Потом Салея выпрямилась и сказала:
— Быстрее.
Эйн бежал, тщательно контролировал дыхание, не позволяя себе сбиваться с ритма. Злился, и черпал в этой злости силы.
Хотелось доказать, что долбанная герианка ошибается. Что зря смотрит свысока. И что уж точно в это Эйн превосходил хотя бы ее.
Он ждал, что механическая рука будет мешать, она весила не так, как его собственная, казалось, придется подстраиваться, но никакой разницы Эйн не чувствовал. И в какой-то миг, когда начали болеть мышцы, он поймал себя на отвратной мысли: что, если бы ноги ему тоже заменили на ларралы? Насколько легче, насколько приятнее стало бы двигаться, бежать, жить?
Эта мысль пугала до дрожи. Отвратная перспектива однажды стать как Ойлер, как уроды илирианцы.
В тот момент Эйн был благодарен даже за боль в усталых мышцах, благодаря ей чувствовал себя человеком.
— Лучше, чем я ожидала, — спокойно сказала Салея еще через полтора круга. — Быстрее.
Эйн стиснул зубы, подчинился.
Сил оставалось все меньше — он не достиг предела, знал, что способен на большее. Знал, что при необходимости может перейти этот предел и еще какое-то время переть вперед на чистом упрямстве, на злости, на привычке действовать даже когда сил не осталось.
— Хорошо, — сказала Салея, достала игольник и выстрелила в него.
Заряд врезался Эйну в грудь, опалил болью, заставил споткнуться.
И перед глазами промелькнуло — как он посмотрел на руку и увидел, что с ней стало. Тот самый момент, когда он понял, что лишится руки.
Он почти ожидал — что посмотрит вниз, и в груди будет дыра. Поймет, запоздало и тупо, что умирает.
Укололо страхом.
И прошло.
Он был жив, и когда посмотрел вниз, не увидел ничего кроме черного материала униформы.
Выругался сквозь зубы, витиевато и от души.
— Тренировочный режим, — раздраженно пояснила Салея. — Уворачивайся.
И всадила еще один заряд ему в бедро.
От третьего Эйн увернулся, четвертый пришелся в плечо.
Эйн менял темп и направление бега, уворачивался как мог — в зале это было нелегко, и стреляла проклятая герианка неплохо. И все же это было… почти весело.
Внутри кипел азарт и злость, бесшабашная, огненная злость, перед которой отступала усталость.
«Ты увидишь, — думал Эйн. Уворачивался, ловил заряды, и забывал про боль за секунды. — Ты увидишь, на что способны люди».
И когда Салея опустила игольник, почувствовал себя победителем.
Потом она улыбнулась одними уголками губ, и сказала:
— Пожалуй, начнем. Теперь ты ударь эмпатией меня.
Когда Эйн подчинился, сила — та самая, которая заставила Хэнка вырвать себе сердце — пришла легко и привычно. Но он сразу почувствовал разницу. Усталость, будто невидимая стена отсекала часть волны, что поднималась изнутри. Больше не заходилось сердце, не раскалывалась голова. Эйн чувствовал, что такая эмпатия была почти комфортной.
Он ударил, и сила врезалась в Салею, та вздрогнула, зашипела сквозь зубы.
Эйн усмехнулся.
— Не нравится, когда бьют тебя?
Она резко отвернулась и пошла прочь из зала, бросила не оборачиваясь:
— Следуй за мной. Нам надо поговорить.
И все удовлетворение от мысли, что он отплатил Салее за издевательства, исчезла, как и не было. Эйн как-то сразу понял, что ничего хорошего она ему не скажет.
Салея привела его в крохотный бокс для инвентаря рядом с тренировочным залом, кивком указала на кресло перед собой:
— Садись, человек, ты устал.
— Если ты планируешь нависать надо мной, я лучше постою.
Салея молча отошла к стене, к одному из тренажеров, опустилась на сиденье:
— Сядь. Я не стану нависать.
Он помедлил, опустился в кресло, расслабленно положил руки на подлокотники:
— Итак, у тебя плохие новости, — сказал он спокойно. — Про эмпатию.
— Не плохие, — равнодушно поправила Салея, оглядела его с ног до головы, будто оценивая: мог Эйн ее понять, заслуживал ли объяснений. — И не хорошие. Я ошибалась на твой счет, проблема не в контроле.
Эйн выдохнул протяжно, потер лицо ладонями:
— Как же вы задолбали со своими герианскими заморочками. Сначала проблема в эмпатии Мары, потом не Мары, потом выясняется, что моей. Потом, что я сдохну, если не научусь ее контролировать. А теперь дело вообще не в контроле. Вы бы определились уже.
Салея зашипела, подалась вперед:
— Этого не должно быть. У тебя не должно быть силы. Такого никогда не случалось. И ты ждешь, что мы сразу сможем тебе все объяснить?
Эйн помолчал, потом кивнул, принимая ее правоту:
— Справедливо. Хорошо. Проблема не в контроле. Тогда в чем?
