— За мной! — и, сделав шаг с обрыва, расправил мощные чёрные, как непроглядная ночь, крылья. И ветер подхватил его. — За мной! — повторил Хугар, уводя прочь войско воронов. — За мной! — и оглушительное карканье его эхом раздалось над горами.
И птицы беспрекословно последовали за своим новым — вороньим — воеводой. Даже владыка с половиной короны на голове кивнул ему и оставил своего врага не добитым: всё равно тот сейчас умрёт. Можно не дожидаться. Череп старого князя, ещё хранивший остатки кожи и волос, стал вытягиваться: всё меньше проглядывалось в нём человечьего, всё больше — птичьего. И вот владыка Гадура взмахнул крыльями и помчался вслед за своей проклятой бессмертной стаей.
Тьма покидала каменное плато, и солнце вновь озарило мир прощальным сиянием разлитого по горам жидкого золота. Свет его потихоньку поднимался всё выше, едва освещая павших тут и там воинов. Тишина накрывала Дикую гряду: даже карканье теперь казалось таким далёким и нездешним, словно и не было только что здесь несметного птичьего полчища, не заклевали чёрные вороны насмерть целый отряд.
Мирана отбросила больше не нужный щит и, не вставая, на четвереньках подползла к Гимри. Он ещё дышал, и тень улыбки тронула его губы, когда нависла над ним рыжая голова Мираны — вся в медовом свете заката.
— Неравный вышел бой, — проговорил предводитель, изо всех сил прижимая руку к животу — куда нанесли ему тяжёлую рану. — Не думаю... что встану.
Мирана ничего не отвечала ему. Она лишь смотрела, как солнце сползает с лица Гимри и жизнь вместе с этим светом покидает его, отдавая во власть вечным сумеркам. Слёзы сплошными потоками заструились из серых глаз. Мирана прижала ладонь ко рту, пытаясь сдержать рыдания, но не смогла. Гимри поднял руку, коснувшись её щеки, и его исклёванные пальцы тут же защипало.
— Надо же... — выдохнул предводитель.
Ему так много ещё хотелось сказать ей: что он никогда не видел её слёз, никогда не думал, что она будет плакать по нему. Хотелось поведать, какая она прекрасная, даже когда плачет, какая сильная, как он ею восхищается: рискуя собой, отправиться в такой опасный поход! Хотелось заверить, что он ни за что её не оставит... Но это уже было не в его власти.
Слёзы, катившиеся по щекам Мираны, блестели ослепительно ярко, и сама она стала сплошным сиянием, таким вечным, таким согревающим. Гимри только и успел подумать: тепло-то как на сердце, как удивительно... И тьма ласково коснулась его, набросив непроглядный саван на плечи.
Жизнь ушла из ясных глаз Гимри, и Мирана, уронив голову ему на грудь, заплакала громче прежнего. Тело её сотрясалось так, что даже Инара, спящая беспробудным сном, с недоумением распахнула глаза и вяло заёрзала в перевязи. Однако Мирана не заметила этого.
Потеря Гимри стала ударом, которого она не ждала. Отчего-то казалось: кто угодно может умереть, но он... Он непременно выживет, справится с любыми трудностями и вернётся домой, оставив позади нелёгкий поход и скорбя по соратникам. Пройдёт время, и затянутся раны — на теле и сердце, отступит зима под натиском весны, и треснет лёд на реках и озёрах. Полетит по Ощрице тёплый ветер, заворачивая на каждую улицу да в каждый дом, понесёт свежесть оживающих лесов и сладкие запахи с цветущих полей, и потянутся к солнцу новые листья. Сойдёт с земли тяжесть снега, и полегчает на душе у Мираны, точно и она все эти дни беспробудно спала под сугробами. И, быть может, захочется ей снова замуж... Уж если за кого и выходить, так только за Гимри, сына Фарина.
Но не поднимется больше бесстрашный предводитель, не придёт — весь нарядный, желая просить её руки. Мирана ведь всё поняла ещё тогда, да явился Гимри в ненастный день — нависла в то утро над Инарой Белая смерть, и дочь побелела и не пожелала проснуться. Никто не ждал такого на исходе зимы — ведь к лету болезнь обычно спадала, и многие даже поправлялись сами собой. Да, верно, не хотела зима покидать Лисью Падь с пустыми руками. Зашла напоследок и к Миране в дом: мало ей Дарангара было...
