А когда дошёл до четырехлучевой звезды на капюшоне, немного вытянутой сверху вниз, то даже прикоснулся к ней пальцами, будто хотел проверить, не игра ли это света и тени.
Пальцы погрузились в каменные бороздки.
И тогда на лице у него нарисовалась тревога. Ярко–синие глаза впились в каменные глаза статуи, кулаки непроизвольно сжались, а скулы заиграли желваками от напряжения.
Он до последнего не хотел верить, но… Нет смысла отрицать. Он понял, кто это. Он узнал.
В небеса взвился яростный крик. С разбегу, массой всего тела, он нанёс удар нечеловеческой мощи. Статуя накренилась и покорно повалилась на землю, отломившись от основания. Лёжа ничком, она продолжала смотреть каменным взором ввысь — то ли в синие небеса, то ли в синие глаза стоящего над ней полуобнажённого великана.
Немного отдышавшись, он оторвал взгляд от поверженной статуи, и снова оглядел долину. Вдали медленно приближался вооружённый отряд.
Помедлив секунду, человек поспешно спустился со склона и направился к деревьям, чтобы там скрыться.
— Вот тот проход в подземелье, ваша милость.
Старик указывал на зияющую трещину.
— Благодарю тебя, старый человек, — зазвучал вкрадчивый голос. — Сэр Тарбис, заглянем внутрь? Только будьте предельно осторожны, ни в коем случае не прикасайтесь к костям. Да и вообще лучше ничего там не трогать.
Друг за другом они протиснулись в проход.
Внутри капитан зажёг факел, осветив пещеру багровым огнём. Свет сразу же выхватил тёмный тоннель, уходящий далеко вглубь горы, и скелет, стерегущий вход. Маэл взял факел у капитана и осторожно наклонился к скелету. Нижняя его половина располагалась по–прежнему внутри тоннеля, а верхняя вывалилась в пещеру, когда Тания открыла чёрную дверь.
Служитель Маэл посветил факелом на ту часть скелета, что лежала в тоннеле.
— Посмотрите внимательно, капитан.
Тот осторожно наклонился, и увидел на полу, вокруг скелета, нечто похожее то ли на каменную стружку, то ли на глиняные черепки.
— Это же каменная чума! — в изумлении вскрикнул Тарбис — Та каменная корка на их телах! От тела остались только кости, а корка осыпалась черепками!
— Совершенно верно. Кузнецу, отцу того несчастного юноши не следовало притрагиваться к этим костям. И вам не следует.
Капитан тут же отпрянул от скелета и шарахнулся так, будто столкнулся лоб в лоб с прокажённым.
Маэл подошёл к пластине справа от тоннеля. Он провёл рукавом перед пластиной, прикрыв на миг глаза. В пещере раздался негромкий звук, похожий на удар гонга. Пластина засветилась бледно–серебристым сиянием, а вход в тоннель немедленно затянуло чернотой. Скелет на полу обиженно хрустнул — чёрная дверь разрезала его пополам.
Маэл проделал это с такой привычностью, будто каждый день, встав поутру, только и делал, что открывал и закрывал чёрные двери Старого мира.
Капитан же о чём–то призадумался.
— Но почему чума не тронула того юнца? — спросил он. — И сестру его вроде бы тоже?
— А на этот вопрос, сэр Тарбис, я не смогу дать ответ, — произнёс Маэл не менее задумчиво. — Не уверен, что и Синод сможет. Одно ясно, есть что–то особенное в этой парочке. Вот почему нельзя терять их из виду. То, что здесь произошло, предвещает нам опасные времена… И я предчувствую, что Йед и Тания ещё сыграют в грядущих событиях важную роль. Интуиция редко меня обманывает.
Тарбис выдвинулся корпусом вперёд.
— Юнец не уйдёт, ваша милость! Мои люди в деревне сейчас же возьмут его под стражу, закуют в цепи, а завтра отконвоируют в городскую темницу!
Но Маэл возмущённо нахмурился. Ретивость капитана его только рассердила.
— Под стражей или в цепях мы держим лишь преступников, пленных, а также диких зверей. Так почему вы хотите заковать этого мальчика? Дикий ли он хищник, был ли пленён в битве с врагом, иль уличён в преступлениях?!
