Каждая реплика попадает в цель, оглушает, жертва замирает и на несколько минут выпадает из реальности. Этого хватает ему, чтоб подойти на достаточно близкое расстояние.
       – Как ты это делаешь? Ты на мне что-то применял?
       – Отчасти… Есть латентные слова. Они невидимы для слуха. Их произношение не имеет языка. Это исходники.
       – Бред!
       – Думаете?
       – Этому должно быть объяснение! – я была возмущена и в тоже время в восторге от того, что он вытворял со мной и как это делал.
       Не ответив, он подошел, оставив трость у дивана. Схватив за руку, он развернул меня, облокотил на рабочий стол и задрал юбку. Я не смела противиться его воле – обмякла, открываясь ему, будто ждала этого. Он бесцеремонно вошел в меня. Я давно текла, и без белья это было наверняка заметно. Он трахал немыслимо нежно, но как-то отчаянно, будто это была казнь – или прощание...
       – Керолайн, – тихо, отрешенно произнес он мое имя и напрягся. – Керолайн… – повторил он громче, слыша, как мои вздохи переходят в стоны, – Керолайн! – закричал он спустя минуту, весь погруженный в меня.
       Я обжигалась его трением и внутренним огнем, а он все имел меня, задерживаясь и снова наращивая темп. Я была заполнена не только им, но и нестерпимым желанием похотливой суки быть оттраханной. По мере приближения чего-то прекрасного огромной силы на его последнем рывке во мне словно взорвалась сверхновая. Я разрыдалась так, будто на миг вновь стала невинной, единственной во всей Вселенной. Лились слезы, подкашивались ноги от незнакомого мне доселе оргазма – я стала сплошным комком счастья… Пришла я в себя от его звериного рыка и горячего семени ниже спины. Оно стекало по моим бедрам так, словно он еще продолжал гладить меня сзади.
       – Почему принято считать, что нет чувства сильнее любви, – спросил он риторически, одеваясь позади меня, стоящей все в той же позе.
       Поцеловав меня на прощание, он вышел с той же ухмылкой, что была вначале. И я не смогла, не успела сказать, что дневник Дэна у меня. Я его хорошо спрятала, поэтому он не нашел. Хотя, по всей вероятности, он прекрасно об этом знал, но причина его визитов была в не выдававшем себя обыске.
       
       

