Ещё два выстрела, и больше не стало слышно Дроида, который до этого шипел. Зато свалился на пол стул, полетела в сторону кровати настольная лампа. И уже после этого Акросс заметил открытую дверцу шкафа.
Новая попытка отобрать пистолет провалилась, за неё Кай получил болезненный тычок в бок, потом совсем бессовестный в раненную руку.
— Только сказать, — шёпотом произнёс он, согнувшись.
— Говори, — пожал плечами Хаски. — А после этого можем его пристрелить?
— Если сможешь, — разрешил сам Акросс, и послышался щелчок — он проверил, сколько ещё осталось патронов. Кай отвёкся на мысль о том, что произойдет, когда заканчится игра и они уйдут. Кто будет отмывать всю эту кровь и кого потом посадят за убийства?
— Докажи, что я должен это слушать, — продолжил Акросс, — и я, может, даже сам послушаю. Ты вообще как, Кай? Сильно разговорчивый?
— Мы знали одного и того же человека, — наконец собравшись с мыслями, выпалил Кай. Раздались спотыкающиеся шаги, и Хаски сильнее прижал его к стене, находясь к врагу ближе. Секунда неуверенной тишины, но наживку Акросс заглотил. Видимо, успел и подсчитать возраст Кая на момент, когда жили люди, которые могли быть Акроссу важны. Снова шаги.
— Я четыре года провёл в детском доме, — быстро произнёс Кай, и в этот раз ошарашенным выглядел сам Хаски. То, чего Кай не говорил команде, он так запросто рассказывал главному врагу. Для Кая это было тяжело, как нырять в воду, заранее зная, что нарвёшься на рифы и переломаешь ноги. Кай понимал, что отношение Акросса к нему после сказанного станет ещё хуже. — Когда мне было одиннадцать, меня забрала женщина. Одна. Её мужа несколько лет назад убили. А потом и её сына. Она должна была кем-то это заполнить, иначе сошла бы с ума. Это не потому, что она тебя не любила или быстро пережила потерю…
Кай за последнее время несколько раз проматывал эти слова в голове, выстраивал во что-то красивое, понятное, более спокойное, но когда пришло время говорить — куда-то исчезла вся твёрдость. Ноги стали ватными, пришлось прислониться к стене. И он, и Хаски понимали, что Акросс новости не обрадуется. Хаски и сам подвис, понимая, о чём идёт речь, зная даже чуть больше Акросса, и в его осознании сейчас тоже накладывались два образа друг на друга — фотографии, которые показывали Каю, и Акросс. Не удивительно, что никто его не узнал.
Затишье продолжалось пару секунд, прежде чем возобновились выстрелы — разбилось зеркало на двери, в ней же появилось несколько сквозных дыр, но все пули попали в Хаски. Он привалился к двери шкафа, удерживал её, чтобы она не закрылась, оставив их совсем без защиты, уже понимал, что его игра завершается, попросил:
— Не дай ему себя увести. И, — поразмыслив, вежливо выслушав выстрелы, внезапно закончил: — Сам за ним не уходи. Он не такой.
И в который раз Каю стало стыдно за то, что Хаски знал о нём и то, в чём он никогда не мог признаться даже сам себе. Кай кивнул, забирал у него пистолет вместо обещания именно так и поступить.
— Он не будет церемониться, — закончил Хаски, опираясь на дверцу так, что даже шкаф накренился. — Победишь?
Уже полностью собравшийся и уверенный, Кай кивнул.
Хаски появился в штабе третьим, улыбнулся обеспокоенно обернувшимся к нему Гидре и Дроиду, предложил:
— Самое время танцевать индийские танцы.
— Что за бред? — поморщилась Гидра. — Кто побеждает?
— Кажется мы, — передвинув стул, Хаски сел во главе стола. — Кай попробует это замолчать. Но с меня хватит быть хранителем чужих секретов.
