Эйну казалось, что хотеть сильнее невозможно. Он ошибался.
Прикосновения вели его направляли, он раньше и не знал, что возбуждение могло быть таким острым, пряным. Совершенно безумным.
Что можно отпустить себя и подчиняться ему так полно.
В какой-то момент Мара отстранилась на шаг, полоснула ногтями по спине, но боль подстегнула, заставила вскрикнуть.
И попросить, задыхаясь раскаленным воздухом:
— Еще.
Мара поцеловала следы от ногтей и шепнула:
— Да.
И ударила снова.
Они с ней даже не трахались, но Эйн все равно чувствовал тело Мары как свое, забывал, где заканчивается сам и где начинается она.
И в какой-то момент не осталось ничего кроме удовольствия.
Сквозь это удовольствие пришли слова. Их никто не говорил, они были знанием, которое просто возникло внутри:
Женщина отдается.
Мужчина должен принимать все, что она отдает.
Боль, удовольствие, связь, тепло, опасность, злость.
Все целиком.
Эйн не сразу понял, что она отстранилась, что возбуждение — животное, всеобъемлющее — больше не затмевало мозги. Оно обволакивало как ласковая океанская волна.
Обернись, Габриэль.
Голос прозвучал прямо в голове.
Эйн подчинился, Мара стояла напротив, даже не касаясь, и смотрела внимательно и серьезно.
Хочешь быть моим?
Он теперь понимал, что она предлагала.
Тепло, и спасение от одиночества, и что-то еще, чему он не мог дать название, но по чему всю жизнь безотчетно тосковал.
— Да, — сказал Эйн, и удовольствие накрыло волной. Ослепительной белой вспышкой, в которой все исчезло.
В груди полыхнуло, и он вдруг почувствовал Мару целиком — кем она была, какой она была.
В тот момент он знал, что она так же чувствует его.
Эйну снился самый странный сон. Ему снилось, что он родился герианкой, проклятой мертвой ветвью, и что с самого рождения с ним обращались как с грязью. Ему снились бесконечные годы в интернате, равнодушие старших, тычки окружающих, и постоянное ощущение собственной слабости.
Ему снилось, что самых слабых убивают, чтобы они не портили кровь, и тоскливое, спокойное безразличие. Ожидание смерти.
А потом ему снилась женщина. Строгая, но способная улыбаться, как никто другой.
Эта женщина сказала ему: «Ты должна сражаться за свою жизнь, Мара. Сражаться изо всех сил. И тогда она станет такой, чтобы ее захочется прожить. Хочешь, я тебя научу?»
Женщину звали Льенна Элера.
Эйн проснулся с этим единственным воспоминанием о ней и ощущением чужого присутствия в своей голове — где-то далеко, на грани восприятия. Мара не лезла в мысли, не копалась в памяти. Она просто была рядом — можно было сосредоточиться и почувствовать ее.
Эйн сел на кровати, повернул голову.
Мара стояла у окна.
— Теперь понятно, зачем ты все это затеяла. Я тебе действительно нужен.
Мара верила, что Эйн для этого нужен, и она очень любила свою наставницу, достаточно, чтобы поставить метку человеку.
Понимание вспыхивало в мозгу и утекало как песок сквозь пальцы.
— Это временная метка, — сказала Мара. — Она пройдет через пять лет. Малая жертва.
— От временных меток чужие воспоминания не снятся, — ответил он, и поморщился. — Черт, откуда я об этом знаю?
Она обернулась, пожала плечами:
— Ты прочел в моем сознании. Наверное, просто побочный эффект того, что ты человек, он скоро закончится, — она потерла переносицу, словно отгоняя головную боль. — Метка не может быть постоянной. Постоянная — огромная редкость даже среди герианцев.
Она подошла, присела на край кровати, легко коснулась черного знака в центре груди Эйна — в него превратился укус.
Прикосновение отдалось внутри теплом. Эйфория еще не прошла и война, цели Сопротивления и куча проблем на горизонте казались далекими и неважными.
