, так как он слишком любил кленовый сироп.
Балкончик его чинился от силы раз в год.
Уши у Клёна были похожи на кленовые листья, а сам он вечно ходил в комбинезоне — и летом, и зимой. Это если вообще ходил: чаще всего, как и все скробы, он спал, и если шевелил понапрасну лапой, то только ради пузырька со сладким сиропом. Уж очень его любил!
Даже больше, чем Соснулю с Соснулькой.
Так случилось, что Можжи и Дуб встретили Клёна на пляже после сильного шторма. Он рылся в куче мусора, которую вырвало море. Звенели стекляшки, обточенные и похожие на разноцветные камешки, скрипела пластмасса.
— Вы не видели? — не спросил — гаркнул Клён, забыв про «привет».
— Что не видели? — уточнил Можжи.
Дуб промолчал — он недолюбливал Клёна, как, впрочем, и недолюбливал его Можжи (но он просто был вежливее из них двоих).
Клён почесал своё ухо, словно прилепленное к голове.
— Мне нужны пузырьки — не хватает! Не видели, ну? Не разливать же сиропчик по чашкам!
— А что такого? — вмешался Дуб.
— Вот дурни! Кто ж пьёт сиропчик из чашек? Нужны пузырьки — и точка!
— Какая же точка? Это восклицательный знак…
Клён ни с того ни с сего рассердился, откинул шину почти в Можжи и Дуба, но не попал.
— Идите, короче, куда и шли! — гаркнул он сипло, снова ныряя в мусор. — Чёртовы психи… Нет никакого толка!
— Ну, знаешь ли… — чуть не сцепился с ним Дуб, но Можжи придержал его за усы.
— Не надо, мой друг. Пойдём.
И они отошли аккуратно от злого Клёна, громко ругавшего мусор, себя и жизнь. Было видно, что он ещё не отошёл от одного сиропа, а уже хочет залиться другим.
— Подумаешь — он с самого низкого балкона! Пусть и так, но что это за разговор? — возмутился полушёпотом Дуб.
— Милый друг, милый друг… — вздохнул Можжи.
И не стал ничего говорить.
Ведь, если честно, скробы походили на полуенотов, но всё же… походили и на людей.
Увы!
Мазут
На холодном береге моря чернели горы из водорослей и коряг. Под ними, как основание, прятались камни с мазутом, а не ракушки.
— Да уж, — говорил Дуб обычно, когда его усы угождали в мазут и становились похожи на кисть с чернилами. — Теперь попробуй отмой! Раньше такого не было.
— Не было, друг мой, — соглашался с ним Можжи.
И оба они вздыхали, догадываясь, кто во всём виноват…
В такие дни им даже не хотелось встречаться с Юлькой, потому что она была — человек. Но это всегда проходило — Можжи и Дуб понимали, что она скорее одна из них.
— Но вы ведь любите мусор, дядя, — удивилась Юлька, когда скробы ей рассказали, как меняется море из-за людей.
— Ну… мусор… — попытался оправдаться Дуб. — Это не то же самое, что мазут! Знаешь ли, я усы целый день стираю!
— Что же поделать, дядя… А корабли? Чем-то надо жертвовать ради прогресса, — ответила Юлька просто. — Другое дело, что мусор можно было бы не бросать. Я вот — никогда, я даже подбираю его за другими и расфасовываю, как надо.
— Ну… мусор… — замямлил Дуб, так любивший, как все остальные скробы, захламить чем-нибудь сломанным дом.
— Это тоже нехорошо, — наконец-то вмешался Можжи.
Они втроём сидели на пляже в закрытом кафе. Оттуда можно было наблюдать за всей бухтой, забравшись на перила размером со стол.
— А где же мне искать мебель в гостиную, если что? — буркнул Дуб.
— На ярмарке, друг мой. Есть много кресел, которые лучше, чем твоё сдутое колесо.
— Ярмарки! Книги! Терпеть не могу. Гораздо интереснее — мусор!
— Так вы ничем не отличаетесь от людей, дядя. Чтобы перестали выкидывать, должен кто-то перестать подбирать…
— Но ты-то у нас подбираешь тоже!
Юлька, кажется, рассердилась.
— Так это другое, дядя! Вы что! — воскликнула она горячо.
И у них с Дубом завязался тот спор, который, бывало, завязывался, если не существовало правильного ответа.
Можжи больше не говорил. Через трубочку он потягивал какао из термоса и наблюдал за спокойным морем, отливающим бирюзой. В чёрных горах водорослей и мазута поблёскивала чешуя…
* * *
Так Юлька, Можжи и Дуб сидели на перилах, и все, кто смотрел на них сзади, с набережной, могли подумать, что в кафе просто висит фотография: море, девочка и еноты, закутанные в шарфы.
