Когда каждое утро по будням приходится подниматься в половине шестого утра, к вечеру начинает выключать там же, где сел. Особенно в вечер пятницы, когда усталость в теле накапливается, как холестерин в крови, и Руслан, сидя в кресле перед телевизором и положив голову на спинку, чувствует, как погружается в черную воду сна. Поначалу он еще слышит телевизор. Ему даже кажется, что он может и дальше проследить сюжет, вот только глаза пока прикроет, а как будет что интересное — сразу откроет. Но чем глубже в черную воду, тем тише голоса, темнее вокруг. Сон как репетиция смерти. Всем нам ночами Аид стелет постель, а утром провожает сердечным: «Когда-нибудь ты здесь останешься», только вместо пластов невесомой воды будет уже тяжелая, неподъемная земля.
И Руслан, вытолкнутый этим напутствием, всплывает снова в реальный мир, просыпается то ли от звонка своего телефона, то ли от женского крика по телевизору. В дверях зала возникает мать: грузная женщина, вернувшаяся домой пьяная еще с работы, как будто ей на проходной же и наливали, с похмелья злая, и тоже разбуженная этим криком.
— Тише сделай, — требует она и, не дожидаясь, как бы и забыв о своем приказе, уползает спать обратно. Руслан делает тише не потому, что велела она, просто у него продолжает звонить оставленный на подлокотнике кресла телефон.
Звонит Лена.
Лена — из тех послушных девочек, что пьют перед сном только какао или молоко с медом, заползают в одиннадцать под одеяло и спят, видя радужные сны об идеальных мирах. Лене незачем звонить так поздно вечером еще и потому, что она наверняка считала бы это неприличным. И Руслан нажимает прием уже думая, что телефон звонит ему сам, случайно, затерявшись в кармане джинсов или в рюкзаке.
Но сам телефон, карман или какая-нибудь оставленная в том же рюкзаке методичка голосом Лены без приветствия выпаливает:
— Можешь мне помочь?
Руслан выключает телевизор, отгоняет усилием воли сонливость, трет глаза и лоб. Тут что-то серьезное, вряд ли Лена попросит помочь ей с физикой или чертежами в институт.
— Допустим, — соглашается Руслан.
— У твоего отца ведь машина? Сможешь на ней подъехать?
Старенькую «Оку» с натяжкой можно назвать машиной, по мнению Руслана, но для Лены, конечно, машина — все, что не ходить пешком и, предчувствуя что-то, он серьезно спрашивает:
— Куда подъехать?
+++
Он ждет толпы агрессивно настроенных подростков, загнавших девушку куда-нибудь в сгоревший дом. Ждет, что нужно будет драться, и думает об этом с неким задором даже.
Место, где-то среди гаражей и частных домиков, он ищет долго. На улице уже давно стемнело и, хотя вечер пятницы, первый встретившийся ему человек как раз Лена, ожидающая его на развилке у разросшегося куста. Второе, что замечает Руслан, и то только потому, что высветил ее фарами, — что Лена в крови. След на щеке, большой кляксой, и внизу, на светлой футболке. Это настолько сюрреалистично, что можно принять за продолжающийся сон.
— Это так развлекаются домашние девочки в вечер пятницы? — Руслан давит из себя приготовленную шутку, выбравшись из машины. Произносит потому, что больше не знает, что еще говорить, и придерживается заготовленной схемы, которая была в силе до того, как он увидел серьезное лицо Лены и кровь. И, конечно, ему тут же становится за шутку невыносимо стыдно. Губы Лены сжаты в линию, кажется, что огромных усилий будет стоить их разлепить.
«Лопаты, — догадывается Руслан. — Она просила взять лопаты. Нельзя быть таким дураком, чтобы сразу не понять…» А потом думает, что если бы любой другой попросил его приехать на машине и захватить лопаты — Руслан бы сразу понял, что не на картошку едет. Да и не поехал бы, пожалуй. Но это Лена, а Лена — не любой другой. Ни один человек в этом мире не сделал для него столько, сколько Лена. Ей нельзя было отказать, потому что к Лене была рабская, почти собачья верность. К тому же, черт возьми, это ж Лена — мягкая, добрая, безобидная Лена, которая помогает кому-то там из подруг возиться с приютом для животных, живет с одной только мамой и мечтает завести собаку, устроившись на работу, чтобы не напрягать семейный бюджет лишними тратами на корм. Это последний человек, кого можно было представить стоящим на безлюдной дороге со следами явно чужой крови на лице.