Когда Кай вернулся в штаб, его встретила тишина. Не обернулся сидящий за столом спиной к нему Хаски. Смотрели удивлённо Гидра и Дроид, будто Кай застал их за сплетнями о нём. Странно, но Кай не ожидал такой подставы, специально решился говорить только оставшись втроём, потому что Хаски и так почти все о нём знал, если не считать событий последних полутора лет. Несколько секунд Кай смотрел в лохматый затылок, как на ребёнка, который снова притащил из школы двойку и ни капли в этом не раскаивается, и прошёл к своему месту в гробовой тишине.
— Эх, это не имеет смысла, — как можно более расслабленно и безразлично начал Кай. — Тупиковая ситуация. Вы же понимаете, что мы с Акроссом больше не будем драться.
— Ну да, конечно, — фыркнул Хаски, теперь он смотрел на Кая, но тот не поворачивался в его сторону.
— А что же ты собираешься делать? — взволнованно переспросила Гидра. Дроид ждал, самый напряжённый из них четверых, молча сверлил Кая непроницаемым взглядом.
— Всё просто, — продолжил легко Кай. — Это изначально была не ваша война, и зря я вас в неё втравил. Простите. С вами было очень интересно.
— Было? — переспросила взволнованная Гидра, и даже Хаски изменился в лице. Один только Дроид как с самого начала всё знал.
— Да. Игра не имеет смысла. Если Акроссу нужна его смерть — пусть попробует поискать в яйце, а я не Иван-дурак, чтобы продолжать. Это было интересно, но…
— Ты не можешь нас выгнать и закончить игру, — уверенно заявил Хаски.
— Могу, — серьёзнее возразил Кай. — Именно это я сейчас и делаю.
— Да ну? А я не уйду. И, когда Акросс снова начнёт игру, я отправлюсь туда, а ты как хочешь. А до тех пор я буду в штабе сидеть на этом самом месте и…
Хаски выбросило, как катапультой. Чувство было странное, будто вдруг разучился дышать. Он оказался посреди тёмной улицы. Конечно, он был тут и раньше, но мог находиться в двух местах разом. А теперь оказался забаненным Каем для игры. Да что там, Кай просто остановил игру — сервер не отвечает, игра не восстановится.
— Гнида, — выдохнул Хаски и ещё злее прибавил: — Я знаю, где ты живёшь, между прочим.
Светло-серая полосатая кошка, лежащая на подушке на подоконнике, задёрнутые шторы тёмно-оранжевого цвета и линолеум, который был постелен в прошлом году. Танцующие в свете солнечного луча пылинки и почти идеальный порядок. Мир без игр выглядел уныло.
Детство у Кая было непростым. Кто бы мог подумать, что, оказавшись в условиях комнатного цветка, надёжно оберегаемого мамой от любых потрясений, он затоскует по опасностям. Кай и сам думал, что мечтал о спокойном мире, где покажет, каким хорошим ребёнком он может быть. А потом обнаружил, что не такой уж и хороший он ребёнок. Пару лет назад вернулся домой поздно, потому что долго кого-то провожал, да и вообще ночные улицы с возможностью влипнуть в какую-нибудь историю — манили. Даже оставшись один, Кай не особо спешил домой и гаражами возвращался только потому, что где же ещё быть приключениям, как не в глухом частном секторе. Мама тогда была бледная от сдерживаемого гнева, но не кричала. Посадила Сашу на кухне за столик, налила обоим ромашкового чая и спокойно, будто это её не касалось, рассказала о том, в каком виде нашли бывшего мужа и как пропал её родной сын. Потом, шёпотом, потому что, когда пыталась говорить в полный голос, тут же срывалась в слёзы, объяснила, что всё время, пока ждала, представляла, как будет звонить в полицию и оправдываться, что сын не задерживается обычно. И какой-нибудь ленивый дежурный, узнав, откуда Саша, скажет ей, что мальчишка скорее всего просто сбежал.
Потом, закрепляя результат, ласково ворковала о том, что придумала себе всякие ужасы, ведь Саша такой хороший и слабый мальчик, которого любой может обидеть.
Наверное, в тот момент она и сама в это верила, хотя и знала правду.