Вот так люди умеют плавать на кораблях, мусорить и вешать настоящее море в раму (как и настоящих людей).
Наводнение
Из-за бесконечных дождей река выплеснулась из берегов. Это началось постепенно — как и любая из катастроф.
Вначале вода доползла до основания моста, затем — до продуктового магазина, после тронула норку Иво. К счастью, среди ночи Можжи и Дуб услышали, как он взвыл.
— Это точно не ветер, Можжи?
— Нет, что ты, мой друг!
Схватив зонтики, скробы поспешили вниз, поскальзываясь на глине. Их путь подсвечивала звёздная ночь.
— Откуда я знаю?
— Вроде, кто-то из молчунов…
И правда: это был скроб, похожий скорей на Крабинду, чем на скробов со Скряжнической горы. На спине у неё болталась палатка.
— Она что — как улитка? — удивился Дуб тихо.
— Я не люблю выходить из дома, — громко ответила незнакомка, расслышав. — Понятно?
— Понятно, — ответили хором Можжи и Дуб.
— Дошло…
— Это Ракинда, моя подруга, — появилась Крабинда из корабля. — Её невозможно вытащить из дома. Привет!
— Привет, — поздоровались Можжи и Дуб.
И они все вместе двинулись к месту, откуда обычно смотрели закат. Только Ракинда шла чуть-чуть впереди, то ли стесняясь, то ли не зная, как вылезти из палатки.
— Идёт, ехе-хе! — сказала Крабинда, поправив шляпку. — Всегда вместе с палаткой! Она словно улитка в раковине. Скажи, старый?
Можжи не сразу понял, что это к нему. Дуб обиделся — просто на всякий случай.
— Сама-то не молодая, — вставил он.
А Можжи ответил:
— Похожа! Улитка в раковине… Всегда рядом свой дом.
— Вот и я говорю! — откликнулась Ракинда, слышавшая всё вполуха.
— Говорит она, ехе-хе… — передразнила её Крабинда.
А потом они все замолчали, продолжая свой путь.
Перед ними постепенно открывался вид на порозовевшие горы, золотистое море и небо с полыхающим солнцем. Скробы шли, а под их лапами тихо шуршала галька.
Опережая события, Крабинда вдруг предложила:
— Вы, может, потом зайдёте? — но быстро спохватилась и пошла на попятную, как обычно. — А может, не стоит. Но если хотите, конечно… И если не хотите, то не надо.
Крабинда продолжила бормотать под нос. Было видно, что она уже всё решила: не нужны ей были какие-то гости!
Но она старалась быть вежливой, так что Можжи ответил:
— Спасибо, Крабинда. Нам нужно скорее вернуться домой.
— Пока не наступит ночь, — с облегчением поддакнул Дуб, который не хотел никуда идти.
Крабинда выдохнула и повеселела. Пушистый хвост её заболтался, как у собаки. Больше она не делала никаких предложений, а просто напевала себе под нос.
А когда они пришли на место, Ракинда опустила палатку на землю, застегнулась как следует и только высунула наружу чёрненький нос. Дуб и Можжи так и не разглядели её как следует.
«Ну и ладно, — подумали они вместе, — когда-нибудь в следующий раз…»
Когда-нибудь!
Закат
Вчетвером они устроились на валунах-волнорезах. Когда начинался шторм, эти валуны спасали весь пляж.
— Интересно, что волны можно вот так вот резать, — в который раз сказал Дуб.
Он говорил так всегда, стоило ему увидеть кучи камней.
— Тебе не надоело, Дубина? — спросила Крабинда.
— Эй!
— А что? Это ласково, ехе-хе.
Из палатки Ракинды донёсся смешок, Можжи тоже сдержанно захихикал, но предложил:
— Друзья! Давайте просто смотреть…
— Начинается! — тут же воскликнули Крабинда и Дуб.
Небо возле горы Молчунов из голубого стало фиолетовым. На горизонте засияла ярко-оранжевая полоса — это солнце коснулось воды и стало закатываться, словно глаза у того, кто немного со сна (но не дерево, а как обычно бывает Соснуля). На воде появилась дорожка от солнца, и море стало насыщенно-золотым. Ветер усилился. Закачались на горах деревья, зашумела листва.
— Ах, величественно! — выдохнула Крабинда и почему-то смахнула слезу хвостом.
— Солнце похоже на апельсин, — заметил Дуб.
— Апельсин, который положили на красное блюдо, — продолжил Можжи.
