— Не понимаю, — обернулся Глейн. — Зачем?
— Я встречал одного оборотня, — начал мрачно Кэйсар, — так он у врагов рвал клык и вешал себе на шею. И всё хотел полную нитку собрать.
— Вроде доказательства подвигов? — Глейну вспомнились головы, которые иногда брали с собой Охотники, если никто их не просил убивать чудовище и они не смогут доказать, что там были.
— Или чтобы возвращаться.
Вскоре говорить стало труднее, и уже Кэйсар бежал впереди, по-прежнему бодро, а Глейн останавливался отдохнуть, отдышаться, уперев руки в колени.
От прямой башни было одно ответвление, словно это рогатина, именно его они и нашли, пройдя достаточно далеко, и сначала Глейн едва не прошёл мимо, но у входа в это место не стояло трупов, которые теперь уже были не скелетами, а засохшими до сморщившейся кожи мумиями.
Глейн вытер рукавом пот, размял руку с ножом, пошёл проверить провал, и, стоило его коснуться, оттуда раздалось испуганное и глухое:
— Там кто-то есть?
За чернотой не было двери, там только холодная стена, на ощупь как скала, и Глейн ждал, что на пальцах останется копоть, но они чистые. Башня не горела, она сама по себе чёрная, как сажа.
— Я Охотник, — произнёс Глейн, прощупывая поверхность — от одного украшенного трупа, до другого. И услышал всхлип.
— Слава Богу… Слава ему, что он прислал вас. Простите, но… может быть у вас есть еда?.. Хотя бы чуть-чуть…
Глейн обернулся к Кэйсару, у которого теперь находился общий мешок, тот безразлично пожал плечами. Должны быть небольшие запасы, для одного человека хватит.
— Есть, — успокоил Глейн, рукой почувствовал сквозняк, к найденной щели приставил лезвие и с той стороны послышалось, как кто-то скребётся. — Я попробую открыть. Отойдите.
Подождал, вслушиваясь. При нажиме непонятно, что заскрипело — лезвие или стена. Глейн отколол сначала кусок камня, и тот раскрошился, как стариковские зубы, из щели подуло уже заметнее, появилась сквозная дыра, и там, в темноте, что-то белое мелькнуло, нетерпеливо топталось рядом, но не подходило. Кэйсар, не особо заинтересованный, взялся за другой осколок, потянул на себя, пока Глейн пытался расковырять дыру лезвием. Кэйсару повезло больше и с таким скрипом, словно рушится весь курган, высокая каменная дверь открылась.
Девушка не бросилась к Глейну, она просто упала на него, едва не напоровшись на лезвие вовремя отклонённого ножа.
— Еды, — попросила она. — Если есть — вода… Но еда…
Кэйсар кинул Глейну мешок; под тяжестью и человека, и ноши Глейн упал на одно колено. Девушка помогла ему копаться в вещах, быстрыми пальцами нашла сушёные овощи, которые использовались для супа, захрустела крупой.
— Он тебя морил голодом? — зачем-то спросил Глейн, оставив общий мешок ей на растерзание. Девушка нашла разбавленное почти до воды вино, жадно выпила, вытерла губы.
— Он не знает, что люди должны есть, пить… ничего не знает, — она попыталась и говорить, и пережёвывать, закрыла рот рукой, чтобы не упустить ни крошки. — Поэтому, все умирают.
Она была одета в богатое платье, блестящее ожерелье, на пальцах кольца. Одежда такая же, как у всех тех трупов на лестнице. Глейн поднялся, больше ни о чём не спрашивал, ждал, когда она наестся. Кэйсар стоял рядом, плечом к плечу с ним. Он был насторожённым, осматривался по сторонам, хотя в зале было пусто, стены гладкие и блестящие. Тут невозможно было подкрасться незаметно — с самого верха проникал солнечный свет, и, хотя внизу полумрак, но всё же достаточно светло.
— Ну всё, хватит тут задерживаться, — недовольно проворчал Кэйсар, потянул девушку подниматься. На вид платье весило раза в три тяжелее, чем она, и после еды её клонило в сон.
— Да, уводи её, — внезапно приказал Глейн, убрал нож, начал заряжать пистолет.
— А ты? — тут же наскочил Кэйсар, всё ещё удерживая девушку за локоть.