— Но как же быть, ваша милость… Ведь по своей воле он с нами не пойдёт. Он же вон как привязан к сестре. Сейчас дожидается её у деревни, а скоро пойдёт в лес разыскивать, с нами или без нас… И нам придётся либо отпустить его, либо удерживать силой. А если девчонку в лесу сожрали дикие звери? Он её не найдёт, а к нам, вероятно, и не вернётся.
— Это правда, без сестры он со мной не пойдёт… Что же, если девочка не найдётся, то у нас есть и другой путь.
— Какой же? — спросил капитан.
Губы Чтеца тронула таинственная улыбка, и он отвернулся к чёрной двери. Задумчиво потянувшись к бархатистой пелене, осторожно тронув её пальцами.
Та немедля покрылась серебристой рябью, которая вначале разбежалась в стороны, а затем послушно отразилась от краёв обратно к центру. И снова разбежалась обратно.
— Помните, капитан, о чём поётся в легендах о Старом мире? — молвил Маэл, не отрывая взгляда от черноты. — Помните, что сгубило древних Титанов? Их желания. Титаны умели черпать из собственных желаний великую силу. Силу богов. Но она обернулась в итоге против них, потому что единственное, что ей подвластно не было — сам её источник. Усиленные божественной мощью, дурные желания извратили природу Титанов. Так прежние боги Старого мира, светлые и благородные, сделались его демонами. Породили они чудовищ, что заполонили весь Старый мир… Величайшим из них стало ненасытное Чёрное чудовище, что грозило пожрать всё сущее. И постигло Старый мир великое крушение… Одна лишь Шамина не поддалась скверне, ибо черпала силу из разума, а не желаний. На осколках погибшего мира Титанов Богиня создала Новый мир и населила его людьми. Она даровала вам самое главное: Порядок, Закон и Послушание. Но увы… люди унаследовали и чёрное проклятье древности… Проклятье Титанов. Слишком часто желания затмевают ваш разум, и потому вы не ведаете, что для вас настоящее благо. Не знаете, чего вам следует хотеть. А посему, третья задача Синода, ради которой мы служим Святой Владычице — направлять желания людей. Наиглавнейшая из всех задач, ибо от неё зависит судьба Нового мира. Нельзя позволить, чтобы проклятая сила желаний когда–нибудь овладела людьми, и уничтожила их, как прежде Титанов. Нельзя допустить, чтобы Новый мир рухнул, как рухнул Старый мир. Вот какова моя главная задача, как Посланника Синода!
Маэл оторвался от созерцания бездонной черноты и резко развернулся к Тарбису. Так неожиданно, что тот едва не вздрогнул, если б не военная выдержка.
— Так вот, капитан: этот юноша Йед тоже не знает, чего должен желать! Его душа в смятении, он не видит последствий своих поступков. Он недальновиден, как и все люди. Но то совсем не его вина, потому не нужно заковывать его в кандалы. Моя задача — исправить его желания. Сделать так, чтобы он начал хотеть правильных вещей.
— И что… Что вы намерены с ним сделать? — осторожно спросил капитан.
Он уже начал смутно догадываться, куда клонит Маэл.
— Если сестра его так и не найдётся, то я освобожу его память от воспоминаний о ней. Она больше не станет удерживать его и тянуть назад. Так я спасу его от самого себя. От множества тех бед, к которым могут привести необдуманные желания.
Эти слова Чтец произнёс своим обычным доброжелательным голосом, как будто готовился совершить величайшее на свете благодеяние.
— До этих страшных событий юноша желал поступить в королевскую гвардию, — продолжал он. — Такое желание похвально… Это верное желание. Пожалуй, я предложу ему свою протекцию в этом деле… в рамках разумного, конечно. И тогда он примкнёт к нам совершенно добровольно, по собственному выбору. Это будет намного милосердней оков и тюрем. Вы согласны, капитан?
— Да, пожалуй… — кивнул капитан. — Ваша милость мудры, как всегда.