Слёзы всё текли и текли, и Мирана никак не могла справиться с ними. Она — лисьепадская госпожа, дочь самого Винлинга, которому даже князь не перечил! Женщина, стойко перенёсшая и смерть отца, и бесчинства мужа, и тяжёлую болезнь единственного ребёнка. «Блаженная» — как порой называли Мирану за глаза. Одни души в ней не чаяли, другие — посмеивались и качали головой. Мирана желала стать великой и сделать что-нибудь для людей, да не смогла: оказалась обыкновенной женщиной. И теперь даже слёз своих унять не в силах.
Вдруг кто-то тронул её за плечо, и Мирана резко обернулась. Верная серая лошадь стояла возле хозяйки и тёплым носом поддевала её под руку, зовя подняться. Ерка единственная вернулась обратно на плато: остальные кони скрылись в горах, и след их простыл совсем. Мирана прерывисто выдохнула и закрыла Гимри глаза. А затем поднялась на ноги. Её чуть шатало, и она ухватилась за лошадиную шею, не желая упасть.
К седлу Ерки оказались привязаны меха с водой. В сумках лежали личные вещи и немного драгоценных камней в красивой шкатулке. Мирана горько усмехнулась: хороши же подарки колдуну! Одна-единственная шкатулка... Камушки, конечно, не простые: есть даже и семанский янтарь — прозрачно-медовые капельки с вкраплениями красного и жёлтого. Любоваться можно бесконечно, но посмотрит ли колдун на них? Или сразу откажет? Женщина поискала ещё, да остальные подарки, видно, висели на других конях. Еды — и той не нашлось. Что же теперь делать?
Мирана обвела взглядом плато. Золотистый свет поднимался всё выше: скоро он доползёт до острых каменных гребней и сгинет за ними. Мёртвая тьма накрывала Дикие горы, и женщина в изнеможении опёрлась о спину Ерки, закрыв лицо руками: как же она устала, как устала... Никогда ещё одиночество не казалось таким огромным, таким нескончаемым и страшным — как теперь, посреди каменного плато, залитого кровью и светом уходящего солнца. Слёзы вновь покатились из глаз, но Мирана раздражённо размазала их по щекам: не до того! День вот-вот подойдёт к концу, и надо подумать о собственной жизни: найти укрытие, поспать...
Мирана не знала, что ей делать с убитыми. Воины лежали тут и там, и всё, что она могла, это закрыть глаза им всем. Даже если бы ей оказалось по силам оттащить их куда-то, смысла в этом всё равно не было. Ни на плато, ни в долине не виднелось таких мест, которые защитили бы тела от падальщиков. А сложить погребальный костёр для двух десятков человек у Мираны уж точно не получится. И женщина пошла по рядам убитых, бережно переворачивая их на спину. Она прикрывала им глаза и прижимала к груди топоры и мечи: ведь воинов принято хоронить с оружием. Подумала: не взять ли чей-нибудь меч с собой? Мало ли какие опасности таятся дальше за горами? Но испугалась: вдруг вернутся вороны и заклюют насмерть и её тоже.
Воины выглядели ужасно: обезображенные, залитые кровью. Смотреть на них было невыносимо, но Мирана заставляла себя смотреть: они погибли по её вине, по её... Да, она желала помочь стольким людям в княжестве... Но скольких потеряла ради этой цели! Переворачивая их, она едва не споткнулась об отрубленную голову, принадлежавшую дружиннику Хугара, одному из тех, кто пытался спрятаться вначале. Мирана наклонилась к голове и бережно подняла её. Огляделась: вон и тело. Шаг, шаг. Шаг, шаг. В глазах зарябило, и Мирана пошатнулась. Она с трудом приладила голову к плечам, а затем спешно отошла подальше, и её вырвало. «На что я вообще гожусь?» — со злостью подумала она, вытирая рот.
