Как же правители справляются с тем, что столько людей гибнет за них на войне? Как живёт с этим Мьямир? Как жил отец, который водил в бой дружину во имя князя? Мирана перебирала в голове имена павших, воскрешала в памяти их внешний вид, цвет волос... Кто-то в кольчуге, кто-то — без. Шлемы имели не все. Одни владели мечом, другие — лишь топором. Несколько человек шло с копьями... А глаза? Какого цвета были у них глаза? Мирана не могла припомнить и укорила сама себя: люди сопровождали её столько времени, умерли по её вине, а она не может вспомнить, какого цвета у них были глаза! Потом вдруг одёрнула себя: да какая разница? И вновь заплакала.
Слёзы покатились вниз, на ладонь, подложенную под голову, на мох под ладонью, но мокрые дорожки внезапно пересохли. Мирана испуганно подумала: что, если эта пещера — берлога какого-то животного? И оно вот-вот вернётся с охоты... Но тут же успокоилась: вряд ли. Здесь нет ни шерсти, ни посторонних запахов от чьей-то шкуры. Лишь мягкая подстилка из мха, будто кем-то нарочно постеленная.
Мирана вновь распахнула закрывшиеся было глаза. Кем-то специально постеленная?! Что, если это колдовская ловушка? Что, если в этом месте нельзя оставаться? Сколько людей заснуло насмерть тут до неё?! Женщина резко вскочила, стукнувшись головой о каменный выступ на потолке пещеры, и принялась шарить руками во тьме. Она точно не знала, что хочет найти: чьи-то кости, черепа, какие-то вещи?.. Но ничего не обнаружила, лишь мягкий мох да грубые камни окружали её.
Ерка снова сунула нос в узкий проход, и с гривы её посыпался снег, засеребрившись на полу пещеры. Мирана коснулась рукой лошадиной морды, и тепло Ерки успокоило её. Снаружи морозило, и стужа всё явственнее захватывала мир да пробиралась под одежду. Тёплый рагьяг казался теперь не таким уж и тёплым, и дрожь то и дело пробегала по телу. Мирана хотела придумать, как согреться, но мысли разбегались: не поймать ни одну.
Какой ужасный был день! Сколько людей погибло! Как же хочется спать! Просто спать... И Мирана легла обратно. Невыносимая тяжесть навалилась на неё, и глаза мгновенно сомкнулись. Бесполезно бороться! Бесполезно... И она подтянула замёрзшие ноги к груди, упираясь коленями в крохотное тело дочери.
Мирана слышала, как снаружи тревожно ржала Ерка: что-то, может, происходило там или лошадь просто волновалась, оставшись одна... Она такая хорошая, эта Ерка... такая верная... Мирана пыталась открыть глаза, но никак не получалось. Ничего, ничего... Стоит вздремнуть немножко. Совсем немножко. Надо же восстановить силы... Даже холод уже не ощущался так жгуче, как поначалу, и снег казался теперь не более, чем дивом. Да и может ли идти снег в такое время? Вроде осень только началась. Ерунда какая-то... Мирана устало подумала: вдруг, когда она проснётся, окажется, что и всего этого кошмара с воронами не случилось? И вновь сильный, звучный голос Гимри раздастся над лагерем:
«Подъё-о-ом!»
Гимри словно родился, чтобы быть предводителем... И Мирана крепче обняла дочь, проваливаясь всё глубже в бездонную тьму. Да неожиданно в эту тьму ворвался голос. Он был не такой громкий, как раньше, и ледяные колокольчики теперь будто звенели в нём, но голос этот по-прежнему упрямо призывал к подъёму:
— Вставай, Мирана, дочь Винлинга! Вставай, иначе ты замёрзнешь насмерть!
Мирана распахнула глаза и содрогнулась. Этот голос — да как такое возможно?! И она быстро полезла прочь из укрытия, от спешки обдирая кожу на руках об каменные выступы и больно стукаясь затылком. Сумрак уже полностью окутал Дикие горы, но снег прекратил идти и лежал расстеленными тут и там серебристыми покрывалами. Густая мгла немного расходилась от этого света. Мирана смотрела и не верила: перед ней стоял Гимри, и весь он был такой же бледный и серебристый, как снег: казалось — тронь тёплыми пальцами, и растает. Она протянула к нему руку, но ухватила лишь студёную дымку, испуганно отпрянувшую прочь.
