От боли тошнило, в горле пересохло, и словно иглы проросли из гортани, продырявили кожу.
— Как он может помочь тебе найти Хегана? Он же не следит за ним. А наводить на его след всё отказываются, они все знают, что ты хочешь от Хегана…
— Так почему нет?! — тут же вспыхнул Кронос, превращаясь в капризного ребёнка. — Я могу дать ему вечность! Я ему силу дам. Если он перебьёт всех этих крыс вроде Базеля, я только похвалю его. Хеган и сам не откажется быть одним из моих демонов.
— Нет, не думаю, что ему понравится эта идея.
— Да брось. Вечная жизнь и огромная сила. Кому это может не понравиться?
— Кронос…
Проследив взгляд Мораны, Кронос обернулся, увидел, как поднялся Глейн. Его шатало, крест на шее стал красным, кровоточил. Взгляд у Глейна был больной, расфокусированный, Охотник едва на ногах стоял.
— Хеган не пойдёт, — произнёс Глейн. — Хеган тебе кишки выпустит и… и всё.
Очень хотелось верить, что Хеган не купится на вечную жизнь или силу. Ему что-то другое нужно, но не дай бог Кронос это «другое» нащупает. Глейн даже через боль чувствовал себя так, словно у него пытались отобрать что-то намного более масштабное и неосязаемое, чем личность кумира. Словно Кронос лишал его свободы.
— Тогда тем более, чего бояться, — улыбнулся Кронос, отвлёкся от ведьмы, вернулся к Глейну. — Сведи нас с ним, он выпустит мне кишки, и у вас всех станет на одну проблему меньше. Я не стану настаивать, если Хеган откажется. Я ведь хочу быть его другом, а не хозяином.
Глейн сделал нетвёрдый шаг вперёд, потом второй, зацепился за ворот рубашки Кроноса, но сказать что-то уже не получилось — горло высохло, даже дышать было больно.
— Кронос, — услышал он ласковый голос Мораны. — Пожалуйста. Не могу смотреть на то, как Глейну плохо… Верни его наверх.
Кронос развернулся подобно чёрной глыбе, легко подхватил Охотника на руки и, вместо того чтобы тащить куда-то, просто подбросил вверх. На несколько секунд у Глейна заложило уши, замелькало всё перед глазами, а потом он оказался лежащим на земле где-то в поле, и вокруг благословенный холод, и постепенно утихла боль в шее.
С неба сыпал дождь со снегом и хлопьями пепла. Глейн, пошатываясь, поднялся на ноги. От него исходил белый пар, снег даже не касался его. Выпрямившись, Глейн осмотрелся, чтобы понять, куда идти, и осознал, что это не поле. Он встал в центре выжженного кратера, где-то далеко были видны оплавившиеся городские стены, кое-где — чёрные от копоти руины, но в основном это оказалось выгоревшее дотла место.
У Глейна закружилась голова, он упал обратно, почти на то же место, из которого появился.
***
Сложно сказать, каким образом они с Мораной стали друзьями. Глейн собирался казнить её за разрушенный приход и убитого священника. И в этой погоне вляпался в историю с вызовом демона. От жертвоприношения Глейн пытался её спасти не ради неё самой, а чтобы оно не состоялось. Был уверен, что убьёт ведьму потом.
Но Глейн ни разу не поднял на неё ножа.
Уже через сутки после начала погони, после случившегося между этими событиями ада, Морана безмятежно выжимала подол платья и рассказывала:
— Ты не поверишь, но на пятерых священников приходится только один, который действительно сажает в пыточную, грозит калёным железом.
— Так ты ж ведьма, — недоверчиво напомнил Глейн. Его волосы тоже были мокрыми, и от этого казались темнее. Рубашка неприятно липла к телу, порох отсырел. Он всё ещё злился. Морана стояла по щиколотку в воде, вокруг стелился влажный и жаркий туман, из воды торчали брёвна, местами кирпичные кладки. По мутной глади воды проплывала то корзинка, то перевёрнутое корыто.
— Я — да. А замученные ни за что девочки не были.
