В дыму от мангалов скробы проходили почти ползком, зажав нос. Дубу предлагали заплести его усы в афрокосички. Можжи всерьёз думал о том, чтобы сделать татуировку хной.
Но, в конце концов, скробы добрались до реки, за которой уже возвышалась гора Молчунов, похожая на верблюда. У её подножия собрали небольшую сцену, и музыканты уже выставляли свои инструменты.
— Мы как раз вовремя, Дуб! — обрадовался Можжи, прыгая в лодку на берегу реки. — Давай поскорее, мой друг!
Дуб перевалился через край лодки и растянулся на дне. Тут же откуда-то взялся мальчик — это он переправлял отдыхающих с одного берега на другой.
— Ой, это вы… — расстроился он, увидев Можжи и Дуба. — Я не беру вареньем — только деньгами!
Можжи выгреб из карманов несколько пятачков.
— Вот-вот — не варенье! Ты только доставь нас туда побыстрей!
Мальчик, загорелый до черноты, с сомнением пересчитал деньги. Посмотрел на уставшего Дуба и Можжи, замершего от предвкушения.
— Я скоро вернусь, ребята! — крикнул он со вздохом друзьям у тира. Те помахали ему рукой. — А вы двое — держитесь. Недавно был дождь — течение сильное у реки!
Мальчик спихнул на воду лодку со скробами, запрыгнул внутрь, оттолкнулся веслом — и они наконец поплыли. Дуб всё ещё лежал на дне лодки, смотря наверх, и среди голубоватого неба ему был виден тоненький серп луны.
Лодка покачивалась на волнах, если мимо проезжал катер или катамаран, мальчик грёб вёслами и потел от усилий, Можжи зажмурил глаза и поднял морду — так он наслаждался прохладным морским ветерком.
А когда лодка ударилась о противоположный берег, скробы вздрогнули и словно очнулись.
— Я буду здесь дежурить после концерта, — сказал мальчик, поправив свой чёрный чуб, — тогда заберу и вас.
Он высадил скробов и тут же быстро-быстро погрёб обратно. Видимо, он боялся, что друзья начнут стрелять без него.
— Эй, а деньги? — напомнил Дуб.
Темнело небо, яснее выступал месяц из облаков, лодочка плыла по тёмно-зелёной реке, словно разрезая её пополам…
Мальчик обернулся на скробов и просто махнул рукой.
* * *
Дуб и Можжи пристроились на коряге сбоку от сцены. Туристы садились на лежаки или на надувные матрасы. Их становилось всё больше и больше, и скробам казалось, что все толпы с набережной переплывают теперь сюда.
Скробы достали из сумки пакет фундука.
— Какой муравейник, — снова буркнул Дуб недовольно.
Можжи выплюнул шелуху в бумажный кулёк и сказал:
— Человейник. Всё-таки люди заметнее, чем муравьи.
И они сгрызли почти весь фундук, прежде чем заиграла первая скрипка.
Крабинда
Концерт был хорош, как и каждый год. Музыканты играли разные: была знаменитая пианистка, виолончелист, гитаристы и женщины с красивыми скрипками, в которых словно отражался закат.
Но скробы особенно ждали арфистку. Когда она начинала играть, то казалось, что она дёргает струны, а на море образуются волны, в лесу шелестят деревья, посвистывает нежно ветер. Словно это и не музыка была вовсе — через арфистку говорил весь мир. И те русалки, что хихикают издалека, и та чайка, что качается в небе, и Георг на носу корабля — все они становились струнами и говорили по-своему.
Можжи и Дуб замирали и больше не грызли орехи. Златоглавая арфистка — это тот закат, который они приходили смотреть каждый год.
Но, конечно, не всем это было по нраву — большинство туристов разбредалось где-то на середине.
— Какая скука! — говорили они.
— Некоторая музыка трогает лучшие струны души, — замечал всегда Можжи. — А может, музыка трогает лучшие души?..
Но не только концертом знаменателен был этот вечер: на их коряге появилась Крабинда. Она больно щипнула Дуба, двигая его пушистым хвостом. Дуб вздрогнул, подвинулся и подумал, как думал и каждый год: «У неё словно не лапы, а клешни!»