Саша попал в детский дом в семь лет. Ему долго не могли найти семью — он ненавидел взрослых, сторонился сверстников. Он был из тех детей, кто не мечтал о том, чтобы однажды у него снова появилась мама. Саша ещё слишком хорошо помнил свою, родную. Что-то в нём готово было всю жизнь провести в одиночестве обозлённым на весь мир. Может, что-то стало другим с возрастом, что-то забылось, но мнение своё Саша изменил, когда увидел американскую комедию, в которой семья забирает из приюта мышонка. Саше было десять, и за время фильма он несколько раз принимался плакать на тех местах, где обычный зритель должен был смеяться.
Только в доброго папу Саша так и не поверил. А в то, что новая мама сможет стать ему настоящей и любящей — да. Ужасался собственной смелости, а всё-таки верил.
Женщина, которая теперь и была его мамой, Сашу впервые увидела с лиловым синяком на лице. Мальчик держался так же замкнуто. После случившегося накануне в нём снова почти умерла надежда на то, что взрослые будут относиться к нему бережно.
За день до этого Саша во время прогулки ввязался в драку против троих, чуть ли не на смерть. Во всяком случае, кому-то сломал нос, кому-то осколком порезал щёку, едва не оставив без глаза. А синяк был даже не от той драки, а от воспитательницы, сказавшей, что именно из таких детей, как Саша, и получаются алкоголики и маньяки. Синяк был списан на ту же драку — Саша даже не возражал. Но из детского дома нужно было бежать — что-то затевалось против него между теми, с кем он подрался.
К счастью, побег не удался.
Синяк на лице мальчика женщина могла счесть за доказательство того, что Саша — проблемный, и лучше взять кого-то спокойнее. Но она восприняла это как метку — ребёнка нужно защитить.
— Не понимаю, — признался Саша. — Разве не проще взять кого-нибудь маленького?
— Ну. Я уже не так молода. И мне тяжело будет начинать с нуля, — ответила мама. Она смотрела со смесью жалости и нежности. Будто ей хотелось достать платок и начать стирать лиловый синяк, как грязь. Взять ребёнка за руку и увести отсюда. Будто она уже любила его.
Саша почти сдался — поднялся из-за стола, предложил:
— Не погуляете со мной?
За ограду ему выходить нельзя было, а кошка боялась снова забираться на территорию детского дома, но Саша часто видел её за забором. Он не говорил ничего, только пытался найти животное. Кошка не показывалась.
— Кого ты ищешь?
— Кошку. Бело-рыжую. Она теперь боится сюда заходить. Она прихрамывает на одну лапу. Усы сожжённые.
Странно, но кошка их сроднила. Женщина слушала внимательно, сама всматривалась в окрестные кусты.
— Её недавно побили, и теперь она боится. А я опоздал. Она ведь на трёх лапах охотиться не сможет. А она уличная. Тощая. Я просто думал…
— Что я могла бы взять кошку домой, подлечить, а потом и ты бы к нам переехал, — предложила женщина, но Саша, всё ещё глядя не на неё, а за ограду, по-своему объяснил:
— Что, если бы вы смогли позаботиться о кошке, то, может, и ко мне бы относились…
И не закончил, потому что и сам не знал, как. Просто почувствовал, что его хотят забрать. И что без кошки он не уйдёт, не оставит её тут. Эта кошка приходила сюда к нему, потому что он откладывал для неё еду от обедов, уносил в старой пластиковой банке, найденной в мусорке, и подкармливал, представляя, что эта кошка — его. Что когда-нибудь ему исполнится восемнадцать, ему дадут свою квартиру и туда он сможет забрать с собой зверька. Приручил кошку и научил не бояться чужих именно Саша, и он же был виноват в том, что кошка доверилась и пришла не к нему, а к другим людям с надеждой, что и они ей принесли что-нибудь.
Саша почти успел её спасти, ведь убежала же она тогда, пусть и хромая, но живая. И с тех пор уже не входила на территорию. Жалость к этому созданию тянула Сашу всё равно оставлять у ограды еду, и в то же время он бояться, что животному снова сделают больно те дети, с которыми он рос.