И Глейн окончательно сдался. Он не подумал, что ведьма может делать что-то не по прихоти, а из мести за людей. Он вёл себя так же, как все Охотники: не разобрался и попытался бы убить Морану быстро, прежде чем она остановится и успеет оправдаться. Да и она не стала бы оправдываться перед Охотником, который пришёл по её душу. После всего случившегося Морана показалась ему великой, потому что пожертвовала собой, соблазнила демона и загнала его обратно в ад обещаниями спускаться к нему по первому же требованию. Глейн ещё не знал, что у них всё получится хорошо, и что Кронос сам не горел желанием ходить по их миру. Но, пока Глейн высыхал после того, как Морана обрушила на разгоревшийся город соседнее озеро со всей тиной, водорослями и рыбами, он ещё восхищался ею как героиней.
— Что с теми священниками, которые не трогали тебя?
— Они не трогали меня, я не трогала их, — Морана улыбнулась, встряхнула волосами. После её выходки вода, оставшаяся в городе, омывала её лодыжки. Тех, кто Кроноса вызывал, он сжёг по просьбе той же Мораны. Демон всем подложил свинью, выполнял желания только жертвы, в обмен на душу. Тело Морана ему отдала почти даром, если не считать его защиты.
Морана погрустнела, села рядом с Глейном на приступочки. Небо было пасмурным, люди потихоньку отделяли сгоревшее и ненужное от ещё пригодных вещей.
— Красивые, да? — ведьма пропустила между пальцами прядь рыжих волос, любовалась переливами. — У мамы такие же были. Ярко-ярко рыжие. Я смотрела на неё и думала, что буду такой же яркой и красивой, как мама. Папа её очень любил, да и во мне души не чаял. Наверное, таких счастливых семей не бывает… И не должно быть. Как только начался мор, они обвинили маму. Она не была колдуньей, только не боялась никого и… была рыжей. Отец рыдал так же, как я. Нас обоих держали, пока её уводили, чтобы мы не могли помешать. А она… сама шла. Прямая, уверенная. Словно её в рай забирают, а не на пытки и костер… Ужаснее дней до её сожжения ничего нет. Когда ты её так любишь, а ей там больно делают, ни за что, а у тебя ручки слабые, детские… Отец, наверное, и вовсе бы повесился, если бы не я. Друг друга заверили, что на казнь не пойдём, и оба там столкнулись, на площади… Как я рыдала. У меня горло ещё неделю болело. А отец ничего, за плечи меня держал, лицом окаменел, и смотрел только. Как оправилась — достала книги запрещённые, стала бегать в лес, в глушь, к ведьме. Настоящей, а не то, что мама. Отец знал, он только боялся за меня, всё говорил: «Тише, дочка. Тише, милая. Тебя никто не видел, солнышко?», — Морана улыбнулась. С кончиков волос капало на платье, небо прояснилось, туман оседал и город перестал напоминать ожившее кладбище. — Мы же с ним знали, что за мной придут. Раз мать ведьма, то и дочь научила. Но, Охотник… Мы ведь могли просто уехать оттуда в другой город. Но оба понимали, что не поедем.
— Потому что хотели мстить, — кивнул Глейн.
— Именно. Я улыбалась горожанам. Флиртовала с парнями, хотя, когда приходили свататься, отец отказывал им с суровым лицом. И я одобряла. Говорила, что храню себя до брака. И от меня отстали. Когда начался падёж скота, мне шестнадцать было. И за мной пришли… О, как они горели. Я сожгла всех, кто к нам заявился. Я их всех знала лично, и с каким удовольствием слушала их крики. Отец был как бы и не при чем… Я его с тех пор не видела, потому что остаться в городе означало навлечь беду на него. Я уверена, что он нашёл, как откреститься от меня. Как-нибудь я вернусь в город проверить, всё ли с ним в порядке. И так же сожгу любого, кто причинил ему вред.
Глейн помолчал, разглядывая солнце в луже. Если и оставались ещё сомнения, рассказ их развеял. Таких, как Морана, Глейн не трогал даже при возможной опасности. И почему-то захотелось перед ней оправдаться за своё прощение.
— Моя мать, чтобы скрыть измену, врала, что её совратил демон. И я, получалось, сын этого демона. Если бы я не сбежал, они бы сожгли меня. Кузнец бы и отдал. Меня не жгли только потому, что жалели мелкого.