Ветер с равнины сдувал прочь сильный запах крови, трепал за волосы, за перевязь, в которой спала Инара. Мирана с трудом распрямилась, предчувствуя новые спазмы в животе. Она поглядела в небо: бескрайняя синева, залитая тёмным мёдом. Как тих этот мир! Не звучит в нём погребального пения, не падают горы, не оплакивают погибших тяжёлые дождевые облака... Как странно, что всё кругом продолжает жить, когда столько людей убито! И Мирана, глотая слёзы, перевела взгляд на плато.
Остался Тарм, единственный, кого почти не клевали. И ещё Хугар, но его нигде не было: верно, оступился княжеский воевода да полетел вниз с обрыва. Мирана подошла к Тарму и осторожно перевернула его. Золотистые кудри больше не блестели: теперь они были измазаны в потемневшей крови, и вечно юное лицо удивлённо обратилось к безоблачному небу. Призрачная стрела исчезла из проткнутой насквозь шеи, и на её месте зияла рваная рана. Мирана закрыла Тарму глаза и скорее отошла прочь. Она уложила уже всех воинов, оправила истрёпанное платье Ллары и прикрыла платком обезображенное лицо служанки. Нужно спешить.
— Я буду молиться, чтобы никто из вас не заблудился и нашёл путь в чертоги Халльфры, — громко пообещала Мирана, и горы эхом подхватили её голос:
— Путь в чертоги Халльфры, путь в чертоги Халльфры... чертоги Халльфры... Халльфры... фры, фры...
Кругом стремительно темнело, и жутко становилось женщине, оставшейся одной с двумя дюжинами мертвецов. Мирана подошла к лошади, всё ещё ожидавшей рядом с предводителем, и в последний раз скользнула взглядом по лицу Гимри. Всегда такой серьёзный — каким безмятежным казался он теперь! Будто обрёл, наконец, то, к чему так стремился. Эх, Гимри! И Мирана опустилась рядом с ним на колени и погладила по израненной щеке, уже такой холодной и впалой...
— Прощай! — промолвила она и, взобравшись в седло, направила Ерку в долину.
Мирана понятия не имела, куда ехать, но надо было двигаться хоть куда-то и поискать укрытия до наступления ночи.
— Скорее, милая, скорее! — подгоняла она лошадь.
И та несла её прочь по упругим холмам, выросшим за долиной, вдоль устьев шумных рек и сторожащих их больших валунов, поросших зелёным мхом. Летели мимо леса, подёрнутые красно-рыжим огнём осени, и чернели средь яркой листвы угрюмые ели, потрясая мохнатыми ветвями. Вспархивали над кронами птицы и с недовольными криками устремлялись прочь. А Мирана всякий раз вздрагивала: не вороны ли? Страшно было, что они последуют за ней и настигнут в узком ущелье или на просторе, где совсем негде спрятаться. И женщина выискивала глазами укрытие и не переставая оглядывалась.
Но пропали из виду развалины Гадур-града. Быстро бежала Ерка, и ползли назад горы, громадные, недостижимые и равнодушные: казалось, им не было и не будет никакого дела до происходящего в мире. Что такое крошечные люди в сравнении с их каменным величием? Пыль!
Щёки Мираны раскраснелись, в ушах свистело, и от бьющего в лицо холода дрожь пробегала по телу. Слезились глаза — то ли от быстрой езды, то ли от пережитого ужаса. Ветер сорвал с головы капюшон, и растрёпанная рыжая коса забила Мирану по спине, но Ерка бежала дальше, не сбавляя скорости. Уже вспыхнули в небе лилово-рыжие цветы, и сумерки потихоньку крались к одинокой всаднице, обнимая леса и низины, встречавшиеся на пути. Всё темнее становилась вода в озёрах, всё труднее было переходить по камням студёные реки — не видать, куда наступать, вдруг провалится Ерка? Да и русалки, чего доброго, схватят лошадь за поводья — и попробуй совладай с ними, когда совсем не осталось сил...
Мирана стиснула зубы: нужно держаться. Она обязана выжить! Но ночь подступает всё ближе, и уже не отыщешь никакой еды в окутанных мглой лесах. Да и что можно найти? Грибы, ягоды, орехи? Одними ягодами не наешься, для грибов нужен костёр, а орехи ещё не везде растут. На охоту Мирана и вовсе не возлагала надежд: куда ей — с одним маленьким ножом? От хищников защититься — и то не выйдет, пожалуй.