Даже то, что всего несколько часов назад Эйн вместо Льенны убил человека не вызывало чувства вины.
— Ты не виноват, — сказала Мара, и нечто подобное он от нее уже слышал, когда еще не понял, что она герианка и видел в ней просто девчонку-пилота.
— Не копайся у меня в голове, — ответил он.
— Хорошо. Но обвинять себя глупо.
Она мыслила логично и правильно, по-военному прагматично, и действительно не понимала чувства вины.
— Себя глупо. А тебя?
Последним знанием, которое он от нее уловил было как раз это: и ее тоже. Идея с подменой принадлежала Льенне Элере, Мара даже не знала, что за женщина была в развлекательном центре. Но знание утекло водой и осталось только ощущение присутствия.
Эйн бессмысленно потрогал метку — она ощущалась и одновременно не напрягала, казалась совершенно естественной. Мара молчала, следила за ним — внимательно и немного настороженно, наверное, пытаясь понять, чего ожидать дальше.
— Почему я здесь? — спросил Эйн. — Вообще не помню, чтобы забирался в кровать.
— Ты потерял сознание из-за метки, — пояснила Мара. — Так бывает.
В это он легко мог поверить. Там и оргазм был такой, что после только отрубиться.
Но теперь стоило подумать о деле и о том, ради чего Эйн вообще согласился на метку.
— Вам нужна моя помощь, — сказал он. — Это я успел в тебе прочитать. Ты, может, и не врала, но кое о чем умолчала — ситуация у твоей Наместницы хуже не придумаешь.
— И у твоей планеты, — не стала спорить Мара.
— Да. И что? Я могу позволить себе диктовать условия. Мои условия такие: пусть поможет вернуть Землю людям, и принесет мне голову Рьярры на блюде.
— Сначала ты просил только уничтожить Рьярру.
— Аппетит приходит во время еды, — Эйн пожал плечами. — Соглашайся, у тебя все равно нет выхода.
Ее сила надавила на него, заставила вспомнить про кнут и про то, что — несмотря на метку, на недавний секс — Мара все еще была опасна.
А потом давление исчезло.
— Хорошо, — согласилась она. — Выполни то, что я скажу, а я выполню твои условия.
Она кивнула, встала и пошла к двери:
— Я найду тебя через несколько дней, Габриэль. Тогда мы поговорим о том, что ты должен делать.
— Эй, Мара…
Он хотел бросить что-то ей вслед.
Фыркнуть как-нибудь пренебрежительно: «спасибо за секс», «а ты горячая штучка», но она обернулась, посмотрела из-под ресниц, и Эйн почему-то сказал только:
— Спасибо.
Она коснулась центра своей груди там же, где у Эйна была метка, и ответила:
— И тебе, Габриэль.
----------------------------------
Спасибо, что читаете, любимые читатели. Если вам понравилась "Стальная дева", обязательно поставьте тексту пять звезд, оставьте комментарий и добавьте в избранное)
Новые главы каждый день, скорее всего, ближе к полуночи.
Из окна новой квартиры было видно только кусок мега-комплекса напротив — огромный, похожий на соты типовой бокс — ими всегда забивали под завязку бедные районы. С таким расположением Эйн никогда в жизни не отследил бы герианцев, если бы они пришли за ним, и это заставляло безотчетно напрягаться после каждого случайного шороха.
По крайней мере, об этой квартире никто не знал, и Рьярра больше не могла прочитать ее адрес прямо у Эйна в голове. Не бог весть какое жилище, но оно было скрытным, неприметным и удобным. Тем более, что он все равно приходил только спать.
Дел было по горло и даже больше — нужно было оповестить всех, о том, что коды, которые они использовали в Сопротивлении были теперь известны герианцам, изменить адреса встреч и все пароли, практически перестроить сеть заново.
Герианские патрули пока никого из них не трогали, Сопротивление было нужно новой Наместнице, и та держала своих псов в узде. Мара не врала, когда пообещала время, но это время требовалось использовать с умом.
