— Снова пройти все это? — опять обрывает Руслан, пытаясь фильтровать ее слова. Прокручивает их диалог тут же в голове, в попытке понять, можно ли в нем найти что-то, чтобы их обвинить или заподозрить. Как можно оправдать брошенные так легкомысленно фразы?
Но Лена понимает, смыкает губы и кивает медленно, как бы соглашаясь:
— Не хочу… И тебя заставлять не хочу.
— Вот видишь. Потому что если что-то с тобой случится — я не смогу оставить это так. И меня посадят за то, что я сделаю. Понимаешь?
Лена кивает снова, но в этом движении нет ничего похожего на раскаяние, как нашкодивший школьник, который делает перед учителем вид, что виноват, только чтобы от него отстали наконец. Но Руслан не хочет оставлять все как есть:
— Не заставляй меня бояться за тебя. Ты же не любишь доставлять людям проблемы. Что, если не получится? Нож в кармане толстовки еще не делает тебя супергероем, Лен.
— Руслан, мы просто друзья. Что значит — бояться за меня? Какая разница, если что-то случится со мной?
— Ну да. А вот мама твоя наверняка с ума сойдет. Если тебя посадят, она будет тебя навещать, это да… Но если тебя убьют, как думаешь, что случится с ней?
На этот раз реакция есть, и, хотя прием нечестный, до девушки начинает доходить. Лена и сама знает, что мама ей не родная, потому что из детского дома ее забрали уже в сознательном возрасте. Ради нее Лена становилась идеальной, на этой привязанности можно было играть, когда не оставалось другого выхода.
— Подумай над этим дома. Желательно когда будешь ей отчитываться, как прошел день… Давай провожу, а то правда попрешься снова какими-нибудь гаражами.
Взгляд Лены меняется опять, когда она ловит в фокус собеседника, отказавшись:
— Не надо меня провожать.
В этом нет какой-то самостоятельности или «Время раннее, что может случиться?». В этом нет и желания не доставлять неудобств. Руслан не знает, что говорить, понимая, что во взгляде скорее недоверие. Лена подозревает его.
— Что за бред? — криво усмехнувшись, спрашивает Руслан. — Мы в моей квартире и в моей комнате. А ты боишься идти со мной на темную улицу?
— Я не боюсь, — нервно отзывается Лена, поднимается со стула. — К тому же в соседней комнате твои родители. Поэтому…
— Лена, у меня такие родители, что им будет насрать, что тут происходит. Если ты думала, что я быдло без моральных принципов, то почему стала общаться со мной? Ты же говорила, что разглядела во мне какое-то зерно. А теперь ты не боишься незнакомцев на темной улице, но боишься меня.
— Это вопрос доверия, — уже спокойнее произносит Лена, взявшись за ручку двери. — Как бы объяснить… Чаще всего больно нам делают именно те люди, которых мы хорошо знаем. Нападения на улице — редкость. Именно те, кому мы позволяем к нам приблизиться, и решают, что вправе ударить или убить. Особенно те, которые думает, что мы принадлежим им.
Руслан понимает, что Лена говорит сейчас не столько о нем, сколько о своем отце, который до сих пор где-то жив, о своей биологической матери, закрывавшей на все глаза. Единственное, что могла сделать Лена тогда, чтобы выжить, — это отобрать у них право на себя, а теперь пытается лишить его же Руслана, который этого не заслуживает.
— Погоди, — окликает он, хватает с кровати свою толстовку. — Мы вернулись к тому же, с чего начинали… Раз за два года я ничего тебе не сделал — какой смысл делать что-то сейчас?
— Отношения — бомба замедленного действия. Я говорю не только про романтические отношения, Руслан. Обычно либо динамит отсыреет, либо рванет.
— Мы в институтах не обучались, и вообще тупое быдло, привыкшее провожать баб до остановки, — Руслан сам открывает дверь, сам же выталкивает девушку в темный коридор квартиры.
— Я не баба, — возмущенно сопит Лена.