— Я мёртв, Мирана, — промолвил предводитель с грустью.
Она открыла рот, желая что-то сказать, но словно позабыла слова, и слёзы вновь покатились из глаз. Впервые близкие люди являлись к ней после смерти. И как же оказалось больно — видеть их и знать, что даже дотронуться уже никогда не сможешь. Гимри заговорил сам:
— Я обещал, что приведу тебя к колдуну, — голос его звучал хоть и знакомо, но как издалека. — Идём! Я упросил свою Смерть подождать до рассвета.
Мирана вытерла слёзы рукавом и оглянулась в поисках Ерки. Лошадь отошла подальше и испуганно пялилась на Гимри: он так напоминал ей прилетевших на плато воронов, но в то же время явно был чем-то иным. Мирана поманила её. Ерка настороженно приблизилась к хозяйке, дав оседлать себя, и снег звонко захрустел под копытами. Его навалило немного — всего-то в палец высотой, но единственная тропа, которую удалось отыскать в этих горах, безвозвратно сгинула.
Однако Гимри уверенно повёл в другую сторону. Он двигался так быстро и странно, будто не шёл, не бежал, а плыл, как плывут лебеди по глади воды. Мирана печально покачала головой: чему она удивляется? Ведь Гимри умер! С чего бы мёртвым ходить как живым? Ей хотелось о стольком расспросить его... Что там — за гранью? Не холодно ли ему? Слетал ли он в Ощрицу, проститься со своей матерью? Встретил ли Винлинга в чертогах Халльфры? И почему Смерть согласилась подождать? Почему? Но спросила Мирана лишь:
— Откуда ты знаешь путь?
— Странно, наверное, но мне теперь многое ведомо, — отозвался Гимри. — Видно, как и всем, кто переходит черту мира живых.
Мирана крепче прижала к себе дочь, с болью вспоминая, как та предрекала налёт воронов, а ещё раньше — слышала голос Вязкого леса. Но сердце Инары пока что билось... Билось! Халльфре придётся постараться, чтобы забрать её! Гимри обернулся:
— Он окружил себя сильными чарами. Но я проведу тебя мимо них.
— Ты говоришь об Инге Серебряном?
— Нет. Я веду тебя к другому колдуну.
— Значит, Инг всё-таки умер?
Гимри долго не отвечал. Хрусть, хрусть... хрусть, хрусть, — хрустел снег под ногами лошади, и тонкие струи пара вылетали из ноздрей Ерки. Ничто больше не нарушало морозной тишины гор, и с трудом верилось, что здесь вообще кто-то может жить. Мирана поглядела вверх: облака уже сдуло, и звёзды густо усыпали небо, сияя тем же светом, что снег, укрывший землю. Был ли там Гимри или так и не дошёл до посмертных чертогов?
— Я не знаю, где Инг, — наконец, промолвил предводитель. — Его как будто нет ни в мире мёртвых, ни в мире живых.
— А кто этот другой колдун?
— Сама увидишь, когда приведу.
— Он поможет мне?
— Не знаю.
Хрусть, хрусть, хрусть, хрусть... Мирана выдохнула изо рта облачко — столь же призрачное, как Гимри, двигавшийся впереди. Ерка уже не боялась и спокойно следовала за ним: её успокаивал и голос хозяйки, и, верно, второй голос, который она смутно узнавала.
Потянулись мимо поседевшие подножия гор. Снег, лежавший на них, казался огромными волнами, что поднялись над землёй и вот-вот обрушатся вниз. Но замерли пока эти волны: сковало их северной зимой, способной обездвижить всё живое. Скрылись под белой пеленой и серые камни, и тёмные долины, и мохнатые ели, высившиеся по обеим сторонам от путников. Казалось, деревья принарядились в серебристые одёжки, сотканные из света звёзд. Слеза покатилась по лицу Мираны. За ней вторая, и третья, и мокрые щёки захолодило от мороза.
— Мне так жаль, Гимри, — сдавленно проговорила Мирана. — Так жаль!
Гимри вздохнул, если бы мог вздыхать, но вместо этого лишь тихо отозвался:
— Не стоит. Плакать — плачь. Но не жалей. Я же говорил тебе: воины часто...