— Догоню, — спокойно ответил Глейн, направился к двери.
— Кого ты догонишь?! — моментально сорвался Кэйсар. — Нас догонишь или его догонять собрался? Глейн! Я тут из-за тебя, а не из-за всех тех людей, будь они хоть трижды детьми и бабами, которых ты бегаешь спасать.
— Да, я знаю, — спокойно кивнул Глейн, потянулся к створке ворот, но понял, что они снова наглухо закрыты. Более того, с этой стороны ворота были гладкие, не прямые, а горкой. Глейн где-то секунду-две ещё думал, что это ворота, а потом инстинктивно тело дёрнулось назад, и он отскочил.
У существа был вид человеческий, но не вампира. Череп с редкими волосами, впалые глаза и щёки, он был похож на одного из тех мертвецов, что выставлены у лестницы, но вместо одежды — каменная ткань, которую Охотник и принял за закрытые двери.
— Что вы делаете? — неестественно медленно спросило оно. Ростом до крыши одноэтажного дома, он задел макушкой дверной проём, когда вплыл в залу. Девушка не кричала, но начала цепляться за Кэйсара в поисках защиты, и он грубо отпихнул её, чтобы не мешала. Существо в тёмном плаще было похоже на ворона, смотрело то на девушку, то на Глейна, слегка задело взглядом Кэйсара, не задерживаясь на нём. — Кого пришёл спасти? От кого спасти? Ты спасти пришёл?
Оно переместилось плавно, как по воде.
Глейн никогда с таким не сталкивался и не слышал. Говорили, иногда Охотники пытались драться с чем-то, что не знали, как убить. А ведь попытки — серебряные пули, кресты — могли, сорвавшись, стоить им времени, а вместе с тем и жизни. И всё же, пока Глейн думал, даже боялся этой неизвестности перед ним, тело действовало словно независимо от него — правая рука с пистолетом вскинулась, нажала на курок, левой Глейн выхватил нож. Пуля попала существу в щёку, медленно оно начало раскрывать с шуршанием кузнечных мехов складки плаща. Внутри него — чёрная пустота, и, когда Глейн бросился вперёд, нож увяз в этих складках, которые по-прежнему казались каменными. Стемнело постепенно, и той же твёрдой породой от Охотника отрезало весь мир, стало вдруг холодно, непроглядно. Это существо спрятало его под свой плащ, и полы его, теперь твёрдые, сужались, пытались похоронить Глейна. Обычно страх во время сражений жил где-то отдельно от Глейна. Как ножны — Глейн оставлял его за поясом, он как бы есть, он рядом, но это не имело значения, пока он не мешал. Теперь же он выполз из своего укромного места, обволок Глейна новым слоем, и Охотник начал рубить бессмысленно, почти истерично, куда придётся, в попытке отогнать, выбраться, хоть как-то спастись. Страх уже не просто чувство, не просто часть Глейна — это новое чудовище, и именно оно жрало Глейна живьём, не давало рассуждать здраво.
А потом откуда-то очень издалека послышалось, как кто-то звал его по имени — надрывно, в ужасе, в отчаянии ещё большем, чем испытывал сейчас Глейн. Это отрезвило. В темноте Глейн наощупь перезарядил пистолет, выстрелил вверх, перезарядил ещё раз — второй выстрел туда же. Пули серебряные, но всё-таки ведь пули, и должны наносить урон не только вампирам и оборотням.
Стены перестали сужаться, пространство покачнулось, завалилось на бок, и Глейну пришлось пригнуться, он по-прежнему был в тесной могиле, но она больше не стремилась раздавить его. И Глейну правда казалось, что он победил, пока рядом с ним не послышался тот же блеклый голос:
— Зачем это сделал? Что такое жжётся?
Пахло чем-то резким, гниющим, и в этом каменном мешке что-то ползло мимо Глейна, как змея, и у него снова сдали нервы.
— Кэйсар! Вытащи меня! — заорал он и понял своим Охотничьим чутьём, что существо смотрело прямо в глаза ему, замерло напротив. У Глейна это вызвало отторжение, сродни тошноте, словно ему на голову бочонок с крысой надели.
