— Могу гордиться?
— Можешь. Но меня это пугает, если честно. Напомни, куда сейчас сворачивать?
— Направо и до конца.
Если бы Топольский начал увиливать и клясться мне в верности я бы не поверила, а вот эта его честность меня обезоружила. Он, в отличие от меня, был готов душу вывернуть, если понадобится.
Пока я думала, мы добрались до Лугового. Лениво шурша дождевиком подошел охранник. Имени я его не помню, лопоухий парнишка появился совсем недавно.
— А Александры Алексеевны… ой, здрасти! — это он увидел меня на пассажирском кресле.
— Вечер добрый. Шлагбаум поднимите, пожалуйста, — ответил за меня Топольский. К нашей охране теплых чувств у него так и не появилось.
— Зря ты так, — усмехнулась я, — парень вон под дождь вылез ради тебя.
— Лучше б он за твоими воротами смотрел, чтоб туда ничего не подкидывали.
— Видишь, вроде ничего больше не подкидывают, — я нажала на брелок и ворота послушно разъехались.
— Неисправимая оптимистка, — покачал головой Сергей, глуша мотор.
— А где собака? — уже на крыльце спросил Топольский.
— У Андрея. Я ведь дома не живу.
Краем глаза я проследила за реакцией на мои слова, но ревности я не увидела. Одумался?
***
Сергей.
— Подождешь? — спрашивает Саша, открывая входную дверь, — Я чайник поставлю и переоденусь.
— Я покурю пока.
Дождь все еще льет, а мне не по себе. Я сейчас тот самый палач, который будет загонять иголки под ногти, заставляя вспоминать то, что очень хочется забыть. Неприятная роль, не таким я хотел быть в глазах любимой женщины.
Я оборачиваюсь на шаги.
— Теперь ты никуда не денешься, — улыбается она уголками губ, ставя на столик две чашки с чаем.
— Ты не представляешь, как мне иногда хочется, чтоб кто-то наливал мне чай не спрашивая.
— Это такая же проблема, как и поговорить? — она подошла к перилам достала из кармана большой толстовки, накинутой на плечи, пачку сигарет. Суетливым движением вытряхнула одну и заозиралась в поисках зажигалки.
— Проблема, — я щелкнул своей, слабый огонек на мгновение осветил ее лицо.
— Спасибо. Начнем душевный стриптиз? Правда я никому не рассказывала кроме врача и в суде. Вряд ли с тобой будет легче.
— Я знаю достаточно, чтоб не заставлять тебя вспоминать.
— Что конкретно ты знаешь?
— Что ты любила, а он мудак. Что играл, что подставил тебя, откупился. Про клинику знаю, про шрамы.
— Действительно, почти все. Как интересно у тебя все в три предложения вместилось. А шрамы… Это вторая попытка была, если бы не Андрей, то, наверное, с первого раза бы получилось.
— Вторая?
— Да, первый раз я хотела в окно. Пятый этаж, внизу асфальт, вряд ли бы спасли. Не надо меня жалеть, уже все сгорело давно, обида только осталась, что нормальной жизни у меня не будет.
— Знаешь, — она помолчала, — я всегда хотела, чтоб как у родителей — семья, посиделки вечером на крыльце, любовь, доверие, дом, где любят гостей, пахнет сдобой и кофе. Я так радовалась, когда это платье дурацкое выбирала, представляла, как все потом будет — дом, семья, дети… а потом… потом он мне жизнь сломал. Клиника, экспертиза, суды. На последнем он уже не стеснялся, проклял меня, орал, что я хуже шлюхи и никому теперь не нужна, потому что меня даже трогать противно. А я ведь просто рассказала, где у него тайник с наркотой.
— И ты поверила?
— В голове тогда щёлкнуло, и установка осталась. А потом… у меня ведь не было никого, чтоб опровергнуть.
— И не ухаживал никто?
— Пытались. Но не все такие настойчивые, как ты. Остальные либо дружат со мной, либо просто решали, что у меня характер не сахар и я стерва. А ты мне систему сломал.
— Со мной твой дурной характер не работает?
— Влюбилась, потому что. И испугалась, потому что не знала, что с этим делать — будущего ведь со мной нет.
— Есть. И я очень на него надеюсь.