— ...не возвращаются домой, — закончила за него Мирана, вытирая слёзы, но они упрямо катились вновь. — От этого не легче, Гимри!
— Кто сказал, что должно быть легче? Это жизнь.
— Но ты ведь погиб за то, во что не верил! Прямо как Говар...
Гимри покачал головой:
— Я погиб за тебя.
— Ты ведь жениться на мне хотел?
— Хотел, — и вдруг добавил с усмешкой: — Да ты бы мне отказала, верно?
Мирана потупилась. Она всегда говорила с людьми прямо, но ей вдруг захотелось утешить Гимри, дать ему эту надежду — как то прощение, которое когда-то вымаливал у неё Дарангар перед смертью. Да был ли в этом смысл, если Гимри теперь ведомо больше, чем когда-либо при жизни? Он сам нарушил молчание:
— Не трудись меня обнадёживать.
— Прости, — произнесла Мирана глухо. — Сейчас я бы ни за кого замуж не пошла.
— Ну, может, это изменится. Вдруг ты полюбишь колдуна?
— Не шути так!
— Не шучу, — серьёзно ответил Гимри. — Может, оно и к лучшему... — и обернулся с виноватой улыбкой: — Я-то теперь всё равно мёртвый.
Мирана сжала поводья, ногтями до боли воткнувшись в ладони:
— Ведь это его чары всех вас убили?
Но Гимри покачал головой:
— Нет. Это были воины Гадур-града. Чары колдуна лишь в том, что ты в жизни не сможешь его отыскать. Пока не умрёшь. Вот как я.
Мирана горько усмехнулась.
— Так что, видишь, — продолжил предводитель печально, — всё к лучшему.
Он вёл теперь вверх, на низкую гору, которую ни за что не приметить среди её высоких и статных сестёр. Она на треть заросла тёмными елями, и они цеплялись за плащ и сыпали Миране за шиворот холодный снег. Да вскоре подъём стал ещё круче, и им пришлось отступить. Лошадь тоже едва справлялась со скользким склоном, спотыкалась и недовольно фырчала. Гимри задумчиво посмотрел на неё:
— Боюсь, придётся оставить Ерку здесь. Дальше подъём ещё сложнее: она не пройдёт.
Мирана спешилась и сняла дорожную сумку с седла.
— Я вернусь, — пообещала она лошади, и та доверчиво ткнула хозяйку под руку.
И женщина зашагала прочь по не заметной под снегом тропе. Идти приходилось медленно и осторожно, чтобы не покатиться кубарем вниз. Миране было не жаль ни свои руки, ни ноги, ни даже голову. Но в перевязи на груди спала дочь, и упасть вместе с ней — пусть и завёрнутой в плотные меха — вот, что действительно страшно.
Серебрилось холодное покрывало, наброшенное на мир, выглядывали из-под него редкие травы и заострённые грани камней. Мирана хваталась за них руками, выбирала, куда поставить ногу и лезла, лезла, лезла... Казалось, ещё немного — и доберётся до чертогов Халльфры, холодным огнём мерцающих в вышине. Да как она ни поднималась, звёзды не становились ближе.
Мирана обернулась. Просторный лес, где она оставила Ерку, тёмным морем колыхался внизу. Лошадь давно уже скрылась из виду: лишь блестящая мгла окружала подножие горы. Идти становилось всё тяжелее. Ветер набрасывался на незваную гостью, точно пытался сдуть её. Он поднимал снежные вихри и кидал их в лицо, и Миране приходилось останавливаться, прикрываясь рукой от этих бурь. Но вскоре она поняла, что в этом нет смысла: чем ближе к небу, тем сильнее бушует ветер. Непримирим его нрав, и холодно хлещет он по опасному склону, вынуждая путников отступить.
Женщина стиснула зубы: что за человек живёт здесь?.. Неужто он не мёрзнет и не нуждается в еде, ради которой покидает вершину? Да даже если он сделал большие запасы, их надо сюда как-то поднять... Ни за что не поверит Мирана, что его сапоги не скользят и уставшие ноги не цепляются за острые камни! Или, может, эти колдуны — не люди?