Если бы Эйн мог, он бы вообще отошел от дел — поручил бы перестраивать сеть тому, кто не носил метку и не делил свои мозги с герианкой, но нужного человека рядом не было. Только пара кандидатов, которых еще требовалось обучать и готовить.
Теперь после смерти Меррика слишком многое держалось на Эйне.
Мара не лезла к нему, не читала его мысли, держала дистанцию. Да и он сам закрывался — понимал, что не имеет права ей доверять. Он не мог отгородиться от нее полностью, всегда незримо ощущал ее присутствие внутри. Порой приходили отголоски ощущений — когда Мара уставала, когда у нее болела голова, когда она злилась, когда чувствовала удовлетворение от хорошо сделанной работы или радость. Но свои мысли они с Эйном оба держали при себе. Это было совсем не сложно, берешь и огораживаешься — происходило совершенно естественно, как бы само собой.
Но всегда оставался шанс, о котором Эйну не нравилось думать, что Мара могла пробить щиты и силой взять информацию, которая была ей нужна.
Как Рьярра.
Думать об этом не имело смысла, поэтому Эйн откладывал собственные страхи подальше и занимался делом.
Находил новых людей, убеждал, уговаривал, иногда угрожал, выбивал новые электронные документы, менял поставщиков оружия, присматривал другие штаб-квартиры и самое главное — переводил деньги со старых счетов на новые. Война, в том числе и партизанская, требовала очень больших вложений, а оружие и амуниция, к сожалению, не покупали себя сами.
Эйн заваливался в квартиру ночью, падал на застеленный спальником матрас, собираясь моментально отрубиться и перед сном всегда думал о Маре. Интересно, где она? Чем занята? Гоняет, наверное, своих герианских мужиков, чтобы не сачковали на работе. Или стреляет в тире — интересно, как часто у нее тренировки? Может быть, взяла флаер полетать и смотрит на Землю сверху, на огненное море светящихся окон, реклам и фонарей.
Эйн вообще слишком часто о ней думал, стоило появиться хоть одной свободной минуте. Метка создавала опасное, иррациональное ощущение близости, с которым Эйн боролся как мог, но раз за разом проигрывал.
Ну и конечно, он постоянно вспоминал ту ночь в мотеле. Как классно было с Марой, как она целовалась, уверенные движения ее руки.
После нескольких лет отвращения, стыда и чувства вины, тело наконец-то проснулось и требовало женщину.
Ту самую женщину, с которой было так классно, от которой срывало крышу и хотелось еще. Подкатывая к другим Эйн не мог избавиться от навязчивого ощущения неправильности.
Он все равно попытался, просто чтобы доказать себе, что все еще нормальный мужик. И что, когда нормальный мужик хочет — все у него получается.
Даже специально выкроил время, которого отчаянно не хватало.
Но вышло не очень. Девчонка в клубе, к которой он подкатил, была классная и красивая, светловолосая блондинка с офигенными сиськами. И она была хорошая, просто по-человечески хорошая. Работала на какой-то скучной работе, старалась держаться от герианцев подальше — они пугали ее, и она не понимала новые порядки, которые хотели сделать из нее «главу семьи» или «защитницу дома».
Эйн узнал это все, хотя вообще-то собирался просто приятно провести время в горизонтальной плоскости.
Девчонка пришла в бар с той же целью. Ей было одиноко, и хотелось отвлечься от того, как на Земле все вдруг перевернулось. Таких как она война почти не задела, их с другими гражданскими постоянно эвакуировали из точки в точку, а потом пришли герианцы, и просто стало все иначе.
Войска Герии не трогали мирное население, и акций устрашения не проводили, зато на солдатах отыгрывались по полной. Как-то это было записано у них в кодексе. Что-то вроде: тот, кто взял в руки оружие должен быть готов умереть. Или какая-нибудь еще пафосная ерундень.
Эйн проговорил с девчонкой два часа и все равно так и не запомнил ее имени, и чувствовал себя мудаком, за то, что все время сравнивал ее с Марой.