Но в душе он серьёзно сомневался, действительно ли это более милосердно? Он вдруг вспомнил о собственном брате, что сражался сейчас с еретиками, далеко на востоке.
На месте Йеда капитан Тарбис точно предпочёл бы быть закованным в кандалы, чем лишиться памяти о единственном близком человеке, что у него остался. То, что хотел проделать с юношей Чтец — всё равно, как отрезать руку или ногу… Даже ещё хуже: отрезать кусок его души.
Но дело солдата — исполнять приказы, а не подвергать их сомнению. Да и перечить Чтецу — то же, что подписать приговор самому себе.
И всё же, он решился обратиться к Маэлу ещё с одной мыслью, которая всё не давала ему покоя. Он чувствовал, что должен выложить всё сейчас, иначе подходящий момент будет упущен.
— Ваша милость не собирается более открывать эту чёрную дверь?
— Что ты имеешь ввиду? — удивился Маэл. — Для чего?
— Ну как сказать, нельзя ли с помощью ваших магических возможностей, с благословения Синода конечно, попробовать овладеть теми силами Старого мира, что сокрыты за дверью? Поставить их на служение благим делам? Вот та же чума. Если её забросить в лагерь врага, то любую битву с каким угодно противником можно выиграть в один день… На востоке уже год идёт восстание мятежников, вам известно, что там храбро сражается мой брат Батерис… Но еретики не гнушаются колдовства, которое запрещено Богиней. А ведь с помощью этой чумы из Старого мира мы смогли бы сохранить жизни стольких наших людей! И закончить войну в один…
Но слова застряли в горле капитана, когда он увидел выражение на лице Чтеца. Глаза Маэла будто изменили свой обычный синий цвет, налившись кровью.
— Старый мир, сэр Тарбис? — из голоса Чтеца вмиг исчезла обычная елейность. — Вы совсем не слушали, что я только что говорил про Старый мир?! Старый мир — это Зловещий зверь! Это Чёрное чудовище, что пожрало самоё себя в яростном исступлении! Оно издохло в незапамятные времена, но отвратительные щупальца до сих пор живут, ползают и шевелятся, а их силы вполне хватает, чтобы задушить случайную жертву. Здесь, — он протянул руку к чёрной двери со скелетом под ней, — погребено одно из них. И нам следует не откармливать эту мерзость, дабы ненасытная гадина возродилась и вновь пожрала нас всех, а уничтожить, или на худой конец навечно запечатать этот осколок чёрных эпох. Таковы непреложные законы Святой Владычицы и священная воля Синода, что вечно служит ей!
Говоря последние слова, Маэл на секунду прикрыл глаза и приложил ладонь к груди, дабы отдать дань уважения.
— А вам, сэр Тарбис, — продолжал он, — я скажу следующее. Ваши безумные слова я пока отнесу на счёт временного помешательства из–за увиденных в деревне ужасов чумы. Воспользуйтесь данной вам возможностью, и впредь забудьте всё, что сейчас говорили. Если же вы вновь заведёте подобные речи в разговоре с кем–нибудь… Поверьте, уж я?то узнаю. Вас обвинят в измене Благочистому свету и предадут суду Синода! Вы же хорошо знаете, что вас тогда ждёт?
Пока Маэл пытался отдышаться после такой тирады, капитан Тарбис хранил полное молчание, как нашкодивший мальчишка. Он понял, что сейчас ему лучше ждать, пока Чтец не заговорит сам.
Переведя дыхание, Посланник Синода запел уже обычным голосом, смирив свой гнев.
— Здесь, в пещере, скелет непросто сжечь, не касаясь его. Что же делать… Облейте его пока горячей смолой. Но это временно, а потом… нужно залить его расплавленным металлом, после чего всю пещеру следует завалить. Капитан, встаньте здесь на ночь стоянкой, охраняйте вход. А наутро проверьте деревню, все ли тела сгорели там целиком. Если нет — не трогайте, с ними потом разберёмся. И да, ежели из лесу явится та девочка, ни в коем случае не отпускайте её до моего возвращения. При ней остаётся некий предмет из этого тоннеля, который тоже следует уничтожить. Но даже не вздумайте позволить своим псам каких–нибудь грубостей по отношению к ней! Вам ясны приказы, сэр Тарбис?