Снег под ногами съезжал, и женщина всё-таки упала несколько раз, больно расшибив себе колени и расцарапав ладони. Раны саднило, дыхание сбилось, и больно кололо в боку под рёбрами. Горло резало от студёного воздуха, а в сапогах хлюпал растаявший снег, и Мирана почти не чувствовала ног. Ещё немного, и отморозит их, наверное.
Казалось, она уже давно выдохлась, но каким-то чудом упрямо продолжала идти. Тело словно двигалось само по себе, да только слушалось не так хорошо, как прежде. Вот сапог опять соскользнул, и Мирана рухнула на бок. В глазах потемнело, и она повернулась на спину, пережидая, когда полегчает. Меховой плащ и плотный рагьяг спасали её от снега, но капюшон сполз, и затылок неприятно холодило. Да сил исправить это не было. Так она и лежала, глядя в чёрную бездну неба. Качались там звёзды, точно кто-то тормошил их, и чудилось, что вот-вот оторвутся они и полетят вниз. Мирана вздохнула.
— Гимри, как там — за гранью? — спросила она.
— Не так, как здесь.
— А отца моего ты видел?
— Нет.
— Жаль...
— Мирана, я бы поднял тебя и понёс. Но не могу, — с беспокойством заметил Гимри. — Нам нужно спешить: если я не приведу тебя до рассвета, ты станешь блуждать по горам, потеряв верный путь.
Только тут увидела Мирана тонкую полоску на востоке — пока еле различимую, но уже возвещавшую новый день. Есть силы или нет — неважно! Мирана опёрлась рукой о каменистую землю и поднялась, чтобы продолжить путь. Ей так о многом ещё хотелось спросить, так многое сказать... Но взбираться по склону и говорить оказалось невозможно. Даже думать — и то тяжело, точно все мысли выдуло из головы.
Гора, хоть и была куда ниже своих соседей, да, казалось, никогда не кончится. Её вершина терялась во тьме, загораживала звёзды, и снег то и дело летел оттуда вниз. Мирана с тревогой следила за красным заревом, отмечая, далеко ли уже расползлись его лучи. Она поглядывала на Гимри, и ей чудилось, будто он становится всё прозрачнее с каждым мгновением.
Чем выше они поднимались, тем яростнее дул ветер. Он рвал на Миране плащ, грозя сорвать его вовсе, но она не замечала этого, и только сильнее обнимала дочь, защищая её от холода. Инара была едва тёплая. Да Мирана и сама казалась себе не теплее снега. Может, она тоже теперь умрёт? Впервые, наверное, мысль о смерти не заставила её сердце неприятно сжиматься. Скольких она уже проводила! Да остался ли хоть кто-то живой, кто ждал бы её? Гарунда, наверное. Она единственная не отговаривала Мирану от похода. Знахарка просто крепко обняла её на прощание и прошептала в самое ухо:
«Да помогут тебе боги!»
Видно, Гимри был богом.
Дыхание вновь сбилось, но Мирана не смела останавливаться. Отступали огоньки звёзд, словно кто-то стягивал покрывало с небес. И робкий, ещё такой прозрачный свет обволакивал мир, вытесняя ночь. Больно стало в груди Мираны: то ли от быстрого подъема, то ли от мысли, что Гимри вот-вот покинет её навсегда.
— Ещё немного, — подбодрил он.
Мирана больше не могла идти. Но над Дикой грядой неумолимо разгоралась заря, и оставалось лишь ползти вверх на четвереньках, цепляясь за грани камней. Женщине было уже всё равно, разорвётся ли на ней одежда и в какое месиво превратятся ободранные замёрзшие пальцы. Главное — успеть. Едва не рухнув, она перевалилась через последний камень: за ним был удивительно ровный выступ, уже залитый нежным сиянием утра. Мирана измученно опустилась на колени, пытаясь отдышаться.
— Привёл, — сказал Гимри, кладя призрачную ладонь ей на левое плечо, но лишь холод скользнул по спине.
Она обернулась: Гимри едва виднелся.
— Прощай! — прошептал он.
Вставшее солнце насквозь пронзило его первыми лучами, и ветер сдул прочь великого предводителя отряда Мираны, Гимри, сына Фарина, будто был он не больше, чем сырой туман над Ощрицей — в то утро, когда они покидали её. Мирана протянула руку, но студёная дымка прошла сквозь пальцы и исчезла.