Саша теперь боялся надеяться на то, что эта сильная и свободная женщина сможет помочь кошке — оплатить ветеринара, дать животному дом и тихий уголок, где никто не сделает ей больно. Саша был слишком мал, слаб и зависим, всё, что делал он, в итоге только навредило кошке.
Когда бумаги были оформлены, он переехал к новой маме. После этого он очень старался, чтобы мама не разочаровалась в нём, потому что он в ней не обманулся. Это была именно такая мама, как в кино. Даже если она хотела ударить — это было по-другому, это был лёгкий взмах над головой, задевая только волосы. Это было как удар кошачьей лапы со спрятанными когтями.
Саша немного ревновал к тому, что раньше у женщины была другая семья.
Однажды, задумавшись, в магазине она поторопила его, окликнув:
— Виктор!
И сама не сразу поняла, что сделала. Саша молча стоял, глядя ей в глаза, и ждал, когда она осознает. А ей, как опомнилась, показалось, что случилась катастрофа.
Саша понимал, что у него не могло быть брата. Потому что будь жив Виктор — не было бы в этом доме самого Саши. И не задавался вопросом, кто из них стал лучшим сыном — родной или он, приёмный. Родного не было в живых уже семь лет, а Саша был тут, заменял его, перенял на себя роль смысла жизни и радовался этому, пытался соответствовать.
Но боже, до чего же скучным всё это было, пока не появилась команда и Игры.
Лето наступило для Саши в июле, после сдачи экзаменов. И вместо того, чтобы провести свободное время как можно ярче и интереснее, его волновал вопрос, какие подработки в городе есть месяца на два. Его друзья либо учились заочно и работали полноценно, либо совмещали очную учебу с работой свободного графика. Мало кто собирался потратить лето на отдых.
— Саша у нас вегетарианец, — хвасталась плотненькая Ира. Они были знакомы уже два года, а вот её собеседницу, светлую и совсем не похожую на Иру девушку, Саша видел только в третий раз. Кажется, они учились вместе. Та обернулась заинтересованно, и пришлось опровергнуть:
— Это не так. Я ничего не имею против мяса птицы. К тому же иногда мама всё-таки готовит из фарша со свининой или говядиной. Просто стараюсь пореже их есть.
— Жалко? — переспросила девушка. Саша и Ира познакомились, когда в соцсетях местный приют попросил помощи в возне со зверьём. Если человек любил животных и готов был уделять им время и силы — он уже Саше нравился, и общий язык быстро находился. Тем более бывали такие случаи, что, казалось, масштабный бой вместе выдержали, а подобные ситуации сближали. А вот к собеседнице Иры он пока относился с тем дружелюбием, которого требовала вежливость, не больше.
С центральной улицы они свернули во дворы, на изнанку города, и оттуда через лес многоэтажек направились вглубь, к парку. Саша держался чуть позади, чтобы не мешать разговору.
— Сложный вопрос, — задумался Саша. Что-то не давало ему сосредоточиться, какое-то неясное чувство тревоги, хотя сейчас был только полдень и полно людей, но у него появилось ощущение безлюдной улицы. — Можно и так сказать. Кролика я бы точно есть не стал, даже фаршем.
— Выборочный гуманизм, — засмеялась Ира, и от её голоса стало чуть спокойнее. А потом чувством тревоги прошибло как стрелой — в основание шеи. Саша обернулся, осмотрел улицу. Высокое здание закрывало её от света, во дворе ничего подозрительного и даже пьяных компаний нигде не было, но что-то по-прежнему не давало успокоиться.
И в то же время палитра чувств Кая окрасилась в ярко-оранжевый от адреналина, хлынувшего в кровь. Мир больше не казался таким скучный, как пару минут назад, и стало не важно, какое мясо он предпочитает, сколько и с кем знаком. Вокруг Кая расцвёл другой мир, и теперь прогулка в парк казалась скучной, пустой тратой времени.
— Саша? Саш!
Он даже не сразу понял, что окликали его. Ощущения обманывали, он забыл о том, что его зовут Саша и что рядом с ним подруга. Только на движение отреагировал, повернувшись, и понял, что остановился посреди улицы и осматривался.