Девчонка намекала, что ей хотелось бы большего — несколько раз кидала на Эйна взгляды из-под ресниц, брала за руку — немного скованно и неловко, было видно, что она к такому не привыкла.
Мара бы, наверное, на ее месте не стала ходить вокруг да около, намекать или ждать, пока Эйн сделает первый шаг. Она бы просто сказала: «Я хочу тебя, Габриэль. Иди, сними номер».
Ну или что-то вроде, на самом деле Эйн понятия не имел, как у герианок было принято.
В конце концов он извинился перед девчонкой в баре, совершенно неубедительно отговорился тем, что завтра рано на работу и позорно сбежал.
А потом валялся на матрасе в квартире, маялся от какого-то безысходного возбуждения, и пытался думать о ком угодно, кроме Мары. В тот раз он так и не уснул, и под утро все-таки сдался — потянулся рукой к члену, и кончил буквально через пару движений, представляя, как Мара берет у него в рот.
Получился такой вот утренний ритуал Габриэля Эйна, который повторялся с завидной регулярностью, откуда только силы брались.
Герианские войска на улицах как будто затаились, не было ни рейдов, ни внезапных проверок. Льенна Элера понимала в какой заднице теперь ее ручное Сопротивление и давала им время восстановиться. Эйн не жаловался, и старался выжимать из передышки все возможное.
Больше всего проблем было с транспортом — Рьярра знала слишком многое, и с ее знаниями для герианской разведки не составило бы труда вычислить и отследить все на чем ездили повстанцы. Не просто посадочные коды или регистрационные номера — плевать на них, можно было перебить новые — а уникальные штрих-частоты связи, которые у каждого бортового передатчика были свои. А эти штрих-частоты на любом навигаторе отображались, если знать, что отслеживать.
Эйн пытался продать по-тихому все, что еще можно было продать гражданским, и купить новые скайлеры и флаеры, но все, что он покупал впопыхах, да еще и тайно, неизбежно уступало в скорости и маневренности нормальным машинам, и необходимость ужиматься бесила до красной пелены перед глазами. Эйн ходил злой, едва держался, чтобы не срываться на окружающих, и казалось, что только он один удерживает Сопротивление от раскола.
И что получается у него из рук вон плохо. После смерти Меррика людям нужна была новая надежда, победа, чтобы увидеть, что их дело не безнадежно, что можно вернуть себе Землю, а приходилось терпеть и ногтями выцарапывать шанс сохранить хоть что-то.
Этакий порочный круг: чтобы пойти и совершить что-нибудь вдохновляющее, нужно было собрать людей и ресурсы. Чтобы собрать людей и ресурсы нужно было совершить что-нибудь вдохновляющее.
Эйн ломал голову, как вылезти из этой петли, и делал что мог.
А потом в его квартире появилась Мара.
Эйн в тот раз вернулся домой даже позже обычного, был уставшим как собака и едва доплелся до своего яруса по бесконечным лестницам — какой-то идиот снова что-то намудрил с код-программой лифта, и тот теперь бесконечно катался вверх-вниз без остановок. Коммунальщики обещали починить все за несколько часов, но шел уже третий день, и просвета не предвиделось.
Наверное, если бы не злость, не усталость и не желание поскорее заползти в постель, Эйн почувствовал бы Мару рядом задолго до того, как открыл дверь. Ее присутствие действительно ощущалось намного отчетливее — спокойное ожидание, легкая усталость. Но Эйн на тот момент не придал этому значения.
Да и вообще двигался больше на автопилоте.
Дверь в его квартиру была заперта — никаких признаков взлома. Никаких других тревожных звоночков, обычная ночь.
Эйн приложил браслет личного компа к замку, подождал, пока старая рухлядь считает код.
Замок пожужжал, подумал, но потом все-таки щелкнул и загорелся зеленым. К счастью, вламываться в собственное убежище или спать на улице Эйну совсем не улыбалось.
Он ввалился внутрь, захлопнул за собой дверь, и щелкнул пальцами, включая свет.