И наступила очередь Салеи молчать. Он не подгонял, потому что уже ко всему был готов.
— Дело в разнице сил, — сказала наконец она. — То, что ты знаешь об эмпатии, ты почерпнул из разума Телуры.
— Ага, вместе с ее силой, помнишь? С этого все началось, — напомнил он.
— Телура — стальная дева. Она привыкла использовать силу, как стальная дева. Ее эмпатия — это ментальный крик, который проецирует боль. Просто, прямолинейно, поверхностно. Вызывает обычную физическую боль. Сила дев любви отличается — это не крик, это шепот. Зов, который обращается глубже, и действует не только на чувства, на эмоции, на… — она произнесла какое-то слово на герианском, шипящее с двойной «т», которое Эйн не разобрал. Потом поморщилась и добавила. — У людей нет такого понятия. На «жажду»? Жажду чувствовать, быть с кем-то связанным, отдавать.
— Любить, — угрюмо сказал Эйн. — На потребность любить действует эта дрянь. Повезло, наверное, социопатам. Им ваши девы любви не страшны.
— Не важно кто, — равнодушно, с абсолютной уверенностью отозвалась Салея. — Сила девы любви подействует, так она устроена. Тот, кто чувствовал раньше, тот, кто не знал, что это такое — будут любить и отдавать.
Ага, а если ударить в полную силу, какой-нибудь еще ублюдок отдаст Эйну сердце. В буквальном смысле.
— Ты, человек, используешь свою силу, как Телура, потому что не умеешь иначе. Проецируешь шепот как крик. И он тратит слишком много сил, может убить тебя. Дело не в контроле, ты разрушаешь себя сам.
Что-то было в том, как она говорила. Что-то важное. Личное, от чего Эйн внутренне подбирался — чувствовал слабину.
И сопоставлял факты: Салея должна была стать девой любви, училась этому. А потом стала стальной.
Мара считала, что это решение приняли в Интернате.
Но Эйн смотрел на Салею, и задавался вопросом: что, если нет. Что, если она захотела сама, постаралась превратить свой шепот в крик.
Ее считали не слишком сильной — по меркам Мары, Льенны и Рьярры.
Что, если ей тоже приходилось кричать вместо шепота? И сила ее была совсем другой.
— Ты такая же, — сказал он. И она вздрогнула. — Дева любви, которая использует эмпатию как стальная. Ты только кричишь потише.
Он увидел, по глазам увидел момент, когда ей стало страшно.
Эйн отпрянул еще до того, как она ударила. Интуитивно понял - опасность, нужно защитить себя - и когти Салеи вспороли воздух у него перед лицом, Эйн перехватил ее руку своей, механической, вывернул.
Салея дернулась, вырываясь - игнорируя, что вот-вот сломаются кости, и он рявкнул:
- Хватит!
Его слова стало приказом и импульсом эмпатии - сила была на поверхности, ощущалась совсем близко, и Эйн вложил ее инстинктивно, не задумываясь. В ушах зашумело, на мгновение потемнело перед глазами, но он не упал, зашипел сквозь зубы пережидая приступ слабости.
Салея обмякла тяжело дыша, только прохрипела сквозь зубы:
- Человек.
У нее это звучало как ругательство.
- Хватит, - уже нормально повторил Эйн, протяжно выдохнул и отпустил ее. - Я извиняюсь. Зря это сказал. Уймись.
Он смотрел на нее - как она поднималась, медленно, будто больная, как смотрела на него, пытаясь скрыть страх. И все равно его видел.
Он не сомневался, что прав - да, она на самом деле была девой любви и переиначила, переделала себя в стальную. Он только не понимал, почему это заставляло ее бояться. И что заставило ее стать стальной.
Девы любви на Герии были выше по статусу - Эйн это знал, это читалось в том, как к ним относилась Мара, в том, как вела себя Императрица. Так почему Салея не захотела стать одной из них? Ей же нравилось показывать свое превосходство.
- Ты ничего не знаешь, ни о нашей культуре, ни о девах любви, ни о нашей силе, - сказала она.- То, что Телура тебя трахает, не дает тебе права нас судить.
- Вы напали на мою планету, я могу сколько угодно вас судить. И Мара меня не трахает, это я трахаю ее.
Салея поморщилась раздраженно, отступила на шаг, а потом отошла к стене, прислонилась спиной:
- Мне не интересны подробности.
Он почти ждал, что она уйдет, и потому сказал:
- Никто не узнает.
Она вздрогнула, напряглась всем телом, будто готова была снова напасть. Но осталась на месте.
- Не от меня, - продолжил Эйн. - Я вижу, что ты боишься. Что с тобой сделают, если узнают?
Она могла не ответить, молчала долго, и он видел - колебалась, принимая решение.
