Только не смотря на это, когда время пришло, ему показалось, что уж слишком рано всё произошло, хотя сам был уже на грани, полностью опустошенный. Однако изменить что-либо и поправить стало уже невозможно. Оставалось либо подчиниться власти своих братьев, что в любом случае произойдёт рано или поздно, либо попытаться исполнить своё последние желание. Оно состояло в том, чтобы в его последние мгновения в мире людей с ним рядом была его отважная ведьма и помогла ему покинуть землю, заставила уйти. Архангелу не понадобилось даже мгновения, чтобы сделать выбор. Ради единственной прихоти своей души и сердца, Габриель начал сражение с собственным бессилием, и с влиянием небесных существ на самого себя. Их энергия, будто холодный поток, стала проникать в его тело, обволакивая и пропитывая, что означало, что трансформация началась, и счёт пошёл на минуты, после чего всё будет кончено. Это знание помогало ему, и парень, собирая крупицы собственных возможностей, противился Посланникам, стараясь замедлить процесс и всячески игнорировать их призывы в своём сознании. Он надеялся, что девушка почувствует то, как он нуждается в ней и придёт к нему. Ведь, несмотря ни на что, их духовная связь по-прежнему оставалась крепкой. И чудо свершилось: зов Габриеля был услышан. В какой-то момент он отчётливо ощутил, как сущность ведьмы потянулась к нему сквозь разделявшие их барьеры. Архангел понял, что теперь Оливию ничто не остановит, и она, даже толком не понимая, что происходит, устремится к нему, чувствуя, что с ним что-то происходит. Глупо конечно, но в тот миг, когда сознание этого укрепилось в нём, небывалая радость наполнила его сердце, что благодаря ей ему удалось временно приостановить обращение. Однако парень предполагал, что когда девушка явится в комнату и увидит Посланников, то всё сразу поймёт и может даже обрадуется, так как их приход значит, что вскоре она будет освобождена от той обузы, которую представлял собой бесчувственный, ни на что не годный архангел. Габриеля бы это нисколько не обидело, ведь Ливия и так сделала для его блага чересчур много, и было бы неправильно и эгоистично ожидать, что она возжелает остаться с ним. На такую мысль наводило и то, что он отчётливо чувствовал ту скорбь, жалость и невероятную усталость, которую испытывала ведьма. Таких мук он не желал для возлюбленной и очень хотел избавить её от этого тяжкого бремени. Он даже готов был сделать все, что в его силах, лишь бы помочь девушке вновь вернуть ту душевную легкость, с которой она жила до встречи с ним. Не сомневался Габриель, что и сама Оливия желает вернуть себе беспечное, вольное существование, ему же хватило бы и сознания, что ведьма пришла на его зов. Однако всё оказалось совсем не так, как он предполагал. Так вместо того, чтобы возрадоваться благосклонности Высших Сил и поручить заботу об Охотнике ангелам, она начала с ними сражаться, призвав на помощь всю свою колдовскую мощь, дремавшую в ней. Габриель был озадачен и растерян, но это состояние продлилось лишь какое-то мгновение, а затем невероятное счастье наполнило его сердце, и пусть он знал, что даже общими усилиями им не выстоять против Посланников, но уже то, что она борется за него, заставило архангела присоединиться к любимой. Угроза смерти потеряла своё значение. Да и что это по сравнению с тем блаженством, которое парень испытал от сознания того, что необходим Ливии не меньше, чем она ему.