Впереди стоял незнакомый черноволосый мужчина, и плащ его, рубиново-красный изнутри, изумрудный снаружи, бился на ветру подобно знамени. Мужчина смотрел за левое плечо Мираны, и изумление плескалось в его глазах.
Слёзы покатились вниз, на ладонь, подложенную под голову, на мох под ладонью, но мокрые дорожки внезапно пересохли. Мирана испуганно подумала: что, если эта пещера — берлога какого-то животного? И оно вот-вот вернётся с охоты... Но тут же успокоилась: вряд ли. Здесь нет ни шерсти, ни посторонних запахов от чьей-то шкуры. Лишь мягкая подстилка из мха, будто кем-то нарочно постеленная.
Мирана вновь распахнула закрывшиеся было глаза. Кем-то специально постеленная?! Что, если это колдовская ловушка? Что, если в этом месте нельзя оставаться? Сколько людей заснуло насмерть тут до неё?! Женщина резко вскочила, стукнувшись головой о каменный выступ на потолке пещеры, и принялась шарить руками во тьме. Она точно не знала, что хочет найти: чьи-то кости, черепа, какие-то вещи?.. Но ничего не обнаружила, лишь мягкий мох да грубые камни окружали её.
Ерка снова сунула нос в узкий проход, и с гривы её посыпался снег, засеребрившись на полу пещеры. Мирана коснулась рукой лошадиной морды, и тепло Ерки успокоило её. Снаружи морозило, и стужа всё явственнее захватывала мир да пробиралась под одежду. Тёплый рагьяг казался теперь не таким уж и тёплым, и дрожь то и дело пробегала по телу. Мирана хотела придумать, как согреться, но мысли разбегались: не поймать ни одну.
Какой ужасный был день! Сколько людей погибло! Как же хочется спать! Просто спать... И Мирана легла обратно. Невыносимая тяжесть навалилась на неё, и глаза мгновенно сомкнулись. Бесполезно бороться! Бесполезно... И она подтянула замёрзшие ноги к груди, упираясь коленями в крохотное тело дочери.
Мирана слышала, как снаружи тревожно ржала Ерка: что-то, может, происходило там или лошадь просто волновалась, оставшись одна... Она такая хорошая, эта Ерка... такая верная... Мирана пыталась открыть глаза, но никак не получалось. Ничего, ничего... Стоит вздремнуть немножко. Совсем немножко. Надо же восстановить силы... Даже холод уже не ощущался так жгуче, как поначалу, и снег казался теперь не более, чем дивом. Да и может ли идти снег в такое время? Вроде осень только началась. Ерунда какая-то... Мирана устало подумала: вдруг, когда она проснётся, окажется, что и всего этого кошмара с воронами не случилось? И вновь сильный, звучный голос Гимри раздастся над лагерем:
«Подъё-о-ом!»
Гимри словно родился, чтобы быть предводителем... И Мирана крепче обняла дочь, проваливаясь всё глубже в бездонную тьму. Да неожиданно в эту тьму ворвался голос. Он был не такой громкий, как раньше, и ледяные колокольчики теперь будто звенели в нём, но голос этот по-прежнему упрямо призывал к подъёму:
— Вставай, Мирана, дочь Винлинга! Вставай, иначе ты замёрзнешь насмерть!
Мирана распахнула глаза и содрогнулась. Этот голос — да как такое возможно?! И она быстро полезла прочь из укрытия, от спешки обдирая кожу на руках об каменные выступы и больно стукаясь затылком. Сумрак уже полностью окутал Дикие горы, но снег прекратил идти и лежал расстеленными тут и там серебристыми покрывалами. Густая мгла немного расходилась от этого света. Мирана смотрела и не верила: перед ней стоял Гимри, и весь он был такой же бледный и серебристый, как снег: казалось — тронь тёплыми пальцами, и растает. Она протянула к нему руку, но ухватила лишь студёную дымку, испуганно отпрянувшую прочь.
— Я мёртв, Мирана, — промолвил предводитель с грустью.