Крабинда была с горы Молчунов, хотя на вид — такой же скроб, как и все. Скробы с горы Молчунов были куда добрее, чем с горы Скряжнической. Может, потому что гора Молчунов походила на верблюда, а не на ежа, а верблюды, как известно, не имеют колючек… И всё же Крабинда больно щипалась не только лапами, но и словами.
Так случилось и в этот раз, когда после концерта скробы наконец поздоровались.
— Ну ты и постарел, Дуб, ехе-хе! — воскликнула она. — Все усы седые, а башка лысая… Ну, а ты, Можжи? Мне тут говорили, что у тебя ум выдающийся, как и сердце. Ну не знаю — я вижу только выдающийся твой живот. Ехе-хе!
Дуб и Можжи пристыженно переглянулись — они всегда немного терялись перед Крабиндой. Можжи втянул живот. Дуб надел свою кепочку.
— Да ты тоже не похорошела, подруга, — вставил обиженно он.
Крабинда сдвинула на бок шляпку.
— Это так свет падает. Знаешь ли, приходил ко мне человек тут один — сказал, что будет меня на обложку фотографировать. Модный журнал, наверное. Называется: «Нэшнл Джеографик». Слыхали?
— Не очень, — признались скробы.
Крабинда вздёрнула нос, но потом всё же вспомнила, что она с горы Молчунов, а значит, немного добрее:
— Ну, вы заходите в гости, пока не сдохли, — вежливо пригласила она. — Я вас чаем напою.
Можжи и Дуб снова переглянулись.
Можжи всё понял и сказал за двоих:
— Спасибо, Крабинда, но мы не пойдём.
— Очень жаль, ехе-хе!
— Встретимся ещё осенью на закате.
Пожалуй, они только так и встречались — на концерте и на закате, два раза в год.
Услышав это, Крабинда заметно повеселела.
— Как жаль, что не можете! — повторила она. — У нас многое изменилось…
— Если ты хочешь…
— Но не так много, чтобы вас удивить! — исправилась тут же Крабинда.
И снова кокетливо поправила шляпку. Она у неё была фиолетовая, как и всегда.
Как всегда…
Тут на пристани показался знакомый мальчишка. Он помахал скробам рукой, зазывая на лодку.
— Давайте быстрее! — закричал он. — Моя очередь стрелять в тире!
Тогда Можжи и Дуб с облегчением выдохнули. Они быстро пожали Крабинде лапу — чтобы она их не ущипнула, — оглянулись на опустевшую уже сцену, на арфистку, поднимающуюся на борт корабля…
И отправились в обратный путь.
Духота
Иногда в августе было так душно, что Дуб и Можжи спали у моря.
Они приходили после заката, расстилали у якоря покрывало, раскладывали подушки. Можжи ставил рядом полуразбитый фонарь и читал, Дуб смотрел на небо и лопал конфеты. Было интересно, как меняется мир, когда наступает ночь.
В этот раз стемнело немного раньше, и Юлька опять не успела домой. Когда Можжи и Дуб устроились на покрывале, она затащила свою лодку на камни и — разгорячённая, мокрая — плюхнулась между Можжи и Дубом.
— Здрас-сте, дядя! — поздоровалась она сразу с обоими. — Какая душная ночка, ага?
С Юльки капала морская вода.
— Юлька, иди домой, — строго сказал Можжи, между тем продолжая читать.
В его очках словно зажглись первые звёзды — блики от фонаря.
— Эх, скука! — вздохнула Юлька. — Я с вами тут посижу — обсохну: я себе новый самокат купила, он домчит меня быстрее, чем какая-нибудь машина! Дядя Дуб, а хотите, я вам старый самокат отдам? Мне его всё равно некуда деть — будет стоять и пылиться…
Дуб тут же ответил:
— Конечно! Старое всегда интереснее нового.
— Э! — хотела поспорить Юлька.
Но вдруг Можжи всё также строго сказал:
— Тише, друзья мои! Невозможно читать.
И тогда Юлька и Дуб замолчали, лёжа на спине и просто глядя на тёмно-синее небо и на луну. Шелестело море, шелестели кроны длинных-предлинных сосен, шелестели страницы книги. Всё словно переворачивалось, как листы.
— Я его прикачу вам на днях, — прошелестела и Юлька, поворачиваясь на живот и болтая ногами.
Дуб тоже ей прошептал:
— Спасибо. На русалку похожа.
Замигали на небе звёзды, словно волшебная чешуя.