— Всё будет исполнено в точности.
Капитан приложил кулак к груди, покорно кивнул, развернулся кругом и вылез через разлом наружу.
Бросив последний взгляд на чёрную дверь и полскелета под ней, Посланник Синода тоже покинул пещеру, вслед за капитаном.
«За что ты хочешь убить меня, Тания?»
Тания неслась по лесу. Она не выбирала ни направления, ни цели, не пыталась спрятаться или запутать следы. Просто бежала, куда глаза глядят, пока не выбилась из сил. В итоге она оказалась у берега небольшого ручья. Ручей, по счастью, был ей знаком.
«Не заблудилась… — пронеслось в мыслях. — Найду дорогу обратно.»
Только зачем ей обратно, в эту мёртвую деревню? И Йед… что за дубина!
Несмотря на обиду, в глубине души она понимала: слова брата, пусть и сказанные в приступе безумства, в чём–то правдивы. Именно её действия в той пещере привели к тому, что случилось. Но откуда ей было знать, с какими грозными силами она имеет дело? Она ведь не желала никому зла. Но желала иль нет, а результат всё равно один. Вот отчего ей теперь так плохо. И это жестокая правда, что её сожаление не вернёт к жизни родителей. Не вернёт никого…
По щекам потекло что–то горячее. Слезы? Не бывать этому! От бессилия она упала на колени, в траву, и зло заколотила кулаками по земле.
Утеревшись, она огляделась. Смеркалось, а значит вернуться к деревне засветло не успеть. Неужели придётся ночевать в лесу? Дело принимало скверный оборот, потому что ночью здесь могли рыскать дикие звери, а никакого оружия у ней не было.
Впрочем, с собой она всегда носила кремень, когда–то подаренный братом. Тания с облегчением нащупала вещицу в складках одежды — не потерялся.
В руке оказалось два предмета, повязанные на одном кожаном шнурке: кремень и стальное кресало. Подарком, по правде, было последнее: Йед сам однажды отковал его в отцовской кузне. Кремень лишь прилагался к нему по необходимости, однако именно он так Тании нравился. Он ведь как настоящий драгоценный камень, не то что глупая железяка! Края острые — в случае чего, сойдёт и за кинжал… Но почему бы по прямому назначению его не применить?
Вскоре в лесу разгорелся костёр.
«Йед всегда меня оберегал… — подумалось ей. — И теперь оберегает.»
Тания ещё раз опасливо осмотрелась. Стемневший лес начал уже гукать и свиристеть обычными для него жутковатыми голосами, но никаких зверей — хищных или нет — так поблизости и не появилось. Если они тут и были, то она их уже распугала, пока собирала хворост. К ночи даже ветер стих, а травинки застыли под кронами, как замороженные. Тихо поскрипывали деревья над головой, перебиваемые треском молодого костра, а неподалёку журчал ручей.
Но что это? Только сейчас — при свете огня — она заметила, что берега ручья заросли не просто травой. Неужели глаза не обманывают? Там ведь те самые ночные цветы!
Она внимательно пригляделась и заметила такой же цветок, что распускался совсем рядом. Тотчас его сорвала — махровый полушар размером с её кулак. Если она не обозналась, то цвет лепестков должен быть тёмно–синим — хотя сейчас, при багровом свете костра, он казался вовсе чёрным. Каждый лепесток усеивали мелкие серебристые пятнышки, которые сливались местами в скопления без определённой формы и размера. Они чем–то напоминали звёздное небо, только звёзды такой красоты увидишь разве что во сне…
Вот почему в народе эти цветы звали «Сон Шамины».
— И не страшно тебе цвести по ночам, — прошептала Тания цветку. — В такой глуши!
Сон Шамины раскрывался с первыми звёздами, цвёл до утренней зари, а день проводил невзрачным бутоном. Как раз теперь наступало время его пробуждения. Цветок этот был очень редким, рос лишь в дикой природе, и потому высоко ценился некоторыми торговцами, которые на него буквально охотились. Но красивейшим цветком на свете Сон Шамины считался вовсе не за крупный размер и не за редкую окраску. Не совсем за неё…
Пальцы погрузились в каменные бороздки.
