***
Брешь в сознании, стресс, добровольное заточение – и человечность теряется… Показываешь, что никто не нужен, а на самом деле сам больше всех нуждаешься быть нужным. Я как никто другой чувствовал себя потерянным. Я ничего не хотел… А когда человек ничего не хочет, это признак того, что он желает чего-то настолько сильно, что уже нет сил хотеть.
Рана на плече заживала, чего я не мог сказать о душевной. Все эти события словно происходили не со мной, словно я смотрел на жизнь со стороны, и вся эта насыщенность происходящего не имела со мной ничего общего. Я идеализировал женщин, боготворил их, но остался ни с чем, потому что наивно думал, будто это правильно, особенно когда любишь, впрочем, я и до сих пор так думаю. У меня были друзья, готовые помочь, но я постепенно отдалялся от них, не желая тревожить их при каждой своей проблеме, боясь своего эгоизма. У меня была размеренная, довольно приятная жизнь, наполненная интересными событиями, людьми, местами. Но предпочел убежать от всего… хотя хотел просто бежать, ощущая легкость и поток ветра на лице. Который год я мог ощутить это чудо лишь во снах. Люди, засыпая, иногда летают и счастливы, я же ловлю кайф от бега. А наяву… Наяву мне уже не побегать. Да и некуда. Да, хотелось на родину, в Ереван, к детям, но мое понятие дома отличается от привычного, да и ни к чему им изо дня в день смотреть на развалины моего организма, терпеть мои истерики.
Я позвал своих мальчиков к себе на каникулы, надеясь найти утешение во времяпровождении с ними, насколько бы это эгоистично ни звучало, и компенсировать свое отсутствие тем теплом, чем еще способен дать. Это ненадолго, но отвлекло от самоуничтожительных мыслей.
Первый месяц весны удесятерил с тягость в душе… В марте был день рождения Аллы. Два дня я набирал в телефоне письма с поздравлениями – набирал и удалял. Писал разное: о насущном, о страхах, о непонимании, даже просьбу… Просто поздравить родного человека не получалось. Я вбивал новые буквы, слова из которых были ярче прежних, а потом заново стирал их к чертям. С обманутым разумом можно жить, а обмануть сердце – нет. Я жаждал Аллу, но и надеялся обойтись без нее… Потому что находиться в чистилище, где без нее невыносимо, а с ней невозможно – неимоверно больно. А с такой ношей я не хотел доставлять близким проблемы и портить им настроение. Я готов был, как сверхновая, покрыть все окружающее своим гневом, своей злобой, в недрах которой скрывалась тоска, но меня остановили…
Привел меня в себя упоительный аромат ланча, я очнулся от неприятных дум и и оглянулся с удивлением. Я сидел у себя в кабинете, а до него ароматы с кухни не доходили благодаря вытяжке. Распахнув дверь и прислушавшись, я понял, что не слышу кулинарной возни Татьяны, но запах при том был вполне явственным, почти живым, и он унес меня в уголки памяти, казалось, крепко запечатанные.
Мне нравилось смотреть, как Алла нетерпеливо ждет, пока я расставляю тарелки с едой на стол, как она ест с удовольствием и хвалит меня. Злился, но забавлялся ее привычкой отбирать мой кусок, отбиваться, хомячить из одной миски. Как она млела от армянского суджуха, закатывая глаза в экстазе. Обычно я готовил нам свой фирменный многослойный омлет с куриными сосисками, тонко нарезанным сверху помидором и листовым плавленным сыром. Алла сама неплохо умела готовить, особенно ей удавалась паста, и она часто баловала меня, подавая спагетти с наггетсами. И покупала тирольские пироги различных видов, когда я гостил у нее в городе. Я мог за раз половину слопать! И я снова ощущал этот запах… такой домашний, такой греющий душу: запах обеда, который готовит для тебя любимая женщина.
За процедурой самобичевания меня застала Таня. Мы с ней нечасто сталкивались, находясь в одной квартире, благо площадь и дизайн апартаментов позволяли. Можно сказать, быт нас не убивал. И при виде ее я на миг забывал обо всем. Лишь на миг…
Она вошла и села напротив:
– Я приготовила поесть, – начала она, потупив глаза. – И ты хотел поговорить…
– Это было давно. Но хочу, да, – ответил я и запнулся.