И пока Лена пытается подобрать слова, Руслан помогает ей по мере сил, как ему кажется. На деле перехватывает за ворот футболки и, притянув к себе, спрашивает самое незначительное в данной ситуации:
— Ты какого черта тут?
Но Лена собирается от этого жеста, отводит взгляд, чтобы затем снова посмотреть прямо в глаза и признаться, как в величайшем преступлении:
— Я часто тут хожу. Тут можно срезать путь, — она показывает в сторону; где-то там, поверх крыш гаражей и деревянных домиков, видно и ее многоэтажный дом.
— Через гаражи? Где и днем никого нет? Ты больная?
— Я… Я была… Я уверена, что могу за себя постоять, — вместе со словами Лена растрачивает и свое спокойствие. Руслану кажется, что только его рука, еще удерживающая ворот, спасает их обоих от ее истерики. Сколько она стояла тут одна? Что еще могло случиться за это время?
Глупо искать самые невинные оправдания теперь. Руслан не дурак, он понимает, что не с неба на Лену свалилась эта кровь, и, потому, отпустив резко ворот, командует:
— Показывай. Где?
Тут, среди пустырей, сложно что-то спрятать, и единственное удобное для этого место — куст прямо у дороги. Дрожащей перепачканной рукой Лена именно туда и показывает, сама остается у бампера машины.
Проходи тут Руслан поздно вечером, как сейчас, он бы тоже ничего не подумал. Ну, лежит под кустом мужик и лежит. Почти лето же, сентябрь, не замерзнет. А город, полный работяг, не знающих, чем еще заполнить свободное время, кроме алкоголя, с вечера пятницы как раз коллективно уходил в запой до понедельника. Если пройтись по нему сейчас, то можно заметить много переоценивших себя ребят под кустами или на лавках. Но этого уложил не алкоголь.
Мужик здоровый, даже в таком скрючившемся виде это можно разобрать. Руслан еще раз недоверчиво оборачивается. Кажется нереальным, что такая хрупкая Лена могла с ним справиться. Любопытство пересиливает, и Руслан задает самый бестактный в этой ситуации вопрос:
— Как ты умудрилась его?
Спрашивает скорее потому, что злится. Он будто покрывается твердой коркой, внутри которой сдерживается вся ярость, чтобы не кричать, не паниковать и самому не устраивать истерики. Все по-деловому. Это такая игра. Квест «Дорогой, что мы будем делать с трупом?».
Лена снова немного пожевала то, что собиралась сказать, пока наконец уверенно не произнесла, глядя в сторону:
— Ты сам говорил, что я должна носить с собой нож. Сам мне его дал…
И правда, говорил. Сейчас эта идея кажется совершенно тупой, Руслан думает о том, что могло быть хуже, у Лены могли отобрать нож, и сейчас она была бы трупом в кустах, а не этот человек. Руслан ошарашен своим участием в произошедшем настолько, что перестает задавать вопросы, глухо и сердито зовет только:
— Помоги. Я один не донесу.
Он такой большой, что вдвоем они с трудом перетаскивают труп в багажник. Удар пришелся в горло. Скорее всего, это случилось где-то рядом, потому что одна бы Лена его далеко не унесла.
Захлопнув багажник, Руслан немного успокаивается, выдыхает, пытаясь убедить себя, здравый смысл, что это просто игра. Можно будет не спать и думать об этом потом, можно будет напиться, а пока нужно спрятать улики. Потому что иначе, конечно, Лену посадят, а этого допустить нельзя, ведь в тюрьме ей нож никто не даст. С принципиальностью Лены, с ее слабостью, с ней что угодно может случиться в тюрьме. Да что там, еще на предварительном следствии. И Руслана начинает трясти уже от этих картин. Он забывает, что ему самому может грозить срок за соучастие, сейчас он думает только о том, что надо спрятать улики, надо выгородить подругу. Если все сделать правильно, то ее не найдут, не посадят, значит, не будут избивать на следствии, не будут также и потом, в колонии. Больше ни о чем он думать не может. Лена садится на пассажирское сидение. Она настолько собрана и правильна, что даже пристегивается в ожидании, когда Руслан готов будет ехать. И, снова разозлившись на нее, Руслан почти рычит:
— У тебя лицо грязное. И футболка грязная.
