Осколки

       — Дядя Игорь переживает. Прозвонил бы ему?
       
       — Не хочу.
       
       — Что опять не поделили?
       
       — Взгляды на жизнь.
       
       — Леш…
       
       — Шур, не лезь, посремся.
       
       — Пусть так, — я достала сигареты и закурила, — что со взглядами на жизнь?
       
       — Шура… — недобро начал Леха.
       
       — Я не отвяжусь, — предупредила я, — ты это знаешь.
       
       — А ты знаешь, что я тебя не пошлю, — Лешка присел на подоконник, — и пользуешься этим.
       
       — Я жду?
       
       — Да к матери я ездил. Батя узнал — взбеленился.
       
       — Как она? — Лешкину мать, тетю Лилю, я помнила плохо — с дядей Игорем они развелись, когда мы с Лехой еще ели песок. Ну, нормальную помнила плохо.
       
       — Так же, если не хуже, — Лешка вздохнул.
       
       — Узнала хоть тебя?
       
       — Нет, — друг нахмурился и отвернулся.
       
       — Леш, ну ты же понимаешь, что это ее выбор. Ты ведь и кодировал и по врачам таскал, а сколько до этого дядя Игорь пытался? Ну не хочет она жить иначе, ты не виноват в этом.
       
        — Но я-то ее нормальной помню. Если б они не развелись, может и не было бы все, как сейчас!
       
       — Леш, отца пожалей. Ему тоже тяжело, он ведь ее любил, не женился после. Ты забыл из-за чего они развелись?
       
       — Не забыл. Но он рано сдался. Маму можно было вытащить тогда, он просто не хотел!
       
       — Зато остаться одному с тобой, который еще даже в школу не ходит, он хотел. Леха, ему было чуть больше тебя! Лех, двадцать шесть!
       
       — Я все равно большую часть времени у вас тусил. Это тете Нине я надо спасибо говорить.
       
       — Потому что, если б дядя Игорь с тобой сидел, у тебя бы сейчас не было ничего из того, что есть. И жопу твою бы тоже никто не прикрывал, потому что он так бы и остался капитаном, в лучшем случае.
       
       Леха набрал воздуха для очередной тирады, но только рукой махнул.
       
       — Злая ты, Шура.
       
       — Я добрая. Но честная.
       
       — Во-во.
       
       — Отцу позвони, — я встала, — он не молодеет, не трепи нервы.
       
       — Ладно, позвоню. Почему я тебя не прибил ещё?
       
       — Из братской любви, исключительно. И дверь закрыть не забудь!
       
       * * *
       
       Вечером, сидя у Сергея на кухне, я жаловалась:
       
       — Лешка хороший, но немножко инфантильный. Что-то недодали, наверное. А дядя Игорь мучается, что единственный сын… шалопай, — подобрала я слово, — он мировой мужик, всю нашу компанию любит, как своих, а Лешка вот…
       
       — Мать пьет? — спросил Топольский.
       
       — Не только. Там и наркота. Я ее плохо помню, пару раз ездила с Лехой к ней, он просил. Там спасать нечего, на мой субъективный взгляд, но Леха не понимает.
       
       — Не хочет понимать, — поправил Сергей.
       
       — Да, наверное. Застрял в своих обидах на отца. Может, повзрослеет еще.
       
       — Да пора бы. Саш, поправь меня, у вас у всех личная трагедия есть?
       
       Я отставила чашку.
       
       — Да. У Лешки — мать, у Андрея ты сам знаешь, а Надюшка… У Надюшки мать-сектантка. Фанатичка классическая, извела всю семью. Съехать Надька не может, потому что боится за квартиру и за мать, папа у нее… После инсульта совсем плох и его бросить Надька тоже не может, потому что без нее мать дядю Гену доведет до еще одного инсульта и тот станет последним.
       
       — А как-то решить? Пансионат, сиделка?
       
       — Сама Надя не потянет, а от нашей помощи она отказывается. Она очень… сложный человек. Такая вся разухабистая, легкомысленная, но все бросить не может.
       
       — Никогда бы не сказал.
       
       — Она не любит. Ей проще балаган устроить, чем всерьез о своих проблемах говорить. Гордость, или, как Лешка сказал, дурость и веселый идиотизм.
       
       — Защитная реакция. Ты же знаешь, почему так любят шутки про смерть?
       
       — Потому что если шутить о чем-то страшном, то меньше боишься?
       
       — Именно.
       
       — Да, наверное.
       
       — Занятные вы, — Сергей покачал головой, — Даже завидую немного — у меня таких друзей не было.
       
       — А Олег?
       