— А чего такого в этих русалках? — спросила Юлька. — Все так о них говорят…
Дуб немного смутился.
— Ну… их чешуя исполняет желания.
— Это как?
— Русалки и сами не знают.
— То есть они исполняют, а сами не знают, как?
— Друзья, ну друзья! — шикнул рассерженно Можжи.
Дуб и Юлька снова умолкли, но ненадолго. Совсем скоро Юлька опять заболтала ногами и языком:
— Почему, дядя Дуб? Почему русалки исполняют желания, но не знают, как?
— Будто бы люди живут и знают, как они это делают, — ворчливо ответил Дуб. — Просто живут — и всё тут. Вот и русалки… То есть, не они, а их чешуя. Если б русалки, то я бы просто поговорил с ними, а не пил чай! Исполняет желание их чешуя — так должно быть. И всё тут.
— Какой чай? — услышала главное Юлька.
Дуб тогда спохватился:
— Понятия не имею. Давай-ка сохни быстрее и уезжай.
Но Юлька всё поняла — Дуб увидел это в её глазах. Они начинали блестеть, когда Юлька пугалась, замышляла какое-то приключение и догадывалась о вещах, о которых не говорят. Теперь было так: блестели очки у Можжи, луна и звёзды, а ещё — Юлькины большие глаза.
— Слушайте, дядя, — начала она аккуратно. — А вы чего загадали, а?
Дуб тут же вскочил, как ужаленный, схватил шляпу с подстилки и убежал на гору. Он нёсся через кусты можжевельника, держа в лапах усы, и слышал:
— Эй-эй! — кричала ему Юлька вслед. — Не хотите, не говорите, дядя! Я просто…
Что просто, Дуб так и не смог разобрать.
* * *
В эту ночь он спал у себя под развесистым дубом, сбросив одеяло с русалкой на пол.
Август душил объятиями, как душит порой любовь...
И чрезмерное любопытство.
Одинокий человек
Одинокий человек часто плавал на горизонте.
Можжи и Дуб видели его из окон. То ли женщина, то ли мужчина — не так уж важно, не разберёшь: он плавал там, словно оторванный лист от дерева. Его лодка была кораблём, а может, катамараном, а может, её и не было вовсе — он просто плавал на горизонте.
Одинокий человек заглядывал в окна — блестела на солнце его подзорная трубка. Только она приближала его к земле.
Давно стало ясно, что человек живёт в море.
— А там никто не одинок, — умно говорил Можжи, прочитав что-то про старика и что-то про море. — Этот человек не одинок, друг мой. Он скорее… в уединении.
Но Дуб всё равно думал, что фигура человека на горизонте — это немного грустно.
— Ему кажется, что он близко к земле и людям, а на самом деле — это увеличительное стекло.
И они продолжали пить чай, смотря на одинокого человека. Как он выплывает из утренней дымки, как тонет в закате, похожем на спелый арбуз, и выныривает из волны, которая почти перевернула его корабль (а может, и его самого).
Днём он плавал по морю, ночью — по звёздам и между звёзд, и луна была ему пристанью. Мутное отражение белёсой луны.
Всё это могло показаться стоявшим на берегу.
И казалось.
* * *
А этим летом, как обычно, Можжи сказал:
— Не бери в голову, друг мой. Просто очередной человек плавает в море, которое ему не принадлежит.
Светлячки
Как-то вечером Юлька принесла инжир прямо в шляпе.
— Вот, — протянула она. — Простите меня, дядя Дуб.
— Это откуда? — спросил Можжи, закидывая инжир в пасть, словно конфету.
— Это у меня дерево во дворе. Я не воровала! Нельзя рвать что-то в чужом саду.
Тут Можжи нечаянно подавился, закашлялся, а Дуб покраснел. Они многозначительно переглянулись.
Юлька не поняла.
— А что?
— Ничего.
— Дядя Дуб, я не специально.
Тогда и Дуб потянулся к шляпе. Вскоре они втроём — Юлька, Можжи и Дуб — сидели у норок. Юлька была слишком большой, чтобы пройти внутрь, так что Можжи вынес из норки столик, а Дуб — стулья и чай. Вместо вазы с печеньем поставили шляпу Юльки.
Они сидели и разговаривали, когда вдруг из-под сосны послышался скрип — открылась дверца и вышла Соснуля. Глаза у неё слипались.