Лена смотрит в зеркало, и поворачивается, чтобы утвердительно кивнуть: да, грязные; Руслан нетерпеливым резким движением снимает толстовку с себя, оставшись в майке, кидает ей, достает салфетки из бардачка, швыряет следом, приказывая:
— Умойся! Пока не умоешься, никуда не поедем.
Садясь за руль и пристегиваясь, он думает о том, что, должно быть, Лена сейчас в такой же прострации. Два зомби едут закапывать третьего — что может быть интереснее в вечер пятницы?
Город практически врастает в небольшой лес. Туда с походами набегают летом школьники, окружена этим лесом и городская больница, а дальше — кладбище. Руслан не рискует ехать по главной дороге, он добирается так же, гаражами и стройками, по неровной щебенке. Неважно, что у него есть права, он пристегнут, а Лена умылась. Меньше всего ему сейчас хочется напороться на кого-нибудь. Маленькие города тем и хороши — можно добраться куда угодно по плохой дороге, но минуя любые возможные посты ДПС.
А самое жуткое — это ехать через кладбище. Это при том, что в багажнике у него труп, и что рядом с ним сидит убийца.
Они забираются в самую чащу, рискуя уже застрять тут, не проехав дальше. Всю дорогу Лена молчит, но первой вылезает из машины, берет лопату с заднего сидения, сама же выбирает место. Принципиальная Лена, которая понимает, что виновата сама, и готова сама же копать могилу убитому ей. Принципиальная, но не настолько, чтобы звонить в полицию и сдаваться.
Руслан думает, что, возможно, это из-за матери. О Лене он знал очень много, да и знакомы они были уже года два как. Прежних родителей Лены лишили родительских прав, отец страшно бил ее. Лет в одиннадцать Лену из детского дома забрала приемная мама, и тогда Лена нашла в своей жизни человека, для которого надо быть хорошей, правильной, который будет гордиться тобой. С тех пор Лена делала все, чтобы новой маме не пришлось жалеть о том, что та взяла именно ее.
Надо сказать, до сегодняшнего дня у нее это получалось. Более того, своей искренностью и чистотой Лена меняла людей вокруг. Когда они познакомились, Руслан был не самым хорошим человеком, к тому времени уже состоял на учете в полиции. Встреться они с Леной в обычной обстановке тогда, Руслан бы просто отнял у нее телефон.
Лена говорила, что в том, как исправился Руслан, не так уж много ее заслуги. Что Руслан изначально был хорошим человеком, попавшим в плохую компанию, и нужно было просто переключить его в правильное русло. Лена отчего-то оправдывала всех, наверняка и про друзей Руслана думала, что они не такие уж плохие люди. И ее отца тоже как-то, наверняка, оправдывала, просто никогда не говорила об этом. Так или иначе, а своим явлением в его жизни Лена осветила душу Руслана, и тот взглянул на дно души своей, на все копошащиеся там, спрятанные ото всех вообще и себя в особенности воспоминания, и ужаснулся. Это было бы не так страшно, если бы не осознание, что все это, что он забыть не мог, было реально. Стопкой на дно души Руслана была сложена память об избитом в каком-то ночном кафе его компанией парне. О хрусте ребер, когда Макс с разбега прыгнул избиваемому ногами на грудную клетку. Память о золотом крестике, сорванном с шеи девушки, пришедшей в ночной магазин в сопровождении двоих парней, которых в это время уделала, не особо напрягаясь, его компания. Даже память о закопанных живьем котятах, которых мать сама и отдала ему, потому что тогда кошек не стерилизовали, а котят девать было некуда. Оно как-то разом все проявилось, и сам он себе рядом с Леной сделался омерзителен.
Он со второй попытки выбирается со своего места, в первую забыв о том, что пристегнут ремнем, и берет вторую лопату. Лена почти что его Бог, Богу ведь позволено убивать, если он считает это нужным. А помочь спрятать тело — как молитва Богу, за которую с его души снимется хотя бы один из пойманных тогда грехов.
Копают они так же молча, механически. У более привычного к этому труду Руслана получается быстрее, Лена была бы даже смешна в своих неумелых попытках копать, если б это не было могилой. Сначала Руслан собирается вырыть настоящую, метра два глубиной, но они, так как Лена выбрала место под древом, раньше натыкаются на корень. Но яма уже достаточно глубока, чтобы можно было закопать тело и не бояться, что оно осенью его откопают бродячие собаки.