— Хороший обед или ужин… — прошептала Ракинда, высунувшись из палатки.
И они продолжили наблюдать.
Вот, солнце село наполовину в воду, словно приглядывая за скробами напоследок, а потом закатилось, прикрыв свой жёлто-оранжевый глаз. На горизонте от него осталось лишь небольшое, красноватое чуть пятно.
По воде побежала рябь, вмиг стало темнее и холоднее. Солнце ушло, и лишь сиреневые мазки схоронились у гор.
— Останется хоть пятно от меня? — тихо спросил Можжи как будто бы сам себя.
После заката ветер стал гладить море по шерсти и против: рябь то шла к берегу, то отталкивалась от него.
— Знаешь, что я подумал, Можжи… — сказал Дуб, когда они распрощались с Крабиндой и Ракиндой. — Можно ведь сказать, что мы сидели в первом ряду, как в кино.
Можжи кивнул и поправил шапку.
— Жаль только, что люди пошли в кино, а не смотреть на закат, мой друг. Потому что это — лучше любого фильма.
— Да-да! — согласился с ним тут же Дуб.
Обратный путь был долог: Можжи и Дуб шли вокруг, через мост над рекой, который болтался от каждого шага. Они молчали. На небе почему-то висели красные полосы от самолётов — и ни одной звезды. В городке зажглось пустое колесо обозрения.
Но когда скробы опять вышли к пляжу и посмотрели на волнорезы, они увидели кое-что и улыбнулись. Можжи и Дуб возвратились домой, точно зная, что в тени, под луной, будет сидеть рыбак.
И его костёр — это не только костёр, но и первая зимняя звёздочка.
* * *
Алый, сиреневый, желтый, оранжевый, синий… все это снилось Дубу целую ночь, словно он смотрел фильм, похожий на калейдоскоп.
Зима
Мёртвый сезон
В декабре продолжается ноябрь.
Идут проливные дожди, горы сереют, оголяются, мокнут, с деревьев падают последние листья. По неасфальтированным дорогам мерзко ходить — ноги скользят по глине. С городка смывается цвет, как с картины, и меркнут даже светофоры на перекрёстках.
Если ослепляет внезапно жёлтый, то это — не солнце, а свет фонаря. Если красный, то это — шапка на Юльке.
По улицам возле гор ползёт сизый туман, неповоротливый и ленивый. Иногда он добирается до окон домов, квартир и гостиниц, отчего становится промозгло и сыро, даже если прекращается дождь.
— Как живой, — замечает обычно Дуб.
— Как живой, — соглашается Можжи. — Должно же быть что-то живое, пока мёртвый сезон, мой друг.
Обычно дождь моросит, не прекращаясь. Никто не ходит больше на море, никто не гуляет по набережной, заглядывая в кино. Вереница из школьников оживляет улицы утром и оживляет в обед, всё остальное время город замирает: фотография, а не город. Сложно поверить, что летом здесь — человейник, что некуда деться от отдыхающих, торговцев, машин…
Пляж обрастает коростой из чёрных водорослей, штормом то и дело выбрасывает на гальку мёртвых дельфинов и рыб.
Так и приходит зима на юг.
Внутри
Даже в такую погоду, в ливень, Юлька пришла с камерой наперевес. В руках у неё был красный зонтик — как протест, как высунутый язык.
Дуб и Можжи не спускались с горы — это Юлька к ним кое-как поднялась.
— Почти уплыла, — сказала она, показывая шматки глины на коленях и на руках.
— Ты что — в такую погоду!..
— Да ладно вам, дядя Дуб.
Можжи тем временем угостил её чашкой чая. От неё поднимался пар, как туман.
Они втроём стояли под Юлькиным зонтом, пока она отогревалась чаем, а вокруг бежали ручьи. Скробы не приглашали Юльку — она не пролезла бы ни в дверь, ни в нору.
— Я снимаю, — объяснила наконец Юлька.
— Снова — кино?
— Нет, дядя, — помотала она головой. — Теперь — фотографирую! У меня в камере есть режим… Видео сейчас уж очень унылое, а вот фотография — в самый раз! Хотите взглянуть, ага?
Не дожидаясь ответа, Юлька включила камеру и начала листать, показывая Можжи и Дубу пейзажи: наполняющий море дождь и волны с белёсой пеной.
— Какие цветные…
— Я потом сделаю их чёрно-белыми, — ответила Юлька.
— Так можно?
— Конечно! Сейчас многое можно, дядя.
— Даже выжать из картинки весь цвет?
— Как сок из апельсина!