Чернота растеклась по небу — то потянулись с севера густые облака. Сгинули в них яркие лиловые цветы, и погас закат, не успев догореть. Ветер задул сильнее, и Мирана, поёжившись от холода, свернула к ближайшей горе. Она надеялась спрятаться среди нагромождений валунов у подножия и переждать там до утра, если получится.
Вдруг прямо под копытами Ерки показалась тонкая полоска тропы. Мирана обрадованно вскрикнула: неужели удача улыбнулась ей, и где-то поблизости прячется дом колдуна? Она было направила туда лошадь, да тут неожиданно повалил снег. Он полетел крупными мягкими хлопьями, и едва показавшаяся тропа мгновенно исчезла под белым покрывалом.
— Нет! — в ужасе воскликнула Мирана, останавливая Ерку. — Великий Дьяр, прошу, не прячь от меня дорогу! — но мольба её потонула в глухом снежном тумане, и лишь облачко пара вырвалось изо рта.
Лошадиная грива, неровными волнами спускавшаяся по серой шее, быстро намокла, и Ерка недовольно фыркнула. Мирана провела рукой по своей рыжей макушке — тоже вся в снегу, и набросила капюшон, прикрывая растрёпанный огонь волос.
— Что же делать... — забормотала она. — Как же это так... Ведь рано ещё! Рано!..
Снежная занавесь окутала её, и сердце Мираны сковало ледяной жутью: что, если это надолго? Что, если отсюда нет выхода? Что, если это одна из колдовских ловушек? Но женщина решительно тряхнула головой: неважно! И повернула к валунам. Ерка шла по снегу осторожно и медленно, и хозяйка то и дело поглаживала её по горячей шее:
— Умница, умница...
Наконец, лошадь встала, и Мирана спешилась. Перед ней высились огромные камни. Некоторое время она шла вдоль них, ведя за собой Ерку и касаясь рукой холодной шершавой поверхности. И вдруг в самом деле обнаружила крохотную пещерку, в которой могла бы поместиться. Мирана сняла с седла дорожную сумку и меха с водой и, обернувшись к лошади, нежно погладила её по морде:
— Прости, милая, тебе придётся остаться тут, — и согнувшись, проползла в маленькое отверстие, стараясь прикрывать рукой голову дочери.
Ерка недовольно мотнула хвостом и сунула нос вслед за хозяйкой: только нос и пролезал. Мирана успокаивающе похлопала лошадь и принялась на ощупь исследовать тёмное пространство. Места было очень мало, но достаточно, чтобы лечь. Каменный пол оказался устлан мягким слоем сухого мха, и Мирана устало опустилась в него как в постель. Она подтянула ноги и свернулась клубком вокруг беспробудно спящей в перевязи дочери.
Тело гудело и ныло, спину ломило от долгого скрюченного сидения у горы в страхе перед стаей безжалостных воронов. Очень хотелось есть, но еды не было. И Мирана решила: лучше сейчас уснуть. А там, глядишь, и снегопад кончится, и ночь, и этот немыслимый кошмар. Может, даже снег растает, и вновь покажется та тропинка... Женщина крепко прижала к себе Инару и прошептала упрямо:
— Не отдам тебя, не отдам...
Холод подползал к открытым рукам и лицу, но глаза уже сомкнулись от усталости, и Мирана успела лишь на мгновение задуматься: не опасно ли засыпать?.. А вдруг ударит мороз? Но никаких сил бороться со сном у неё уже не осталось. То и дело перед ней проносились недавние видения: Гимри, гладящий её по щеке, вороны, вороны, вороны, снова Гимри...
А вдруг кто-то всё же остался жив? Мирана с усилием разлепила веки и уставилась во тьму пещеры. Да нет, нет... Она же подошла к каждому. Она своей рукой закрыла им всем глаза. Никого там не было живого... И Мирана вновь обречённо съёжилась под плащом, и перед глазами поплыли жуткие раны, исклёванные лица, разорванная одежда...
— Простите меня, — зашептала Мирана. — Простите, простите, простите...