Новая попытка отобрать пистолет провалилась, за неё Кай получил болезненный тычок в бок, потом совсем бессовестный в раненную руку.
— Только сказать, — шёпотом произнёс он, согнувшись.
— Говори, — пожал плечами Хаски. — А после этого можем его пристрелить?
— Если сможешь, — разрешил сам Акросс, и послышался щелчок — он проверил, сколько ещё осталось патронов. Кай отвёкся на мысль о том, что произойдет, когда заканчится игра и они уйдут. Кто будет отмывать всю эту кровь и кого потом посадят за убийства?
— Докажи, что я должен это слушать, — продолжил Акросс, — и я, может, даже сам послушаю. Ты вообще как, Кай? Сильно разговорчивый?
— Мы знали одного и того же человека, — наконец собравшись с мыслями, выпалил Кай. Раздались спотыкающиеся шаги, и Хаски сильнее прижал его к стене, находясь к врагу ближе. Секунда неуверенной тишины, но наживку Акросс заглотил. Видимо, успел и подсчитать возраст Кая на момент, когда жили люди, которые могли быть Акроссу важны. Снова шаги.
— Я четыре года провёл в детском доме, — быстро произнёс Кай, и в этот раз ошарашенным выглядел сам Хаски. То, чего Кай не говорил команде, он так запросто рассказывал главному врагу. Для Кая это было тяжело, как нырять в воду, заранее зная, что нарвёшься на рифы и переломаешь ноги. Кай понимал, что отношение Акросса к нему после сказанного станет ещё хуже. — Когда мне было одиннадцать, меня забрала женщина. Одна. Её мужа несколько лет назад убили. А потом и её сына. Она должна была кем-то это заполнить, иначе сошла бы с ума. Это не потому, что она тебя не любила или быстро пережила потерю…
Кай за последнее время несколько раз проматывал эти слова в голове, выстраивал во что-то красивое, понятное, более спокойное, но когда пришло время говорить — куда-то исчезла вся твёрдость. Ноги стали ватными, пришлось прислониться к стене. И он, и Хаски понимали, что Акросс новости не обрадуется. Хаски и сам подвис, понимая, о чём идёт речь, зная даже чуть больше Акросса, и в его осознании сейчас тоже накладывались два образа друг на друга — фотографии, которые показывали Каю, и Акросс. Не удивительно, что никто его не узнал.
Затишье продолжалось пару секунд, прежде чем возобновились выстрелы — разбилось зеркало на двери, в ней же появилось несколько сквозных дыр, но все пули попали в Хаски. Он привалился к двери шкафа, удерживал её, чтобы она не закрылась, оставив их совсем без защиты, уже понимал, что его игра завершается, попросил:
— Не дай ему себя увести. И, — поразмыслив, вежливо выслушав выстрелы, внезапно закончил: — Сам за ним не уходи. Он не такой.
И в который раз Каю стало стыдно за то, что Хаски знал о нём и то, в чём он никогда не мог признаться даже сам себе. Кай кивнул, забирал у него пистолет вместо обещания именно так и поступить.
— Он не будет церемониться, — закончил Хаски, опираясь на дверцу так, что даже шкаф накренился. — Победишь?
Уже полностью собравшийся и уверенный, Кай кивнул.
***
Хаски появился в штабе третьим, улыбнулся обеспокоенно обернувшимся к нему Гидре и Дроиду, предложил:
— Самое время танцевать индийские танцы.
— Что за бред? — поморщилась Гидра. — Кто побеждает?
— Кажется мы, — передвинув стул, Хаски сел во главе стола. — Кай попробует это замолчать. Но с меня хватит быть хранителем чужих секретов.
Когда Кай вернулся в штаб, его встретила тишина. Не обернулся сидящий за столом спиной к нему Хаски. Смотрели удивлённо Гидра и Дроид, будто Кай застал их за сплетнями о нём. Странно, но Кай не ожидал такой подставы, специально решился говорить только оставшись втроём, потому что Хаски и так почти все о нём знал, если не считать событий последних полутора лет. Несколько секунд Кай смотрел в лохматый затылок, как на ребёнка, который снова притащил из школы двойку и ни капли в этом не раскаивается, и прошёл к своему месту в гробовой тишине.