Губ Габриеля коснулась лёгкая улыбка. Переживать мгновения того боя было для него наслаждением, даже кровь словно в те жаркие минуты вскипела в жилах, а сердце с силой забилось в груди, по всему телу разгоняя жидкий огонь. Эти мгновения стали для него драгоценными, и он бережно извлекал их из закоулков своей памяти, смакуя каждый миг. Ведь именно тогда они с ведьмой словно стали единым целым, единым механизмом, действующим в одном режиме. Этот напор сбил с толку его братьев, так как такого яростного наступления и откровенного безумия они явно не ожидали. К тому же, крайне редко, а порой ни разу за всю долгую жизнь небесных существ можно узреть перед собой спятившего архангела, рвущегося к смерти, который ко всему прочему явно пребывает в эйфории от этого самоуничтожения. Именно сей прискорбный для Сил Света факт, пусть лишь на краткий миг, но заставил несокрушимых Посланников дрогнуть и отступить. Жаль, конечно, но вскоре они вновь собрались и без особого труда поняли, кто является той ниточкой, что держит Охотника на земле, и тем катализатором, что побуждает его на борьбу против них. Только, не смотря на это, остановить Ливию, применив свои силы, данные им, они не могли, так как являлись защитниками Света, к войскам которого относилась и ведьма. Это значило, что им оставалось лишь одно: пробиться к разуму девушки и путём внушения, уговоров заставить её одуматься и прекратить своё бессмысленное сражение. Вот только Габриель, зная невероятное упрямство Оливии, не был уверен в том, что она послушает их и сдаст собственные позиции. Однако ангелы не зря выступали Посланниками Высших Сил и гласом небес в мире людей. Они издревле славились своим умением договариваться со смертными и воздействовать на них, используя когда того требовали обстоятельства человеческие чувства, слабости, которые они распознавали мгновенно. Такое понятие, как «совесть» им было неведомо, так что без каких-либо препятствий читая мысли и предугадывая людские желания, они пользовались этими знаниями в своих целях. В итоге, каким бы сильным духом человек не обладал, крылатая братия находила к нему подход и, потянув за нужные ниточки, превращала в послушную марионетку в своих руках, играя им словно кукловод. Ливия же, несмотря на то, что являлась могущественной ведьмой, была и остается прежде всего человеком, подвластным эмоциям и страстям, со своими уязвимыми местами, которыми рано поздно ангелы должны были воспользоваться. К тому же, в сложившихся на тот момент обстоятельствах Посланники не могли медлить, а это значило, что они мобилизуют все свои возможности и будут действовать жёстко, идти напролом, не ограничивая себя, и тогда девушка сдастся на их милость. Габриель знал, что исход будет таковым, но решил для себя, пока есть время, он не сбавит обороты, пытаясь продлить последние мгновения перед неизбежным расставанием. Так что для него не было сюрпризом, когда спустя какое-то время воля девушки надломилась, и она поддалась уговорам, а между ними в тот же миг словно появилась невидимая трещина, готовая стать пропастью. «Начало конца» — вот как ознаменовал это мгновение парень. Произошедшее же следом событие стало для него неожиданностью. В измученном сознании зазвучал голос любимой, с такой нежностью и тревогой взывавший к нему, что внутри у Габриеля всё сжалось и потянулось к ней навстречу, но между тем он отчётливо почувствовал смятение и душевную муку Оливии. Боль же, с которой тщетно боролась девушка, была настолько сильна, что ломала и рвала её на части, словно