«Воины часто не возвращаются домой», — вспомнились ей слова отца, но легче от них не стало.
И птицы беспрекословно последовали за своим новым — вороньим — воеводой. Даже владыка с половиной короны на голове кивнул ему и оставил своего врага не добитым: всё равно тот сейчас умрёт. Можно не дожидаться. Череп старого князя, ещё хранивший остатки кожи и волос, стал вытягиваться: всё меньше проглядывалось в нём человечьего, всё больше — птичьего. И вот владыка Гадура взмахнул крыльями и помчался вслед за своей проклятой бессмертной стаей.
Тьма покидала каменное плато, и солнце вновь озарило мир прощальным сиянием разлитого по горам жидкого золота. Свет его потихоньку поднимался всё выше, едва освещая павших тут и там воинов. Тишина накрывала Дикую гряду: даже карканье теперь казалось таким далёким и нездешним, словно и не было только что здесь несметного птичьего полчища, не заклевали чёрные вороны насмерть целый отряд.
Глава 7. Обещание Гимри
Мирана отбросила больше не нужный щит и, не вставая, на четвереньках подползла к Гимри. Он ещё дышал, и тень улыбки тронула его губы, когда нависла над ним рыжая голова Мираны — вся в медовом свете заката.
— Неравный вышел бой, — проговорил предводитель, изо всех сил прижимая руку к животу — куда нанесли ему тяжёлую рану. — Не думаю... что встану.
Мирана ничего не отвечала ему. Она лишь смотрела, как солнце сползает с лица Гимри и жизнь вместе с этим светом покидает его, отдавая во власть вечным сумеркам. Слёзы сплошными потоками заструились из серых глаз. Мирана прижала ладонь ко рту, пытаясь сдержать рыдания, но не смогла. Гимри поднял руку, коснувшись её щеки, и его исклёванные пальцы тут же защипало.
— Надо же... — выдохнул предводитель.
Ему так много ещё хотелось сказать ей: что он никогда не видел её слёз, никогда не думал, что она будет плакать по нему. Хотелось поведать, какая она прекрасная, даже когда плачет, какая сильная, как он ею восхищается: рискуя собой, отправиться в такой опасный поход! Хотелось заверить, что он ни за что её не оставит... Но это уже было не в его власти.
Слёзы, катившиеся по щекам Мираны, блестели ослепительно ярко, и сама она стала сплошным сиянием, таким вечным, таким согревающим. Гимри только и успел подумать: тепло-то как на сердце, как удивительно... И тьма ласково коснулась его, набросив непроглядный саван на плечи.
Жизнь ушла из ясных глаз Гимри, и Мирана, уронив голову ему на грудь, заплакала громче прежнего. Тело её сотрясалось так, что даже Инара, спящая беспробудным сном, с недоумением распахнула глаза и вяло заёрзала в перевязи. Однако Мирана не заметила этого.
Потеря Гимри стала ударом, которого она не ждала. Отчего-то казалось: кто угодно может умереть, но он... Он непременно выживет, справится с любыми трудностями и вернётся домой, оставив позади нелёгкий поход и скорбя по соратникам. Пройдёт время, и затянутся раны — на теле и сердце, отступит зима под натиском весны, и треснет лёд на реках и озёрах. Полетит по Ощрице тёплый ветер, заворачивая на каждую улицу да в каждый дом, понесёт свежесть оживающих лесов и сладкие запахи с цветущих полей, и потянутся к солнцу новые листья. Сойдёт с земли тяжесть снега, и полегчает на душе у Мираны, точно и она все эти дни беспробудно спала под сугробами. И, быть может, захочется ей снова замуж... Уж если за кого и выходить, так только за Гимри, сына Фарина.
Но не поднимется больше бесстрашный предводитель, не придёт — весь нарядный, желая просить её руки. Мирана ведь всё поняла ещё тогда, да явился Гимри в ненастный день — нависла в то утро над Инарой Белая смерть, и дочь побелела и не пожелала проснуться. Никто не ждал такого на исходе зимы — ведь к лету болезнь обычно спадала, и многие даже поправлялись сами собой. Да, верно, не хотела зима покидать Лисью Падь с пустыми руками. Зашла напоследок и к Миране в дом: мало ей Дарангара было...