— Мне ума не хватит найти разницу, пошли уже, — снова подталкивает ее Руслан.
+++
Руслан настолько злится, что пару дней, до понедельника, удерживается от того, чтобы звонить и издевательски спрашивать, много ли маньяков Лена поймала на свою задницу. Руслану кажется, что он вдруг взял на себя роль папы Лены, и если не имеет на нее никаких планов, то и нечего с ней так носиться. Ни ради кого из друзей Руслан не стал бы так беспокоиться.
Друзья, легкие на помине, встречаются ему вечером в воскресенье, и Руслан, который раньше прошел бы только поздоровавшись, теперь, назло то ли себе, то ли такой правильной Лене, останавливается поболтать.
— Макса давно не видно, — припоминает Руслан. Именно потому, что Максим — тот самый, что в детстве закапывал вместе с ним пищащую коробку, а в более взрослом возрасте с разбега прыгнул на уже поверженного человека.
— Ну да, — кивает Серега, у которого щетина на щеках длиннее волос на голове. — Не слышал? Помнишь парнишу, которого он на полгода в больницу отправил? Друзья того мозгляка его нашли. Парень через полгода вышел, а Максу голову проломили. Не добили, но память отшибло. Ему и инвалидность оформили уже.
— А тех ребят вы не нашли? — спрашивает Руслан больше для себя. У того, кого они закопали, тоже могут быть свои друзья, которые ищут пропавшего наряду с полицией. Но люди, которые могли защитить со спины в драке, улыбаются снова, на этот раз отвечает с той же мерзкой улыбкой Димыч, которого узнал не сразу, потому что два года назад нос у него не был сломан:
— А мы че, дураки, что ли, за Макса впрягаться? Тебе надо, ты можешь сходить отловить, раз тебе Макс был так дорог.
Руслан дежурно дает ему локтем в бок, уже после опоминается, что за два года все могло поменяться, и сейчас ему уже могут нос разбить за такое панибратство, но Димыч только ржет.
Они живут в этом дворе, вечером Лена могла наткнуться на них, они могли потребовать у нее телефон или деньги, и тогда ему с Леной пришлось бы закапывать уже этих ребят. Руслан отчего-то не сомневается, что трезвая и рассудительная Лена, прошедшая-таки закалку детским домом, свалила бы двоих пропитых за пять-шесть лет парней, не ожидавших отпора.
Руслану кажется, что Макса нагнал какой-то рок. Лежать с проломленной головой и не помнить, за что тебе это. Может, и у него был третий грех, которого не спишут.
Для самого Руслана было странно не верить в Бога и препарировать для себя понятие греха. Если веришь, то все просто — ты раскаялся и тебя простили. Будь так, Руслан уже был бы чист, но ему не нужно было легких путей. За все свои проступки он хотел отвечать не перед той грозной компанией избитого парня, не перед родителями, подарившими девушке золотой крестик, который Руслан тогда сорвал и который был с компанией в тот же вечер пропит. И уж конечно не перед собственной давно мертвой кошкой. Руслан должен был отвечать перед Леной и раз за разом спрашивать: «Достоин ли я?»
Понятие греха было столь же широким, как спектр, разложение света через призму. Какие-то были кроваво-красными, не простительными. Какие-то, напротив, могли быть стерты и забыты со временем. Даже убийство раскладывалось на несколько цветов, и Руслан уже определился для себя, что совершенное Леной — со временем либо сотрется, либо сожрет ее саму. Единожды оступившись, Лена не стала для него такой же прогнившей, как его бывшие друзья, творившие что вздумается ради веселья, а не защиты. Но Лена, испачкавшая только руки, а не себя саму, стала теперь чуть ближе к Руслану. Даже не на ступень, на целый лестничный пролет упавшая со своего пьедестала почти что Бога.
+++
Лена сама звонит ему в понедельник, уже вечером. И хотя на часах всего лишь начало седьмого, вечерние звонки от нее пугают настолько, что Руслан готов снова хвататься за лопаты и угонять у отца машину.