***

       
       Посещение мной мозгоправа носило более личный характер, нежели формальная проверка сотрудников Отдела, которую они обязаны проходить перед увольнением. Наше руководство предлагало своих специалистов, и я был наслышан о неприступности этого психотерапевта, но мне нужно было именно к нему. Вернее, к ней… Недавняя отставка как раз послужила весомым аргументом.
       Притормозив у ворот особняка на периферии города, я нажал на коммутатор связи. Без лишних вопросов ворота отъехали в сторону, пропуская меня в третий раз во владения Керолайн. Надо отдать должное, что задумка была неплохой. Пациент оказывался не только наедине с психологом в его кабинете, но и вдалеке от городской суеты, что положительно сказывалось на сессию в целом.
       Мне удалось войти к ней в доверие… И не только. Но тщетно. Я успел за короткое время, пока Керолайн приводила себя в порядок, незаметно, как меня обучали, обшарить выдвижные ящики ее рабочего стола. Но ни дневника, ни записей о визитах Дэна – ничего интересующего я не нашел. Не питал я особых надежд и на скромную черную флешку, выхваченную с дальнего угла настенной полки просто потому, что она выбивалась среди аксессуаров психотерапевта и была закрыта на кодовый, судя по всему, замок, вызвавший мой нездоровый интерес. Даже если бы я попросил что-то рассказать о друге или хотя бы намекнуть о причинах его посещения, Керолайн никогда бы не выдала врачебную тайну.
       На самом деле, я и другие близкие Дэну люди знали его историю. Луис и я были отчасти вовлечены в те события, что остались в далеком прошлом, но оставили незабываемый отпечаток в каждом из нас.
       Будучи подростками, по инициативе Дэна мы караулили прихожан после воскресной службы, с нетерпением ожидая, когда она закончится и народ повалит наружу. Девушки, которых мы жаждали увидеть, при выходе нарочито игнорировали компанию напыщенных юнцов, явно перегибая со своей незаинтересованностью. Они показательно держались возле родителей, что неестественно для юных девиц такого возраста, и, высоко задрав носики, одаривали нас равнодушием. Особенно трепетно ждал Дэн свою возлюбленную, которая абсолютно не была в курсе, что вот уже который месяц является его девушкой. Падре Хосе, провожая прихожан с крыльца сравнительно недавно построенной церкви, все это замечал, улыбался в нашу сторону, и видно было, что ситуация его забавляла. Службу также посещал высокопоставленный чиновник, который, судя по формату его общению с падре, являлся его другом. Этот мужчина обычно выходил последним, чтоб задержаться и поговорить с Хосе, кивал, проходя мимо нас, Дэну, а потом садился на заднее сиденье старого, но весьма презентабельного мерседеса и уезжал восвояси. Человека этого звали Робертом и сулили ему долгое справедливое правление страной на юге Африки. Но, видимо, в дальнейшем что-то пошло не так, ибо искушению власти немногие противостоят. А девушку со светлыми волосами, в которую по уши втюрился наш друг, звали Эмили.
       Дэн всегда сторонился показываться на людях со своим крестным, который являлся ему чуть ли не опекуном. Возможно, Роберт только изображал любовь к Дэну, но нельзя было отрицать, что он ни в чем ему не отказывал. И многим действительно казалось, что без пяти минут лицемерный тиран питает отцовские чувства к сыну трагически погибшего британского консула. Так или иначе, но Дэну в Африке светила блестящая карьера, но случилась досадная неприятность, повлекшая за собой цепочку событий немыслимой трагедии…
       Эмили обокрали на местном рынке. Что представляет собой африканский рынок, куда съезжается все местное население и продает всякую ерунду – просто не описать словами. Трущобы, лавки, нищета и антисанитария… Там можно достать редкие контрабандные вещицы, предметы местного искусства и безделушки, или купить за бесценок награбленное у других. Туристы, впрочем, как и обеспеченные граждане, часто там приобретали что-то, впрочем, не менее часто теряли – и покупки, и собственные вещи и здоровье... Но возможность быть ограбленным с отягчающими обстоятельствами никого не останавливала. Не обошла эта участь и Эмили.