Скорее от страха, чем расчёта ранить, Глейн лезвием вверх поднял нож. Он упёрся во что-то мягкое, и, почувствовав облегчение от этого, от того, что может сделать хоть что-то, Глейн из всех оставшихся сил повёл нож вверх, рубил эту самую «крысу». Какое-то время не происходило ничего, и Глейн ждал удара с любой стороны, но потом его каменная могила рассыпалась отдельными камнями, и, хоть и выбиваясь из сил, оставшийся снаружи Кэйсар проворно эти камни откидывал в стороны. Он уже и забыл о спасённой девушке, та плакала от ужаса, спрятав лицо в ладонях.
У Глейна были серые от пыли волосы, лицо в чёрной каменной крошке, и он выглядел таким же беззащитным, как эта девушка, такой же тихий и напуганный, когда его наконец достал Кэйсар.
***
Пожалуй, Глейн ещё надолго остался бы в том кургане, если бы не тормошил Кэйсар. Девушку отцу отдали в почти бессознательном состоянии, она бледнела, закатывала глаза и болезненно стонала. Глейн снова сам говорил со старостой и от предложения остаться в деревне на ночь отказаться не смог. Тем более, что и правда темнело. И всё же Глейн выглядел отрешённым, странным, и заметивший это староста к вечеру принёс бутылку с едкой мутной жидкостью, налил в небольшую чашку всего пару глотков, и Глейн выпил, ни о чём не спрашивая. После этого стало лучше — мир поплыл и перестал быть чем-то настоящим. А чудовище в кургане — как что-то далёкое, прочитанное в книге.
Когда-то в детстве Глейна пугали и оборотни, и вампиры, и прочие умертвия. И от первых чудищ он шарахался. Какое же чувство собственной силы было у него после того, как он впервые помог учителю убить что-то хищное, страшное. Глейн смог победить страх физически, после этого он с ещё большим азартом приступил к тренировкам. И давно пора было уже перестать бояться, но получалось, что монстры — дело привычки. С вампирами дрался, ходячих мертвецов крошил, а новые чудовища ещё вызывали в нём дрожь и мистический ужас.
Лёжа на спине, Глейн думал о том, что наверняка никто больше из Охотников не испытывал страха, если только детский перед учителями, именно за то, что «будут ругать». И Глейн не мог отделаться от мысли о собственной ничтожности и о том, сколько ещё будет незнакомых, пугающих монстров, и совершенно не чувствовал от этого детского восторга, который был с самого начала.
Кэйсар вошёл, прикрыл дверь в пыльный покинутый дом, пустотой своей напоминающий палатку. Даже огня никто не зажигал, но на дворе уже весна, и в доме не стужа, а освежающая прохлада.
Глейн приподнялся. Он всегда старался делать вид, что ему лучше, чем кажется. Он мог жаловаться на холод, на слякоть, и то выражать не словами, а кислой миной, но показывать, что ему было страшно, — всё равно, что жаловаться на недержание.
— Знаешь, — негромко начал Кэйсар, и в темноте видно было только его блестящие глаза и бледный мазок лица, — я сегодня понял эту вашу идею ошейников… то есть не вашу, а для нас что они значат. Когда Хегана там избивали, у его вампира чуть шея не переломилась. И сегодня, когда тебя этой скалой накрыло, я не знал, умер ты или нет. А был бы ошейник — я бы всё чувствовал. К тому же… когда хозяин умирает, если нового нет, чтобы освободить хотя бы… тот, что в ошейнике, тоже ведь кончается.
— Я всё-таки надеюсь, что ты проживёшь дольше меня, — пожал плечами Глейн, и Кэйсар подобрался ближе, сел на корточки напротив него, совершенно искренне спросил:
— А зачем?
***
— Мучается девонька. У неё же пять дней в животе ничего не было, а ты её пшеном кормить, как птаху, — мягко упрекнул староста.
— Простите, нас убивать учили чаще, чем спасать, — извинился Глейн.
— Дать тебе ещё с собой бормотухи? Мне не жалко, у меня много её.
— Нет, спасибо. Давно пора учиться как-то самому с этим справляться, — улыбнулся Глейн. Ему вспомнился Хеган, часто пьяный до безобразия на собраниях. Но тот глушил не страх, у Хегана больное место — это память.