— Спать я с тобой не буду, — улыбаясь, насмешливо произнесла Морана, и Глейн о своих словах пожалел, совершенно по-детски закрылся. — А хотя… Ты же видел, чья я теперь. То есть ты не врал?.. Впрочем, ваши любят истории о том, как их оставили без семьи или как побеждали семиглавое чудовище. Да, похоже на правду… Ты куда?
— Тут мне больше делать нечего, — Глейн поправил ножны, закрепил отсыревший пистолет.
— Дурак был этот кузнец, — ухмыльнулась Морана, которая извиняться не собиралась. — Когда ему говорили бы, что у него красивый сын, он мог отвечать гордо: «Весь в меня», даже если бы это было не так. Одиноким бабам неосознанно хотелось бы такого же красивого и доброго сына, и кузнец бы не раз ещё супруге отомстил.
Глейн перестал так поспешно собираться, на секунду и вовсе остановился, кивнул каким-то своим мыслям, пообещал:
— Если будешь кому-то невинному вредить — я сам тебя сожгу.
— Мы сможем подружиться, — пообещала Морана. И была права.
Глейн пришёл в себя на прохладной, свежей белой простыне, под тёплым одеялом, и сначала ему показалось, что он в раю. А потом пришли боль и ломота во всём теле, так в раю болеть не могло.
— О, он восстал из мёртвых, — пошутил сбоку голос Кэйсара. Глейн без спешки повернул голову к нему, протянул руку и погладил по голове, как верного пса.
— Мои вещи? — спросил он. На этот раз ответил Луц:
— Мы их принесли.
— Надо заплатить за больницу. Я же в больнице? — голос был глухой, чужой, как у старика. Кэйсар стал настолько послушный, что разрешал погладить себя по голове, остался стоять, наклонившись к Глейну.
— Какого хрена ты там забыл? — спросил недовольно Кэйсар, при этом всем видом выражая покорность. Глейн осторожно пожал плечами:
— Я не мог.
Он чувствовал — горло плотно замотано тканью, а крест жгло, словно старую рану.
— Хорошо, что с тобой всё в порядке, — мягко произнёс Луц и вышел из маленькой комнатки. Кэйсар внимательно и как-то насторожённо посмотрел ему вслед. Глейну было слишком плохо, чтобы это заметить, он прикрыл глаза.
— На тебя и тут скоро молиться будут, — глухо сказал Кэйсар.
— Ерунды не говори, — огрызнулся Глейн. На глаза ему опустилось что-то прохладное, мягкое, влажное.
— А как ещё? Город за ночь сгорел дотла, и посреди всего этого мракобесия выжил только один Охотник. Вот какая сильная вера у него, даже демон против него спасовал, — Кэйсар произнёс это так, словно цитировал какую-то не слишком интересную книгу. Он знал, что всё было не так.
— Меня Морана спасла, — подтвердил Глейн.
— Ты ей нравишься.
— А я её едва не убил до этого… Там ситуация была, что вокруг человек пятьдесят, и нас уже не выпустят, даже если я орать начну, что я Охотник, а её покровитель Кронос… Хотя с ней может и сработало бы. А вот меня бы точно зарезали… И я подставил её, чтобы был хоть какой-то шанс. Я не хотел, чтобы она умирала, и спасаться за её счёт тоже… не хотел. Но сделал. А потом она меня вытащила. Они могли меня там держать, понимаешь?
От этого «там» тянуло потусторонним холодом, и голос Глейна на этом слове дрогнул, как пламя свечи на ветру.
— Ты нам очень нужен. И Моране нужен. Вы ещё встретитесь и поговорите с ней, попросишь у неё прощения. Я уверен, она поймёт. А если нет — тогда будешь мучиться совестью, — как мог успокоил оборотень.
— Тебе разве не знакомо это чувство? Даже если тебя простили, сам себя не прощаешь.
— Неа, не знакомо, — Кэйсар наклонился совсем низко, шепнул у самого уха. — Луц убил человека.
Глейн повернул голову, тряпка сползла с глаз.
— Кого? — так же глухо спросил он.
— Стражника ворот. Который пропускал к вам наших. И обратно выпускал, — уже чуть громче ответил Кэйсар. — А потом очень вовремя новость пришла, что город сгорел к чертям. Буквально в тот же вечер узнали, вещи собрали и когти рвать. А то сидел бы, ждал, когда и его убивать придут.