кислота разъедала сердце и душу несчастной, только она, будто не чувствуя этого, молила его об одном: уйти, дабы остаться в живых. В тот момент с его глаз словно спала пелена, и он смог взглянуть на самоотверженность Ливии, на её заботу и преданность, к нему, бесчувственному компаньону, по-новому. Открывшееся же просто ошеломило его, заставило задохнуться от наплыва эмоций, почувствовать себя на грани. Габриель понял, что было причиной, столь измучившей ведьму и причиняющей ей нечеловеческие страдания; она же заставляла её забыть о себе и всеми силами стремиться помочь ему. За всем этим стоял он сам — Габриель, и душа девушки стремилась к нему, жаждала его! Она нуждалась в нём. И это не смотря ни на что, вопреки всему, пусть она и прекрасно понимала ту бездонную пропасть, что лежит между архангелами и ведьмами, которую так просто не преодолеть. Только Ливия была готова рискнуть, если бы был только единый шанс. Но именно его-то у них и не было, и невозможность единения убивала её, заставляя сердце обливаться кровью. Габриель, ошеломлённый, сбитый столку от открывшегося знания, и сам не понял, как согласился на ультиматум девушки, только помнил, что выпросил один вопрос, продав за него их недолгое счастье. Лишь теперь Охотник понимал, что это стоило того: он получил ответ, который жаждал всем сердцем услышать, и ушел, подчинившись Оливии, чтобы теперь вернуться. Словно со стороны он вновь услышал свой вопрос: «Почему? Зачем ты это делаешь?» и спустя мгновение признание самой девушки, которое оказалось ещё более сокрушительным для него, чем собственные догадки. Слова девушки в единый миг разбили его мир и сердце вдребезги, и, казалось, до сих пор звучали в ушах, отдаваясь эхом в сознании: «Я люблю тебя…" — сказала Ливия тогда голосом, дрожащим от боли и переполнявших её душу чувств. — Люблю так, что задыхаюсь от этого!». Это откровение было подобно взрыву Солнца и потрясло Охотника до основания, столько первозданной мощи заключалось в нём. Даже хладнокровные ангелы прониклись состраданием и потянулись навстречу тому яркому свету, что пылал в груди простой смертной, на которую снизошла благодать, которой имя — Любовь! Но Оливии открыть душу перед неминуемым было невероятно трудно, равносильно тому, как если бы она обнажила кровоточившие раны своего сердца, полностью погрузилась в омут горечи и боли, без сопротивления сняв оборону. Заветные слова опустошили её, сделали как никогда уязвимой и беспомощной. Девушка сдалась и отдала ему всю себя без остатка. Габриель же ясно понял, что отныне и вовеки принадлежит лишь только ей, а это значит, что он вернётся назад, чего бы это ему ни стоило.
Погружённый в свои мысли, архангел не заметил, как сумерки плавно преобразились в тёмную ночь и на небе появились первые мириады звезд. Они словно безмолвные наблюдатели глядели на него с вышины небес, время от времени подмигивая в своём озорстве и, как предполагал парень, не понимали, как грозный Охотник мог в одно мгновение превратиться в нерешительного юнца. Только, как бы это ни было смешно и обидно, дела его обстояли именно так: Габриель по-прежнему не знал, что делать. Поэтому он всё так же стоял под балконом в саду в полном бездействии, раздражавшем ничуть не меньше, чем смятение в его душе. Он вглядывался в тёмные окна комнаты в надежде увидеть силуэт Оливии, уловить её движение, а жаждал лишь одного: вломиться в дом и заключить девушку в объятия. Вот только когда любишь, собственные желания уходят на второй план, уступая место чувствам любимого человека.