       Зачем слабая девушка поперлась туда? Женщины непостижимы… На нее напали несколько упырей, когда она рассматривала украшения из дерева, с силой стащили сумку, повалив на пол, поскольку девушка начала сопротивляться, пару раз лягнули по девичьим ребрам и исчезли средь толпы. Можно сказать, девушка отделалась легкими ушибами и ей повезло, потому как грабеж на рынке нередко заканчивается более плачевным исходом.
       Узнав о случившемся, Дэн себе места не находил… Рвал, метал, клялся, что найдет этих ублюдков, отомстит, вернет принадлежности Эмили… Я помню, как мы, трое молокососов, ехали на рынок по горячим следам, расспрашивали вокруг, пугали и грозили расправой белого человека, но все держали рот на замке. Это была их территория… Нас самих чуть не побила разгневанная толпа за то, что суем нос куда не надо, и мы были вынуждены ретироваться.
       Поскольку полиция бездействовала, хоть определенно знала в лицо весь рыночный криминал, потому что смотрела на все это безобразие сквозь пальцы, Дэн попросил помощи у крестного… И кто знал, чем это обернется! Кто знал! В тот же день были найдены виновники – озлобленные от голода жители одной из племен, раскинутой на просторах саванны. И как бы громко ни кричали правители черного континента о высоком уровне развития общества, некоторые вопросы в их вотчине до сих пор решались по древним местным традициям.
       Поселение было окружено военизированной группировкой из черных мундиров и полностью сожжено дотла. Горело все… Горела техника, горели жилища и их обитатели, если не успевали выбраться… Глиняные домики с крышей из густо сложенной соломы ярким пламенем озаряли небосвод. Треск огня и звуки больших костров заглушали вопли и крики людей… Истребление целого племени происходило без применения массового расстрела, как такового – людей без разбора солдаты огнеметами лишали крова, выжигая все на своем пути. С восходом солнца голоса умолкли, а земля, покрытая толстым слоем копоти, догорала вместе с останками тел и парой-тройкой чудом уцелевших стен. Хибары племени не имели остова – только по следам черной сажи на почве можно было догадываться, что здесь некогда была жизнь…
       Вопрос был решен, просьба удовлетворена!
       Когда до Дэна дошла эта ужасная весть, он вынудил нас поехать с ним в бывшую деревушку и увидеть все воочию. Мы с Луисом горестно смотрели, как Дэн отрешенно ходил по руинам и снимал все на фотоаппарат. Я уверен, что именно там у него развился талант запечатлеть на пленке кадры, вызывающие мурашки по коже. И именно там он возненавидел всем сердцем двух человек… Крестного, который неформально стал приемным отцом Дэна, заменив своего политического советника, по совместительству британского консула, после его гибели в авиакатастрофе... И себя.
       Мы договорились ничего не рассказывать Эмили, чтобы девушка, по понятной причине, была подальше от всего этого и никого не винила. Дэн на несколько дней исчез из поля зрения и не выходил на контакт с окружающими, а когда появился, был сильно подавлен. Он рассказал, как набросился с кулаками на крестного, и как его еле оттащил единственный на тот период телохранитель Роберта. И в тот же день признался Эмили в любви прямо у нее на пороге дома. Позвонил в дверь, попросил выйти и с ходу все выложил. И минуты не прошло, как девушка обнимала рыжего красавца и сливалась с ним поцелуе. Луис, обнажив в улыбке сверкающие белизной зубы, как дитя, радовался за нашего общего друга. Было чертовски приятно смотреть на эту парочку, стоя неподалеку, и видеть, как Эмили возвращает Дэна к жизни.
        Потом судьба раскидала нас всех по разным уголкам планеты. Мы с Дэном оказались по разные стороны баррикад…
       