Я смотрел на нее и восхищался ее красотой, волнительным коленками, изящными руками. Затянувшаяся пауза не обременяла. Я не чувствовал время. Мне было одновременно и безразлично, и гадко в душе от того, что в Тане я искал замену той, которая уже не была моей. Ведь незамедлительный роман, будь это боязнь быть в одиночестве или месть, является защитным механизмом, восполняющим пробоину в грудной клетке, и винить в этом пострадавшего от расставания – лицемерие. Я очень хотел взять руки Тани в свои. Не только как женские руки, сексуальный элемент сам по себе, но просто человеческие теплые руки.
– Боже, как же я устал, – неожиданно вырвалось у меня. – Тань, мы не с того начали с тобой… Это неправильно было. Я должен был остановить и себя и тебя. Никто не устоит против твоих чар, но я не хочу тебя использовать.
– А я хотела. Совратить и выслать фотки сестре. – Таня с вызовом взглянула на меня.
– Сделала? – кисло усмехнулся я.
– Первое – да, второе – нет, – она как-то сникла, словно растеряв секундный боевой запал.
– Одевайся, -- помолчав, сказал я сам не зная почему. – Идем гулять.
– Я стол накрыла. Остынет же…
– По дороге поедим. Одевайся.
Как же мне это было нужно! Как приятно было ходить под руку, гулять, общаться и знакомиться заново с Таней. Первым делом я свозил ее в торговый молл и мы, как давно женатая пара, мотались по магазинам, я уговаривал мерить и брать то или иное, что ей нравилось. Она отказывалась, я настаивал, она молча кивала, и я с радостью покупал. И я смеялся над ее шутками и ужимками тем забытым искренним смехом, которым обладал раньше и который потихоньку выветривался из меня. Закинув пакеты и коробки в багажник, мы поехали в кафе с открытой террасой, что отапливалась газовыми обогревателями в виде уличных фонарей. Сели за небольшой столик друг против друга, и, находясь с этой девушкой почти лицом к лицу, я ощущал внезапную робость и избегал прямого контакта глазами. Желание взять ее за руки вновь вернулось с большей силой. Но меня что-то останавливало… И я понимал, что меня томило и угнетало: я эмоционально изменил – покупал подарки не Алле, стремление дарить адресовал другой женщине. Стоит признать, я делал это для Тани от чистого сердца и с огромным удовольствием, которого давно не испытывал. И это было правдой.
Из цветочной лавки напротив вышел импозантный мужчина в клетчатом костюме-тройке, но без пиджака и подошел к нашему столику со скромной, на первый взгляд, корзинки красных роз. Композиция была оформлена со вкусом, и в ней явно угадывалась работа мастера. Мужчина, еще не утративший лоск молодости, элегантным движением поставил корзинку на столик и расплылся в доброй улыбке.
– Когда не знаешь о предпочтениях красивой девушки, лучше дарить розы, прекрасные, как она, – выдал флорист с поклоном, незаметно подмигнул мне и неспешно направился обратно в свой салон.
– Твоих рук дело? – смущенно спросила засиявшая Таня. – Я и так благодарна, – кивнула она на пакеты из бутиков.
– С чего ты взяла? Ты просто понравилась хозяину магазина.
– С твоим характером платить за все и за всех ты подозрительно спокойно сидел, не предложив оплату. А десять минут назад ты что-то выбирал в телефоне. Значит, заказал онлайн.
– Какая глазастая… Опасная ты штучка, – ответив, я с удовольствием поймал себя на том, что, заказывая цветы, не думал об Алле.
Слово за слово, и потекла дружеская беседа. Таня охотно отвечала на мои вопросы и рассказывала о себе, а я, узнавая ее ближе, проникался уважением, которого я ее начисто лишил изначально по причине своей эгоистически непроницаемой депрессии. Говорили обо все подряд… Про то, как с они Марией соперничали при выборе парней, как ходили в разные спортивные секции и какой она была хулиганкой в студенческие годы, про то, как росли в семье военного и много разъезжали в зависимости от назначений отца.