— Я не хочу быть чемоданом без ручки — бросить совесть не позволяет, и нести тяжело. Да и разве что-то серьезное будет?
— Будет. Иначе бы меня здесь не было.
— Ты не понимаешь — во что лезешь, — она покачала головой, — рыцарь в сияющих доспехах.
— Я знаю, что без тебя очень плохо, а твое безразличие — больно.
— Больно… — она вдруг зло усмехнулась, — а мне не больно понимать, что шансов у меня нет ни на что? Довериться и понять, что ошиблась, что ты в глазах человека, которому ты решилась что-то рассказать, в которого влюбилась по уши, та самая шлюха? Не больно пить таблетки и реветь по ночам в подушку, потому что все, чего ты хочешь, чтоб последних четырех лет просто не было. И это навсегда, понимаешь? На всю жизнь. Вечный страх, кошмары. Воспоминания. И я уже смирилась с этим, свыклась. А тут ты… — девушка судорожно вздохнула, — а я с тобой живая. Я могу нравится, могу влюбиться, мне с тобой хорошо и в то же время ужасно страшно! Страшно, то все это игра, что все обман… Верить страшно… — она вдруг затихла и продолжила спокойнее, — А ты не понимаешь, чего хочешь. Не понимаешь, что тебя со мной ждет. Зачем я, если есть нормальные, Сереж? Те, кто не просыпается с криком от кошмаров, у которых нет панических атак, кто не боится воспоминаний?
— Саша…
— Я ведь даже не знаю, можно ли со мной спать, — она меня не слышит, — я ведь так и не попробовала. То есть у тебя даже трахнуть меня и бросить не получится…
Мне это надоело. Я подошел, притянул ее к себе, прижал, хотя Саша сопротивлялась, подождал, пока она обмякнет, расслабиться и сказал:
— Маленькая глупая девочка. Неужели тебя никто никогда не любил?
— Иди к черту, — она уткнулась мне в грудь, спрятав лицо — я так устала от этого всего…
— Вот и перестань меня прогонять.
— А смысл? Что я тебе дам, кроме проблем? Зачем я тебе?
— Люблю, — просто ответил я, — хочу просыпаться и знать, что у меня есть ты.
Девушка всхлипнула, задрожала и разрыдалась.
— Хорошая моя, — она рыдала не сдерживаясь, взахлеб, как плачут маленькие дети, а я гладил ее по волосам и говорил, говорил, — я все сделаю, ты только не гони меня. Невыносимо без тебя, Санечка. Как ты сказала? Живая со мной? А я счастливый с тобой. Настоящий. Да все это говорил уже… Саш, услышь меня сейчас, пожалуйста.
Я прижал ее крепче, поцеловал в макушку, а в голове только одна мысль — защитить, утешить, обожать, боготворить… И не отдавать никому.
— Хорошая моя, — девушка выплакалась и затихла, боясь пошевелиться, — что я должен сделать, чтоб ты мне поверила?
— Это очень страшно — верить, — прошептала он, поднимая глаза, — я совершенно не понимаю, что мне делать, я думала, ты узнаешь и все закончится, а ты почему-то ещё здесь.
— Ничего не кончится, если ты этого сама не захочешь. Тебе нужно время?
— Отрезветь. И тебе тоже.
— Хорошее предложение. Думаешь, получится?
— Я серьезно, — она осторожно отстранилась, вытирая потекшую туш, — Конечно прекрасно было бы если бы все сейчас красиво закончилось, и мы бы жили долго и счастливо, но не получится.
— Я понял, — отпускать я ее не собирался, поэтому снова притянул к себе, — Тебе нужен четкий план, и точно знать, чего ты хочешь.
— А еще чего хочешь ты. И чего ты ждёшь от таких странных отношений. Сереж, отпусти, я и так тебе рубашку испачкала.
— К черту рубашку. Я тебя услышал. Только четкого плана не получится, это так не работает.
— А я не знаю, как это работает, Сереж. И отношения строит я не умею совершенно, опыта нет.
— Я умею. Как-нибудь разберемся.
— Ты ужасно упрямый.
— Да, — не стал я спорить, — Санечка, меня не будет почти неделю, тебе хватит, чтоб разобраться в себе?
— Не знаю, должно, наверное.