— Чего шумите опять, ненормальные психи?! — начала ругаться она и вдруг взвизгнула, как сирена. — Это человек! Человечище!
Она завопила так громко, что Можжи и Дуб прикрыли Юлькины уши.
— Да я вроде не в первый раз… — озадачилась тем временем Юлька.
— Не обращай внимания, — попытался объяснить Можжи. — Соснуля до сих пор считает, что люди не ходят на эту гору…
— Человеческое существо! — продолжала визжать Соснуля, пока её крик не вспугнул несколько чаек с её сосны.
Затем она побежала в норку, но по пути упала на землю… и в обморок.
Юлька тут же вскочила:
— Ей плохо, дядя!
Можжи и Дуб тоже засуетились. Они взяли Соснулю за ноги и втащили обратно в нору, пересчитав её головой ступеньки.
Юлька протянула через дверку шляпу с инжиром.
— Вот, — сказала она. — Я не хотела её пугать.
Дуб и Можжи уложили Соснулю на кровать и укрыли одеялом до самого носа. Рядом с ней они поставили шляпу с инжиром. Как вазу.
— Соснуля просто ещё не проснулась, — утешил Можжи, когда все трое снова сели за стол.
— Какая-то я непутёвая, — вздохнула всё равно Юлька.
Тогда Можжи налил ей чаю.
— Как интересно, подружка: испугалась Соснуля, а непутёвая — ты, — сказал он. — А ведь ты сама нам сказала: нельзя воровать. А чем чужая вина отличается от чужого инжира?
Юлька и Дуб одновременно хлебнули из чашек, пытаясь обдумать эти слова. На сосну снова стали прилетать чайки. Они садились на ветки, покачивались и смотрели на море.
Юлька хотела наконец возразить, но из норки Соснули послышалась ругань.
— Ненормальные! Психи! — закричала она. — Инжир какой-то!
Затем всё подозрительно смолкло. Почавкало.
— Тьфу! — заорала Соснуля. — Невкусный!
И дверца её норки открылась, синяя шляпа Юльки вылетела оттуда, как птица. Инжир рассыпался по земле.
Соснуля захлопнула дверь, задрожала земля под ногами у Юльки. Можжи посмотрел на неё и заметил, что в глазах у Юльки тоже что-то дрожит.
Может быть, светлячки.
— Жалко, дядя, — сказала она.
— Соснулю? — уточнил Можжи, хотя обо всём догадался.
— Не-а, дядя, — покачала головой Юлька и встала из-за стола. – Инжир.
И вместе с Дубом и Можжи она принялась собирать в шляпу рассыпавшийся инжир, словно сияющий в наступающей темноте.
А Соснуля плевалась, пока не устала.
А чайки снова облепили сосну.
Айва
Наконец, Дуб нашёл то, что искал с тех пор, как они с Можжи своровали айву. Среди старых консервных банок и заплывших свечей он нашёл полупустые бутылочки удобрений.
— Как хорошо, мой друг! — воскликнул Можжи. — Нам не придётся их покупать!
Впервые, наверное, он обрадовался, что скробы подбирают то, что не нужно другим.
И тогда они снова спустились к подножию горы, где росло их айвовое дерево. Этим летом оно скукожилось и засохло, ведь всегда стояло на солнце, тогда как другие деревья отдыхали в тени.
Первым делом Дуб и Можжи полили айву со всех сторон, несколько раз сбегав к реке неподалёку. Та блестела, словно локон седых волос, завиваясь между домами и впадая в море. Каждый раз, когда скробы подходили, она словно сама запрыгивала им в ведро.
Затем скробы открыли бутылочки с удобрениями.
— Ну и запах! — проворчал Дуб. — Кому только такое понравится!
— Если тебе не нравится, то не значит, что не нравится никому, — укорил его Можжи по-доброму и плеснул удобрение под айву.
Тут дерево словно зашевелилось. Конечно, это просто так показалось, ведь дунул с моря солёный ветер, но всё-таки Можжи и Дуб выливали бутылочки и косились — не дрогнет ли дерево снова. А вдруг!
И ветер с моря действительно не прекращался. Айва шевелилась, словно качались на ветках её русалки, хотя обычно они качаются на волнах.
— Тебе не кажется, Можжи, что… — робко предположил Дуб.
— Да, я тоже так думаю, — перебил его Можжи.
И они оба представили, что, возможно, их дерево на следующий год… оживёт.