— Да я-то не в обиде, даже если эта девочка умрёт — столько убережётся теперь.
Глейн так и не дошёл тогда до конца лестницы, но девушки пропадали либо на протяжении веков, либо уходили не только из этой деревни, просто остальные не знали, на каких монстров валить, а у этих курган был под боком.
Кэйсар встретил его в доме ленивым зевком, выглянул на улицу, где уже рассвело, предложил:
— Может быть, задержимся?
— Я не смогу стать учителем, — вместо ответа произнёс Глейн. — Но я, кажется, знаю, что буду делать на старости.
— Решил дожить? — улыбнулся Кэйсар, забыв о том, что собирался уговорить Глейна повременить с продолжением путешествия.
— Вдруг получится? — как бы в шутку отозвался Глейн, сел рядом на широкой лавке, заменяющей кровать. — Я бы собирал в одну книгу виды чудовищ и способы борьбы с ними. Слабые места, где встречались… Опасны ли они вообще, или их можно отпустить с миром.
Кэйсар перевернулся на спину и, улыбаясь, но как-то грустно, спросил:
— А я? Что я буду делать? Лежать у камина в твоём замке?
— Нет, ты не понимаешь. Я тогда буду уже старым. Это будет лет через двадцать-тридцать, — возразил Глейн. Он вздрогнул, почти собрался защищаться, когда Кэйсар перехватил его руку, но тот, глядя в глаза Глейна, с той же улыбкой, лишь немного спрыснув её язвительностью, спросил:
— А как ты считаешь, я с тобой на сколько лет?
— На… — Глейн растерялся. Он не думал об этом. Просто Кэйсар есть, с ним не скучно, а будущее для Глейна отмерено до следующего собрания, на котором ему велят либо выгнать оборотня, либо уходить из Охотников. Он не думал о том, что будет через столько лет, он почему-то представлял, что будет один. Не потому, что выберет карьеру Охотника, а потому, что надоест Кэйсару, и тот сам сбежит. — На сколько?
— Навсегда, — улыбка Кэйсар превратилась в самодовольную. Глейн растерялся. Вспомнилось, и что в Кейсаре собачья кровь, отсюда и такая странная для людей преданность, и то, что оборотню правда по сути идти некуда. Когда они встретились, Кейсар просто бродил, а теперь, кажется, наконец обрёл в жизни цель.
***
В начале апреля в очередном приходе вместе с деньгами Глейну вручили и письмо — на богатой бумаге с красивыми вензелями. Несколько секунд он глупо смотрел на него, не желая касаться, опасаясь чего-то, а потом разобрал в закорючках на конверте имя — письмо от Луца.
Кэйсар обычно оставался ждать за несколько домов до прихода, а то и вовсе за пределами города, или сразу шёл на постоялый двор, занять место.
Глейну хватило терпения донести письмо до постоялого двора, не читать его в приходе или по дороге. Город многолюден, но тих. Нелюди здесь были, но вели себя мирно, старались не выделяться. Глейн не свернул бы сюда с окраин, если бы не кончились деньги.
Когда Глейн обнаружил, что Кэйсар разговаривал с кем-то, как со старым другом, он сначала застрял на пороге и подумал, не сбежать ли. Ведь друзьям Кэйсара может не понравиться его общение с Охотником, но оборотень махнул ему, жестом подсказал присоединяться.
Так и есть — напротив Кэйсара другой оборотень, при виде Глейна он привстал и попытался сбежать, но Кэйсар поймал его за рукав, рывком посадил на место.
— Глейн не продаст, он не трогает тех, кого не за что.
— Так ты че, на Охотника работаешь? — возмутился оборотень, а всё равно гнулся к столу, сложились покорно широкие плечи.
— Сейчас зубы выбью, — ласково пообещал Кэйсар. — С Охотником не скучно, понял?
— Да ну нахер такое… — начал оборотень, но Кэйсар снова дёрнул его за рукав.
— Продолжай.
— Нет.
Глейн напрягся и ждал, что их придётся разнимать, но Кэйсар внезапно подобрел, отпустил рукав, и собеседник отодвинулся от него.
— У них там проблемы. Я мог бы пойти разобраться сам, но тебе ведь это тоже будет интересно, тебя тоже коснётся. Хочешь в небольшую войну оборотней ввязаться?