— Он тут, — шепчет Лена и из персонажа криминального фильма по НТВ, Руслан становится героем каких-нибудь «Секретных материалов».
— Кто? — приняв тон взрослого, которому ребенок жалуется на чудовище под кроватью, спрашивает Руслан.
— Ты знаешь кто. Я видела его около института. Ты ведь свободен? Ты сможешь за мной подъехать?
— Без проблем. Но если что — это странный способ звать меня на свидание. Могла бы просто пригласить.
Наверное, Руслан шутил бы даже если привидевшееся Лене оказалось правдой и около института ошивался полуразложившийся зомби.
+++
Институт находится всего в пяти минутах от главной площади города, буквально через несколько домов, но при этом место тоже невероятно пустынное, где кроме института только ряд частных домиков за высокими заборами, заправка, а дальше пустынное поле. Вечером, наверное, довольно жутковатое зрелище, неудивительно, что Лене что-то там почудилось.
Во всех окнах самого института еще горит свет, идут занятия у вечерних курсов, но на проходной только охранник. Руслану приходится позвонить, и Лена осторожно выглядывает из дверей главного корпуса, чтобы убедиться, что кроме все того же охранника и Руслана вокруг никого нет. На ходу застегивая ветровку, она выбегает к другу так, будто тот стоит в меловом круге от нечисти.
— Ты прекращай так делать, а то у меня ощущение, что я превращаюсь в твоего папочку, — ругается в шутку Руслан, но Лена насупливается. — Ах да… Извини. Я забыл.
Если «мама» сейчас для Лены означает добрую и заботливую женщину, что ждет дома, то отец у нее был только один, и от него остались не самые приятные воспоминания.
— Я буду хорошим папочкой, — на всякий случай прибавляет Руслан и получает по-детски безболезненный удар в бок. — Ладно, уговорила. Рассказывай, кого ты там видела, что он оказался страшнее меня.
— Ты знаешь, кого я видела.
— И знаю, что этого не могло быть. Мы оба это знаем, да? Так ведь, Лен? Не пугай меня, ты и так заполошная в последнее время какая-то, а тут еще и мертвых видеть стала.
— Хочешь сказать, что я схожу с ума на почве собственного чувства вины?
— Так, мне казалось, что ты на инженерном учишься, а не психологическом. Что-то там связанное с роботами. Ты должна была сказать, что у тебя микросхемы полетели, отвечающие за то, чтобы видеть мертвых.
— Знаешь, терпеть в тебе это не могу… Ты начинаешь шутить, как только нервничаешь.
— Уж лучше так. Прости, но я атеист. Если уж в Бога не верить, то с чего верить в вампиров и зомби?
— Но ведь мы не проверили… Вдруг мы закопали его еще живым?
— Ну да, а могли бы столько денег получить, показав науке человека, который выжил с дырой в горле… Давай не будем обсуждать это так громко и на улице, хорошо?
«Никакого чувства самосохранения, — раздраженно думает Руслан. А ведь они уже идут через дворы, где еще попадаются люди. — По гаражам поздним вечером ходить, на улице говорить об убийстве, единственную улику оставлять себе на память».
— Почему ты решила, что это был он? У него было зашито горло? Он стоял весь с ног до головы в земле? Или держал в руках тот цветок, что ты ему на холмик посадила? — Руслан продолжает негромко, на всякий случай посматривая по сторонам и прислушиваясь, не идет ли кто сзади.
— Нет, — отвечает насупившаяся девушка.
— Как он выглядел?
— Как… Человек. Просто стоял напротив проходных и…
— Нет, Лена. Я имею ввиду того человека. Ну. Т о г о. Там было темно, а потом совсем не до того. И ты так хорошо его запомнила? Как он выглядел, давай как бы ты составляешь его портрет, по которому его потом менты искать будут. Итак, потерпевшая, какой нос у него был? Большой, крупный? Вздернутый или картошкой? Как у меня или как у того мужика на остановке?
Лена молчит, но не потому, что обижается. Руслан, похоже, угадал, и она не помнит.