       

***

       
       Вспоминал я все эти события, сидя на скамейке сразу после подачи рапорта об увольнении с крестиком в руках, который был подарен падре Хосе. И на меня нахлынуло... Кадры, отрывки, фрагменты, "настенные рисунки", которые намертво запечатлелись в памяти. Как в ролике, где Смерть смотрит с очередным клиентом ленту его жизни. Звездопадом проносилось все, о чем я переживал, что не давало мне покоя, что делало меня счастливым и наоборот: самые сильные моменты, которые таились и которые я с трудом скрывал, конфликты, задания, миссии... Я держался за крест, будто это было мое спасение, единственное связующее с реальностью звено. Вымышленный проектор показывал мне, как в детстве я убегал от стаи бешеных собак в заброшенном поместье... как я бросил друзей и дал деру, а меня храбро прикрывала местная дворняга, потому что я кормил ее... Вспомнил, как мучил кошек, не понимая детской головой о последствиях и карме... Как, каждый раз возвращаясь из дальних стран черного континента на Родину, не заводил, а покупал дворовую дружбу разноцветными жвачками, и пацаны выполняли мои прихоти ради горстки лакомств... Заново увидел первую любовь и первый поцелуй, до того смешной и неуклюжий, что начал смеяться... Увидел, словно со стороны, каким был глупым и трусливым.
       Я смотрел на лица женщин, что окружали меня в разные жизненные периоды. Смотрел и упивался ими вопреки горькому послевкусию грусти, тоски и разочарования. Они меня любили или ненавидели, учили или подпитывались мной – а может, только притворялись – но это не главное. Они были в моей жизни и делали меня мужчиной…
       Погружаясь все глубже в воспоминания, я затронул самые темные закоулки памяти – то, о чем я предпочитал молчать все это время, делясь только с теми из близких, кто был отделен от меня непреодолимым расстоянием... Например, о том, как долгие годы на меня смотрели мертвые глаза маленькой негритянки – девочки, задушенной полевым бригадиром повстанцев... Я листал эти кадры в воздухе и видел себя со стороны. Мы прятались под хижиной, и мой напарник прижимал меня к земле со страху. Передо мной мелькали лица мастеров по дереву, вождей и урбанизированных жрецов, у которых закупались маски для контрабандного экспорта…
       Визуальные воспоминания неслись все дальше по времени, и я уже не ощущал, что находясь в полной отрешенности, смотрю в одну точку. Незримый киномеханик крутил аппарат, быстро перематывая эпизоды, пока не достиг того момента, где я нахожусь на операционном столе и меня готовят к анестезии. Надевая больничные разовые носочки, я уже в бреду просил нью-йоркских врачей не выбрасывать мою любимую пару от “Версачи”. И их смех перед отключкой, как благой предвестник исхода операции.
       Перемотка… и вдруг лента будто срывается с места, набирает обороты, и перед внутренним взором бешено мелькают образы, страны, лица людей – и все это под какофонию эмоций, которые я дарил и которые испытывал сам. Хронология событий выкачала из меня все живое и я остановил киносерпантин… Едва не утонув под нахлынувшими воспоминаниями, я с трудом вынырнул в реальность и ошалело осмотрелся вокруг.
       И я хотел оставить все в прошлом. Хоть и горьким было послевкусие от этого киносеанса, я никогда не жалел былого. Прошлое надо уважать и принять как данность. Несмотря на то, что оно временами давало о себе знать отрывками воспоминаний.
       

       ГЛАВА 2 (Неофициальное задание)

       
       В холле меня встретила латиноамериканка, поражающая глубиной декольте, томностью взгляда и выразительностью форм. Приглашающим жестом она предложила следовать за ней и пошла вперед. Ее походка в сочетании с узкой талией, широкими бедрами и обтягивающим платьем могла довести до сердечного приступа или неконтролируемой сексуальной агрессии любого зрячего мужика, оказавшегося в радиусе ее поражения. "Наприседавшая", – подумал я.
       Мы вошли в лифт, поднялись на четвертый этаж и остановились у моего номера в коридоре, напоминающем просторную картинную галерею. Представительница острова Свободы, как я ее потом называл, открыла дверь картой администратора и пригласила меня внутрь, при этом вынудив протиснуться между косяком двери и грудью в бездонном декольте.
       – Тут и так тесно, а у вас соски торчат… – невольно сострил я.
       Девушка смутилась ради приличия, и, пропустив меня в номер, освободила проем. Я отсчитал чаевые и с благодарностью протянул их администраторше.
       – И чтоб вы их больше не натирали специально об меня... Ладно?
       – Да, сеньор, – опустила веки девушка. – Хозяин отеля попросил меня быть дружелюбной…
       От этой фразы моя улыбка стала еще шире…
       – Все, можете идти. И скажите мистеру Бенедикту, что я спущусь к нему позже.
       Девушка кивнула с вежливой улыбкой и поспешила удалиться, закрыв за собой дверь и оставив меня наедине с собственными сомнениями... Я бы не вернулся в этот отель и, тем более, к услугам Бени, но меня вынудила встреча с Тамарой.
       Она сидела в городском парке у качелей и обнимала девочку. Молодая, симпатичная женщина, но явно отчаявшаяся. Плакала, что-то приговаривала, целовала малышку. Та, ничего не понимая, крепко прижималась в ответ и гладила ее волосы.
       Я подошел и без разрешения сел рядом.
       – Что бы Вы ни собирались делать, не делайте этого, – обратился я к несчастной.
       – Вы… – ошеломленно посмотрела она на меня. – Не Ваше дело. Уходите, пожалуйста...