Парень сдержал обещание, данное самому себе, вернулся в мир людей, только теперь Габриель спрашивал себя вновь и вновь: «Имею ли я право так поступать? Достаточно ли веские основания у меня, чтобы вновь вмешиваться в жизнь Ливии?», ведь, по сути, ему мало что было известно о том, насколько сильно претерпела изменения жизнь девушки после их вынужденной разлуки. Для него же всё обернулось лишь призрачным мгновением, едва заметным, так как время в Небесной Обители имеет мало значения и движется совсем иначе, чем в мире смертных. Однако этого хватило, чтобы архангел смог с лихвой восполнить свой энергетический запас жизненных Сил, как и успеть измучиться от тоски по своей возлюбленной ведьме. Поэтому не было ничего удивительного в том, что лишь только ему было позволено покинуть Небесный Чертог и проникнуть в мир людей, он тот час же сиганул в низ, чем необыкновенно позабавил и удивил братьев, пребывая в невероятном волнении, весь полный надежды. Однако Охотник всегда отличался от остального Воинства Света, поэтому выходящие за рамки понимания других ангелов поступки, были ему свойственны. Так что за столь незначительное мгновение его чувства к Оливии не утратили свой пыл, а как раз наоборот, сделали их лишь ещё более жаркими, словно ревущее пламя. Вот только он в своём любовном нетерпении и спешке совсем забыл о том, что на земле-то всё как раз таки изменилось, и с той злополучной ночи прошло целых полгода, что по меркам смертных довольно ощутимый срок. За это время любовь девушки к нему могла попросту остыть или она растворилась в той невыносимой боли, что Ливии довелось испытать. Габриель не отрицал даже того, что у ведьмы мог появиться другой парень, более достойный, чем он, и, к тому же, несомненно человек, без крыльев за спиной и ответственности за весь мир. А если архангел вновь ворвётся в её жизнь, то может нарушить ту гармонию, которая возможно воцарилась у девушки в душе. Этого он не хотел, желая Оливии лишь счастья и добра, хотя лишь одна мысль о том, что к его ведьме может прикоснуться кто-то другой, приводила парня в неистовство от ревности, а сердце откликалось мучительной болью. Но если бы он точно знал, что она действительно довольна своей жизнью, то немедля ушёл прочь и больше никогда бы не появился близ девушки. Только подтверждения сему не было, и в душе парня, удерживая его от бегства, тлела искренняя надежда на то, что всё обстоит совсем иначе. Он пытался уверить себя в том, что Ливия, не смотря на долгий срок, вовсе не забыла и не разлюбила своего Небесного Охотника. Быть может, она так же тоскует и скучает по нему, вспоминая и надеясь на то, что с ним всё хорошо, тая в сердце надежду, что они вновь встретятся. Поэтому искренне обрадуется его возвращению и может даже простит те муки, что испытала, подарив архангелу своё хрупкое сердечко. Однако Габриель знал, что ему придётся принять какое-то решение, так как чувствовал, что медлить более нельзя, иначе он вконец падёт в собственных глазах и уже тогда точно не будет достоин отважной Ливии.
Через миг архангел уже распахивал окно, стоя на балкончике девушки. Чуть помедлив, Габриель проник в комнату, чрезвычайно хорошо запомнившуюся ему за последнее посещение мира людей, где он оставил своё сердце вместе с надломленной от горя ведьмой, ставшей ему дороже жизни. На какой-то миг в нём вдруг вспыхнула надежда, что вдруг сейчас двери ванной комнаты распахнутся, и появится Оливия, уже приготовившаяся ко сну в своей ночной сорочке и с каскадом струящихся по плечам и спине медных волос. Но спустя какое-то мгновение парень отчётливо понял, что этого не будет и их долгожданная встреча не состоится, по крайней мере, не здесь и не сейчас. Беглый осмотр помещения подтвердил смутное ощущение того, что что-то явно не так, которое появилось у него, едва он вошёл в комнату Ливии. Быть может, обычному человеку всё показалось бы обычным и неизменным, что