— Эх, это не имеет смысла, — как можно более расслабленно и безразлично начал Кай. — Тупиковая ситуация. Вы же понимаете, что мы с Акроссом больше не будем драться.
— Ну да, конечно, — фыркнул Хаски, теперь он смотрел на Кая, но тот не поворачивался в его сторону.
— А что же ты собираешься делать? — взволнованно переспросила Гидра. Дроид ждал, самый напряжённый из них четверых, молча сверлил Кая непроницаемым взглядом.
— Всё просто, — продолжил легко Кай. — Это изначально была не ваша война, и зря я вас в неё втравил. Простите. С вами было очень интересно.
— Было? — переспросила взволнованная Гидра, и даже Хаски изменился в лице. Один только Дроид как с самого начала всё знал.
— Да. Игра не имеет смысла. Если Акроссу нужна его смерть — пусть попробует поискать в яйце, а я не Иван-дурак, чтобы продолжать. Это было интересно, но…
— Ты не можешь нас выгнать и закончить игру, — уверенно заявил Хаски.
— Могу, — серьёзнее возразил Кай. — Именно это я сейчас и делаю.
— Да ну? А я не уйду. И, когда Акросс снова начнёт игру, я отправлюсь туда, а ты как хочешь. А до тех пор я буду в штабе сидеть на этом самом месте и…
Хаски выбросило, как катапультой. Чувство было странное, будто вдруг разучился дышать. Он оказался посреди тёмной улицы. Конечно, он был тут и раньше, но мог находиться в двух местах разом. А теперь оказался забаненным Каем для игры. Да что там, Кай просто остановил игру — сервер не отвечает, игра не восстановится.
— Гнида, — выдохнул Хаски и ещё злее прибавил: — Я знаю, где ты живёшь, между прочим.
Глава 11
Светло-серая полосатая кошка, лежащая на подушке на подоконнике, задёрнутые шторы тёмно-оранжевого цвета и линолеум, который был постелен в прошлом году. Танцующие в свете солнечного луча пылинки и почти идеальный порядок. Мир без игр выглядел уныло.
Детство у Кая было непростым. Кто бы мог подумать, что, оказавшись в условиях комнатного цветка, надёжно оберегаемого мамой от любых потрясений, он затоскует по опасностям. Кай и сам думал, что мечтал о спокойном мире, где покажет, каким хорошим ребёнком он может быть. А потом обнаружил, что не такой уж и хороший он ребёнок. Пару лет назад вернулся домой поздно, потому что долго кого-то провожал, да и вообще ночные улицы с возможностью влипнуть в какую-нибудь историю — манили. Даже оставшись один, Кай не особо спешил домой и гаражами возвращался только потому, что где же ещё быть приключениям, как не в глухом частном секторе. Мама тогда была бледная от сдерживаемого гнева, но не кричала. Посадила Сашу на кухне за столик, налила обоим ромашкового чая и спокойно, будто это её не касалось, рассказала о том, в каком виде нашли бывшего мужа и как пропал её родной сын. Потом, шёпотом, потому что, когда пыталась говорить в полный голос, тут же срывалась в слёзы, объяснила, что всё время, пока ждала, представляла, как будет звонить в полицию и оправдываться, что сын не задерживается обычно. И какой-нибудь ленивый дежурный, узнав, откуда Саша, скажет ей, что мальчишка скорее всего просто сбежал.
Потом, закрепляя результат, ласково ворковала о том, что придумала себе всякие ужасы, ведь Саша такой хороший и слабый мальчик, которого любой может обидеть.
Наверное, в тот момент она и сама в это верила, хотя и знала правду.