— Я встречал одного оборотня, — начал мрачно Кэйсар, — так он у врагов рвал клык и вешал себе на шею. И всё хотел полную нитку собрать.
— Вроде доказательства подвигов? — Глейну вспомнились головы, которые иногда брали с собой Охотники, если никто их не просил убивать чудовище и они не смогут доказать, что там были.
— Или чтобы возвращаться.
Вскоре говорить стало труднее, и уже Кэйсар бежал впереди, по-прежнему бодро, а Глейн останавливался отдохнуть, отдышаться, уперев руки в колени.
От прямой башни было одно ответвление, словно это рогатина, именно его они и нашли, пройдя достаточно далеко, и сначала Глейн едва не прошёл мимо, но у входа в это место не стояло трупов, которые теперь уже были не скелетами, а засохшими до сморщившейся кожи мумиями.
Глейн вытер рукавом пот, размял руку с ножом, пошёл проверить провал, и, стоило его коснуться, оттуда раздалось испуганное и глухое:
— Там кто-то есть?
За чернотой не было двери, там только холодная стена, на ощупь как скала, и Глейн ждал, что на пальцах останется копоть, но они чистые. Башня не горела, она сама по себе чёрная, как сажа.
— Я Охотник, — произнёс Глейн, прощупывая поверхность — от одного украшенного трупа, до другого. И услышал всхлип.
— Слава Богу… Слава ему, что он прислал вас. Простите, но… может быть у вас есть еда?.. Хотя бы чуть-чуть…
Глейн обернулся к Кэйсару, у которого теперь находился общий мешок, тот безразлично пожал плечами. Должны быть небольшие запасы, для одного человека хватит.
— Есть, — успокоил Глейн, рукой почувствовал сквозняк, к найденной щели приставил лезвие и с той стороны послышалось, как кто-то скребётся. — Я попробую открыть. Отойдите.
Подождал, вслушиваясь. При нажиме непонятно, что заскрипело — лезвие или стена. Глейн отколол сначала кусок камня, и тот раскрошился, как стариковские зубы, из щели подуло уже заметнее, появилась сквозная дыра, и там, в темноте, что-то белое мелькнуло, нетерпеливо топталось рядом, но не подходило. Кэйсар, не особо заинтересованный, взялся за другой осколок, потянул на себя, пока Глейн пытался расковырять дыру лезвием. Кэйсару повезло больше и с таким скрипом, словно рушится весь курган, высокая каменная дверь открылась.
Девушка не бросилась к Глейну, она просто упала на него, едва не напоровшись на лезвие вовремя отклонённого ножа.
— Еды, — попросила она. — Если есть — вода… Но еда…
Кэйсар кинул Глейну мешок; под тяжестью и человека, и ноши Глейн упал на одно колено. Девушка помогла ему копаться в вещах, быстрыми пальцами нашла сушёные овощи, которые использовались для супа, захрустела крупой.
— Он тебя морил голодом? — зачем-то спросил Глейн, оставив общий мешок ей на растерзание. Девушка нашла разбавленное почти до воды вино, жадно выпила, вытерла губы.
— Он не знает, что люди должны есть, пить… ничего не знает, — она попыталась и говорить, и пережёвывать, закрыла рот рукой, чтобы не упустить ни крошки. — Поэтому, все умирают.
Она была одета в богатое платье, блестящее ожерелье, на пальцах кольца. Одежда такая же, как у всех тех трупов на лестнице. Глейн поднялся, больше ни о чём не спрашивал, ждал, когда она наестся. Кэйсар стоял рядом, плечом к плечу с ним. Он был насторожённым, осматривался по сторонам, хотя в зале было пусто, стены гладкие и блестящие. Тут невозможно было подкрасться незаметно — с самого верха проникал солнечный свет, и, хотя внизу полумрак, но всё же достаточно светло.
— Ну всё, хватит тут задерживаться, — недовольно проворчал Кэйсар, потянул девушку подниматься. На вид платье весило раза в три тяжелее, чем она, и после еды её клонило в сон.
— Да, уводи её, — внезапно приказал Глейн, убрал нож, начал заряжать пистолет.
— А ты? — тут же наскочил Кэйсар, всё ещё удерживая девушку за локоть.