И тогда на лице у него нарисовалась тревога. Ярко–синие глаза впились в каменные глаза статуи, кулаки непроизвольно сжались, а скулы заиграли желваками от напряжения.
Он до последнего не хотел верить, но… Нет смысла отрицать. Он понял, кто это. Он узнал.
В небеса взвился яростный крик. С разбегу, массой всего тела, он нанёс удар нечеловеческой мощи. Статуя накренилась и покорно повалилась на землю, отломившись от основания. Лёжа ничком, она продолжала смотреть каменным взором ввысь — то ли в синие небеса, то ли в синие глаза стоящего над ней полуобнажённого великана.
Немного отдышавшись, он оторвал взгляд от поверженной статуи, и снова оглядел долину. Вдали медленно приближался вооружённый отряд.
Помедлив секунду, человек поспешно спустился со склона и направился к деревьям, чтобы там скрыться.
***
— Вот тот проход в подземелье, ваша милость.
Старик указывал на зияющую трещину.
— Благодарю тебя, старый человек, — зазвучал вкрадчивый голос. — Сэр Тарбис, заглянем внутрь? Только будьте предельно осторожны, ни в коем случае не прикасайтесь к костям. Да и вообще лучше ничего там не трогать.
Друг за другом они протиснулись в проход.
Внутри капитан зажёг факел, осветив пещеру багровым огнём. Свет сразу же выхватил тёмный тоннель, уходящий далеко вглубь горы, и скелет, стерегущий вход. Маэл взял факел у капитана и осторожно наклонился к скелету. Нижняя его половина располагалась по–прежнему внутри тоннеля, а верхняя вывалилась в пещеру, когда Тания открыла чёрную дверь.
Служитель Маэл посветил факелом на ту часть скелета, что лежала в тоннеле.
— Посмотрите внимательно, капитан.
Тот осторожно наклонился, и увидел на полу, вокруг скелета, нечто похожее то ли на каменную стружку, то ли на глиняные черепки.
— Это же каменная чума! — в изумлении вскрикнул Тарбис — Та каменная корка на их телах! От тела остались только кости, а корка осыпалась черепками!
— Совершенно верно. Кузнецу, отцу того несчастного юноши не следовало притрагиваться к этим костям. И вам не следует.
Капитан тут же отпрянул от скелета и шарахнулся так, будто столкнулся лоб в лоб с прокажённым.
Маэл подошёл к пластине справа от тоннеля. Он провёл рукавом перед пластиной, прикрыв на миг глаза. В пещере раздался негромкий звук, похожий на удар гонга. Пластина засветилась бледно–серебристым сиянием, а вход в тоннель немедленно затянуло чернотой. Скелет на полу обиженно хрустнул — чёрная дверь разрезала его пополам.
Маэл проделал это с такой привычностью, будто каждый день, встав поутру, только и делал, что открывал и закрывал чёрные двери Старого мира.
Капитан же о чём–то призадумался.
— Но почему чума не тронула того юнца? — спросил он. — И сестру его вроде бы тоже?
— А на этот вопрос, сэр Тарбис, я не смогу дать ответ, — произнёс Маэл не менее задумчиво. — Не уверен, что и Синод сможет. Одно ясно, есть что–то особенное в этой парочке. Вот почему нельзя терять их из виду. То, что здесь произошло, предвещает нам опасные времена… И я предчувствую, что Йед и Тания ещё сыграют в грядущих событиях важную роль. Интуиция редко меня обманывает.
Тарбис выдвинулся корпусом вперёд.
— Юнец не уйдёт, ваша милость! Мои люди в деревне сейчас же возьмут его под стражу, закуют в цепи, а завтра отконвоируют в городскую темницу!
Но Маэл возмущённо нахмурился. Ретивость капитана его только рассердила.
— Под стражей или в цепях мы держим лишь преступников, пленных, а также диких зверей. Так почему вы хотите заковать этого мальчика? Дикий ли он хищник, был ли пленён в битве с врагом, иль уличён в преступлениях?!