Прикосновения вели его направляли, он раньше и не знал, что возбуждение могло быть таким острым, пряным. Совершенно безумным.
Что можно отпустить себя и подчиняться ему так полно.
В какой-то момент Мара отстранилась на шаг, полоснула ногтями по спине, но боль подстегнула, заставила вскрикнуть.
И попросить, задыхаясь раскаленным воздухом:
— Еще.
Мара поцеловала следы от ногтей и шепнула:
— Да.
И ударила снова.
Они с ней даже не трахались, но Эйн все равно чувствовал тело Мары как свое, забывал, где заканчивается сам и где начинается она.
И в какой-то момент не осталось ничего кроме удовольствия.
Сквозь это удовольствие пришли слова. Их никто не говорил, они были знанием, которое просто возникло внутри:
Женщина отдается.
Мужчина должен принимать все, что она отдает.
Боль, удовольствие, связь, тепло, опасность, злость.
Все целиком.
Эйн не сразу понял, что она отстранилась, что возбуждение — животное, всеобъемлющее — больше не затмевало мозги. Оно обволакивало как ласковая океанская волна.
Обернись, Габриэль.
Голос прозвучал прямо в голове.
Эйн подчинился, Мара стояла напротив, даже не касаясь, и смотрела внимательно и серьезно.
Хочешь быть моим?
Он теперь понимал, что она предлагала.
Тепло, и спасение от одиночества, и что-то еще, чему он не мог дать название, но по чему всю жизнь безотчетно тосковал.
— Да, — сказал Эйн, и удовольствие накрыло волной. Ослепительной белой вспышкой, в которой все исчезло.
В груди полыхнуло, и он вдруг почувствовал Мару целиком — кем она была, какой она была.
В тот момент он знал, что она так же чувствует его.
Эйну снился самый странный сон. Ему снилось, что он родился герианкой, проклятой мертвой ветвью, и что с самого рождения с ним обращались как с грязью. Ему снились бесконечные годы в интернате, равнодушие старших, тычки окружающих, и постоянное ощущение собственной слабости.
Ему снилось, что самых слабых убивают, чтобы они не портили кровь, и тоскливое, спокойное безразличие. Ожидание смерти.
А потом ему снилась женщина. Строгая, но способная улыбаться, как никто другой.
Эта женщина сказала ему: «Ты должна сражаться за свою жизнь, Мара. Сражаться изо всех сил. И тогда она станет такой, чтобы ее захочется прожить. Хочешь, я тебя научу?»
Женщину звали Льенна Элера.
Эйн проснулся с этим единственным воспоминанием о ней и ощущением чужого присутствия в своей голове — где-то далеко, на грани восприятия. Мара не лезла в мысли, не копалась в памяти. Она просто была рядом — можно было сосредоточиться и почувствовать ее.
Эйн сел на кровати, повернул голову.
Мара стояла у окна.
— Теперь понятно, зачем ты все это затеяла. Я тебе действительно нужен.
Мара верила, что Эйн для этого нужен, и она очень любила свою наставницу, достаточно, чтобы поставить метку человеку.
Понимание вспыхивало в мозгу и утекало как песок сквозь пальцы.
— Это временная метка, — сказала Мара. — Она пройдет через пять лет. Малая жертва.
— От временных меток чужие воспоминания не снятся, — ответил он, и поморщился. — Черт, откуда я об этом знаю?
Она обернулась, пожала плечами:
— Ты прочел в моем сознании. Наверное, просто побочный эффект того, что ты человек, он скоро закончится, — она потерла переносицу, словно отгоняя головную боль. — Метка не может быть постоянной. Постоянная — огромная редкость даже среди герианцев.
Она подошла, присела на край кровати, легко коснулась черного знака в центре груди Эйна — в него превратился укус.
Прикосновение отдалось внутри теплом. Эйфория еще не прошла и война, цели Сопротивления и куча проблем на горизонте казались далекими и неважными.