       — Я детство имею в виду — с кем вырос, все растерялись куда-то. Хотя наше поколение вообще невезучее — перестройка, развал Союза, Чечня, опять же.
       
       — Я только сейчас задумалась, что ты, по сути, в другой стране родился…
       
       — Несуществующей. Топольский — динозавр, — фыркнул Сергей.
       
       — Я все спросить хочу, но повода не было, — меня правда этот вопрос несколько недель мучил — как только начала анализировать произошедшее, — Сереж, а откуда ты знаешь, как выглядит самодельная бомба?
       
       — Боевиков много смотрел в свое время, — слишком быстро ответил он.
       
       — А теперь серьезно? Лихие девяностые?
       
       Сергей поморщился.
       
       — Какие стереотипы вашей хорошенькой головке, госпожа Лишина.
       
       — Ты от вопроса не уходи.
       
       — Героики не будет. Просто дурак, просто чуть не вляпался, просто захотел легких денег. Мозгов хватило не лезть дальше, а то бы закрыли за разбой.
       
       — О как…
       
       — А ты думала? Неприятный эпизод моей биографии, честно говоря. В моей провинции тогда достаточно распространенный сценарий был, так что ничего из ряда вон, — он пожал плечами.
       
       — Никогда бы не подумала.
       
       — Положительный слишком?
       
       — Сереж, ну какой из тебя гопник?
       
       — Вот в том-то и дело, что никакой и это большой плюс. А то, кто знает, кочевал бы сейчас по тюрьмам и каторгам.
       
       — Хорошо пошутил, ага.
       
       — Во времена моей юности, госпожа Лишина, это было почти престижно, между прочим.
       
       — Знаю. Я в кино видела, — хихикнула я.
       
       — О, господи, — Топольский закатил глаза к потолку, — Саша!
       
       * * *
       
       Следующим, с кем нужно было поговорить, был Андрей. На мое счастье, Дашка наслаждалась свободой и сбежала гулять с подружками, поэтому нашему разговору на кухне никто не мешал.
       
       — Ясно, — сказал Андрей, когда я закончила пересказывать то, что узнала от старшего Ольшанского, — буду осторожнее и за Дашкой пригляжу. Ты тоже по ночам не шляйся, даже если и не одна.
       
       — Кто бы меня еще отпустил ночью одну, — улыбнулась я.
       
       — Точно, ты же теперь… Как в целом-то? Уживаетесь?
       
       — Да мы и в Черногории хорошо уживались. Я боюсь загадывать, но пока все хорошо складывается.
       
       — Вот и славно.
       
       — Андрюш… я спасибо хотела сказать, — на самом деле эти слова давно крутились у меня в голове, — Ты снова оказался умнее. Хорошо, что я тебя послушала.
       
       — Главное, что у тебя все хорошо. Сейчас Диму откопают, скажут, что там точно он и ты выдохнешь.
       
       — Ты так уверен, что он мертв?
       
       — Я очень хочу в это верить, Сань, — серьезно сказал Андрей, — тем более, шансы есть.
       
       — Пятьдесят на пятьдесят. Так что все нервничаем и ждем, что скажет дядя Игорь. Вот и он, кстати, — я достала звонящий телефон и смахнула вверх зеленый кружок, — Да?
       
       — Лешка разбился, — сказал старший Ольшанский глухо.
       
       — Живой? — сердце неприятно жалось и подкатилось к горлу.
       
       — Да. В сознании.
       
       — Адрес скажите, я приеду.
       
       — Саш? — Андрей настороженно смотрит на меня.
       
       — Лешка в аварию попал, дядя Игорь звонил, — я автоматически убрала телефон в карман.
       
       — Жив?
       
       Я кивнула.
       
       — Поехали, — Андрей взял ключи от машины, — надеюсь, пока доедем, дядя Игорь Леху не добьет.
       
       — Мне кажется, он сам там едва живой.
       
       — Не нервничай, Саш. Леха без защиты редко, если жив, то обошлось.
       
       — Надеюсь.
       
       Старший Ольшанский, как-то сразу постаревший, нашелся на втором этаже больницы.
       
       — Как Лешка? — спросил Андрей, пожимая ему руку.
       
       — Сотрясение, рука сломана — тормозил ей, что ли? Ссадины, ушибы.
       
       — Как так получилось? Он же хорошо водит?
       
       — Тормоза отказали. По асфальту протащило метров десять, если не больше, ладно ума хватило в защите быть.
       
       — Трезвый? — тихо спросила я.
       
       — Да, абсолютно. Действительно тормоза виноваты.
       
       — К нему можно?
       
       — Надо у врача узнать, — растерялся старший Ольшанский, — меня пустили.
       