Юлька весело рассмеялась. Её улыбка украсила этот день, словно вспыхнувший лучик солнца.
Она сказала:
— Можно фотографию изменить до неузнаваемости, дядя! Не только выжать весь цвет… Разве не здорово, а?
Юлька вдруг передала зонтик Можжи, вышла внезапно под дождь…
— Ты простынешь, Юлька!
— Сейчас… Замрите!
Юлька посмотрела в камеру.
Щёлкнула.
— Всё, готово — вот-вот!
И она показала скробам, как они прижались друг к другу под ярким зонтом. Толстый хвост Можжи всё равно залез в лужу, а у Дуба вымазались в глине его усы. Глаза у них были расширены то ли от холода, то ли от любопытства.
— Мы похожи на енотов, — буркнул Дуб недовольно.
— Как же иначе, мой друг? — сказал Можжи и обратился к Юльке. — А можно достать картинку отсюда? Я хотел бы поставить её на стол…
Юлька забрала свой зонт, спрятала камеру в сумку, громко воскликнула «бр-р-р!», и губы её задрожали.
— Я лучше пойду поскорее… Дядя, я распечатаю вам фотографию и принесу. Хорошо?
— Хорошо, — согласился с улыбкой Можжи.
— И мне тоже.
— И вам, дядя Дуб… Я поплыла. Пока!
Скробы разбежались из-под зонтика Юльки, но остановились каждый на пороге своей норы. Можжи и Дуб внимательно проследили, чтобы Юлька спустилась без приключений. Юлька скользила по глине, делая маленькие шажки, но постепенно зонтик её удалялся.
И правда казалось, что она уплыла.
Переглянувшись через кусты, Можжи и Дуб помахали друг другу и отправились по домам, воображая, как вскоре у них может быть друг не только за стеной, но и рядом — на столе, например, или на прикроватной тумбе.
Внутри!
Усы
Иногда, особенно летом, от туристов можно услышать:
— А чего это море — Чёрное? Оно ведь синее. Голубое.
Не раз Можжи хотел ответить, если слышал этот вопрос. Он-то знал, знал даже Дуб, знала Юлька. Всё потому, что они видели море зимой, когда чёрные волны были такими чёрными, словно разлили мазут.
— Из-за водорослей, — робко отвечал Можжи проходящим туристам.
Но те не слышали его и не видели, так как не поднимали наверх голов.
Они продолжали своё:
— Может, это турецкое?
— Может, чёрное дно?
— Или оно очень опасное…
— Ведь точно синее — море как море, и всё!
Теперь, в декабре, никто бы не задался этим вопросом. Волны были чёрными постоянно.
Однажды Юлька сказала:
— А что, если это не водоросли, а усы, дядя?
— Как это? — не поняли Можжи и Дуб.
Юлька им объяснила:
— Если у торговца на лице водоросли, так почему же у моря не могут быть усы на волнах? Ха-ха-ха?
— Ха-ха-ха!
Можжи рассмеялся, рассмеялась и Юлька, а Дуб весь нахохлился и представил: вот плывут не водоросли, а усы… Они шевелятся где-то на дне, цепляются летом за катамараны, катаются с русалками на волнах. Бывает — запрыгивают на лодку. Бывает — выходят на берег в ракушечных ожерельях. Ложатся между отдыхающими и загорают (до самой чернющей, беспросветной, пугающей темноты).
Удивительно! Глупо! Красиво — тоже!
«Какая всё-таки разная красота…»
* * *
— Люблю чёрный цвет, — сказала им Юлька. — Настолько, что даже живу у Чёрного моря. Вот.
Клён
Под опавшим, скрюченным клёном была норка папы Соснульки — Клёна. Отличался он тем, что балкон у него был ниже, чем у других, и престижней. Зимой этот балкон обязательно сносило штормом, но Клёна и самого частенько штормило, так как он слишком любил кленовый сироп.
Балкончик его чинился от силы раз в год.
Уши у Клёна были похожи на кленовые листья, а сам он вечно ходил в комбинезоне — и летом, и зимой. Это если вообще ходил: чаще всего, как и все скробы, он спал, и если шевелил понапрасну лапой, то только ради пузырька со сладким сиропом. Уж очень его любил!
Даже больше, чем Соснулю с Соснулькой.
Так случилось, что Можжи и Дуб встретили Клёна на пляже после сильного шторма. Он рылся в куче мусора, которую вырвало море. Звенели стекляшки, обточенные и похожие на разноцветные камешки, скрипела пластмасса.
— Вы не видели? — не спросил — гаркнул Клён, забыв про «привет».
— Что не видели? — уточнил Можжи.