— Жаль только, что ждать очень долго, — заметил Дуб.
Но, в конце концов, скробы добрались до реки, за которой уже возвышалась гора Молчунов, похожая на верблюда. У её подножия собрали небольшую сцену, и музыканты уже выставляли свои инструменты.
— Мы как раз вовремя, Дуб! — обрадовался Можжи, прыгая в лодку на берегу реки. — Давай поскорее, мой друг!
Дуб перевалился через край лодки и растянулся на дне. Тут же откуда-то взялся мальчик — это он переправлял отдыхающих с одного берега на другой.
— Ой, это вы… — расстроился он, увидев Можжи и Дуба. — Я не беру вареньем — только деньгами!
Можжи выгреб из карманов несколько пятачков.
— Вот-вот — не варенье! Ты только доставь нас туда побыстрей!
Мальчик, загорелый до черноты, с сомнением пересчитал деньги. Посмотрел на уставшего Дуба и Можжи, замершего от предвкушения.
— Я скоро вернусь, ребята! — крикнул он со вздохом друзьям у тира. Те помахали ему рукой. — А вы двое — держитесь. Недавно был дождь — течение сильное у реки!
Мальчик спихнул на воду лодку со скробами, запрыгнул внутрь, оттолкнулся веслом — и они наконец поплыли. Дуб всё ещё лежал на дне лодки, смотря наверх, и среди голубоватого неба ему был виден тоненький серп луны.
Лодка покачивалась на волнах, если мимо проезжал катер или катамаран, мальчик грёб вёслами и потел от усилий, Можжи зажмурил глаза и поднял морду — так он наслаждался прохладным морским ветерком.
А когда лодка ударилась о противоположный берег, скробы вздрогнули и словно очнулись.
— Я буду здесь дежурить после концерта, — сказал мальчик, поправив свой чёрный чуб, — тогда заберу и вас.
Он высадил скробов и тут же быстро-быстро погрёб обратно. Видимо, он боялся, что друзья начнут стрелять без него.
— Эй, а деньги? — напомнил Дуб.
Темнело небо, яснее выступал месяц из облаков, лодочка плыла по тёмно-зелёной реке, словно разрезая её пополам…
Мальчик обернулся на скробов и просто махнул рукой.
* * *
Дуб и Можжи пристроились на коряге сбоку от сцены. Туристы садились на лежаки или на надувные матрасы. Их становилось всё больше и больше, и скробам казалось, что все толпы с набережной переплывают теперь сюда.
Скробы достали из сумки пакет фундука.
— Какой муравейник, — снова буркнул Дуб недовольно.
Можжи выплюнул шелуху в бумажный кулёк и сказал:
— Человейник. Всё-таки люди заметнее, чем муравьи.
И они сгрызли почти весь фундук, прежде чем заиграла первая скрипка.
Крабинда
Концерт был хорош, как и каждый год. Музыканты играли разные: была знаменитая пианистка, виолончелист, гитаристы и женщины с красивыми скрипками, в которых словно отражался закат.
Но скробы особенно ждали арфистку. Когда она начинала играть, то казалось, что она дёргает струны, а на море образуются волны, в лесу шелестят деревья, посвистывает нежно ветер. Словно это и не музыка была вовсе — через арфистку говорил весь мир. И те русалки, что хихикают издалека, и та чайка, что качается в небе, и Георг на носу корабля — все они становились струнами и говорили по-своему.
Можжи и Дуб замирали и больше не грызли орехи. Златоглавая арфистка — это тот закат, который они приходили смотреть каждый год.
Но, конечно, не всем это было по нраву — большинство туристов разбредалось где-то на середине.
— Какая скука! — говорили они.
— Некоторая музыка трогает лучшие струны души, — замечал всегда Можжи. — А может, музыка трогает лучшие души?..
Но не только концертом знаменателен был этот вечер: на их коряге появилась Крабинда. Она больно щипнула Дуба, двигая его пушистым хвостом. Дуб вздрогнул, подвинулся и подумал, как думал и каждый год: «У неё словно не лапы, а клешни!»
Крабинда была с горы Молчунов, хотя на вид — такой же скроб, как и все. Скробы с горы Молчунов были куда добрее, чем с горы Скряжнической. Может, потому что гора Молчунов походила на верблюда, а не на ежа, а верблюды, как известно, не имеют колючек… И всё же Крабинда больно щипалась не только лапами, но и словами.