Она открыла рот, желая что-то сказать, но словно позабыла слова, и слёзы вновь покатились из глаз. Впервые близкие люди являлись к ней после смерти. И как же оказалось больно — видеть их и знать, что даже дотронуться уже никогда не сможешь. Гимри заговорил сам:
— Я обещал, что приведу тебя к колдуну, — голос его звучал хоть и знакомо, но как издалека. — Идём! Я упросил свою Смерть подождать до рассвета.
Мирана вытерла слёзы рукавом и оглянулась в поисках Ерки. Лошадь отошла подальше и испуганно пялилась на Гимри: он так напоминал ей прилетевших на плато воронов, но в то же время явно был чем-то иным. Мирана поманила её. Ерка настороженно приблизилась к хозяйке, дав оседлать себя, и снег звонко захрустел под копытами. Его навалило немного — всего-то в палец высотой, но единственная тропа, которую удалось отыскать в этих горах, безвозвратно сгинула.
Однако Гимри уверенно повёл в другую сторону. Он двигался так быстро и странно, будто не шёл, не бежал, а плыл, как плывут лебеди по глади воды. Мирана печально покачала головой: чему она удивляется? Ведь Гимри умер! С чего бы мёртвым ходить как живым? Ей хотелось о стольком расспросить его... Что там — за гранью? Не холодно ли ему? Слетал ли он в Ощрицу, проститься со своей матерью? Встретил ли Винлинга в чертогах Халльфры? И почему Смерть согласилась подождать? Почему? Но спросила Мирана лишь:
— Откуда ты знаешь путь?
— Странно, наверное, но мне теперь многое ведомо, — отозвался Гимри. — Видно, как и всем, кто переходит черту мира живых.
Мирана крепче прижала к себе дочь, с болью вспоминая, как та предрекала налёт воронов, а ещё раньше — слышала голос Вязкого леса. Но сердце Инары пока что билось... Билось! Халльфре придётся постараться, чтобы забрать её! Гимри обернулся:
— Он окружил себя сильными чарами. Но я проведу тебя мимо них.
— Ты говоришь об Инге Серебряном?
— Нет. Я веду тебя к другому колдуну.
— Значит, Инг всё-таки умер?
Гимри долго не отвечал. Хрусть, хрусть... хрусть, хрусть, — хрустел снег под ногами лошади, и тонкие струи пара вылетали из ноздрей Ерки. Ничто больше не нарушало морозной тишины гор, и с трудом верилось, что здесь вообще кто-то может жить. Мирана поглядела вверх: облака уже сдуло, и звёзды густо усыпали небо, сияя тем же светом, что снег, укрывший землю. Был ли там Гимри или так и не дошёл до посмертных чертогов?
— Я не знаю, где Инг, — наконец, промолвил предводитель. — Его как будто нет ни в мире мёртвых, ни в мире живых.
— А кто этот другой колдун?
— Сама увидишь, когда приведу.
— Он поможет мне?
— Не знаю.
Хрусть, хрусть, хрусть, хрусть... Мирана выдохнула изо рта облачко — столь же призрачное, как Гимри, двигавшийся впереди. Ерка уже не боялась и спокойно следовала за ним: её успокаивал и голос хозяйки, и, верно, второй голос, который она смутно узнавала.
Потянулись мимо поседевшие подножия гор. Снег, лежавший на них, казался огромными волнами, что поднялись над землёй и вот-вот обрушатся вниз. Но замерли пока эти волны: сковало их северной зимой, способной обездвижить всё живое. Скрылись под белой пеленой и серые камни, и тёмные долины, и мохнатые ели, высившиеся по обеим сторонам от путников. Казалось, деревья принарядились в серебристые одёжки, сотканные из света звёзд. Слеза покатилась по лицу Мираны. За ней вторая, и третья, и мокрые щёки захолодило от мороза.
— Мне так жаль, Гимри, — сдавленно проговорила Мирана. — Так жаль!
Гимри вздохнул, если бы мог вздыхать, но вместо этого лишь тихо отозвался:
— Не стоит. Плакать — плачь. Но не жалей. Я же говорил тебе: воины часто...
— ...не возвращаются домой, — закончила за него Мирана, вытирая слёзы, но они упрямо катились вновь. — От этого не легче, Гимри!
— Кто сказал, что должно быть легче? Это жизнь.
— Но ты ведь погиб за то, во что не верил! Прямо как Говар...