— Тогда так — я вернусь, приглашу тебя на свидание, чтобы по всем правилам и ты мне расскажешь, что ты надумала и чего хочешь и ждешь дальше.
— Свидание обязательный пункт?
— Да. Нас уже все свели вокруг, кости моют на каждом углу, а я за тобой толком и не поухаживал.
— А до этого что было? — она улыбнулась.
— Пробная версия, — мне от этой ее улыбки стало так спокойно. Все она правильно решит и додумает, потому что не может быть иначе.
— А в полной кони в шампанском и соболя в грязь?
— Не скажу, не интересно будет.
— Сережа, — сказала она как-то тише и мягче, — я рада что ты приехал. И даже этому разговору рада.
— Легче стало?
— Да. Ненавижу неопределенность. Главное теперь не ошибиться. Я так не хочу ошибиться в тебе.
— Можно я тебя поцелую? — спросил я, невпопад.
— Раньше ты не спрашивал.
И я ее поцеловал. И это не было похоже ни на что, потому что робкая девочка в моих руках вдруг прижалась ко мне всем телом, а меня бросило в жар. Мало! Целовать ее, прижимать — мало. Мне надо ее всю. Себе. Со всеми тараканами, страхами, кошмарами, прошлым. Насовсем.
***
Александра.
— Я буду волноваться, — мои пальцы еще в его ладони, — дорога мокрая…
— Я постараюсь осторожнее.
— Напиши мне, — прошу я, — как доберешься.
— Хорошо, — мою руку он так и не отпустил.
Я ищу, что сказать еще, чтобы чуточку оттянуть момент его ухода. Последний час мы не разговаривали, мы сидели на ступеньках крыльца, и я пыталась ни о чем не думать, пока Сергей меня обнимает. Получилось хорошо, потому что он не только обнимал, но и целовал время от времени, а думать после поцелуев Топольского практически невозможно.
— Решай, Санечка. А я подожду. Я терпеливый.
— А оно того стоит?
— Ты — стоишь. Все, а то я не уеду, а останусь с тобой.
— А ты можешь?
— Могу. Это и страшно. Все, моя хороша, прощаться не стану, — он улыбнулся, одной из самых своих обворожительных улыбок и, быстро коснувшись губами моей щеки, пошел к машине.
Я смотрела, как закрываются ворота и думала, что все уже решила. Только теперь надо самой привыкнуть к этой мысли.
Глава десятая
Александра.
- Ну, — Андрей закинул на плечо лямку рюкзака, — не скучайте тут, вернусь поздно. Надюх, засидитесь — оставайся, мой диван — твой диван.
— Спасибо. А теперь иди и не мешай нашему девичнику!
— Квартиру не разгромите, — попросил Андрей и ушел.
— А теперь давай колись, — Надежда устроилась напротив меня, пододвинув чашку с чаем и явно настроилась на интересную беседу.
— О чем?
— О ценах на урожай, — скривилась Надежда, — про Топольского, конечно! Ходит такая загадочная и задумчивая. Предупреждаю, Сань, если ты его снова пошлешь, то я тебе что-нибудь откручу!
— О, еще один адвокат Топольского. Объединитесь с Андреем, он тоже спит и видит, как меня пристроить в надежные руки.
— Мы счастья тебе, дурынде, хотим!
— Топольский, значит, счастье?
— Да ты светишься вся, как про него говоришь! Думать она будет, ага. Скажи честно, время тянешь, над мужиком издеваешься, а сама все сразу поняла?
— Не издеваюсь я, просто привыкаю к тому, что скоро моя жизнь немножечко изменится. И не сразу. Я поэтому с Сергеем и не поехала, а в Луговом осталась, сидела на кухне, думала, взвешивала за и против, голос разума и сердца, так сказать.
— Взвесила?
— Взвесила. Надо попробовать. Даже если у нас ничего не получится… Я его люблю, кажется.
— Кажется или любишь?
— Надь, я сама не понимаю пока, но мне… Не знаю, как объяснить, но так еще не было. Даже сравнить не с чем.
— Это ты про поцелуи до рассвета сейчас? — фыркнула Надюшка.
— И это тоже.
— Опочки! А вы там только целовались?
— Надя!
— Ну все-таки?
— Только. Все, отстань от меня, невозможная женщина!