Глейну стало чуть легче после этих слов, и всё же осталось беспокойство. Он словно ожил — налилось румянцем лицо, он попытался встать, и Кэйсар не мешал, только насторожённо смотрел, готовый подхватить в любой момент.
— Может, мне его лучше позвать? — спросил Кэйсар. Глейн отрицательно покачал головой, выбрался тяжело из кровати. Но, встав на ноги и выпрямившись, он снова стал прямым, уверенным шагом вышел из комнаты.
Они нашёл Луца на конюшнях с петлёй в руках, на которую рыцарь задумчиво смотрел. При виде Глейна попытался её спрятать за спину, смутился так, словно его застали за неприличным. И оправдываться начал, как большой ребёнок:
— Я не… не это. Не собирался… Просто представил, что поймают, такую же накинут и вздёрнут.
Глейн в этот момент был страшен, невольно вспомнилось, что он только недавно вернулся из ада. Теперь волосы у него были не просто растрёпанные, а дыбом. Казалось, что он по-прежнему дымился.
— Дети там, в подвале, испугались, когда мы пришли их спасти. Сказали, тем, кто пробовал бежать, выжигали глаза. Пока я был один в замке, приехал оборотень — метра два ростом, наглый, расхлябанный. Спросил, можно ли приобрести девочек, светлых. Пока мы туда не пришли, они похищали детей и подростков. Если те отказывались слушаться — калечили, потом убивали. Потому что смерти эти дети уже не боялись, а вот боли пока ещё да… Меня до сих пор трясёт при мысли о том, скольких они успели продать, и их уже не спасти, потому что все те земли перетрясти надо. Скольким таким вот светленьким девочкам жизнь испоганили. Если тебя вздёрнуть придут за эту падаль — я за тебя встану. Я убью всех тех, кто попытается тебя казнить, если они не поймут.
— Да ну вас, всегда можно сказать, что это я его убил, — вклинился Кэйсар. — Я ж дурной, я же оборотень. Захотел — убил. А вас обманул просто.
— Сколько я спал? — Глейн привалился спиной к стене, разом сдулся.
— Где-то… дня четыре, — неуверенно произнёс Луц, всё ещё тиская верёвку за спиной. — Но лекарь сказал, что тебе нужно ещё полежать.
— Тебя куда несёт? — устало спросил Кэйсар.
— Надо найти учителей. Поговорить с ними.
— Что тебе там сказали в этом аду? — угадал Кэйсар.
— Кронос хочет забрать у нас Хегана.
***
Торговый тракт — очень удобное место. И города чаще, и между ними у дороги располагались небольшие гостевые домики, в которых можно было передохнуть. В одном из таких они и остановились вечером. Спален не оказалось, но на втором этаже навалена солома. Дом обогревался большим камином, поэтому можно было ночевать и так. Всё лучше и теплее, чем на снегу в лесу.
Народу не так много собралось, в половину зала шесть на шесть метров.
В Глейне было не признать Охотника — он завернулся в тёплый светлый плащ, шея замотана в шарф. Это и к лучшему, иначе к нему приставали бы с просьбами помочь, а он был ещё слишком слаб, чтобы рубить чудовищ. Глейн, обычно беспокойный, теперь особо и не нервничал.
— Монстры обходят тракт стороной, — объяснил он. Плащ и шарф делали его как-то больше и внушительнее на вид. — Слишком много людей. К тому же Охотники тоже снуют туда-сюда. Раненные в столицу, вылеченные из столицы.
— Ты по-прежнему не выглядишь довольным, — заметил Кэйсар, склонившийся над чашей с вином.
— Я не люблю столицу, — вздохнул недовольно Глейн.
— Почему? — не понял Луц.
— Там опасно.
После секундной паузы Кэйсар начал смеяться, опустив голову почти что на стол, переспросил:
— В столице?
— Ой, иди к чёрту, — послал Глейн и укутался теплее. Открылась дверь, впустив внутрь ещё снега и холода, в небольшой зал вошёл скрюченный старик. Но Глейн подметил уверенность его движений — такую, словно это человек не пожилой, а кто-то вырядившийся в старика.