— Но как же быть, ваша милость… Ведь по своей воле он с нами не пойдёт. Он же вон как привязан к сестре. Сейчас дожидается её у деревни, а скоро пойдёт в лес разыскивать, с нами или без нас… И нам придётся либо отпустить его, либо удерживать силой. А если девчонку в лесу сожрали дикие звери? Он её не найдёт, а к нам, вероятно, и не вернётся.
— Это правда, без сестры он со мной не пойдёт… Что же, если девочка не найдётся, то у нас есть и другой путь.
— Какой же? — спросил капитан.
Губы Чтеца тронула таинственная улыбка, и он отвернулся к чёрной двери. Задумчиво потянувшись к бархатистой пелене, осторожно тронув её пальцами.
Та немедля покрылась серебристой рябью, которая вначале разбежалась в стороны, а затем послушно отразилась от краёв обратно к центру. И снова разбежалась обратно.
— Помните, капитан, о чём поётся в легендах о Старом мире? — молвил Маэл, не отрывая взгляда от черноты. — Помните, что сгубило древних Титанов? Их желания. Титаны умели черпать из собственных желаний великую силу. Силу богов. Но она обернулась в итоге против них, потому что единственное, что ей подвластно не было — сам её источник. Усиленные божественной мощью, дурные желания извратили природу Титанов. Так прежние боги Старого мира, светлые и благородные, сделались его демонами. Породили они чудовищ, что заполонили весь Старый мир… Величайшим из них стало ненасытное Чёрное чудовище, что грозило пожрать всё сущее. И постигло Старый мир великое крушение… Одна лишь Шамина не поддалась скверне, ибо черпала силу из разума, а не желаний. На осколках погибшего мира Титанов Богиня создала Новый мир и населила его людьми. Она даровала вам самое главное: Порядок, Закон и Послушание. Но увы… люди унаследовали и чёрное проклятье древности… Проклятье Титанов. Слишком часто желания затмевают ваш разум, и потому вы не ведаете, что для вас настоящее благо. Не знаете, чего вам следует хотеть. А посему, третья задача Синода, ради которой мы служим Святой Владычице — направлять желания людей. Наиглавнейшая из всех задач, ибо от неё зависит судьба Нового мира. Нельзя позволить, чтобы проклятая сила желаний когда–нибудь овладела людьми, и уничтожила их, как прежде Титанов. Нельзя допустить, чтобы Новый мир рухнул, как рухнул Старый мир. Вот какова моя главная задача, как Посланника Синода!
Маэл оторвался от созерцания бездонной черноты и резко развернулся к Тарбису. Так неожиданно, что тот едва не вздрогнул, если б не военная выдержка.
— Так вот, капитан: этот юноша Йед тоже не знает, чего должен желать! Его душа в смятении, он не видит последствий своих поступков. Он недальновиден, как и все люди. Но то совсем не его вина, потому не нужно заковывать его в кандалы. Моя задача — исправить его желания. Сделать так, чтобы он начал хотеть правильных вещей.
— И что… Что вы намерены с ним сделать? — осторожно спросил капитан.
Он уже начал смутно догадываться, куда клонит Маэл.
— Если сестра его так и не найдётся, то я освобожу его память от воспоминаний о ней. Она больше не станет удерживать его и тянуть назад. Так я спасу его от самого себя. От множества тех бед, к которым могут привести необдуманные желания.
Эти слова Чтец произнёс своим обычным доброжелательным голосом, как будто готовился совершить величайшее на свете благодеяние.
— До этих страшных событий юноша желал поступить в королевскую гвардию, — продолжал он. — Такое желание похвально… Это верное желание. Пожалуй, я предложу ему свою протекцию в этом деле… в рамках разумного, конечно. И тогда он примкнёт к нам совершенно добровольно, по собственному выбору. Это будет намного милосердней оков и тюрем. Вы согласны, капитан?
— Да, пожалуй… — кивнул капитан. — Ваша милость мудры, как всегда.
Но в душе он серьёзно сомневался, действительно ли это более милосердно? Он вдруг вспомнил о собственном брате, что сражался сейчас с еретиками, далеко на востоке.