— Догоню, — спокойно ответил Глейн, направился к двери.
— Кого ты догонишь?! — моментально сорвался Кэйсар. — Нас догонишь или его догонять собрался? Глейн! Я тут из-за тебя, а не из-за всех тех людей, будь они хоть трижды детьми и бабами, которых ты бегаешь спасать.
— Да, я знаю, — спокойно кивнул Глейн, потянулся к створке ворот, но понял, что они снова наглухо закрыты. Более того, с этой стороны ворота были гладкие, не прямые, а горкой. Глейн где-то секунду-две ещё думал, что это ворота, а потом инстинктивно тело дёрнулось назад, и он отскочил.
У существа был вид человеческий, но не вампира. Череп с редкими волосами, впалые глаза и щёки, он был похож на одного из тех мертвецов, что выставлены у лестницы, но вместо одежды — каменная ткань, которую Охотник и принял за закрытые двери.
— Что вы делаете? — неестественно медленно спросило оно. Ростом до крыши одноэтажного дома, он задел макушкой дверной проём, когда вплыл в залу. Девушка не кричала, но начала цепляться за Кэйсара в поисках защиты, и он грубо отпихнул её, чтобы не мешала. Существо в тёмном плаще было похоже на ворона, смотрело то на девушку, то на Глейна, слегка задело взглядом Кэйсара, не задерживаясь на нём. — Кого пришёл спасти? От кого спасти? Ты спасти пришёл?
Оно переместилось плавно, как по воде.
Глейн никогда с таким не сталкивался и не слышал. Говорили, иногда Охотники пытались драться с чем-то, что не знали, как убить. А ведь попытки — серебряные пули, кресты — могли, сорвавшись, стоить им времени, а вместе с тем и жизни. И всё же, пока Глейн думал, даже боялся этой неизвестности перед ним, тело действовало словно независимо от него — правая рука с пистолетом вскинулась, нажала на курок, левой Глейн выхватил нож. Пуля попала существу в щёку, медленно оно начало раскрывать с шуршанием кузнечных мехов складки плаща. Внутри него — чёрная пустота, и, когда Глейн бросился вперёд, нож увяз в этих складках, которые по-прежнему казались каменными. Стемнело постепенно, и той же твёрдой породой от Охотника отрезало весь мир, стало вдруг холодно, непроглядно. Это существо спрятало его под свой плащ, и полы его, теперь твёрдые, сужались, пытались похоронить Глейна. Обычно страх во время сражений жил где-то отдельно от Глейна. Как ножны — Глейн оставлял его за поясом, он как бы есть, он рядом, но это не имело значения, пока он не мешал. Теперь же он выполз из своего укромного места, обволок Глейна новым слоем, и Охотник начал рубить бессмысленно, почти истерично, куда придётся, в попытке отогнать, выбраться, хоть как-то спастись. Страх уже не просто чувство, не просто часть Глейна — это новое чудовище, и именно оно жрало Глейна живьём, не давало рассуждать здраво.
А потом откуда-то очень издалека послышалось, как кто-то звал его по имени — надрывно, в ужасе, в отчаянии ещё большем, чем испытывал сейчас Глейн. Это отрезвило. В темноте Глейн наощупь перезарядил пистолет, выстрелил вверх, перезарядил ещё раз — второй выстрел туда же. Пули серебряные, но всё-таки ведь пули, и должны наносить урон не только вампирам и оборотням.
Стены перестали сужаться, пространство покачнулось, завалилось на бок, и Глейну пришлось пригнуться, он по-прежнему был в тесной могиле, но она больше не стремилась раздавить его. И Глейну правда казалось, что он победил, пока рядом с ним не послышался тот же блеклый голос:
— Зачем это сделал? Что такое жжётся?
Пахло чем-то резким, гниющим, и в этом каменном мешке что-то ползло мимо Глейна, как змея, и у него снова сдали нервы.
— Кэйсар! Вытащи меня! — заорал он и понял своим Охотничьим чутьём, что существо смотрело прямо в глаза ему, замерло напротив. У Глейна это вызвало отторжение, сродни тошноте, словно ему на голову бочонок с крысой надели.