Дуб промолчал — он недолюбливал Клёна, как, впрочем, и недолюбливал его Можжи (но он просто был вежливее из них двоих).
Клён почесал своё ухо, словно прилепленное к голове.
— Мне нужны пузырьки — не хватает! Не видели, ну? Не разливать же сиропчик по чашкам!
— А что такого? — вмешался Дуб.
— Вот дурни! Кто ж пьёт сиропчик из чашек? Нужны пузырьки — и точка!
— Какая же точка? Это восклицательный знак…
Клён ни с того ни с сего рассердился, откинул шину почти в Можжи и Дуба, но не попал.
— Идите, короче, куда и шли! — гаркнул он сипло, снова ныряя в мусор. — Чёртовы психи… Нет никакого толка!
— Ну, знаешь ли… — чуть не сцепился с ним Дуб, но Можжи придержал его за усы.
— Не надо, мой друг. Пойдём.
И они отошли аккуратно от злого Клёна, громко ругавшего мусор, себя и жизнь. Было видно, что он ещё не отошёл от одного сиропа, а уже хочет залиться другим.
— Подумаешь — он с самого низкого балкона! Пусть и так, но что это за разговор? — возмутился полушёпотом Дуб.
— Милый друг, милый друг… — вздохнул Можжи.
И не стал ничего говорить.
Ведь, если честно, скробы походили на полуенотов, но всё же… походили и на людей.
Увы!
Мазут
На холодном береге моря чернели горы из водорослей и коряг. Под ними, как основание, прятались камни с мазутом, а не ракушки.
— Да уж, — говорил Дуб обычно, когда его усы угождали в мазут и становились похожи на кисть с чернилами. — Теперь попробуй отмой! Раньше такого не было.
— Не было, друг мой, — соглашался с ним Можжи.
И оба они вздыхали, догадываясь, кто во всём виноват…
В такие дни им даже не хотелось встречаться с Юлькой, потому что она была — человек. Но это всегда проходило — Можжи и Дуб понимали, что она скорее одна из них.
— Но вы ведь любите мусор, дядя, — удивилась Юлька, когда скробы ей рассказали, как меняется море из-за людей.
— Ну… мусор… — попытался оправдаться Дуб. — Это не то же самое, что мазут! Знаешь ли, я усы целый день стираю!
— Что же поделать, дядя… А корабли? Чем-то надо жертвовать ради прогресса, — ответила Юлька просто. — Другое дело, что мусор можно было бы не бросать. Я вот — никогда, я даже подбираю его за другими и расфасовываю, как надо.
— Ну… мусор… — замямлил Дуб, так любивший, как все остальные скробы, захламить чем-нибудь сломанным дом.
— Это тоже нехорошо, — наконец-то вмешался Можжи.
Они втроём сидели на пляже в закрытом кафе. Оттуда можно было наблюдать за всей бухтой, забравшись на перила размером со стол.
— А где же мне искать мебель в гостиную, если что? — буркнул Дуб.
— На ярмарке, друг мой. Есть много кресел, которые лучше, чем твоё сдутое колесо.
— Ярмарки! Книги! Терпеть не могу. Гораздо интереснее — мусор!
— Так вы ничем не отличаетесь от людей, дядя. Чтобы перестали выкидывать, должен кто-то перестать подбирать…
— Но ты-то у нас подбираешь тоже!
Юлька, кажется, рассердилась.
— Так это другое, дядя! Вы что! — воскликнула она горячо.
И у них с Дубом завязался тот спор, который, бывало, завязывался, если не существовало правильного ответа.
Можжи больше не говорил. Через трубочку он потягивал какао из термоса и наблюдал за спокойным морем, отливающим бирюзой. В чёрных горах водорослей и мазута поблёскивала чешуя…
* * *
Так Юлька, Можжи и Дуб сидели на перилах, и все, кто смотрел на них сзади, с набережной, могли подумать, что в кафе просто висит фотография: море, девочка и еноты, закутанные в шарфы.
Вот так люди умеют плавать на кораблях, мусорить и вешать настоящее море в раму (как и настоящих людей).
Наводнение
Из-за бесконечных дождей река выплеснулась из берегов. Это началось постепенно — как и любая из катастроф.
Вначале вода доползла до основания моста, затем — до продуктового магазина, после тронула норку Иво. К счастью, среди ночи Можжи и Дуб услышали, как он взвыл.
— Это точно не ветер, Можжи?
— Нет, что ты, мой друг!
Схватив зонтики, скробы поспешили вниз, поскальзываясь на глине. Их путь подсвечивала звёздная ночь.