Гимри покачал головой:
— Я погиб за тебя.
— Ты ведь жениться на мне хотел?
— Хотел, — и вдруг добавил с усмешкой: — Да ты бы мне отказала, верно?
Мирана потупилась. Она всегда говорила с людьми прямо, но ей вдруг захотелось утешить Гимри, дать ему эту надежду — как то прощение, которое когда-то вымаливал у неё Дарангар перед смертью. Да был ли в этом смысл, если Гимри теперь ведомо больше, чем когда-либо при жизни? Он сам нарушил молчание:
— Не трудись меня обнадёживать.
— Прости, — произнесла Мирана глухо. — Сейчас я бы ни за кого замуж не пошла.
— Ну, может, это изменится. Вдруг ты полюбишь колдуна?
— Не шути так!
— Не шучу, — серьёзно ответил Гимри. — Может, оно и к лучшему... — и обернулся с виноватой улыбкой: — Я-то теперь всё равно мёртвый.
Мирана сжала поводья, ногтями до боли воткнувшись в ладони:
— Ведь это его чары всех вас убили?
Но Гимри покачал головой:
— Нет. Это были воины Гадур-града. Чары колдуна лишь в том, что ты в жизни не сможешь его отыскать. Пока не умрёшь. Вот как я.
Мирана горько усмехнулась.
— Так что, видишь, — продолжил предводитель печально, — всё к лучшему.
Он вёл теперь вверх, на низкую гору, которую ни за что не приметить среди её высоких и статных сестёр. Она на треть заросла тёмными елями, и они цеплялись за плащ и сыпали Миране за шиворот холодный снег. Да вскоре подъём стал ещё круче, и им пришлось отступить. Лошадь тоже едва справлялась со скользким склоном, спотыкалась и недовольно фырчала. Гимри задумчиво посмотрел на неё:
— Боюсь, придётся оставить Ерку здесь. Дальше подъём ещё сложнее: она не пройдёт.
Мирана спешилась и сняла дорожную сумку с седла.
— Я вернусь, — пообещала она лошади, и та доверчиво ткнула хозяйку под руку.
И женщина зашагала прочь по не заметной под снегом тропе. Идти приходилось медленно и осторожно, чтобы не покатиться кубарем вниз. Миране было не жаль ни свои руки, ни ноги, ни даже голову. Но в перевязи на груди спала дочь, и упасть вместе с ней — пусть и завёрнутой в плотные меха — вот, что действительно страшно.
Серебрилось холодное покрывало, наброшенное на мир, выглядывали из-под него редкие травы и заострённые грани камней. Мирана хваталась за них руками, выбирала, куда поставить ногу и лезла, лезла, лезла... Казалось, ещё немного — и доберётся до чертогов Халльфры, холодным огнём мерцающих в вышине. Да как она ни поднималась, звёзды не становились ближе.
Мирана обернулась. Просторный лес, где она оставила Ерку, тёмным морем колыхался внизу. Лошадь давно уже скрылась из виду: лишь блестящая мгла окружала подножие горы. Идти становилось всё тяжелее. Ветер набрасывался на незваную гостью, точно пытался сдуть её. Он поднимал снежные вихри и кидал их в лицо, и Миране приходилось останавливаться, прикрываясь рукой от этих бурь. Но вскоре она поняла, что в этом нет смысла: чем ближе к небу, тем сильнее бушует ветер. Непримирим его нрав, и холодно хлещет он по опасному склону, вынуждая путников отступить.
Женщина стиснула зубы: что за человек живёт здесь?.. Неужто он не мёрзнет и не нуждается в еде, ради которой покидает вершину? Да даже если он сделал большие запасы, их надо сюда как-то поднять... Ни за что не поверит Мирана, что его сапоги не скользят и уставшие ноги не цепляются за острые камни! Или, может, эти колдуны — не люди?
Снег под ногами съезжал, и женщина всё-таки упала несколько раз, больно расшибив себе колени и расцарапав ладони. Раны саднило, дыхание сбилось, и больно кололо в боку под рёбрами. Горло резало от студёного воздуха, а в сапогах хлюпал растаявший снег, и Мирана почти не чувствовала ног. Ещё немного, и отморозит их, наверное.