Снова перетаскивают вдвоем, скидывают в яму, не церемонясь, как мешок. К котам, которые постоянно дохли в приюте, где пропадала Лена, у нее и то было больше почтения.
Тело выделяется на дне ямы, как дверь в ад, в вечный сон, и Руслан снова берется за лопату, чтобы укрыть его землей.
Пласт за пластом исчезают улики, следы, исчезает грех Лены, прощается грех Руслана. И пусть этим грехом будет то разудалое избиение, трое на одного, и хруст сломанных ребер. И Руслану, который никогда не был суеверным, кажется, что покойники с кладбища оттуда, через поле, смотрят, как недалеко от них закапывают нового, не по-христиански, без креста и даже обозначения этого места. Смотрят и молча, пустыми провалами глаз просят не оставлять его так далеко от них.
Руслан сдается первым. Как только яма закопана — уходит, садится на водительское сидение, пачкая его в черной земле, лопату бросает где-то, просто чтобы в руках не мешалась. Лена прикрывает свежую землю травой, ветками, делает все, чтобы не было заметно, что тут копали, пока Руслан, уговаривая себя не срываться, потерпеть еще немного, смотрит за этим через стекло, как бы наблюдая в телевизор. Он ведь и смотрел до этого что-то подобное, про мафию, где серьезные мужики с отсохшей душой так же вот прятали трупы, сбрасывая в канализационные коллекторы или зарывая в лесу. Руслан попытается сказать себе, что это тоже кино, и его едва не рвет тут же, на руль. И за звоном в ушах не слышит, как открывается дверца, и Лена, кинув назад обе лопаты, садится рядом.
— Я не должна была просить тебя, — сокрушенно говорит она, вытирая грязные руки о толстовку, которую недавно дал ей Руслан. — Просто… Я не знала, кого еще.
Кажется, что с исчезнувшей в земле проблемой она и сама становится спокойнее, уверенней, а может, так же, как Руслан, держит себя в руках, чтобы сорваться потом.
— Я подумала, что… Что ты не из слабонервных. Что поймешь, не испугаешься.
— Тут сложно не испугаться, — отвечает Руслан, заводя машину. — Но ты права, я переживу.
Ему хочется казаться спокойным, крутым, одним из тех мафиози из фильма, будто это для него не в новинку и у него тоже душа отсохла. Но это не так, и в Руслане все переворачивается, грозя вот-вот вырваться наружу.
— Отвези меня к Марине. Не могу показаться перед матерью в таком виде, — просит Лена, глядя на кладбище за окном. Прямо свидание — ночная прогулка по лесу, через кладбище и совместное закапывание трупа.
И Руслан, вытолкнутый этим напутствием, всплывает снова в реальный мир, просыпается то ли от звонка своего телефона, то ли от женского крика по телевизору. В дверях зала возникает мать: грузная женщина, вернувшаяся домой пьяная еще с работы, как будто ей на проходной же и наливали, с похмелья злая, и тоже разбуженная этим криком.
— Тише сделай, — требует она и, не дожидаясь, как бы и забыв о своем приказе, уползает спать обратно. Руслан делает тише не потому, что велела она, просто у него продолжает звонить оставленный на подлокотнике кресла телефон.
Звонит Лена.
Лена — из тех послушных девочек, что пьют перед сном только какао или молоко с медом, заползают в одиннадцать под одеяло и спят, видя радужные сны об идеальных мирах. Лене незачем звонить так поздно вечером еще и потому, что она наверняка считала бы это неприличным. И Руслан нажимает прием уже думая, что телефон звонит ему сам, случайно, затерявшись в кармане джинсов или в рюкзаке.
Но сам телефон, карман или какая-нибудь оставленная в том же рюкзаке методичка голосом Лены без приветствия выпаливает:
— Можешь мне помочь?
Руслан выключает телевизор, отгоняет усилием воли сонливость, трет глаза и лоб. Тут что-то серьезное, вряд ли Лена попросит помочь ей с физикой или чертежами в институт.
— Допустим, — соглашается Руслан.
— У твоего отца ведь машина? Сможешь на ней подъехать?
Старенькую «Оку» с натяжкой можно назвать машиной, по мнению Руслана, но для Лены, конечно, машина — все, что не ходить пешком и, предчувствуя что-то, он серьезно спрашивает:
— Куда подъехать?
+++
Он ждет толпы агрессивно настроенных подростков, загнавших девушку куда-нибудь в сгоревший дом. Ждет, что нужно будет драться, и думает об этом с неким задором даже.