в какой-то степени было именно так. Только цепкий взгляд Небесного Охотника даже без света мгновенно заприметил мелочи, на которые простой смертный не обратил бы никакого внимания, а точнее на их полное отсутствие, словно бы в комнате более никто не жил. В спальне был просто безукоризненный, идеальный порядок, который даже при невероятной аккуратности и чистоплотности девушки выглядел несколько неестественно, а это не могло не насторожить. К примеру, архангел не заметил ни позабытой книги на столе, ни небрежно брошенной расчёски на туалетном столике, ни рассыпанных на полу шпилек, ни оставленной в спешке какой-нибудь другой вещи. Покрывало же на постели Оливии было натянуто словно струна. На нём не было ни единой морщинки,
Губ Габриеля коснулась лёгкая улыбка. Переживать мгновения того боя было для него наслаждением, даже кровь словно в те жаркие минуты вскипела в жилах, а сердце с силой забилось в груди, по всему телу разгоняя жидкий огонь. Эти мгновения стали для него драгоценными, и он бережно извлекал их из закоулков своей памяти, смакуя каждый миг. Ведь именно тогда они с ведьмой словно стали единым целым, единым механизмом, действующим в одном режиме. Этот напор сбил с толку его братьев, так как такого яростного наступления и откровенного безумия они явно не ожидали. К тому же, крайне редко, а порой ни разу за всю долгую жизнь небесных существ можно узреть перед собой спятившего архангела, рвущегося к смерти, который ко всему прочему явно пребывает в эйфории от этого самоуничтожения. Именно сей прискорбный для Сил Света факт, пусть лишь на краткий миг, но заставил несокрушимых Посланников дрогнуть и отступить. Жаль, конечно, но вскоре они вновь собрались и без особого труда поняли, кто является той ниточкой, что держит Охотника на земле, и тем катализатором, что побуждает его на борьбу против них. Только, не смотря на это, остановить Ливию, применив свои силы, данные им, они не могли, так как являлись защитниками Света, к войскам которого относилась и ведьма. Это значило, что им оставалось лишь одно: пробиться к разуму девушки и путём внушения, уговоров заставить её одуматься и прекратить своё бессмысленное сражение. Вот только Габриель, зная невероятное упрямство Оливии, не был уверен в том, что она послушает их и сдаст собственные позиции. Однако ангелы не зря выступали Посланниками Высших Сил и гласом небес в мире людей. Они издревле славились своим умением договариваться со смертными и воздействовать на них, используя когда того требовали обстоятельства человеческие чувства, слабости, которые они распознавали мгновенно. Такое понятие, как «совесть» им было неведомо, так что без каких-либо препятствий читая мысли и предугадывая людские желания, они пользовались этими знаниями в своих целях. В итоге, каким бы сильным духом человек не обладал, крылатая братия находила к нему подход и, потянув за нужные ниточки, превращала в послушную марионетку в своих руках, играя им словно кукловод. Ливия же, несмотря на то, что являлась могущественной ведьмой, была и остается прежде всего человеком, подвластным эмоциям и страстям, со своими уязвимыми местами, которыми рано поздно ангелы должны были воспользоваться. К тому же, в сложившихся на тот момент обстоятельствах Посланники не могли медлить, а это значило, что они мобилизуют все свои возможности и будут действовать жёстко, идти напролом, не ограничивая себя, и тогда девушка сдастся на их милость. Габриель знал, что исход будет таковым, но решил для себя, пока есть время, он не сбавит обороты, пытаясь продлить последние мгновения перед неизбежным расставанием. Так что для него не было сюрпризом, когда спустя какое-то время воля девушки надломилась, и она поддалась уговорам, а между ними в тот же миг словно появилась невидимая трещина, готовая стать пропастью. «Начало конца» — вот как ознаменовал это мгновение парень. Произошедшее же следом событие