Саша попал в детский дом в семь лет. Ему долго не могли найти семью — он ненавидел взрослых, сторонился сверстников. Он был из тех детей, кто не мечтал о том, чтобы однажды у него снова появилась мама. Саша ещё слишком хорошо помнил свою, родную. Что-то в нём готово было всю жизнь провести в одиночестве обозлённым на весь мир. Может, что-то стало другим с возрастом, что-то забылось, но мнение своё Саша изменил, когда увидел американскую комедию, в которой семья забирает из приюта мышонка. Саше было десять, и за время фильма он несколько раз принимался плакать на тех местах, где обычный зритель должен был смеяться.
Только в доброго папу Саша так и не поверил. А в то, что новая мама сможет стать ему настоящей и любящей — да. Ужасался собственной смелости, а всё-таки верил.
Женщина, которая теперь и была его мамой, Сашу впервые увидела с лиловым синяком на лице. Мальчик держался так же замкнуто. После случившегося накануне в нём снова почти умерла надежда на то, что взрослые будут относиться к нему бережно.
За день до этого Саша во время прогулки ввязался в драку против троих, чуть ли не на смерть. Во всяком случае, кому-то сломал нос, кому-то осколком порезал щёку, едва не оставив без глаза. А синяк был даже не от той драки, а от воспитательницы, сказавшей, что именно из таких детей, как Саша, и получаются алкоголики и маньяки. Синяк был списан на ту же драку — Саша даже не возражал. Но из детского дома нужно было бежать — что-то затевалось против него между теми, с кем он подрался.
К счастью, побег не удался.
Синяк на лице мальчика женщина могла счесть за доказательство того, что Саша — проблемный, и лучше взять кого-то спокойнее. Но она восприняла это как метку — ребёнка нужно защитить.
— Не понимаю, — признался Саша. — Разве не проще взять кого-нибудь маленького?
— Ну. Я уже не так молода. И мне тяжело будет начинать с нуля, — ответила мама. Она смотрела со смесью жалости и нежности. Будто ей хотелось достать платок и начать стирать лиловый синяк, как грязь. Взять ребёнка за руку и увести отсюда. Будто она уже любила его.
Саша почти сдался — поднялся из-за стола, предложил:
— Не погуляете со мной?
За ограду ему выходить нельзя было, а кошка боялась снова забираться на территорию детского дома, но Саша часто видел её за забором. Он не говорил ничего, только пытался найти животное. Кошка не показывалась.
— Кого ты ищешь?
— Кошку. Бело-рыжую. Она теперь боится сюда заходить. Она прихрамывает на одну лапу. Усы сожжённые.
Странно, но кошка их сроднила. Женщина слушала внимательно, сама всматривалась в окрестные кусты.
— Её недавно побили, и теперь она боится. А я опоздал. Она ведь на трёх лапах охотиться не сможет. А она уличная. Тощая. Я просто думал…
— Что я могла бы взять кошку домой, подлечить, а потом и ты бы к нам переехал, — предложила женщина, но Саша, всё ещё глядя не на неё, а за ограду, по-своему объяснил:
— Что, если бы вы смогли позаботиться о кошке, то, может, и ко мне бы относились…
И не закончил, потому что и сам не знал, как. Просто почувствовал, что его хотят забрать. И что без кошки он не уйдёт, не оставит её тут. Эта кошка приходила сюда к нему, потому что он откладывал для неё еду от обедов, уносил в старой пластиковой банке, найденной в мусорке, и подкармливал, представляя, что эта кошка — его. Что когда-нибудь ему исполнится восемнадцать, ему дадут свою квартиру и туда он сможет забрать с собой зверька. Приручил кошку и научил не бояться чужих именно Саша, и он же был виноват в том, что кошка доверилась и пришла не к нему, а к другим людям с надеждой, что и они ей принесли что-нибудь.
Саша почти успел её спасти, ведь убежала же она тогда, пусть и хромая, но живая. И с тех пор уже не входила на территорию. Жалость к этому созданию тянула Сашу всё равно оставлять у ограды еду, и в то же время он бояться, что животному снова сделают больно те дети, с которыми он рос.