Место, где-то среди гаражей и частных домиков, он ищет долго. На улице уже давно стемнело и, хотя вечер пятницы, первый встретившийся ему человек как раз Лена, ожидающая его на развилке у разросшегося куста. Второе, что замечает Руслан, и то только потому, что высветил ее фарами, — что Лена в крови. След на щеке, большой кляксой, и внизу, на светлой футболке. Это настолько сюрреалистично, что можно принять за продолжающийся сон.
— Это так развлекаются домашние девочки в вечер пятницы? — Руслан давит из себя приготовленную шутку, выбравшись из машины. Произносит потому, что больше не знает, что еще говорить, и придерживается заготовленной схемы, которая была в силе до того, как он увидел серьезное лицо Лены и кровь. И, конечно, ему тут же становится за шутку невыносимо стыдно. Губы Лены сжаты в линию, кажется, что огромных усилий будет стоить их разлепить.
«Лопаты, — догадывается Руслан. — Она просила взять лопаты. Нельзя быть таким дураком, чтобы сразу не понять…» А потом думает, что если бы любой другой попросил его приехать на машине и захватить лопаты — Руслан бы сразу понял, что не на картошку едет. Да и не поехал бы, пожалуй. Но это Лена, а Лена — не любой другой. Ни один человек в этом мире не сделал для него столько, сколько Лена. Ей нельзя было отказать, потому что к Лене была рабская, почти собачья верность. К тому же, черт возьми, это ж Лена — мягкая, добрая, безобидная Лена, которая помогает кому-то там из подруг возиться с приютом для животных, живет с одной только мамой и мечтает завести собаку, устроившись на работу, чтобы не напрягать семейный бюджет лишними тратами на корм. Это последний человек, кого можно было представить стоящим на безлюдной дороге со следами явно чужой крови на лице.
И пока Лена пытается подобрать слова, Руслан помогает ей по мере сил, как ему кажется. На деле перехватывает за ворот футболки и, притянув к себе, спрашивает самое незначительное в данной ситуации:
— Ты какого черта тут?
Но Лена собирается от этого жеста, отводит взгляд, чтобы затем снова посмотреть прямо в глаза и признаться, как в величайшем преступлении:
— Я часто тут хожу. Тут можно срезать путь, — она показывает в сторону; где-то там, поверх крыш гаражей и деревянных домиков, видно и ее многоэтажный дом.
— Через гаражи? Где и днем никого нет? Ты больная?
— Я… Я была… Я уверена, что могу за себя постоять, — вместе со словами Лена растрачивает и свое спокойствие. Руслану кажется, что только его рука, еще удерживающая ворот, спасает их обоих от ее истерики. Сколько она стояла тут одна? Что еще могло случиться за это время?
Глупо искать самые невинные оправдания теперь. Руслан не дурак, он понимает, что не с неба на Лену свалилась эта кровь, и, потому, отпустив резко ворот, командует:
— Показывай. Где?
Тут, среди пустырей, сложно что-то спрятать, и единственное удобное для этого место — куст прямо у дороги. Дрожащей перепачканной рукой Лена именно туда и показывает, сама остается у бампера машины.
Проходи тут Руслан поздно вечером, как сейчас, он бы тоже ничего не подумал. Ну, лежит под кустом мужик и лежит. Почти лето же, сентябрь, не замерзнет. А город, полный работяг, не знающих, чем еще заполнить свободное время, кроме алкоголя, с вечера пятницы как раз коллективно уходил в запой до понедельника. Если пройтись по нему сейчас, то можно заметить много переоценивших себя ребят под кустами или на лавках. Но этого уложил не алкоголь.
Мужик здоровый, даже в таком скрючившемся виде это можно разобрать. Руслан еще раз недоверчиво оборачивается. Кажется нереальным, что такая хрупкая Лена могла с ним справиться. Любопытство пересиливает, и Руслан задает самый бестактный в этой ситуации вопрос:
— Как ты умудрилась его?
Спрашивает скорее потому, что злится. Он будто покрывается твердой коркой, внутри которой сдерживается вся ярость, чтобы не кричать, не паниковать и самому не устраивать истерики. Все по-деловому. Это такая игра. Квест «Дорогой, что мы будем делать с трупом?».