стало для него неожиданностью. В измученном сознании зазвучал голос любимой, с такой нежностью и тревогой взывавший к нему, что внутри у Габриеля всё сжалось и потянулось к ней навстречу, но между тем он отчётливо почувствовал смятение и душевную муку Оливии. Боль же, с которой тщетно боролась девушка, была настолько сильна, что ломала и рвала её на части, словно кислота разъедала сердце и душу несчастной, только она, будто не чувствуя этого, молила его об одном: уйти, дабы остаться в живых. В тот момент с его глаз словно спала пелена, и он смог взглянуть на самоотверженность Ливии, на её заботу и преданность, к нему, бесчувственному компаньону, по-новому. Открывшееся же просто ошеломило его, заставило задохнуться от наплыва эмоций, почувствовать себя на грани. Габриель понял, что было причиной, столь измучившей ведьму и причиняющей ей нечеловеческие страдания; она же заставляла её забыть о себе и всеми силами стремиться помочь ему. За всем этим стоял он сам — Габриель, и душа девушки стремилась к нему, жаждала его! Она нуждалась в нём. И это не смотря ни на что, вопреки всему, пусть она и прекрасно понимала ту бездонную пропасть, что лежит между архангелами и ведьмами, которую так просто не преодолеть. Только Ливия была готова рискнуть, если бы был только единый шанс. Но именно его-то у них и не было, и невозможность единения убивала её, заставляя сердце обливаться кровью. Габриель, ошеломлённый, сбитый столку от открывшегося знания, и сам не понял, как согласился на ультиматум девушки, только помнил, что выпросил один вопрос, продав за него их недолгое счастье. Лишь теперь Охотник понимал, что это стоило того: он получил ответ, который жаждал всем сердцем услышать, и ушел, подчинившись Оливии, чтобы теперь вернуться. Словно со стороны он вновь услышал свой вопрос: «Почему? Зачем ты это делаешь?» и спустя мгновение признание самой девушки, которое оказалось ещё более сокрушительным для него, чем собственные догадки. Слова девушки в единый миг разбили его мир и сердце вдребезги, и, казалось, до сих пор звучали в ушах, отдаваясь эхом в сознании: «Я люблю тебя…" — сказала Ливия тогда голосом, дрожащим от боли и переполнявших её душу чувств. — Люблю так, что задыхаюсь от этого!». Это откровение было подобно взрыву Солнца и потрясло Охотника до основания, столько первозданной мощи заключалось в нём. Даже хладнокровные ангелы прониклись состраданием и потянулись навстречу тому яркому свету, что пылал в груди простой смертной, на которую снизошла благодать, которой имя — Любовь! Но Оливии открыть душу перед неминуемым было невероятно трудно, равносильно тому, как если бы она обнажила кровоточившие раны своего сердца, полностью погрузилась в омут горечи и боли, без сопротивления сняв оборону. Заветные слова опустошили её, сделали как никогда уязвимой и беспомощной. Девушка сдалась и отдала ему всю себя без остатка. Габриель же ясно понял, что отныне и вовеки принадлежит лишь только ей, а это значит, что он вернётся назад, чего бы это ему ни стоило.
Погружённый в свои мысли, архангел не заметил, как сумерки плавно преобразились в тёмную ночь и на небе появились первые мириады звезд. Они словно безмолвные наблюдатели глядели на него с вышины небес, время от времени подмигивая в своём озорстве и, как предполагал парень, не понимали, как грозный Охотник мог в одно мгновение превратиться в нерешительного юнца. Только, как бы это ни было смешно и обидно, дела его обстояли именно так: Габриель по-прежнему не знал, что делать. Поэтому он всё так же стоял под балконом в саду в полном бездействии, раздражавшем ничуть не меньше, чем смятение в его душе. Он вглядывался в тёмные окна комнаты в надежде увидеть силуэт Оливии, уловить её движение, а жаждал лишь одного: вломиться в дом и заключить девушку в объятия. Вот только когда любишь, собственные желания уходят на второй план, уступая место чувствам любимого человека.