Саша теперь боялся надеяться на то, что эта сильная и свободная женщина сможет помочь кошке — оплатить ветеринара, дать животному дом и тихий уголок, где никто не сделает ей больно. Саша был слишком мал, слаб и зависим, всё, что делал он, в итоге только навредило кошке.
Когда бумаги были оформлены, он переехал к новой маме. После этого он очень старался, чтобы мама не разочаровалась в нём, потому что он в ней не обманулся. Это была именно такая мама, как в кино. Даже если она хотела ударить — это было по-другому, это был лёгкий взмах над головой, задевая только волосы. Это было как удар кошачьей лапы со спрятанными когтями.
Саша немного ревновал к тому, что раньше у женщины была другая семья.
Однажды, задумавшись, в магазине она поторопила его, окликнув:
— Виктор!
И сама не сразу поняла, что сделала. Саша молча стоял, глядя ей в глаза, и ждал, когда она осознает. А ей, как опомнилась, показалось, что случилась катастрофа.
Саша понимал, что у него не могло быть брата. Потому что будь жив Виктор — не было бы в этом доме самого Саши. И не задавался вопросом, кто из них стал лучшим сыном — родной или он, приёмный. Родного не было в живых уже семь лет, а Саша был тут, заменял его, перенял на себя роль смысла жизни и радовался этому, пытался соответствовать.
Но боже, до чего же скучным всё это было, пока не появилась команда и Игры.
***
Лето наступило для Саши в июле, после сдачи экзаменов. И вместо того, чтобы провести свободное время как можно ярче и интереснее, его волновал вопрос, какие подработки в городе есть месяца на два. Его друзья либо учились заочно и работали полноценно, либо совмещали очную учебу с работой свободного графика. Мало кто собирался потратить лето на отдых.
— Саша у нас вегетарианец, — хвасталась плотненькая Ира. Они были знакомы уже два года, а вот её собеседницу, светлую и совсем не похожую на Иру девушку, Саша видел только в третий раз. Кажется, они учились вместе. Та обернулась заинтересованно, и пришлось опровергнуть:
— Это не так. Я ничего не имею против мяса птицы. К тому же иногда мама всё-таки готовит из фарша со свининой или говядиной. Просто стараюсь пореже их есть.
— Жалко? — переспросила девушка. Саша и Ира познакомились, когда в соцсетях местный приют попросил помощи в возне со зверьём. Если человек любил животных и готов был уделять им время и силы — он уже Саше нравился, и общий язык быстро находился. Тем более бывали такие случаи, что, казалось, масштабный бой вместе выдержали, а подобные ситуации сближали. А вот к собеседнице Иры он пока относился с тем дружелюбием, которого требовала вежливость, не больше.
С центральной улицы они свернули во дворы, на изнанку города, и оттуда через лес многоэтажек направились вглубь, к парку. Саша держался чуть позади, чтобы не мешать разговору.
— Сложный вопрос, — задумался Саша. Что-то не давало ему сосредоточиться, какое-то неясное чувство тревоги, хотя сейчас был только полдень и полно людей, но у него появилось ощущение безлюдной улицы. — Можно и так сказать. Кролика я бы точно есть не стал, даже фаршем.
— Выборочный гуманизм, — засмеялась Ира, и от её голоса стало чуть спокойнее. А потом чувством тревоги прошибло как стрелой — в основание шеи. Саша обернулся, осмотрел улицу. Высокое здание закрывало её от света, во дворе ничего подозрительного и даже пьяных компаний нигде не было, но что-то по-прежнему не давало успокоиться.
И в то же время палитра чувств Кая окрасилась в ярко-оранжевый от адреналина, хлынувшего в кровь. Мир больше не казался таким скучный, как пару минут назад, и стало не важно, какое мясо он предпочитает, сколько и с кем знаком. Вокруг Кая расцвёл другой мир, и теперь прогулка в парк казалась скучной, пустой тратой времени.
— Саша? Саш!
Он даже не сразу понял, что окликали его. Ощущения обманывали, он забыл о том, что его зовут Саша и что рядом с ним подруга. Только на движение отреагировал, повернувшись, и понял, что остановился посреди улицы и осматривался.