Лена снова немного пожевала то, что собиралась сказать, пока наконец уверенно не произнесла, глядя в сторону:
— Ты сам говорил, что я должна носить с собой нож. Сам мне его дал…
И правда, говорил. Сейчас эта идея кажется совершенно тупой, Руслан думает о том, что могло быть хуже, у Лены могли отобрать нож, и сейчас она была бы трупом в кустах, а не этот человек. Руслан ошарашен своим участием в произошедшем настолько, что перестает задавать вопросы, глухо и сердито зовет только:
— Помоги. Я один не донесу.
Он такой большой, что вдвоем они с трудом перетаскивают труп в багажник. Удар пришелся в горло. Скорее всего, это случилось где-то рядом, потому что одна бы Лена его далеко не унесла.
Захлопнув багажник, Руслан немного успокаивается, выдыхает, пытаясь убедить себя, здравый смысл, что это просто игра. Можно будет не спать и думать об этом потом, можно будет напиться, а пока нужно спрятать улики. Потому что иначе, конечно, Лену посадят, а этого допустить нельзя, ведь в тюрьме ей нож никто не даст. С принципиальностью Лены, с ее слабостью, с ней что угодно может случиться в тюрьме. Да что там, еще на предварительном следствии. И Руслана начинает трясти уже от этих картин. Он забывает, что ему самому может грозить срок за соучастие, сейчас он думает только о том, что надо спрятать улики, надо выгородить подругу. Если все сделать правильно, то ее не найдут, не посадят, значит, не будут избивать на следствии, не будут также и потом, в колонии. Больше ни о чем он думать не может. Лена садится на пассажирское сидение. Она настолько собрана и правильна, что даже пристегивается в ожидании, когда Руслан готов будет ехать. И, снова разозлившись на нее, Руслан почти рычит:
— У тебя лицо грязное. И футболка грязная.
Лена смотрит в зеркало, и поворачивается, чтобы утвердительно кивнуть: да, грязные; Руслан нетерпеливым резким движением снимает толстовку с себя, оставшись в майке, кидает ей, достает салфетки из бардачка, швыряет следом, приказывая:
— Умойся! Пока не умоешься, никуда не поедем.
Садясь за руль и пристегиваясь, он думает о том, что, должно быть, Лена сейчас в такой же прострации. Два зомби едут закапывать третьего — что может быть интереснее в вечер пятницы?
Город практически врастает в небольшой лес. Туда с походами набегают летом школьники, окружена этим лесом и городская больница, а дальше — кладбище. Руслан не рискует ехать по главной дороге, он добирается так же, гаражами и стройками, по неровной щебенке. Неважно, что у него есть права, он пристегнут, а Лена умылась. Меньше всего ему сейчас хочется напороться на кого-нибудь. Маленькие города тем и хороши — можно добраться куда угодно по плохой дороге, но минуя любые возможные посты ДПС.
А самое жуткое — это ехать через кладбище. Это при том, что в багажнике у него труп, и что рядом с ним сидит убийца.
Они забираются в самую чащу, рискуя уже застрять тут, не проехав дальше. Всю дорогу Лена молчит, но первой вылезает из машины, берет лопату с заднего сидения, сама же выбирает место. Принципиальная Лена, которая понимает, что виновата сама, и готова сама же копать могилу убитому ей. Принципиальная, но не настолько, чтобы звонить в полицию и сдаваться.
Руслан думает, что, возможно, это из-за матери. О Лене он знал очень много, да и знакомы они были уже года два как. Прежних родителей Лены лишили родительских прав, отец страшно бил ее. Лет в одиннадцать Лену из детского дома забрала приемная мама, и тогда Лена нашла в своей жизни человека, для которого надо быть хорошей, правильной, который будет гордиться тобой. С тех пор Лена делала все, чтобы новой маме не пришлось жалеть о том, что та взяла именно ее.
Надо сказать, до сегодняшнего дня у нее это получалось. Более того, своей искренностью и чистотой Лена меняла людей вокруг. Когда они познакомились, Руслан был не самым хорошим человеком, к тому времени уже состоял на учете в полиции. Встреться они с Леной в обычной обстановке тогда, Руслан бы просто отнял у нее телефон.