Так случилось и в этот раз, когда после концерта скробы наконец поздоровались.
— Ну ты и постарел, Дуб, ехе-хе! — воскликнула она. — Все усы седые, а башка лысая… Ну, а ты, Можжи? Мне тут говорили, что у тебя ум выдающийся, как и сердце. Ну не знаю — я вижу только выдающийся твой живот. Ехе-хе!
Дуб и Можжи пристыженно переглянулись — они всегда немного терялись перед Крабиндой. Можжи втянул живот. Дуб надел свою кепочку.
— Да ты тоже не похорошела, подруга, — вставил обиженно он.
Крабинда сдвинула на бок шляпку.
— Это так свет падает. Знаешь ли, приходил ко мне человек тут один — сказал, что будет меня на обложку фотографировать. Модный журнал, наверное. Называется: «Нэшнл Джеографик». Слыхали?
— Не очень, — признались скробы.
Крабинда вздёрнула нос, но потом всё же вспомнила, что она с горы Молчунов, а значит, немного добрее:
— Ну, вы заходите в гости, пока не сдохли, — вежливо пригласила она. — Я вас чаем напою.
Можжи и Дуб снова переглянулись.
Можжи всё понял и сказал за двоих:
— Спасибо, Крабинда, но мы не пойдём.
— Очень жаль, ехе-хе!
— Встретимся ещё осенью на закате.
Пожалуй, они только так и встречались — на концерте и на закате, два раза в год.
Услышав это, Крабинда заметно повеселела.
— Как жаль, что не можете! — повторила она. — У нас многое изменилось…
— Если ты хочешь…
— Но не так много, чтобы вас удивить! — исправилась тут же Крабинда.
И снова кокетливо поправила шляпку. Она у неё была фиолетовая, как и всегда.
Как всегда…
Тут на пристани показался знакомый мальчишка. Он помахал скробам рукой, зазывая на лодку.
— Давайте быстрее! — закричал он. — Моя очередь стрелять в тире!
Тогда Можжи и Дуб с облегчением выдохнули. Они быстро пожали Крабинде лапу — чтобы она их не ущипнула, — оглянулись на опустевшую уже сцену, на арфистку, поднимающуюся на борт корабля…
И отправились в обратный путь.
Духота
Иногда в августе было так душно, что Дуб и Можжи спали у моря.
Они приходили после заката, расстилали у якоря покрывало, раскладывали подушки. Можжи ставил рядом полуразбитый фонарь и читал, Дуб смотрел на небо и лопал конфеты. Было интересно, как меняется мир, когда наступает ночь.
В этот раз стемнело немного раньше, и Юлька опять не успела домой. Когда Можжи и Дуб устроились на покрывале, она затащила свою лодку на камни и — разгорячённая, мокрая — плюхнулась между Можжи и Дубом.
— Здрас-сте, дядя! — поздоровалась она сразу с обоими. — Какая душная ночка, ага?
С Юльки капала морская вода.
— Юлька, иди домой, — строго сказал Можжи, между тем продолжая читать.
В его очках словно зажглись первые звёзды — блики от фонаря.
— Эх, скука! — вздохнула Юлька. — Я с вами тут посижу — обсохну: я себе новый самокат купила, он домчит меня быстрее, чем какая-нибудь машина! Дядя Дуб, а хотите, я вам старый самокат отдам? Мне его всё равно некуда деть — будет стоять и пылиться…
Дуб тут же ответил:
— Конечно! Старое всегда интереснее нового.
— Э! — хотела поспорить Юлька.
Но вдруг Можжи всё также строго сказал:
— Тише, друзья мои! Невозможно читать.
И тогда Юлька и Дуб замолчали, лёжа на спине и просто глядя на тёмно-синее небо и на луну. Шелестело море, шелестели кроны длинных-предлинных сосен, шелестели страницы книги. Всё словно переворачивалось, как листы.
— Я его прикачу вам на днях, — прошелестела и Юлька, поворачиваясь на живот и болтая ногами.
Дуб тоже ей прошептал:
— Спасибо. На русалку похожа.
Замигали на небе звёзды, словно волшебная чешуя.
— А чего такого в этих русалках? — спросила Юлька. — Все так о них говорят…
Дуб немного смутился.
— Ну… их чешуя исполняет желания.