– И какая у тебя специальность?
– Журналистика.
– И ты искала работу домработницы? Столько возможностей по интернету…
– Я не именно это искала, Арман. Сперва хотела переехать сюда под любым предлогом.
Я слушал Таню, проникался, сближался с ней и сам не заметил, как начал рассказывать о себе. Опуская лишь некоторые непечатные подробности, я изливал душу, в основном делая акцент на отношениях с Аллой. Не знаю, почему меня так понесло перед девушкой, видимо, давно хотел выговориться. Ведь пытался сначала произвести эффект мачо, да куда там… Не получилось.
Когда я умолк, переводя дух, заметил, что Таня недвижно сидит и смотрит на меня, явно призадумавшись. "Ну все, сейчас треснет кулаком по столу и уйдет", – решил я, но она заговорила:
– Женщины не извиняются... Они умело перекладывают вину на мужчин, а потом прощают их. Ты не знал?
– Безупречная стратегия примирения…
Наконец я решился и сделал то, чего хотел в течение всего дня. Я взял ее руку, сжав изящные пальцы, чтоб не выдать предательское дрожание своих. Меня обдало жаром от сотни вонзившихся мелких молний, заставив вздрогнуть. Это было странно по всем параметрам – после того, что между нами было… Видимо, последняя наша интимная сцена повлияла на мое восприятие. Я обнулился.
– Прости меня за тот день, – с застрявшим комком в горле выдавил я. – За все те дни…
Таня не убрала руку, не сделала и попытки. Ее чуткость, терпеливость покоряли меня все больше. Я был безгранично тронут ее поведением, особенно после того злосчастного дня.
ГЛАВА 16 (Выбор)
В наших отношениях с Таней появились перемены. Я к ней не притрагивался, она же вела себя скромно и прилично, но мы не избегали друг друга. Все чаще я повторял в уме: "Блять… В кого я превратился?" Я хотел искоренить эту всецелую и больную одержимость Аллой. Я старался… Не совсем получалось, но я старался. И при этом задавался вопросом: "А хочу ли я этого на самом деле?" Но, однозначно, без присутствия Татьяны я бы постепенно сходил с ума. И вправду, не время лечит, а другой человек. Но почему мне это удается с большим трудом, а другим – с такой непринужденной легкостью?
Когда я только получил дневник, по моему запросу мне выдали дело Дэна с подробным описанием событий того дня. И даже зная его близко, я не представлял, что он чувствовал на тот момент. Да и невозможно было это представить. Но я не раз представлял в перекрестье оптического прицела мужской силуэт с размытым лицом, стоящим рядом с Аллой.
...Палец на курке, а в мыслях: "Ты ее трогаешь…" Дыхание сбивается. "Ты дотрагиваешься до нее…" Палец дергается. "Ты, блять, касаешься ее…" Сброс напряжения. Корректировка. Задержка дыхания. И на выдохе…
– Арман! – голос Тани вывел меня из больных грез. – Ты где?
– Прости… Ты что-то говорила? – спросил я, не повернувшись, не отрываясь от созерцания видов за окном – излюбленного занятия, за которым я проводил большую часть времени.
– Я тебе нравлюсь?
– Ты шикарна, – ответил я честно и спиной ощутил ее неслышное приближение. – Но иногда мне кажется – ты мое воображение…
– А так? – обняла она меня сзади.
– Нормальная девушка давно бы сбежала, – я развернулся в кольце ее рук посмотрел в глаза цвета терпкого кофе.
– А я ненормальная. Ты думаешь, у меня нет гордости? Есть, Арман… И я знаю, что ты ее любишь. Я же видела, как ты о ней рассказывал. Помнишь, я попросила тебя показать Аллу? Ты не смог открыть галерею. У тебя палец навис над экраном… Ты не хотел смотреть на фотки, где вы вдвоем. Не смог… Правда?
– Да.