       — Я узнаю, — Андрей кивнул и ушел по коридору.
       
       — Вы не переживайте только. Лешка же здоровый, как лось, — я тронула дядю Игоря за локоть.
       
       — Дурак он здоровый. Сколько просил не гонять, как об стенку горох! А если бы в городе под фуру влетел?
       
       — Но обошлось же, теперь внимательнее будет.
       
       — Сама веришь, что будет? — вздохнул дядя Игорь.
       
       — Верю. Он дурной, но, если по носу получит, понимает. Помните, как он с велика упал?
       
       — Это когда на камень наехал? Помню, конечно, я тогда чуть не поседел, когда в травм пункт его вез.
       
       — Я тоже. Это же я тогда Лешке догонялки эти предложила, думала вы с папой меня убьете — Лешку убивать было нельзя, он и так был весь израненный, одни колени в мясо чего стоили! — улыбнулась я, — Так он ведь после этого аккуратнее стал и на дорогу смотреть.
       
       — Да, я потом и не помню, чтоб он так бился…- старший Ольшанский тоже слабо улыбнулся, — причинно-следственные связи у Лешки хорошо развиты.
       
       — Ну вот. Главное, живой, остальное срастется, — я посмотрела в другой конец коридора, — вон Андрей кого-то нашел, сейчас нам что-то конкретное скажут.
       
       Врач, пожилой и усталый, оглядел нашу компанию и вздохнул:
       
       — Ну что вам сказать… молодой, здоровый, отделался легко, но понаблюдать надо, минимум пару дней.
       
       — К нему можно? — спросила я.
       
       — Кто-то один. И не долго.
       
       — Иди, — кивнул мне Андрей, — тебе он больше обрадуется.
       
       Леха сидел на постели. Взъерошенный, рука в гипсе на перевязи, голые ноги в синяках и бинтах.
       
       — Привет! Батя сдал? — спросил он.
       
       — Привет! Он переживает, Леш, — я подвинула стул поближе к нему и села, — Ты как?
       
       Леха кивнул на загипсованную руку:
       
       — Сломал. Говорят, еще сотряс есть — на хрен мне шлем тогда?
       
       — Чтоб башку не оторвало! — не сдержалась я.
       
       — Ток не бей! У меня еще ноги в мясо содраны — штаны на асфальте оставил, — заржал Леха.
       
       — Придурок, — я отвернулась, потому что в носу защипало — я за этого родного дурака всю дорогу переживала.
       
       — Шурка, — Лешка криво усмехнулся и поморщился, — ты че, я живой. «Черепашку" ^[1] не зря ж ношу, пригодилась.
       
       — Как тебя угораздило, дурака?
       
       — Х… Фиг знает. Да ладно, че ты! Прикольно — никогда в аварии не попадал!
       
       — Прикольно ему! Мы тебя похоронили уже, пока ехали! — я не сдержалась — злая слезинка скатилась по щеке.
       
       — Шур, не реви, ты че. Я так, поломатый чуть.
       
       — Дурака кусок!
       
       — Шур… — Леха смущенно теребит уголок одеяла, — ну я проверял же недавно….
       
       — Что ты проверял? — насторожила я.
       
       — Мотоцикл. Нормально было все.
       
       — Давно проверял?
       
       — С неделю. А что?
       
       — Лех… Честно ответь — никто тебе так подгадить не мог?
       
       — Да я ж божий одуванчик, Шур!
       
       — Серьезно давай, — я смотрела на друга в упор.
       
       — Да нет. А ты все переживаешь, что Димон воскрес?
       
       — Да нет, — соврала я, — за тебя переживаю больше. Ты же вечно приключений на задницу находишь!
       
       — Шур, я, это — пострадавший, меня жалеть надо, а не наезжать.
       
       — Извини. Просто я перепугалась и разнервничалась. Ты же мне не чужой.
       
       — Правда испугалась? — Лешка будто собрался изнутри и стал серьезнее.
       
       — Правда.
       
       — Шур, ты это… — начал Лешка опустив глаза.
       
       — Время, молодые люди, — заглянул в палату врач.
       
       — Поправляйся, ладно? — я чмокнула Лешку в щеку и вышла.
       
       У палаты был только Андрей.
       
       — Дядя Игорь где?
       
       — С врачами общается. Леха как?
       
       — Лучше, чем могло быть — ни грамма серьезности.
       
       — Обычное дело. Саш, прости, я тебя отвести не смогу — Дашка звонила, ее от подруги надо забрать.
       
       — Я сама доберусь, не страшно.
       
       — Сергей сейчас приедет, — смутился Андрей, — извини, но мне так спокойнее.
       