— Как он может помочь тебе найти Хегана? Он же не следит за ним. А наводить на его след всё отказываются, они все знают, что ты хочешь от Хегана…
— Так почему нет?! — тут же вспыхнул Кронос, превращаясь в капризного ребёнка. — Я могу дать ему вечность! Я ему силу дам. Если он перебьёт всех этих крыс вроде Базеля, я только похвалю его. Хеган и сам не откажется быть одним из моих демонов.
— Нет, не думаю, что ему понравится эта идея.
— Да брось. Вечная жизнь и огромная сила. Кому это может не понравиться?
— Кронос…
Проследив взгляд Мораны, Кронос обернулся, увидел, как поднялся Глейн. Его шатало, крест на шее стал красным, кровоточил. Взгляд у Глейна был больной, расфокусированный, Охотник едва на ногах стоял.
— Хеган не пойдёт, — произнёс Глейн. — Хеган тебе кишки выпустит и… и всё.
Очень хотелось верить, что Хеган не купится на вечную жизнь или силу. Ему что-то другое нужно, но не дай бог Кронос это «другое» нащупает. Глейн даже через боль чувствовал себя так, словно у него пытались отобрать что-то намного более масштабное и неосязаемое, чем личность кумира. Словно Кронос лишал его свободы.
— Тогда тем более, чего бояться, — улыбнулся Кронос, отвлёкся от ведьмы, вернулся к Глейну. — Сведи нас с ним, он выпустит мне кишки, и у вас всех станет на одну проблему меньше. Я не стану настаивать, если Хеган откажется. Я ведь хочу быть его другом, а не хозяином.
Глейн сделал нетвёрдый шаг вперёд, потом второй, зацепился за ворот рубашки Кроноса, но сказать что-то уже не получилось — горло высохло, даже дышать было больно.
— Кронос, — услышал он ласковый голос Мораны. — Пожалуйста. Не могу смотреть на то, как Глейну плохо… Верни его наверх.
Кронос развернулся подобно чёрной глыбе, легко подхватил Охотника на руки и, вместо того чтобы тащить куда-то, просто подбросил вверх. На несколько секунд у Глейна заложило уши, замелькало всё перед глазами, а потом он оказался лежащим на земле где-то в поле, и вокруг благословенный холод, и постепенно утихла боль в шее.
С неба сыпал дождь со снегом и хлопьями пепла. Глейн, пошатываясь, поднялся на ноги. От него исходил белый пар, снег даже не касался его. Выпрямившись, Глейн осмотрелся, чтобы понять, куда идти, и осознал, что это не поле. Он встал в центре выжженного кратера, где-то далеко были видны оплавившиеся городские стены, кое-где — чёрные от копоти руины, но в основном это оказалось выгоревшее дотла место.
У Глейна закружилась голова, он упал обратно, почти на то же место, из которого появился.
***
Сложно сказать, каким образом они с Мораной стали друзьями. Глейн собирался казнить её за разрушенный приход и убитого священника. И в этой погоне вляпался в историю с вызовом демона. От жертвоприношения Глейн пытался её спасти не ради неё самой, а чтобы оно не состоялось. Был уверен, что убьёт ведьму потом.
Но Глейн ни разу не поднял на неё ножа.
Уже через сутки после начала погони, после случившегося между этими событиями ада, Морана безмятежно выжимала подол платья и рассказывала:
— Ты не поверишь, но на пятерых священников приходится только один, который действительно сажает в пыточную, грозит калёным железом.
— Так ты ж ведьма, — недоверчиво напомнил Глейн. Его волосы тоже были мокрыми, и от этого казались темнее. Рубашка неприятно липла к телу, порох отсырел. Он всё ещё злился. Морана стояла по щиколотку в воде, вокруг стелился влажный и жаркий туман, из воды торчали брёвна, местами кирпичные кладки. По мутной глади воды проплывала то корзинка, то перевёрнутое корыто.
— Я — да. А замученные ни за что девочки не были.