– Ты по ночам ее зовешь. Я слышу из твоей комнаты, – она отвела взгляд. – А этой ночью ты…
– Молчи, Тань.
Этой ночью я проснулся от кошмара и меня трясло. Сон сводил с ума своей реалистичностью: под окном моей комнаты завелся и собирался выезжать потрепанный паркетный внедорожник, на пассажирском сиденье которого сидела слегка пьяная женщина с крашенными в блонд волосами, в летнем цветастом платье. Я смотрел на нее с высоты своего третьего этажа через лобовое стекло, и наши взгляды встретились… Я узнал ее, и сердце екнуло. Со знакомой мне дерзостью в глазах она вызывающе вынула правую грудь и начала ее ласкать, зажимая сосок между пальцами, всем видом показывая: “Смотри, я счастлива без тебя!” Пока машина медленно покидала безлюдный ереванский дворик, она насиловала свою грудь и смотрела на меня, как… как блядь. А в голове стучалась лишь одна мысль: "Почему она покрасила волосы?"
– Ты болен ею, – изучая мое лицо и явно понимая, о чем я думаю, констатировала Таня Что в ней такого, чего нет во мне?
– Эта чокнутая ведьма из другого теста. С ней простое общение уже было сексом… Скажи, ты считаешь это правильным, ну, наш разговор о ней? Нам обоим же это не доставляет удовольствия.
– А что тут такого? Мы не спим вместе, не состоим в отношениях. Неформальные беседы с прислугой… Ты так не считаешь? И ты лукавишь, тебе доставляет удовольствие.
– Прислуга не заходит по своему желанию и не обнимает сзади, Таня.
– Ну и кто я тебе, по-твоему?
– Красивая сожительница с заработной платой.
– Малодушная сволочь Вы, хозяин… – отстранилась от меня Татьяна.
– Перешла на "Вы"? – ее знание русского языка вызывало вопросы с самого начала, но я почему-то так и не задал их. Естественно, любопытство распирало, но я откладывал разговоры по душам. Во время нашей прогулки, когда девушка рассказывала о себе, я узнал, что они с сестрой были приемными детьми. Их удочерила русская семья. А подробности я также воздерживался спрашивать.
– Покажи ее. Открой фотки, – она не ответила, и, оскорбленная, явно попыталась задеть меня в ответ.
Я спокойно открыл галерею и передал ей мобилу.
Таня листала несколько минут, которые длились для меня целую вечность, пристально всматриваясь в каждую фотографию. Я был удовлетворен еле заметными изменениями в ее мимике – начинала меня понимать.
– Настоящая сука… Я бы сама в нее влюбилась, – вернула она телефон. – Ты здесь другой. Я таким тебя не видела.
– Довольно о ней!
– Отпусти ее. Она больше не твоя, – сказала Таня, и не дождавшись ответа, благоразумно перевела тему: – А кто такая Керолайн?
– Бьем по всем пунктам? – рассмеялся я. – Подслушала нас с Гиорги?
– Да. И не только… Когда я наводила порядок здесь, на столе лежал листок бумаги с заметками и подписью “Керолайн”.
– Он был вложен в бандероль с дневником Дэна, которую она мне послала. Я рассказывал про психолога. Просто не упомянул некоторые детали.
– Детали, понятно, – фыркнула Таня.
– Да ты ревнуешь! – не сдержал я в себе приятную новость.
– Еще чего! – бурно возмутилась та, чем укрепила мое подозрение.
– Ты ревнуешь... – повторил я с улыбкой на лице.
Последующее возмущение прервал неожиданный гость. В дверь сперва дважды постучали, потом позвонили. Так ко мне вламывался только один человек, и Томас бы не пропустил постороннего, поэтому я улыбнулся, жестом остановил Таню и пошел открывать.
– Я вам что, посыльный? – недовольно буркнул Виген и переступил через порог, осторожно придерживая небольшой стальной чемоданчик. – Пожрать есть? Я дипрейсом. Не успел перекусить, – бросил он на ходу, углубляясь в квартиру.
Я последовал за ним, испытывая сумбурную смесь из желаний обнять его, накормить и выпытать, какого черта его сюда занесло.