Парень сдержал обещание, данное самому себе, вернулся в мир людей, только теперь Габриель спрашивал себя вновь и вновь: «Имею ли я право так поступать? Достаточно ли веские основания у меня, чтобы вновь вмешиваться в жизнь Ливии?», ведь, по сути, ему мало что было известно о том, насколько сильно претерпела изменения жизнь девушки после их вынужденной разлуки. Для него же всё обернулось лишь призрачным мгновением, едва заметным, так как время в Небесной Обители имеет мало значения и движется совсем иначе, чем в мире смертных. Однако этого хватило, чтобы архангел смог с лихвой восполнить свой энергетический запас жизненных Сил, как и успеть измучиться от тоски по своей возлюбленной ведьме. Поэтому не было ничего удивительного в том, что лишь только ему было позволено покинуть Небесный Чертог и проникнуть в мир людей, он тот час же сиганул в низ, чем необыкновенно позабавил и удивил братьев, пребывая в невероятном волнении, весь полный надежды. Однако Охотник всегда отличался от остального Воинства Света, поэтому выходящие за рамки понимания других ангелов поступки, были ему свойственны. Так что за столь незначительное мгновение его чувства к Оливии не утратили свой пыл, а как раз наоборот, сделали их лишь ещё более жаркими, словно ревущее пламя. Вот только он в своём любовном нетерпении и спешке совсем забыл о том, что на земле-то всё как раз таки изменилось, и с той злополучной ночи прошло целых полгода, что по меркам смертных довольно ощутимый срок. За это время любовь девушки к нему могла попросту остыть или она растворилась в той невыносимой боли, что Ливии довелось испытать. Габриель не отрицал даже того, что у ведьмы мог появиться другой парень, более достойный, чем он, и, к тому же, несомненно человек, без крыльев за спиной и ответственности за весь мир. А если архангел вновь ворвётся в её жизнь, то может нарушить ту гармонию, которая возможно воцарилась у девушки в душе. Этого он не хотел, желая Оливии лишь счастья и добра, хотя лишь одна мысль о том, что к его ведьме может прикоснуться кто-то другой, приводила парня в неистовство от ревности, а сердце откликалось мучительной болью. Но если бы он точно знал, что она действительно довольна своей жизнью, то немедля ушёл прочь и больше никогда бы не появился близ девушки. Только подтверждения сему не было, и в душе парня, удерживая его от бегства, тлела искренняя надежда на то, что всё обстоит совсем иначе. Он пытался уверить себя в том, что Ливия, не смотря на долгий срок, вовсе не забыла и не разлюбила своего Небесного Охотника. Быть может, она так же тоскует и скучает по нему, вспоминая и надеясь на то, что с ним всё хорошо, тая в сердце надежду, что они вновь встретятся. Поэтому искренне обрадуется его возвращению и может даже простит те муки, что испытала, подарив архангелу своё хрупкое сердечко. Однако Габриель знал, что ему придётся принять какое-то решение, так как чувствовал, что медлить более нельзя, иначе он вконец падёт в собственных глазах и уже тогда точно не будет достоин отважной Ливии.
Через миг архангел уже распахивал окно, стоя на балкончике девушки. Чуть помедлив, Габриель проник в комнату, чрезвычайно хорошо запомнившуюся ему за последнее посещение мира людей, где он оставил своё сердце вместе с надломленной от горя ведьмой, ставшей ему дороже жизни. На какой-то миг в нём вдруг вспыхнула надежда, что вдруг сейчас двери ванной комнаты распахнутся, и появится Оливия, уже приготовившаяся ко сну в своей ночной сорочке и с каскадом струящихся по плечам и спине медных волос. Но спустя какое-то мгновение парень отчётливо понял, что этого не будет и их долгожданная встреча не состоится, по крайней мере, не здесь и не сейчас. Беглый осмотр помещения подтвердил смутное ощущение того, что что-то явно не так, которое появилось у него, едва он вошёл в комнату Ливии. Быть может, обычному человеку всё показалось бы обычным и неизменным, что в какой-то степени было именно так. Только цепкий взгляд Небесного Охотника даже без света мгновенно заприметил мелочи, на которые простой смертный не обратил бы никакого внимания, а точнее на их полное отсутствие, словно бы в комнате более никто не жил. В спальне был просто безукоризненный, идеальный порядок, который даже при невероятной аккуратности и чистоплотности девушки выглядел несколько неестественно, а это не могло не насторожить. К примеру, архангел не заметил ни позабытой книги на столе, ни небрежно брошенной расчёски на туалетном столике, ни рассыпанных на полу шпилек, ни оставленной в спешке какой-нибудь другой вещи. Покрывало же на постели Оливии было натянуто словно струна. На нём не было ни единой морщинки,