И Глейн окончательно сдался. Он не подумал, что ведьма может делать что-то не по прихоти, а из мести за людей. Он вёл себя так же, как все Охотники: не разобрался и попытался бы убить Морану быстро, прежде чем она остановится и успеет оправдаться. Да и она не стала бы оправдываться перед Охотником, который пришёл по её душу. После всего случившегося Морана показалась ему великой, потому что пожертвовала собой, соблазнила демона и загнала его обратно в ад обещаниями спускаться к нему по первому же требованию. Глейн ещё не знал, что у них всё получится хорошо, и что Кронос сам не горел желанием ходить по их миру. Но, пока Глейн высыхал после того, как Морана обрушила на разгоревшийся город соседнее озеро со всей тиной, водорослями и рыбами, он ещё восхищался ею как героиней.
— Что с теми священниками, которые не трогали тебя?
— Они не трогали меня, я не трогала их, — Морана улыбнулась, встряхнула волосами. После её выходки вода, оставшаяся в городе, омывала её лодыжки. Тех, кто Кроноса вызывал, он сжёг по просьбе той же Мораны. Демон всем подложил свинью, выполнял желания только жертвы, в обмен на душу. Тело Морана ему отдала почти даром, если не считать его защиты.
Морана погрустнела, села рядом с Глейном на приступочки. Небо было пасмурным, люди потихоньку отделяли сгоревшее и ненужное от ещё пригодных вещей.
— Красивые, да? — ведьма пропустила между пальцами прядь рыжих волос, любовалась переливами. — У мамы такие же были. Ярко-ярко рыжие. Я смотрела на неё и думала, что буду такой же яркой и красивой, как мама. Папа её очень любил, да и во мне души не чаял. Наверное, таких счастливых семей не бывает… И не должно быть. Как только начался мор, они обвинили маму. Она не была колдуньей, только не боялась никого и… была рыжей. Отец рыдал так же, как я. Нас обоих держали, пока её уводили, чтобы мы не могли помешать. А она… сама шла. Прямая, уверенная. Словно её в рай забирают, а не на пытки и костер… Ужаснее дней до её сожжения ничего нет. Когда ты её так любишь, а ей там больно делают, ни за что, а у тебя ручки слабые, детские… Отец, наверное, и вовсе бы повесился, если бы не я. Друг друга заверили, что на казнь не пойдём, и оба там столкнулись, на площади… Как я рыдала. У меня горло ещё неделю болело. А отец ничего, за плечи меня держал, лицом окаменел, и смотрел только. Как оправилась — достала книги запрещённые, стала бегать в лес, в глушь, к ведьме. Настоящей, а не то, что мама. Отец знал, он только боялся за меня, всё говорил: «Тише, дочка. Тише, милая. Тебя никто не видел, солнышко?», — Морана улыбнулась. С кончиков волос капало на платье, небо прояснилось, туман оседал и город перестал напоминать ожившее кладбище. — Мы же с ним знали, что за мной придут. Раз мать ведьма, то и дочь научила. Но, Охотник… Мы ведь могли просто уехать оттуда в другой город. Но оба понимали, что не поедем.
— Потому что хотели мстить, — кивнул Глейн.
— Именно. Я улыбалась горожанам. Флиртовала с парнями, хотя, когда приходили свататься, отец отказывал им с суровым лицом. И я одобряла. Говорила, что храню себя до брака. И от меня отстали. Когда начался падёж скота, мне шестнадцать было. И за мной пришли… О, как они горели. Я сожгла всех, кто к нам заявился. Я их всех знала лично, и с каким удовольствием слушала их крики. Отец был как бы и не при чем… Я его с тех пор не видела, потому что остаться в городе означало навлечь беду на него. Я уверена, что он нашёл, как откреститься от меня. Как-нибудь я вернусь в город проверить, всё ли с ним в порядке. И так же сожгу любого, кто причинил ему вред.
Глейн помолчал, разглядывая солнце в луже. Если и оставались ещё сомнения, рассказ их развеял. Таких, как Морана, Глейн не трогал даже при возможной опасности. И почему-то захотелось перед ней оправдаться за своё прощение.
— Моя мать, чтобы скрыть измену, врала, что её совратил демон. И я, получалось, сын этого демона. Если бы я не сбежал, они бы сожгли меня. Кузнец бы и отдал. Меня не жгли только потому, что жалели мелкого.