Больше всего Руслан хочет сказать, что ей надо к психиатру, но ведь доктор тоже спросит, что же с ней случилось такое жуткое, что у нее настолько поехала крыша.
— Не скучно с тобой, — добавляет Руслан, вздохнув.
— Не смешно, — обидевшись, отзывается Лена, но послушно идет рядом, все же с опаской смотрит по сторонам. Руслан бы не удивился, укажи Лена сейчас на любого подходящего по комплекции и заяви, что именно этого человека они тогда и закапывали. — У меня ощущение… Что я не здешняя. Кажется, все люди мыслят как-то по-другому, а я забыла, как правильно мыслить… Не смешно, Руслан.
— Слышь че, — отзывается он и, улыбнувшись, прибавляет:
— Я с тобой. Смотри, хоть я и шучу, я прибежал тебя провожать. Я могу быть твоим якорем с этим миром. Не так много времени прошло, тебе главное сейчас закрепиться тут, а дальше все вернется на свои места.
И вместо благодарности или признательности получает:
— Ты меня клеишь?
— Ты слишком много о себе думаешь, — не задумываясь, отвечает Руслан, но настроение у него портится, пропадает улыбка. — В мире слишком много хорошеньких девушек, и ты не в их числе. Я так же могу сказать, что ты меня пытаешься окрутить — такая вся слабая, видит призраков и до дома просит ее проводить.
— И труп вместе с ней закопать, — говорит Лена в полный голос как раз, когда мимо них проходят другие люди, и Руслана передергивает от такой беспечности. Он смеется, будто это была шутка, но, утягивает Лену в один из переулков, где вокруг нет свидетелей. И уже там, глядя в лицо, яростным шепотом выговаривает:
— Ты, блин, совсем рехнулась?! Если нас кто-то и выдаст, то это ты.
— Думаешь, я опасна и лучше убить меня, пока во мне не проснулась совесть и я сама себя не сдала? — Лена пытается снова выйти на светлую улицу, но Руслан, чтобы дать понять, что разговор не окончен, хватает ее за запястье и тащит обратно в проулок. Лена при этом сопротивляется так, будто боится в том же переулке и остаться, хотя и не кричит.
— Нет, не думаю, — шепотом продолжает Руслан, придавив ее к стене, обшарпанной и грязной. Весь этот чертов мир грязный, и мерзость его теперь проникает и в Лену, которая до семнадцати смогла остаться чистой. — Я думаю, что ты настолько правильная, что тебе будут пальцы ломать, а ты все равно станешь говорить, что сделала все одна. В лес его на плечах унесла, а после этого ямку вырыла и закопала. Только когда пальцы кончатся, ломать они начнут тебя.
Это что-то вроде крещения, когда опускают ребенка в воду. Руслан так же, с головой, опускает Лену в реальность. Нет справедливости, потому что ее оберегают такие же люди, как сам Руслан, для которых это — рутина, а Лена — не то чтобы не Бог, даже не человек. Конечно, они решат, что такую проще расколоть силой.
И тогда Лена перестает сопротивляться и пытаться выбраться на свет. Темнота и грязь этого вонючего переулка засасывают ее, и Руслан, не видя ее лица и испугавшись того, что не знает, какую вызвал реакцию, сам тащит девушку на свет уличных фонарей.
Но, снова омывшись этим светом, Лена возвращается в норму, и увидеть то выражение лица, что было у нее в переулке, не удается.
— Ты скорее сядешь сам, чем позволишь посадить меня, — делится выводом притихшая Лена. — И это ненормально.
+++
Это и правда ненормально, и ночью Руслан не может уснуть. Сердце его снова — всполошенная птица. Оно покрывается паутиной, бьется медленнее, но потом отряхивается и снова бьется в прутья клетки. Руслан думал, что все в порядке. Он слишком привык к насилию на экране, и когда сам стал пособником убийцы, а человек, от которого он ждал этого меньше всего — преступником, Руслан не запаниковал.