— Это я-то? Шикарный мужик, прискакал к ней через полстраны, чуть не сорвал свои гастроли, а они там просто целовались! И я же невозможная женщина!
— Мне интересно, почему ты меня так упорно толкаешь к Сергею в постель? — я долила Надьке чаю.
— Потому что четыре года воздержания в твоем возрасте вредно сказываются на здоровье. Неужели у тебя не ёкает ничего?
— Ёкает. Но у меня по этому поводу есть сомнения.
— Сомнения в компетентности Сергея Георгиевича, как любовника? — хихикнула Надька. Ну да, такой шанс поиздеваться над любимой подругой!
— Сомнения, что он мне вообще будет интересен как любовник. Вдруг я флешбек словлю? Или у меня истерика начнется, при попытке зайти дальше? Да мало ли что! Я вообще ничему не удивлюсь уже.
— Но после жарких поцелуев на крылечке ничего же не было? Ты наоборот непривычно счастливая была.
— Так на крылечке никто не делал попыток меня раздеть.
— Но, хм, — Надька сжалилась и решила подбирать слова, — волнует же он тебя? Как женщину?
— Вот это меня и смущает. Я думала, что все — я дерево.
— Дурында ты, — вздохнула Надя, отодвигая чашку с чаем, — просто…
— Мужика у меня нормального не было, — закончила я.
— А вот да!
— Делать что? Я в соблазнении и намеках — ноль.
— В намеках ты не ноль, ты дно. Флирт вообще не твое, язвить начинаешь.
— Стебаться будешь или дельное что скажешь? Дашка придет сейчас, при ней нехорошо такое.
— Говорит мне человек, который ей о контрацепции рассказал, когда?
— В одиннадцать. И лучше я, чем улица и ересь с форумов интернета. Мне не надо, чтоб Дашка потом лимоном предохранялась.
— Мою психику пожалей, не продолжай. У тебя завтра свидание?
— Да. Господи, Надька, я даже не знаю в чем пойду, — спохватилась я, — такая каша в голове.
— Время завтра есть?
— Часа два, после двух.
— Съездим, выберем. Сань, а свидание с каким финалом ты хочешь?
Я хотела огрызнуться, но вместо этого сказала:
— А ты как думаешь?
— А ты не торопишься? — подколы кончились, включилась Надькина заботливость.
— Нет. Разведка боем, все дела. Да и, если вспомнить, сколько Сергей за мной ухаживает, я, скорее, опаздываю, а не тороплюсь.
— Ладно, ты девочка взрослая, сама разберешься, а что до свидания… Выберем платье, многообещающее, бельишко поразвратнее, я знаю, у тебя такого нет, ну и в добрый путь. Почувствуешь, что тебе продолжения хочется — приглашай Топольского на чай, в Луговое. Банааально, но прямее некуда.
— Какой стыд, — я со вздохом закатила глаза.
— Это не стыд. Это жизнь. И он не вчера родился — если от радости не умрет по дороге, будет у вас мир, май и секс. Ой, простите, не хотела ранить вашу нежную душу!
Хлопнула дверь — пришла Дашка.
— Все, мы чинно пьем чай и говорим о погоде.
***
Сергей
Я смотрю в иллюминатор и думаю о том, что меня ждет вечером. И мысли эти приятные, сладкие, тягучие, как сироп. Она решила все действительно правильно, хотя и не сказала еще, но выдала себя ожиданием, голосом, неумелыми заигрываниями. Госпожа Лишина совершенно не умеет флиртовать. Прямолинейная, без всех этих женских хитростей, зато с четким планом на отношения. С железным характером, нежной душой и таким вулканом эмоций под внешней холодностью! Этот-то вулкан меня и интересует больше всего. Грешен — давно думаю, как бы мне ее… черт, почему в русском языке так мало подходящих слов? Соблазнить? Совратить? Но после жарких поцелуев на веранде Лугового не думать об этом почти невозможно. Слишком она… слишком!
Аэропорт, дом, душ, свежая рубашка и вниз, по лестнице, потому что ждать лифт невыносимо долго.
Букетом я решил выпендриться — фиолетовая бледная сирень и нежно-розовые пионы. Пахла эта охапка на весь салон.
Ёкнуло что-то, когда она вышла из подъезда.