На месте Йеда капитан Тарбис точно предпочёл бы быть закованным в кандалы, чем лишиться памяти о единственном близком человеке, что у него остался. То, что хотел проделать с юношей Чтец — всё равно, как отрезать руку или ногу… Даже ещё хуже: отрезать кусок его души.
Но дело солдата — исполнять приказы, а не подвергать их сомнению. Да и перечить Чтецу — то же, что подписать приговор самому себе.
И всё же, он решился обратиться к Маэлу ещё с одной мыслью, которая всё не давала ему покоя. Он чувствовал, что должен выложить всё сейчас, иначе подходящий момент будет упущен.
— Ваша милость не собирается более открывать эту чёрную дверь?
— Что ты имеешь ввиду? — удивился Маэл. — Для чего?
— Ну как сказать, нельзя ли с помощью ваших магических возможностей, с благословения Синода конечно, попробовать овладеть теми силами Старого мира, что сокрыты за дверью? Поставить их на служение благим делам? Вот та же чума. Если её забросить в лагерь врага, то любую битву с каким угодно противником можно выиграть в один день… На востоке уже год идёт восстание мятежников, вам известно, что там храбро сражается мой брат Батерис… Но еретики не гнушаются колдовства, которое запрещено Богиней. А ведь с помощью этой чумы из Старого мира мы смогли бы сохранить жизни стольких наших людей! И закончить войну в один…
Но слова застряли в горле капитана, когда он увидел выражение на лице Чтеца. Глаза Маэла будто изменили свой обычный синий цвет, налившись кровью.
— Старый мир, сэр Тарбис? — из голоса Чтеца вмиг исчезла обычная елейность. — Вы совсем не слушали, что я только что говорил про Старый мир?! Старый мир — это Зловещий зверь! Это Чёрное чудовище, что пожрало самоё себя в яростном исступлении! Оно издохло в незапамятные времена, но отвратительные щупальца до сих пор живут, ползают и шевелятся, а их силы вполне хватает, чтобы задушить случайную жертву. Здесь, — он протянул руку к чёрной двери со скелетом под ней, — погребено одно из них. И нам следует не откармливать эту мерзость, дабы ненасытная гадина возродилась и вновь пожрала нас всех, а уничтожить, или на худой конец навечно запечатать этот осколок чёрных эпох. Таковы непреложные законы Святой Владычицы и священная воля Синода, что вечно служит ей!
Говоря последние слова, Маэл на секунду прикрыл глаза и приложил ладонь к груди, дабы отдать дань уважения.
— А вам, сэр Тарбис, — продолжал он, — я скажу следующее. Ваши безумные слова я пока отнесу на счёт временного помешательства из–за увиденных в деревне ужасов чумы. Воспользуйтесь данной вам возможностью, и впредь забудьте всё, что сейчас говорили. Если же вы вновь заведёте подобные речи в разговоре с кем–нибудь… Поверьте, уж я?то узнаю. Вас обвинят в измене Благочистому свету и предадут суду Синода! Вы же хорошо знаете, что вас тогда ждёт?
Пока Маэл пытался отдышаться после такой тирады, капитан Тарбис хранил полное молчание, как нашкодивший мальчишка. Он понял, что сейчас ему лучше ждать, пока Чтец не заговорит сам.
Переведя дыхание, Посланник Синода запел уже обычным голосом, смирив свой гнев.
— Здесь, в пещере, скелет непросто сжечь, не касаясь его. Что же делать… Облейте его пока горячей смолой. Но это временно, а потом… нужно залить его расплавленным металлом, после чего всю пещеру следует завалить. Капитан, встаньте здесь на ночь стоянкой, охраняйте вход. А наутро проверьте деревню, все ли тела сгорели там целиком. Если нет — не трогайте, с ними потом разберёмся. И да, ежели из лесу явится та девочка, ни в коем случае не отпускайте её до моего возвращения. При ней остаётся некий предмет из этого тоннеля, который тоже следует уничтожить. Но даже не вздумайте позволить своим псам каких–нибудь грубостей по отношению к ней! Вам ясны приказы, сэр Тарбис?