Слёзы всё текли и текли, и Мирана никак не могла справиться с ними. Она — лисьепадская госпожа, дочь самого Винлинга, которому даже князь не перечил! Женщина, стойко перенёсшая и смерть отца, и бесчинства мужа, и тяжёлую болезнь единственного ребёнка. «Блаженная» — как порой называли Мирану за глаза. Одни души в ней не чаяли, другие — посмеивались и качали головой. Мирана желала стать великой и сделать что-нибудь для людей, да не смогла: оказалась обыкновенной женщиной. И теперь даже слёз своих унять не в силах.
Вдруг кто-то тронул её за плечо, и Мирана резко обернулась. Верная серая лошадь стояла возле хозяйки и тёплым носом поддевала её под руку, зовя подняться. Ерка единственная вернулась обратно на плато: остальные кони скрылись в горах, и след их простыл совсем. Мирана прерывисто выдохнула и закрыла Гимри глаза. А затем поднялась на ноги. Её чуть шатало, и она ухватилась за лошадиную шею, не желая упасть.
К седлу Ерки оказались привязаны меха с водой. В сумках лежали личные вещи и немного драгоценных камней в красивой шкатулке. Мирана горько усмехнулась: хороши же подарки колдуну! Одна-единственная шкатулка... Камушки, конечно, не простые: есть даже и семанский янтарь — прозрачно-медовые капельки с вкраплениями красного и жёлтого. Любоваться можно бесконечно, но посмотрит ли колдун на них? Или сразу откажет? Женщина поискала ещё, да остальные подарки, видно, висели на других конях. Еды — и той не нашлось. Что же теперь делать?
Мирана обвела взглядом плато. Золотистый свет поднимался всё выше: скоро он доползёт до острых каменных гребней и сгинет за ними. Мёртвая тьма накрывала Дикие горы, и женщина в изнеможении опёрлась о спину Ерки, закрыв лицо руками: как же она устала, как устала... Никогда ещё одиночество не казалось таким огромным, таким нескончаемым и страшным — как теперь, посреди каменного плато, залитого кровью и светом уходящего солнца. Слёзы вновь покатились из глаз, но Мирана раздражённо размазала их по щекам: не до того! День вот-вот подойдёт к концу, и надо подумать о собственной жизни: найти укрытие, поспать...
Мирана не знала, что ей делать с убитыми. Воины лежали тут и там, и всё, что она могла, это закрыть глаза им всем. Даже если бы ей оказалось по силам оттащить их куда-то, смысла в этом всё равно не было. Ни на плато, ни в долине не виднелось таких мест, которые защитили бы тела от падальщиков. А сложить погребальный костёр для двух десятков человек у Мираны уж точно не получится. И женщина пошла по рядам убитых, бережно переворачивая их на спину. Она прикрывала им глаза и прижимала к груди топоры и мечи: ведь воинов принято хоронить с оружием. Подумала: не взять ли чей-нибудь меч с собой? Мало ли какие опасности таятся дальше за горами? Но испугалась: вдруг вернутся вороны и заклюют насмерть и её тоже.
Воины выглядели ужасно: обезображенные, залитые кровью. Смотреть на них было невыносимо, но Мирана заставляла себя смотреть: они погибли по её вине, по её... Да, она желала помочь стольким людям в княжестве... Но скольких потеряла ради этой цели! Переворачивая их, она едва не споткнулась об отрубленную голову, принадлежавшую дружиннику Хугара, одному из тех, кто пытался спрятаться вначале. Мирана наклонилась к голове и бережно подняла её. Огляделась: вон и тело. Шаг, шаг. Шаг, шаг. В глазах зарябило, и Мирана пошатнулась. Она с трудом приладила голову к плечам, а затем спешно отошла подальше, и её вырвало. «На что я вообще гожусь?» — со злостью подумала она, вытирая рот.