Казалось, она уже давно выдохлась, но каким-то чудом упрямо продолжала идти. Тело словно двигалось само по себе, да только слушалось не так хорошо, как прежде. Вот сапог опять соскользнул, и Мирана рухнула на бок. В глазах потемнело, и она повернулась на спину, пережидая, когда полегчает. Меховой плащ и плотный рагьяг спасали её от снега, но капюшон сполз, и затылок неприятно холодило. Да сил исправить это не было. Так она и лежала, глядя в чёрную бездну неба. Качались там звёзды, точно кто-то тормошил их, и чудилось, что вот-вот оторвутся они и полетят вниз. Мирана вздохнула.
— Гимри, как там — за гранью? — спросила она.
— Не так, как здесь.
— А отца моего ты видел?
— Нет.
— Жаль...
— Мирана, я бы поднял тебя и понёс. Но не могу, — с беспокойством заметил Гимри. — Нам нужно спешить: если я не приведу тебя до рассвета, ты станешь блуждать по горам, потеряв верный путь.
Только тут увидела Мирана тонкую полоску на востоке — пока еле различимую, но уже возвещавшую новый день. Есть силы или нет — неважно! Мирана опёрлась рукой о каменистую землю и поднялась, чтобы продолжить путь. Ей так о многом ещё хотелось спросить, так многое сказать... Но взбираться по склону и говорить оказалось невозможно. Даже думать — и то тяжело, точно все мысли выдуло из головы.
Гора, хоть и была куда ниже своих соседей, да, казалось, никогда не кончится. Её вершина терялась во тьме, загораживала звёзды, и снег то и дело летел оттуда вниз. Мирана с тревогой следила за красным заревом, отмечая, далеко ли уже расползлись его лучи. Она поглядывала на Гимри, и ей чудилось, будто он становится всё прозрачнее с каждым мгновением.
Чем выше они поднимались, тем яростнее дул ветер. Он рвал на Миране плащ, грозя сорвать его вовсе, но она не замечала этого, и только сильнее обнимала дочь, защищая её от холода. Инара была едва тёплая. Да Мирана и сама казалась себе не теплее снега. Может, она тоже теперь умрёт? Впервые, наверное, мысль о смерти не заставила её сердце неприятно сжиматься. Скольких она уже проводила! Да остался ли хоть кто-то живой, кто ждал бы её? Гарунда, наверное. Она единственная не отговаривала Мирану от похода. Знахарка просто крепко обняла её на прощание и прошептала в самое ухо:
«Да помогут тебе боги!»
Видно, Гимри был богом.
Дыхание вновь сбилось, но Мирана не смела останавливаться. Отступали огоньки звёзд, словно кто-то стягивал покрывало с небес. И робкий, ещё такой прозрачный свет обволакивал мир, вытесняя ночь. Больно стало в груди Мираны: то ли от быстрого подъема, то ли от мысли, что Гимри вот-вот покинет её навсегда.
— Ещё немного, — подбодрил он.
Мирана больше не могла идти. Но над Дикой грядой неумолимо разгоралась заря, и оставалось лишь ползти вверх на четвереньках, цепляясь за грани камней. Женщине было уже всё равно, разорвётся ли на ней одежда и в какое месиво превратятся ободранные замёрзшие пальцы. Главное — успеть. Едва не рухнув, она перевалилась через последний камень: за ним был удивительно ровный выступ, уже залитый нежным сиянием утра. Мирана измученно опустилась на колени, пытаясь отдышаться.
— Привёл, — сказал Гимри, кладя призрачную ладонь ей на левое плечо, но лишь холод скользнул по спине.
Она обернулась: Гимри едва виднелся.
— Прощай! — прошептал он.
Вставшее солнце насквозь пронзило его первыми лучами, и ветер сдул прочь великого предводителя отряда Мираны, Гимри, сына Фарина, будто был он не больше, чем сырой туман над Ощрицей — в то утро, когда они покидали её. Мирана протянула руку, но студёная дымка прошла сквозь пальцы и исчезла.
Впереди стоял незнакомый черноволосый мужчина, и плащ его, рубиново-красный изнутри, изумрудный снаружи, бился на ветру подобно знамени. Мужчина смотрел за левое плечо Мираны, и изумление плескалось в его глазах.