Даже то, что всего несколько часов назад Эйн вместо Льенны убил человека не вызывало чувства вины.
— Ты не виноват, — сказала Мара, и нечто подобное он от нее уже слышал, когда еще не понял, что она герианка и видел в ней просто девчонку-пилота.
— Не копайся у меня в голове, — ответил он.
— Хорошо. Но обвинять себя глупо.
Она мыслила логично и правильно, по-военному прагматично, и действительно не понимала чувства вины.
— Себя глупо. А тебя?
Последним знанием, которое он от нее уловил было как раз это: и ее тоже. Идея с подменой принадлежала Льенне Элере, Мара даже не знала, что за женщина была в развлекательном центре. Но знание утекло водой и осталось только ощущение присутствия.
Эйн бессмысленно потрогал метку — она ощущалась и одновременно не напрягала, казалась совершенно естественной. Мара молчала, следила за ним — внимательно и немного настороженно, наверное, пытаясь понять, чего ожидать дальше.
— Почему я здесь? — спросил Эйн. — Вообще не помню, чтобы забирался в кровать.
— Ты потерял сознание из-за метки, — пояснила Мара. — Так бывает.
В это он легко мог поверить. Там и оргазм был такой, что после только отрубиться.
Но теперь стоило подумать о деле и о том, ради чего Эйн вообще согласился на метку.
— Вам нужна моя помощь, — сказал он. — Это я успел в тебе прочитать. Ты, может, и не врала, но кое о чем умолчала — ситуация у твоей Наместницы хуже не придумаешь.
— И у твоей планеты, — не стала спорить Мара.
— Да. И что? Я могу позволить себе диктовать условия. Мои условия такие: пусть поможет вернуть Землю людям, и принесет мне голову Рьярры на блюде.
— Сначала ты просил только уничтожить Рьярру.
— Аппетит приходит во время еды, — Эйн пожал плечами. — Соглашайся, у тебя все равно нет выхода.
Ее сила надавила на него, заставила вспомнить про кнут и про то, что — несмотря на метку, на недавний секс — Мара все еще была опасна.
А потом давление исчезло.
— Хорошо, — согласилась она. — Выполни то, что я скажу, а я выполню твои условия.
Она кивнула, встала и пошла к двери:
— Я найду тебя через несколько дней, Габриэль. Тогда мы поговорим о том, что ты должен делать.
— Эй, Мара…
Он хотел бросить что-то ей вслед.
Фыркнуть как-нибудь пренебрежительно: «спасибо за секс», «а ты горячая штучка», но она обернулась, посмотрела из-под ресниц, и Эйн почему-то сказал только:
— Спасибо.
Она коснулась центра своей груди там же, где у Эйна была метка, и ответила:
— И тебе, Габриэль.
----------------------------------
Спасибо, что читаете, любимые читатели. Если вам понравилась "Стальная дева", обязательно поставьте тексту пять звезд, оставьте комментарий и добавьте в избранное)
Новые главы каждый день, скорее всего, ближе к полуночи.
Глава 2
Из окна новой квартиры было видно только кусок мега-комплекса напротив — огромный, похожий на соты типовой бокс — ими всегда забивали под завязку бедные районы. С таким расположением Эйн никогда в жизни не отследил бы герианцев, если бы они пришли за ним, и это заставляло безотчетно напрягаться после каждого случайного шороха.
По крайней мере, об этой квартире никто не знал, и Рьярра больше не могла прочитать ее адрес прямо у Эйна в голове. Не бог весть какое жилище, но оно было скрытным, неприметным и удобным. Тем более, что он все равно приходил только спать.
Дел было по горло и даже больше — нужно было оповестить всех, о том, что коды, которые они использовали в Сопротивлении были теперь известны герианцам, изменить адреса встреч и все пароли, практически перестроить сеть заново.
Герианские патрули пока никого из них не трогали, Сопротивление было нужно новой Наместнице, и та держала своих псов в узде. Мара не врала, когда пообещала время, но это время требовалось использовать с умом.