Ветер с равнины сдувал прочь сильный запах крови, трепал за волосы, за перевязь, в которой спала Инара. Мирана с трудом распрямилась, предчувствуя новые спазмы в животе. Она поглядела в небо: бескрайняя синева, залитая тёмным мёдом. Как тих этот мир! Не звучит в нём погребального пения, не падают горы, не оплакивают погибших тяжёлые дождевые облака... Как странно, что всё кругом продолжает жить, когда столько людей убито! И Мирана, глотая слёзы, перевела взгляд на плато.
Остался Тарм, единственный, кого почти не клевали. И ещё Хугар, но его нигде не было: верно, оступился княжеский воевода да полетел вниз с обрыва. Мирана подошла к Тарму и осторожно перевернула его. Золотистые кудри больше не блестели: теперь они были измазаны в потемневшей крови, и вечно юное лицо удивлённо обратилось к безоблачному небу. Призрачная стрела исчезла из проткнутой насквозь шеи, и на её месте зияла рваная рана. Мирана закрыла Тарму глаза и скорее отошла прочь. Она уложила уже всех воинов, оправила истрёпанное платье Ллары и прикрыла платком обезображенное лицо служанки. Нужно спешить.
— Я буду молиться, чтобы никто из вас не заблудился и нашёл путь в чертоги Халльфры, — громко пообещала Мирана, и горы эхом подхватили её голос:
— Путь в чертоги Халльфры, путь в чертоги Халльфры... чертоги Халльфры... Халльфры... фры, фры...
Кругом стремительно темнело, и жутко становилось женщине, оставшейся одной с двумя дюжинами мертвецов. Мирана подошла к лошади, всё ещё ожидавшей рядом с предводителем, и в последний раз скользнула взглядом по лицу Гимри. Всегда такой серьёзный — каким безмятежным казался он теперь! Будто обрёл, наконец, то, к чему так стремился. Эх, Гимри! И Мирана опустилась рядом с ним на колени и погладила по израненной щеке, уже такой холодной и впалой...
— Прощай! — промолвила она и, взобравшись в седло, направила Ерку в долину.
Мирана понятия не имела, куда ехать, но надо было двигаться хоть куда-то и поискать укрытия до наступления ночи.
— Скорее, милая, скорее! — подгоняла она лошадь.
И та несла её прочь по упругим холмам, выросшим за долиной, вдоль устьев шумных рек и сторожащих их больших валунов, поросших зелёным мхом. Летели мимо леса, подёрнутые красно-рыжим огнём осени, и чернели средь яркой листвы угрюмые ели, потрясая мохнатыми ветвями. Вспархивали над кронами птицы и с недовольными криками устремлялись прочь. А Мирана всякий раз вздрагивала: не вороны ли? Страшно было, что они последуют за ней и настигнут в узком ущелье или на просторе, где совсем негде спрятаться. И женщина выискивала глазами укрытие и не переставая оглядывалась.
Но пропали из виду развалины Гадур-града. Быстро бежала Ерка, и ползли назад горы, громадные, недостижимые и равнодушные: казалось, им не было и не будет никакого дела до происходящего в мире. Что такое крошечные люди в сравнении с их каменным величием? Пыль!
Щёки Мираны раскраснелись, в ушах свистело, и от бьющего в лицо холода дрожь пробегала по телу. Слезились глаза — то ли от быстрой езды, то ли от пережитого ужаса. Ветер сорвал с головы капюшон, и растрёпанная рыжая коса забила Мирану по спине, но Ерка бежала дальше, не сбавляя скорости. Уже вспыхнули в небе лилово-рыжие цветы, и сумерки потихоньку крались к одинокой всаднице, обнимая леса и низины, встречавшиеся на пути. Всё темнее становилась вода в озёрах, всё труднее было переходить по камням студёные реки — не видать, куда наступать, вдруг провалится Ерка? Да и русалки, чего доброго, схватят лошадь за поводья — и попробуй совладай с ними, когда совсем не осталось сил...
Мирана стиснула зубы: нужно держаться. Она обязана выжить! Но ночь подступает всё ближе, и уже не отыщешь никакой еды в окутанных мглой лесах. Да и что можно найти? Грибы, ягоды, орехи? Одними ягодами не наешься, для грибов нужен костёр, а орехи ещё не везде растут. На охоту Мирана и вовсе не возлагала надежд: куда ей — с одним маленьким ножом? От хищников защититься — и то не выйдет, пожалуй.