— Спать я с тобой не буду, — улыбаясь, насмешливо произнесла Морана, и Глейн о своих словах пожалел, совершенно по-детски закрылся. — А хотя… Ты же видел, чья я теперь. То есть ты не врал?.. Впрочем, ваши любят истории о том, как их оставили без семьи или как побеждали семиглавое чудовище. Да, похоже на правду… Ты куда?
— Тут мне больше делать нечего, — Глейн поправил ножны, закрепил отсыревший пистолет.
— Дурак был этот кузнец, — ухмыльнулась Морана, которая извиняться не собиралась. — Когда ему говорили бы, что у него красивый сын, он мог отвечать гордо: «Весь в меня», даже если бы это было не так. Одиноким бабам неосознанно хотелось бы такого же красивого и доброго сына, и кузнец бы не раз ещё супруге отомстил.
Глейн перестал так поспешно собираться, на секунду и вовсе остановился, кивнул каким-то своим мыслям, пообещал:
— Если будешь кому-то невинному вредить — я сам тебя сожгу.
— Мы сможем подружиться, — пообещала Морана. И была права.
***
Глейн пришёл в себя на прохладной, свежей белой простыне, под тёплым одеялом, и сначала ему показалось, что он в раю. А потом пришли боль и ломота во всём теле, так в раю болеть не могло.
— О, он восстал из мёртвых, — пошутил сбоку голос Кэйсара. Глейн без спешки повернул голову к нему, протянул руку и погладил по голове, как верного пса.
— Мои вещи? — спросил он. На этот раз ответил Луц:
— Мы их принесли.
— Надо заплатить за больницу. Я же в больнице? — голос был глухой, чужой, как у старика. Кэйсар стал настолько послушный, что разрешал погладить себя по голове, остался стоять, наклонившись к Глейну.
— Какого хрена ты там забыл? — спросил недовольно Кэйсар, при этом всем видом выражая покорность. Глейн осторожно пожал плечами:
— Я не мог.
Он чувствовал — горло плотно замотано тканью, а крест жгло, словно старую рану.
— Хорошо, что с тобой всё в порядке, — мягко произнёс Луц и вышел из маленькой комнатки. Кэйсар внимательно и как-то насторожённо посмотрел ему вслед. Глейну было слишком плохо, чтобы это заметить, он прикрыл глаза.
— На тебя и тут скоро молиться будут, — глухо сказал Кэйсар.
— Ерунды не говори, — огрызнулся Глейн. На глаза ему опустилось что-то прохладное, мягкое, влажное.
— А как ещё? Город за ночь сгорел дотла, и посреди всего этого мракобесия выжил только один Охотник. Вот какая сильная вера у него, даже демон против него спасовал, — Кэйсар произнёс это так, словно цитировал какую-то не слишком интересную книгу. Он знал, что всё было не так.
— Меня Морана спасла, — подтвердил Глейн.
— Ты ей нравишься.
— А я её едва не убил до этого… Там ситуация была, что вокруг человек пятьдесят, и нас уже не выпустят, даже если я орать начну, что я Охотник, а её покровитель Кронос… Хотя с ней может и сработало бы. А вот меня бы точно зарезали… И я подставил её, чтобы был хоть какой-то шанс. Я не хотел, чтобы она умирала, и спасаться за её счёт тоже… не хотел. Но сделал. А потом она меня вытащила. Они могли меня там держать, понимаешь?
От этого «там» тянуло потусторонним холодом, и голос Глейна на этом слове дрогнул, как пламя свечи на ветру.
— Ты нам очень нужен. И Моране нужен. Вы ещё встретитесь и поговорите с ней, попросишь у неё прощения. Я уверен, она поймёт. А если нет — тогда будешь мучиться совестью, — как мог успокоил оборотень.
— Тебе разве не знакомо это чувство? Даже если тебя простили, сам себя не прощаешь.
— Неа, не знакомо, — Кэйсар наклонился совсем низко, шепнул у самого уха. — Луц убил человека.
Глейн повернул голову, тряпка сползла с глаз.
— Кого? — так же глухо спросил он.
— Стражника ворот. Который пропускал к вам наших. И обратно выпускал, — уже чуть громче ответил Кэйсар. — А потом очень вовремя новость пришла, что город сгорел к чертям. Буквально в тот же вечер узнали, вещи собрали и когти рвать. А то сидел бы, ждал, когда и его убивать придут.