Скорее от страха, чем расчёта ранить, Глейн лезвием вверх поднял нож. Он упёрся во что-то мягкое, и, почувствовав облегчение от этого, от того, что может сделать хоть что-то, Глейн из всех оставшихся сил повёл нож вверх, рубил эту самую «крысу». Какое-то время не происходило ничего, и Глейн ждал удара с любой стороны, но потом его каменная могила рассыпалась отдельными камнями, и, хоть и выбиваясь из сил, оставшийся снаружи Кэйсар проворно эти камни откидывал в стороны. Он уже и забыл о спасённой девушке, та плакала от ужаса, спрятав лицо в ладонях.
У Глейна были серые от пыли волосы, лицо в чёрной каменной крошке, и он выглядел таким же беззащитным, как эта девушка, такой же тихий и напуганный, когда его наконец достал Кэйсар.
***
Пожалуй, Глейн ещё надолго остался бы в том кургане, если бы не тормошил Кэйсар. Девушку отцу отдали в почти бессознательном состоянии, она бледнела, закатывала глаза и болезненно стонала. Глейн снова сам говорил со старостой и от предложения остаться в деревне на ночь отказаться не смог. Тем более, что и правда темнело. И всё же Глейн выглядел отрешённым, странным, и заметивший это староста к вечеру принёс бутылку с едкой мутной жидкостью, налил в небольшую чашку всего пару глотков, и Глейн выпил, ни о чём не спрашивая. После этого стало лучше — мир поплыл и перестал быть чем-то настоящим. А чудовище в кургане — как что-то далёкое, прочитанное в книге.
Когда-то в детстве Глейна пугали и оборотни, и вампиры, и прочие умертвия. И от первых чудищ он шарахался. Какое же чувство собственной силы было у него после того, как он впервые помог учителю убить что-то хищное, страшное. Глейн смог победить страх физически, после этого он с ещё большим азартом приступил к тренировкам. И давно пора было уже перестать бояться, но получалось, что монстры — дело привычки. С вампирами дрался, ходячих мертвецов крошил, а новые чудовища ещё вызывали в нём дрожь и мистический ужас.
Лёжа на спине, Глейн думал о том, что наверняка никто больше из Охотников не испытывал страха, если только детский перед учителями, именно за то, что «будут ругать». И Глейн не мог отделаться от мысли о собственной ничтожности и о том, сколько ещё будет незнакомых, пугающих монстров, и совершенно не чувствовал от этого детского восторга, который был с самого начала.
Кэйсар вошёл, прикрыл дверь в пыльный покинутый дом, пустотой своей напоминающий палатку. Даже огня никто не зажигал, но на дворе уже весна, и в доме не стужа, а освежающая прохлада.
Глейн приподнялся. Он всегда старался делать вид, что ему лучше, чем кажется. Он мог жаловаться на холод, на слякоть, и то выражать не словами, а кислой миной, но показывать, что ему было страшно, — всё равно, что жаловаться на недержание.
— Знаешь, — негромко начал Кэйсар, и в темноте видно было только его блестящие глаза и бледный мазок лица, — я сегодня понял эту вашу идею ошейников… то есть не вашу, а для нас что они значат. Когда Хегана там избивали, у его вампира чуть шея не переломилась. И сегодня, когда тебя этой скалой накрыло, я не знал, умер ты или нет. А был бы ошейник — я бы всё чувствовал. К тому же… когда хозяин умирает, если нового нет, чтобы освободить хотя бы… тот, что в ошейнике, тоже ведь кончается.
— Я всё-таки надеюсь, что ты проживёшь дольше меня, — пожал плечами Глейн, и Кэйсар подобрался ближе, сел на корточки напротив него, совершенно искренне спросил:
— А зачем?
***
— Мучается девонька. У неё же пять дней в животе ничего не было, а ты её пшеном кормить, как птаху, — мягко упрекнул староста.
— Простите, нас убивать учили чаще, чем спасать, — извинился Глейн.
— Дать тебе ещё с собой бормотухи? Мне не жалко, у меня много её.
— Нет, спасибо. Давно пора учиться как-то самому с этим справляться, — улыбнулся Глейн. Ему вспомнился Хеган, часто пьяный до безобразия на собраниях. Но тот глушил не страх, у Хегана больное место — это память.
— Да я-то не в обиде, даже если эта девочка умрёт — столько убережётся теперь.