Если бы Эйн мог, он бы вообще отошел от дел — поручил бы перестраивать сеть тому, кто не носил метку и не делил свои мозги с герианкой, но нужного человека рядом не было. Только пара кандидатов, которых еще требовалось обучать и готовить.
Теперь после смерти Меррика слишком многое держалось на Эйне.
Мара не лезла к нему, не читала его мысли, держала дистанцию. Да и он сам закрывался — понимал, что не имеет права ей доверять. Он не мог отгородиться от нее полностью, всегда незримо ощущал ее присутствие внутри. Порой приходили отголоски ощущений — когда Мара уставала, когда у нее болела голова, когда она злилась, когда чувствовала удовлетворение от хорошо сделанной работы или радость. Но свои мысли они с Эйном оба держали при себе. Это было совсем не сложно, берешь и огораживаешься — происходило совершенно естественно, как бы само собой.
Но всегда оставался шанс, о котором Эйну не нравилось думать, что Мара могла пробить щиты и силой взять информацию, которая была ей нужна.
Как Рьярра.
Думать об этом не имело смысла, поэтому Эйн откладывал собственные страхи подальше и занимался делом.
Находил новых людей, убеждал, уговаривал, иногда угрожал, выбивал новые электронные документы, менял поставщиков оружия, присматривал другие штаб-квартиры и самое главное — переводил деньги со старых счетов на новые. Война, в том числе и партизанская, требовала очень больших вложений, а оружие и амуниция, к сожалению, не покупали себя сами.
Эйн заваливался в квартиру ночью, падал на застеленный спальником матрас, собираясь моментально отрубиться и перед сном всегда думал о Маре. Интересно, где она? Чем занята? Гоняет, наверное, своих герианских мужиков, чтобы не сачковали на работе. Или стреляет в тире — интересно, как часто у нее тренировки? Может быть, взяла флаер полетать и смотрит на Землю сверху, на огненное море светящихся окон, реклам и фонарей.
Эйн вообще слишком часто о ней думал, стоило появиться хоть одной свободной минуте. Метка создавала опасное, иррациональное ощущение близости, с которым Эйн боролся как мог, но раз за разом проигрывал.
Ну и конечно, он постоянно вспоминал ту ночь в мотеле. Как классно было с Марой, как она целовалась, уверенные движения ее руки.
После нескольких лет отвращения, стыда и чувства вины, тело наконец-то проснулось и требовало женщину.
Ту самую женщину, с которой было так классно, от которой срывало крышу и хотелось еще. Подкатывая к другим Эйн не мог избавиться от навязчивого ощущения неправильности.
Он все равно попытался, просто чтобы доказать себе, что все еще нормальный мужик. И что, когда нормальный мужик хочет — все у него получается.
Даже специально выкроил время, которого отчаянно не хватало.
Но вышло не очень. Девчонка в клубе, к которой он подкатил, была классная и красивая, светловолосая блондинка с офигенными сиськами. И она была хорошая, просто по-человечески хорошая. Работала на какой-то скучной работе, старалась держаться от герианцев подальше — они пугали ее, и она не понимала новые порядки, которые хотели сделать из нее «главу семьи» или «защитницу дома».
Эйн узнал это все, хотя вообще-то собирался просто приятно провести время в горизонтальной плоскости.
Девчонка пришла в бар с той же целью. Ей было одиноко, и хотелось отвлечься от того, как на Земле все вдруг перевернулось. Таких как она война почти не задела, их с другими гражданскими постоянно эвакуировали из точки в точку, а потом пришли герианцы, и просто стало все иначе.
Войска Герии не трогали мирное население, и акций устрашения не проводили, зато на солдатах отыгрывались по полной. Как-то это было записано у них в кодексе. Что-то вроде: тот, кто взял в руки оружие должен быть готов умереть. Или какая-нибудь еще пафосная ерундень.
Эйн проговорил с девчонкой два часа и все равно так и не запомнил ее имени, и чувствовал себя мудаком, за то, что все время сравнивал ее с Марой.