       Вот мне и вышли боком хорошие отношения Сергея и Андрюшки. Теперь меня с рук на руки уже сдают, как ценный груз.
       
       — Не злись, — попросил друг, — мы переживаем.
       
       — Ты — да, а Сергей, мне кажется, скептично настроен к Диминому воскрешению.
       
       — И его можно понять. Вон Ольшанский, кстати, — Андрей кивнул, — все, Сань, я побежал, напиши мне, как дома будешь?
       
       — Хорошо. Дашке привет.
       
       — Куда Андрей поскакал? — спросил дядя Игорь, подходя.
       
       — Дашку забирать. Экзамены она сдала, свобода.
       
       — Как оболтус?
       
       — Выпендривается и храбрится. Дядя Игорь, мне бы поговорить с вами?
       
       — Ну пойдем, покурим, расскажешь, — старший Ольшанский кивнул в сторону лестницы, курилка там.
       
       — Врачи что говорят? — спросила я, прислонившись к красному ящику с надписью «Песок» и закурив.
       
       — Говорят, что дурак, но жить будет. Обещают, к пятнице отпустить домой.
       
       — Не такой и дурак, если защиту носит. Лешка сказал, шлем в мясо был.
       
       — Предусмотрительный дурак.
       
       — Да ладно вам, дядя Игорь. Главное, что живой, перелом срастется. Водить не сможет месяца полтора, все вам спокойнее.
       
       — Как бы пить не начал, — Ольшанский покачал головой, — руль этот его хоть как-то держит.
       
       — Не начнет. Мне кажется, ему последняя поездка к матери что-то в мозгах поменяла.
       
       — Твои бы слова, Сашуль… так о чем ты поговорить хотела?
       
       — Авария странная. И по времени и причины.
       
       — Почему так думаешь?
       
       — Лешка обожает мотоцикл, дядь Игорь. Он каждый болтик знает, и вы всерьёз думаете, что он прохлопал бы проблемы с тормозами? Тем более, говорит, что неделю назад все проверял.
       
       — Не прохлопал бы. Кому он дорогу перешел? Это же знать надо, что портить, вряд ли девчонка.
       
       Я затушила сигарету и усмехнулась:
       
       — Я знаю, что портить, например, значит и еще есть «девчонки». Если из его тусовки, то точно знала. Но мне кажется, тут не девушка.
       
       — Лишь бы не наркота, — дядя Игорь покачал головой и нахмурился.
       
       — И не Дима.
       
       — Он может и не появится, Сашуль. Сидит где-нибудь в глубинке, дышать боится, чтоб не нашли.
       
       — Меня успокаиваете или себя?
       
       — Обоих, — признался Ольшанский.
       
       — Насчет наркоты… Не похоже. Но если есть возможность, запихните Лешку на пару недель в санаторий какой-нибудь. Ему срастаться все равно, будет на глазах хотя бы.
       
       — Я сам подумывал. Думаешь, согласится?
       
       — Вроде не против. Если что, я поговорю.
       
       — Что я делал бы без тебя, — старший Ольшанский покачал головой, — он же меня не слышит или не хочет слышать.
       
       — Он упрямый. Но хороший. Кто-нибудь поймет, что не все кругом враги.
       
       — Твои б слова, Сашуль…
       
       — Дядя Игорь, а… — я нервно сглотнула, — заключение не пришло еще?
       
       — Нет, его только завтра откопают — не доверяю местным спецам, послал своего. Я тебе сразу позвоню, не переживай.
       
       — Я надеюсь в гробу Дима. Никогда никого так не хотела видеть в гробу.
       
       — Понимаю. Все, беги давай, а то тебя ждут, — он перехватил мой взгляд, брошенный на часы.
       
       — Вы мне только позвоните, — попросила я.
       
       — Как заключение получу — обязательно. Спасибо, Сашуль.
       
       Я поднялась на первый этаж и быстрым шагом вышла на крыльцо. Ненавижу больницы, мне в них холодно и трудно дышать. Стены давят, что ли?
       
       На крыльце я почти налетела на Сергея.
       
       — Ты ко мне так торопишься? — придержал он меня, — Как твой друг?
       
       Неприязнь, похоже, распространилась уже в обе стороны, раз Сергей Лешку даже по имени не называет.
       
       — Живой, — ответила я, — язвит. По асфальту его протащило прилично, конечно и рука со сложным переломом, но живой.
       
       — Отец переживает?
       
       — Очень. Сереж, мне это не нравится. Леха не мог не заметить, что с мотоциклом что-то не так.
       
       — Саш, это уже мания преследования, — досадливо поморщился Сергей, — неужели твой друг не мог просто в аварию влететь по невнимательности?