Глейн так и не дошёл тогда до конца лестницы, но девушки пропадали либо на протяжении веков, либо уходили не только из этой деревни, просто остальные не знали, на каких монстров валить, а у этих курган был под боком.
Кэйсар встретил его в доме ленивым зевком, выглянул на улицу, где уже рассвело, предложил:
— Может быть, задержимся?
— Я не смогу стать учителем, — вместо ответа произнёс Глейн. — Но я, кажется, знаю, что буду делать на старости.
— Решил дожить? — улыбнулся Кэйсар, забыв о том, что собирался уговорить Глейна повременить с продолжением путешествия.
— Вдруг получится? — как бы в шутку отозвался Глейн, сел рядом на широкой лавке, заменяющей кровать. — Я бы собирал в одну книгу виды чудовищ и способы борьбы с ними. Слабые места, где встречались… Опасны ли они вообще, или их можно отпустить с миром.
Кэйсар перевернулся на спину и, улыбаясь, но как-то грустно, спросил:
— А я? Что я буду делать? Лежать у камина в твоём замке?
— Нет, ты не понимаешь. Я тогда буду уже старым. Это будет лет через двадцать-тридцать, — возразил Глейн. Он вздрогнул, почти собрался защищаться, когда Кэйсар перехватил его руку, но тот, глядя в глаза Глейна, с той же улыбкой, лишь немного спрыснув её язвительностью, спросил:
— А как ты считаешь, я с тобой на сколько лет?
— На… — Глейн растерялся. Он не думал об этом. Просто Кэйсар есть, с ним не скучно, а будущее для Глейна отмерено до следующего собрания, на котором ему велят либо выгнать оборотня, либо уходить из Охотников. Он не думал о том, что будет через столько лет, он почему-то представлял, что будет один. Не потому, что выберет карьеру Охотника, а потому, что надоест Кэйсару, и тот сам сбежит. — На сколько?
— Навсегда, — улыбка Кэйсар превратилась в самодовольную. Глейн растерялся. Вспомнилось, и что в Кейсаре собачья кровь, отсюда и такая странная для людей преданность, и то, что оборотню правда по сути идти некуда. Когда они встретились, Кейсар просто бродил, а теперь, кажется, наконец обрёл в жизни цель.
***
В начале апреля в очередном приходе вместе с деньгами Глейну вручили и письмо — на богатой бумаге с красивыми вензелями. Несколько секунд он глупо смотрел на него, не желая касаться, опасаясь чего-то, а потом разобрал в закорючках на конверте имя — письмо от Луца.
Кэйсар обычно оставался ждать за несколько домов до прихода, а то и вовсе за пределами города, или сразу шёл на постоялый двор, занять место.
Глейну хватило терпения донести письмо до постоялого двора, не читать его в приходе или по дороге. Город многолюден, но тих. Нелюди здесь были, но вели себя мирно, старались не выделяться. Глейн не свернул бы сюда с окраин, если бы не кончились деньги.
Когда Глейн обнаружил, что Кэйсар разговаривал с кем-то, как со старым другом, он сначала застрял на пороге и подумал, не сбежать ли. Ведь друзьям Кэйсара может не понравиться его общение с Охотником, но оборотень махнул ему, жестом подсказал присоединяться.
Так и есть — напротив Кэйсара другой оборотень, при виде Глейна он привстал и попытался сбежать, но Кэйсар поймал его за рукав, рывком посадил на место.
— Глейн не продаст, он не трогает тех, кого не за что.
— Так ты че, на Охотника работаешь? — возмутился оборотень, а всё равно гнулся к столу, сложились покорно широкие плечи.
— Сейчас зубы выбью, — ласково пообещал Кэйсар. — С Охотником не скучно, понял?
— Да ну нахер такое… — начал оборотень, но Кэйсар снова дёрнул его за рукав.
— Продолжай.
— Нет.
Глейн напрягся и ждал, что их придётся разнимать, но Кэйсар внезапно подобрел, отпустил рукав, и собеседник отодвинулся от него.
— У них там проблемы. Я мог бы пойти разобраться сам, но тебе ведь это тоже будет интересно, тебя тоже коснётся. Хочешь в небольшую войну оборотней ввязаться?