— Это как?
— Русалки и сами не знают.
— То есть они исполняют, а сами не знают, как?
— Друзья, ну друзья! — шикнул рассерженно Можжи.
Дуб и Юлька снова умолкли, но ненадолго. Совсем скоро Юлька опять заболтала ногами и языком:
— Почему, дядя Дуб? Почему русалки исполняют желания, но не знают, как?
— Будто бы люди живут и знают, как они это делают, — ворчливо ответил Дуб. — Просто живут — и всё тут. Вот и русалки… То есть, не они, а их чешуя. Если б русалки, то я бы просто поговорил с ними, а не пил чай! Исполняет желание их чешуя — так должно быть. И всё тут.
— Какой чай? — услышала главное Юлька.
Дуб тогда спохватился:
— Понятия не имею. Давай-ка сохни быстрее и уезжай.
Но Юлька всё поняла — Дуб увидел это в её глазах. Они начинали блестеть, когда Юлька пугалась, замышляла какое-то приключение и догадывалась о вещах, о которых не говорят. Теперь было так: блестели очки у Можжи, луна и звёзды, а ещё — Юлькины большие глаза.
— Слушайте, дядя, — начала она аккуратно. — А вы чего загадали, а?
Дуб тут же вскочил, как ужаленный, схватил шляпу с подстилки и убежал на гору. Он нёсся через кусты можжевельника, держа в лапах усы, и слышал:
— Эй-эй! — кричала ему Юлька вслед. — Не хотите, не говорите, дядя! Я просто…
Что просто, Дуб так и не смог разобрать.
* * *
В эту ночь он спал у себя под развесистым дубом, сбросив одеяло с русалкой на пол.
Август душил объятиями, как душит порой любовь...
И чрезмерное любопытство.
Одинокий человек
Одинокий человек часто плавал на горизонте.
Можжи и Дуб видели его из окон. То ли женщина, то ли мужчина — не так уж важно, не разберёшь: он плавал там, словно оторванный лист от дерева. Его лодка была кораблём, а может, катамараном, а может, её и не было вовсе — он просто плавал на горизонте.
Одинокий человек заглядывал в окна — блестела на солнце его подзорная трубка. Только она приближала его к земле.
Давно стало ясно, что человек живёт в море.
— А там никто не одинок, — умно говорил Можжи, прочитав что-то про старика и что-то про море. — Этот человек не одинок, друг мой. Он скорее… в уединении.
Но Дуб всё равно думал, что фигура человека на горизонте — это немного грустно.
— Ему кажется, что он близко к земле и людям, а на самом деле — это увеличительное стекло.
И они продолжали пить чай, смотря на одинокого человека. Как он выплывает из утренней дымки, как тонет в закате, похожем на спелый арбуз, и выныривает из волны, которая почти перевернула его корабль (а может, и его самого).
Днём он плавал по морю, ночью — по звёздам и между звёзд, и луна была ему пристанью. Мутное отражение белёсой луны.
Всё это могло показаться стоявшим на берегу.
И казалось.
* * *
А этим летом, как обычно, Можжи сказал:
— Не бери в голову, друг мой. Просто очередной человек плавает в море, которое ему не принадлежит.
Светлячки
Как-то вечером Юлька принесла инжир прямо в шляпе.
— Вот, — протянула она. — Простите меня, дядя Дуб.
— Это откуда? — спросил Можжи, закидывая инжир в пасть, словно конфету.
— Это у меня дерево во дворе. Я не воровала! Нельзя рвать что-то в чужом саду.
Тут Можжи нечаянно подавился, закашлялся, а Дуб покраснел. Они многозначительно переглянулись.
Юлька не поняла.
— А что?
— Ничего.
— Дядя Дуб, я не специально.
Тогда и Дуб потянулся к шляпе. Вскоре они втроём — Юлька, Можжи и Дуб — сидели у норок. Юлька была слишком большой, чтобы пройти внутрь, так что Можжи вынес из норки столик, а Дуб — стулья и чай. Вместо вазы с печеньем поставили шляпу Юльки.
Они сидели и разговаривали, когда вдруг из-под сосны послышался скрип — открылась дверца и вышла Соснуля. Глаза у неё слипались.
— Чего шумите опять, ненормальные психи?! — начала ругаться она и вдруг взвизгнула, как сирена. — Это человек! Человечище!