Лена говорила, что в том, как исправился Руслан, не так уж много ее заслуги. Что Руслан изначально был хорошим человеком, попавшим в плохую компанию, и нужно было просто переключить его в правильное русло. Лена отчего-то оправдывала всех, наверняка и про друзей Руслана думала, что они не такие уж плохие люди. И ее отца тоже как-то, наверняка, оправдывала, просто никогда не говорила об этом. Так или иначе, а своим явлением в его жизни Лена осветила душу Руслана, и тот взглянул на дно души своей, на все копошащиеся там, спрятанные ото всех вообще и себя в особенности воспоминания, и ужаснулся. Это было бы не так страшно, если бы не осознание, что все это, что он забыть не мог, было реально. Стопкой на дно души Руслана была сложена память об избитом в каком-то ночном кафе его компанией парне. О хрусте ребер, когда Макс с разбега прыгнул избиваемому ногами на грудную клетку. Память о золотом крестике, сорванном с шеи девушки, пришедшей в ночной магазин в сопровождении двоих парней, которых в это время уделала, не особо напрягаясь, его компания. Даже память о закопанных живьем котятах, которых мать сама и отдала ему, потому что тогда кошек не стерилизовали, а котят девать было некуда. Оно как-то разом все проявилось, и сам он себе рядом с Леной сделался омерзителен.
Он со второй попытки выбирается со своего места, в первую забыв о том, что пристегнут ремнем, и берет вторую лопату. Лена почти что его Бог, Богу ведь позволено убивать, если он считает это нужным. А помочь спрятать тело — как молитва Богу, за которую с его души снимется хотя бы один из пойманных тогда грехов.
Копают они так же молча, механически. У более привычного к этому труду Руслана получается быстрее, Лена была бы даже смешна в своих неумелых попытках копать, если б это не было могилой. Сначала Руслан собирается вырыть настоящую, метра два глубиной, но они, так как Лена выбрала место под древом, раньше натыкаются на корень. Но яма уже достаточно глубока, чтобы можно было закопать тело и не бояться, что оно осенью его откопают бродячие собаки.
Снова перетаскивают вдвоем, скидывают в яму, не церемонясь, как мешок. К котам, которые постоянно дохли в приюте, где пропадала Лена, у нее и то было больше почтения.
Тело выделяется на дне ямы, как дверь в ад, в вечный сон, и Руслан снова берется за лопату, чтобы укрыть его землей.
Пласт за пластом исчезают улики, следы, исчезает грех Лены, прощается грех Руслана. И пусть этим грехом будет то разудалое избиение, трое на одного, и хруст сломанных ребер. И Руслану, который никогда не был суеверным, кажется, что покойники с кладбища оттуда, через поле, смотрят, как недалеко от них закапывают нового, не по-христиански, без креста и даже обозначения этого места. Смотрят и молча, пустыми провалами глаз просят не оставлять его так далеко от них.
Руслан сдается первым. Как только яма закопана — уходит, садится на водительское сидение, пачкая его в черной земле, лопату бросает где-то, просто чтобы в руках не мешалась. Лена прикрывает свежую землю травой, ветками, делает все, чтобы не было заметно, что тут копали, пока Руслан, уговаривая себя не срываться, потерпеть еще немного, смотрит за этим через стекло, как бы наблюдая в телевизор. Он ведь и смотрел до этого что-то подобное, про мафию, где серьезные мужики с отсохшей душой так же вот прятали трупы, сбрасывая в канализационные коллекторы или зарывая в лесу. Руслан попытается сказать себе, что это тоже кино, и его едва не рвет тут же, на руль. И за звоном в ушах не слышит, как открывается дверца, и Лена, кинув назад обе лопаты, садится рядом.
— Я не должна была просить тебя, — сокрушенно говорит она, вытирая грязные руки о толстовку, которую недавно дал ей Руслан. — Просто… Я не знала, кого еще.
Кажется, что с исчезнувшей в земле проблемой она и сама становится спокойнее, уверенней, а может, так же, как Руслан, держит себя в руках, чтобы сорваться потом.
— Я подумала, что… Что ты не из слабонервных. Что поймешь, не испугаешься.
— Тут сложно не испугаться, — отвечает Руслан, заводя машину. — Но ты права, я переживу.
Ему хочется казаться спокойным, крутым, одним из тех мафиози из фильма, будто это для него не в новинку и у него тоже душа отсохла. Но это не так, и в Руслане все переворачивается, грозя вот-вот вырваться наружу.
— Отвези меня к Марине. Не могу показаться перед матерью в таком виде, — просит Лена, глядя на кладбище за окном. Прямо свидание — ночная прогулка по лесу, через кладбище и совместное закапывание трупа.