— Всё будет исполнено в точности.
Капитан приложил кулак к груди, покорно кивнул, развернулся кругом и вылез через разлом наружу.
Бросив последний взгляд на чёрную дверь и полскелета под ней, Посланник Синода тоже покинул пещеру, вслед за капитаном.
Глава 8
«За что ты хочешь убить меня, Тания?»
Тания неслась по лесу. Она не выбирала ни направления, ни цели, не пыталась спрятаться или запутать следы. Просто бежала, куда глаза глядят, пока не выбилась из сил. В итоге она оказалась у берега небольшого ручья. Ручей, по счастью, был ей знаком.
«Не заблудилась… — пронеслось в мыслях. — Найду дорогу обратно.»
Только зачем ей обратно, в эту мёртвую деревню? И Йед… что за дубина!
Несмотря на обиду, в глубине души она понимала: слова брата, пусть и сказанные в приступе безумства, в чём–то правдивы. Именно её действия в той пещере привели к тому, что случилось. Но откуда ей было знать, с какими грозными силами она имеет дело? Она ведь не желала никому зла. Но желала иль нет, а результат всё равно один. Вот отчего ей теперь так плохо. И это жестокая правда, что её сожаление не вернёт к жизни родителей. Не вернёт никого…
По щекам потекло что–то горячее. Слезы? Не бывать этому! От бессилия она упала на колени, в траву, и зло заколотила кулаками по земле.
Утеревшись, она огляделась. Смеркалось, а значит вернуться к деревне засветло не успеть. Неужели придётся ночевать в лесу? Дело принимало скверный оборот, потому что ночью здесь могли рыскать дикие звери, а никакого оружия у ней не было.
Впрочем, с собой она всегда носила кремень, когда–то подаренный братом. Тания с облегчением нащупала вещицу в складках одежды — не потерялся.
В руке оказалось два предмета, повязанные на одном кожаном шнурке: кремень и стальное кресало. Подарком, по правде, было последнее: Йед сам однажды отковал его в отцовской кузне. Кремень лишь прилагался к нему по необходимости, однако именно он так Тании нравился. Он ведь как настоящий драгоценный камень, не то что глупая железяка! Края острые — в случае чего, сойдёт и за кинжал… Но почему бы по прямому назначению его не применить?
Вскоре в лесу разгорелся костёр.
«Йед всегда меня оберегал… — подумалось ей. — И теперь оберегает.»
Тания ещё раз опасливо осмотрелась. Стемневший лес начал уже гукать и свиристеть обычными для него жутковатыми голосами, но никаких зверей — хищных или нет — так поблизости и не появилось. Если они тут и были, то она их уже распугала, пока собирала хворост. К ночи даже ветер стих, а травинки застыли под кронами, как замороженные. Тихо поскрипывали деревья над головой, перебиваемые треском молодого костра, а неподалёку журчал ручей.
Но что это? Только сейчас — при свете огня — она заметила, что берега ручья заросли не просто травой. Неужели глаза не обманывают? Там ведь те самые ночные цветы!
Она внимательно пригляделась и заметила такой же цветок, что распускался совсем рядом. Тотчас его сорвала — махровый полушар размером с её кулак. Если она не обозналась, то цвет лепестков должен быть тёмно–синим — хотя сейчас, при багровом свете костра, он казался вовсе чёрным. Каждый лепесток усеивали мелкие серебристые пятнышки, которые сливались местами в скопления без определённой формы и размера. Они чем–то напоминали звёздное небо, только звёзды такой красоты увидишь разве что во сне…
Вот почему в народе эти цветы звали «Сон Шамины».
— И не страшно тебе цвести по ночам, — прошептала Тания цветку. — В такой глуши!
Сон Шамины раскрывался с первыми звёздами, цвёл до утренней зари, а день проводил невзрачным бутоном. Как раз теперь наступало время его пробуждения. Цветок этот был очень редким, рос лишь в дикой природе, и потому высоко ценился некоторыми торговцами, которые на него буквально охотились. Но красивейшим цветком на свете Сон Шамины считался вовсе не за крупный размер и не за редкую окраску. Не совсем за неё…