Глейну стало чуть легче после этих слов, и всё же осталось беспокойство. Он словно ожил — налилось румянцем лицо, он попытался встать, и Кэйсар не мешал, только насторожённо смотрел, готовый подхватить в любой момент.
— Может, мне его лучше позвать? — спросил Кэйсар. Глейн отрицательно покачал головой, выбрался тяжело из кровати. Но, встав на ноги и выпрямившись, он снова стал прямым, уверенным шагом вышел из комнаты.
Они нашёл Луца на конюшнях с петлёй в руках, на которую рыцарь задумчиво смотрел. При виде Глейна попытался её спрятать за спину, смутился так, словно его застали за неприличным. И оправдываться начал, как большой ребёнок:
— Я не… не это. Не собирался… Просто представил, что поймают, такую же накинут и вздёрнут.
Глейн в этот момент был страшен, невольно вспомнилось, что он только недавно вернулся из ада. Теперь волосы у него были не просто растрёпанные, а дыбом. Казалось, что он по-прежнему дымился.
— Дети там, в подвале, испугались, когда мы пришли их спасти. Сказали, тем, кто пробовал бежать, выжигали глаза. Пока я был один в замке, приехал оборотень — метра два ростом, наглый, расхлябанный. Спросил, можно ли приобрести девочек, светлых. Пока мы туда не пришли, они похищали детей и подростков. Если те отказывались слушаться — калечили, потом убивали. Потому что смерти эти дети уже не боялись, а вот боли пока ещё да… Меня до сих пор трясёт при мысли о том, скольких они успели продать, и их уже не спасти, потому что все те земли перетрясти надо. Скольким таким вот светленьким девочкам жизнь испоганили. Если тебя вздёрнуть придут за эту падаль — я за тебя встану. Я убью всех тех, кто попытается тебя казнить, если они не поймут.
— Да ну вас, всегда можно сказать, что это я его убил, — вклинился Кэйсар. — Я ж дурной, я же оборотень. Захотел — убил. А вас обманул просто.
— Сколько я спал? — Глейн привалился спиной к стене, разом сдулся.
— Где-то… дня четыре, — неуверенно произнёс Луц, всё ещё тиская верёвку за спиной. — Но лекарь сказал, что тебе нужно ещё полежать.
— Тебя куда несёт? — устало спросил Кэйсар.
— Надо найти учителей. Поговорить с ними.
— Что тебе там сказали в этом аду? — угадал Кэйсар.
— Кронос хочет забрать у нас Хегана.
***
Торговый тракт — очень удобное место. И города чаще, и между ними у дороги располагались небольшие гостевые домики, в которых можно было передохнуть. В одном из таких они и остановились вечером. Спален не оказалось, но на втором этаже навалена солома. Дом обогревался большим камином, поэтому можно было ночевать и так. Всё лучше и теплее, чем на снегу в лесу.
Народу не так много собралось, в половину зала шесть на шесть метров.
В Глейне было не признать Охотника — он завернулся в тёплый светлый плащ, шея замотана в шарф. Это и к лучшему, иначе к нему приставали бы с просьбами помочь, а он был ещё слишком слаб, чтобы рубить чудовищ. Глейн, обычно беспокойный, теперь особо и не нервничал.
— Монстры обходят тракт стороной, — объяснил он. Плащ и шарф делали его как-то больше и внушительнее на вид. — Слишком много людей. К тому же Охотники тоже снуют туда-сюда. Раненные в столицу, вылеченные из столицы.
— Ты по-прежнему не выглядишь довольным, — заметил Кэйсар, склонившийся над чашей с вином.
— Я не люблю столицу, — вздохнул недовольно Глейн.
— Почему? — не понял Луц.
— Там опасно.
После секундной паузы Кэйсар начал смеяться, опустив голову почти что на стол, переспросил:
— В столице?
— Ой, иди к чёрту, — послал Глейн и укутался теплее. Открылась дверь, впустив внутрь ещё снега и холода, в небольшой зал вошёл скрюченный старик. Но Глейн подметил уверенность его движений — такую, словно это человек не пожилой, а кто-то вырядившийся в старика.