Чернота растеклась по небу — то потянулись с севера густые облака. Сгинули в них яркие лиловые цветы, и погас закат, не успев догореть. Ветер задул сильнее, и Мирана, поёжившись от холода, свернула к ближайшей горе. Она надеялась спрятаться среди нагромождений валунов у подножия и переждать там до утра, если получится.
Вдруг прямо под копытами Ерки показалась тонкая полоска тропы. Мирана обрадованно вскрикнула: неужели удача улыбнулась ей, и где-то поблизости прячется дом колдуна? Она было направила туда лошадь, да тут неожиданно повалил снег. Он полетел крупными мягкими хлопьями, и едва показавшаяся тропа мгновенно исчезла под белым покрывалом.
— Нет! — в ужасе воскликнула Мирана, останавливая Ерку. — Великий Дьяр, прошу, не прячь от меня дорогу! — но мольба её потонула в глухом снежном тумане, и лишь облачко пара вырвалось изо рта.
Лошадиная грива, неровными волнами спускавшаяся по серой шее, быстро намокла, и Ерка недовольно фыркнула. Мирана провела рукой по своей рыжей макушке — тоже вся в снегу, и набросила капюшон, прикрывая растрёпанный огонь волос.
— Что же делать... — забормотала она. — Как же это так... Ведь рано ещё! Рано!..
Снежная занавесь окутала её, и сердце Мираны сковало ледяной жутью: что, если это надолго? Что, если отсюда нет выхода? Что, если это одна из колдовских ловушек? Но женщина решительно тряхнула головой: неважно! И повернула к валунам. Ерка шла по снегу осторожно и медленно, и хозяйка то и дело поглаживала её по горячей шее:
— Умница, умница...
Наконец, лошадь встала, и Мирана спешилась. Перед ней высились огромные камни. Некоторое время она шла вдоль них, ведя за собой Ерку и касаясь рукой холодной шершавой поверхности. И вдруг в самом деле обнаружила крохотную пещерку, в которой могла бы поместиться. Мирана сняла с седла дорожную сумку и меха с водой и, обернувшись к лошади, нежно погладила её по морде:
— Прости, милая, тебе придётся остаться тут, — и согнувшись, проползла в маленькое отверстие, стараясь прикрывать рукой голову дочери.
Ерка недовольно мотнула хвостом и сунула нос вслед за хозяйкой: только нос и пролезал. Мирана успокаивающе похлопала лошадь и принялась на ощупь исследовать тёмное пространство. Места было очень мало, но достаточно, чтобы лечь. Каменный пол оказался устлан мягким слоем сухого мха, и Мирана устало опустилась в него как в постель. Она подтянула ноги и свернулась клубком вокруг беспробудно спящей в перевязи дочери.
Тело гудело и ныло, спину ломило от долгого скрюченного сидения у горы в страхе перед стаей безжалостных воронов. Очень хотелось есть, но еды не было. И Мирана решила: лучше сейчас уснуть. А там, глядишь, и снегопад кончится, и ночь, и этот немыслимый кошмар. Может, даже снег растает, и вновь покажется та тропинка... Женщина крепко прижала к себе Инару и прошептала упрямо:
— Не отдам тебя, не отдам...
Холод подползал к открытым рукам и лицу, но глаза уже сомкнулись от усталости, и Мирана успела лишь на мгновение задуматься: не опасно ли засыпать?.. А вдруг ударит мороз? Но никаких сил бороться со сном у неё уже не осталось. То и дело перед ней проносились недавние видения: Гимри, гладящий её по щеке, вороны, вороны, вороны, снова Гимри...
А вдруг кто-то всё же остался жив? Мирана с усилием разлепила веки и уставилась во тьму пещеры. Да нет, нет... Она же подошла к каждому. Она своей рукой закрыла им всем глаза. Никого там не было живого... И Мирана вновь обречённо съёжилась под плащом, и перед глазами поплыли жуткие раны, исклёванные лица, разорванная одежда...
— Простите меня, — зашептала Мирана. — Простите, простите, простите...
«Воины часто не возвращаются домой», — вспомнились ей слова отца, но легче от них не стало.