Она завопила так громко, что Можжи и Дуб прикрыли Юлькины уши.
— Да я вроде не в первый раз… — озадачилась тем временем Юлька.
— Не обращай внимания, — попытался объяснить Можжи. — Соснуля до сих пор считает, что люди не ходят на эту гору…
— Человеческое существо! — продолжала визжать Соснуля, пока её крик не вспугнул несколько чаек с её сосны.
Затем она побежала в норку, но по пути упала на землю… и в обморок.
Юлька тут же вскочила:
— Ей плохо, дядя!
Можжи и Дуб тоже засуетились. Они взяли Соснулю за ноги и втащили обратно в нору, пересчитав её головой ступеньки.
Юлька протянула через дверку шляпу с инжиром.
— Вот, — сказала она. — Я не хотела её пугать.
Дуб и Можжи уложили Соснулю на кровать и укрыли одеялом до самого носа. Рядом с ней они поставили шляпу с инжиром. Как вазу.
— Соснуля просто ещё не проснулась, — утешил Можжи, когда все трое снова сели за стол.
— Какая-то я непутёвая, — вздохнула всё равно Юлька.
Тогда Можжи налил ей чаю.
— Как интересно, подружка: испугалась Соснуля, а непутёвая — ты, — сказал он. — А ведь ты сама нам сказала: нельзя воровать. А чем чужая вина отличается от чужого инжира?
Юлька и Дуб одновременно хлебнули из чашек, пытаясь обдумать эти слова. На сосну снова стали прилетать чайки. Они садились на ветки, покачивались и смотрели на море.
Юлька хотела наконец возразить, но из норки Соснули послышалась ругань.
— Ненормальные! Психи! — закричала она. — Инжир какой-то!
Затем всё подозрительно смолкло. Почавкало.
— Тьфу! — заорала Соснуля. — Невкусный!
И дверца её норки открылась, синяя шляпа Юльки вылетела оттуда, как птица. Инжир рассыпался по земле.
Соснуля захлопнула дверь, задрожала земля под ногами у Юльки. Можжи посмотрел на неё и заметил, что в глазах у Юльки тоже что-то дрожит.
Может быть, светлячки.
— Жалко, дядя, — сказала она.
— Соснулю? — уточнил Можжи, хотя обо всём догадался.
— Не-а, дядя, — покачала головой Юлька и встала из-за стола. – Инжир.
И вместе с Дубом и Можжи она принялась собирать в шляпу рассыпавшийся инжир, словно сияющий в наступающей темноте.
А Соснуля плевалась, пока не устала.
А чайки снова облепили сосну.
Айва
Наконец, Дуб нашёл то, что искал с тех пор, как они с Можжи своровали айву. Среди старых консервных банок и заплывших свечей он нашёл полупустые бутылочки удобрений.
— Как хорошо, мой друг! — воскликнул Можжи. — Нам не придётся их покупать!
Впервые, наверное, он обрадовался, что скробы подбирают то, что не нужно другим.
И тогда они снова спустились к подножию горы, где росло их айвовое дерево. Этим летом оно скукожилось и засохло, ведь всегда стояло на солнце, тогда как другие деревья отдыхали в тени.
Первым делом Дуб и Можжи полили айву со всех сторон, несколько раз сбегав к реке неподалёку. Та блестела, словно локон седых волос, завиваясь между домами и впадая в море. Каждый раз, когда скробы подходили, она словно сама запрыгивала им в ведро.
Затем скробы открыли бутылочки с удобрениями.
— Ну и запах! — проворчал Дуб. — Кому только такое понравится!
— Если тебе не нравится, то не значит, что не нравится никому, — укорил его Можжи по-доброму и плеснул удобрение под айву.
Тут дерево словно зашевелилось. Конечно, это просто так показалось, ведь дунул с моря солёный ветер, но всё-таки Можжи и Дуб выливали бутылочки и косились — не дрогнет ли дерево снова. А вдруг!
И ветер с моря действительно не прекращался. Айва шевелилась, словно качались на ветках её русалки, хотя обычно они качаются на волнах.
— Тебе не кажется, Можжи, что… — робко предположил Дуб.
— Да, я тоже так думаю, — перебил его Можжи.
И они оба представили, что, возможно, их дерево на следующий год… оживёт.
— Жаль только, что ждать очень долго, — заметил Дуб.