Девчонка намекала, что ей хотелось бы большего — несколько раз кидала на Эйна взгляды из-под ресниц, брала за руку — немного скованно и неловко, было видно, что она к такому не привыкла.
Мара бы, наверное, на ее месте не стала ходить вокруг да около, намекать или ждать, пока Эйн сделает первый шаг. Она бы просто сказала: «Я хочу тебя, Габриэль. Иди, сними номер».
Ну или что-то вроде, на самом деле Эйн понятия не имел, как у герианок было принято.
В конце концов он извинился перед девчонкой в баре, совершенно неубедительно отговорился тем, что завтра рано на работу и позорно сбежал.
А потом валялся на матрасе в квартире, маялся от какого-то безысходного возбуждения, и пытался думать о ком угодно, кроме Мары. В тот раз он так и не уснул, и под утро все-таки сдался — потянулся рукой к члену, и кончил буквально через пару движений, представляя, как Мара берет у него в рот.
Получился такой вот утренний ритуал Габриэля Эйна, который повторялся с завидной регулярностью, откуда только силы брались.
Герианские войска на улицах как будто затаились, не было ни рейдов, ни внезапных проверок. Льенна Элера понимала в какой заднице теперь ее ручное Сопротивление и давала им время восстановиться. Эйн не жаловался, и старался выжимать из передышки все возможное.
Больше всего проблем было с транспортом — Рьярра знала слишком многое, и с ее знаниями для герианской разведки не составило бы труда вычислить и отследить все на чем ездили повстанцы. Не просто посадочные коды или регистрационные номера — плевать на них, можно было перебить новые — а уникальные штрих-частоты связи, которые у каждого бортового передатчика были свои. А эти штрих-частоты на любом навигаторе отображались, если знать, что отслеживать.
Эйн пытался продать по-тихому все, что еще можно было продать гражданским, и купить новые скайлеры и флаеры, но все, что он покупал впопыхах, да еще и тайно, неизбежно уступало в скорости и маневренности нормальным машинам, и необходимость ужиматься бесила до красной пелены перед глазами. Эйн ходил злой, едва держался, чтобы не срываться на окружающих, и казалось, что только он один удерживает Сопротивление от раскола.
И что получается у него из рук вон плохо. После смерти Меррика людям нужна была новая надежда, победа, чтобы увидеть, что их дело не безнадежно, что можно вернуть себе Землю, а приходилось терпеть и ногтями выцарапывать шанс сохранить хоть что-то.
Этакий порочный круг: чтобы пойти и совершить что-нибудь вдохновляющее, нужно было собрать людей и ресурсы. Чтобы собрать людей и ресурсы нужно было совершить что-нибудь вдохновляющее.
Эйн ломал голову, как вылезти из этой петли, и делал что мог.
А потом в его квартире появилась Мара.
Эйн в тот раз вернулся домой даже позже обычного, был уставшим как собака и едва доплелся до своего яруса по бесконечным лестницам — какой-то идиот снова что-то намудрил с код-программой лифта, и тот теперь бесконечно катался вверх-вниз без остановок. Коммунальщики обещали починить все за несколько часов, но шел уже третий день, и просвета не предвиделось.
Наверное, если бы не злость, не усталость и не желание поскорее заползти в постель, Эйн почувствовал бы Мару рядом задолго до того, как открыл дверь. Ее присутствие действительно ощущалось намного отчетливее — спокойное ожидание, легкая усталость. Но Эйн на тот момент не придал этому значения.
Да и вообще двигался больше на автопилоте.
Дверь в его квартиру была заперта — никаких признаков взлома. Никаких других тревожных звоночков, обычная ночь.
Эйн приложил браслет личного компа к замку, подождал, пока старая рухлядь считает код.
Замок пожужжал, подумал, но потом все-таки щелкнул и загорелся зеленым. К счастью, вламываться в собственное убежище или спать на улице Эйну совсем не улыбалось.
Он ввалился внутрь, захлопнул за собой дверь, и щелкнул пальцами, включая свет.