И когда наконец Салея заговорила, сказала совсем не то, что он ожидал:
- Я не знаю. Никто не делал так раньше. Или же об этом не говорят. Иногда обучение дает сбой. И те, кто должны были стать девами любви, не справляются. Сила меняется, и им приходится стать стальными.
Она говорила "шепот" и "крик", и о том, что сила стальных дев не воздействует глубоко. И, похоже, "шептать", действовать глубже было намного сложнее.
- Почему сила меняется? - спросил Эйн.
Салея пожала плечами:
- Особенности развития. Внутренний сбой. Способности дев любви превосходят стальных, воздействие глубже. Иногда с возрастом часть этих способностей отмирает.
- Но с тобой случилось иначе, - сказал Эйн. Не стал превращать это в вопрос. - Не было у тебя никакого сбоя. И если бы захотела, ты бы смогла стать девой любви.
Он видел по глазам, по настороженному напряжению - она взвешивала свои слова, пыталась понять, может ли довериться. И наконец сказала:
- Я бы не захотела.
Эйн фыркнул:
- Даже ради власти?
- Даже ради жизни, - веско сказала она. - Если узнают на Герии... меня могут убить, меня могут изгнать. Но хуже всего... меня могут сделать девой любви.
Эйн вспомнил их Императрицу - уверенную, красивую, жуткую. И то, как она сразу нравилась, как ее сила действовала, проникала внутрь отравой, намного опаснее, чем просто боль или просто страх. Салея по сравнению с ней казалась слишком... обычной, человечной.
- А стать девой любви хуже смерти? - спросил Эйн.
- Да, - просто сказала Салея. - Хуже. Их тела им не принадлежат, вокруг них нет ничего настоящего.
Иногда Эйну казалось, он уже узнал о герианцах все, научился принимать герианские обычаи как чужую культуру - которую часто считал отвратной, но у которой были свои достоинства, как у любой другой культуры.
А иногда она просто ставила его в тупик.
Он потер лицо ладонями, почувствовал, что вымотался в конец:
- Человек, помнишь? Я ничего не понимаю. Давай ты объяснишь по порядку. Желательно так, чтобы я понял.
Она усмехнулась уголками губ - криво, но хотя бы искренне:
- Мы застрянем здесь на годы.
Вот же высокомерная тварь, но этим она ему почти нравилась:
- Не застрянем. И мне нужно знать, раз уж я такой же как ты. С силой девы любви и пытаюсь использовать ее как стальные.
Салея кивнула, потом подошла к креслу, и опустилась - с идеально прямой спиной, положив руки на подлокотники:
- Девы любви и стальные обычно занимают разные посты в Империи. Работа дев любви связана с влиянием. Они становятся учителями, судьями. И они помогают мужчинам, которые страдают без женщины.
Эйн нахмурился:
- В смысле страдают без женщины? Они что спят с ними?
Он считал герианское общество извращенным, но не настолько.
- В том числе, - спокойно сказала Салея. - Но дело не в этом. Они занимаются теми, кто... запутался. Мужчинами, которые недовольны своей жизнью, и своими правами. Которые хотят бороться с Империей.
- Как Зайн? - спросил он. Судя по тому, что он слышал от Мары, тот был для остальных чем-то вроде символа. Надежды на то, что мужчины получат больше прав.
- Нет, - резко отозвалась Салея. - Не как Зайн. Он хочет большего, но он хочет в рамках наших законов. Он не мечтает стереть Империю и построить ее заново. Он все еще глуп, и пытается занять место женщины, но он... не подлежит работе с девой. И его защищает Рьярра.
Эйн кивнул, принимая ее слова.
- И что с ними происходит, с этими "не такими как Зайн"?
Но он уже угадывал ответ. В обществе, где каждый был как живое оружие, был самостоятельной боевой единицей, имел доступ к оружию. Да, там следили за всеми недовольными жизнью и ценностями.
- Им оказывают психологическую помощь, - отозвалась Салея.
В сознании Мары Эйн читал: каждого герианца учили мыслить, принимать решение самостоятельно, действовать и нести ответственность за свои мысли. И эта система работала, потому что тех, кто в нее не вписывался, убивали заранее, выкашивали как сорняки. Все эти бойцы, которых учили мыслить и принимать решения, мыслили и решали по герианской системе ценностей, в герианской системе координат, которую считали правильной.
И Эйн думал - но должны были появляться недовольные.
И теперь получал ответ.
- Им промывают мозги, - сказал он. И Салея нахмурилась, будто не понимала, склонила голову на бок. Мара так делала, когда ей казалось, что переводчик перевел что-то неправильно.
- Им помогают принять реальность, - поправила она. - Герия поддерживает мужчин. У женщин есть власть и ответственность. Мужчины слабее женщин психически, им тяжелее сдерживать агрессию, они легче разочаровываются, не получив результат, тяжелее переживают поражения. Им нужна поддержка.
Она ведь и правда в это верила, в это насквозь сексистское говно, которое Эйн и на Земле слышал, только уже про женщин. В какие-то вещи даже сам верил, пока жизнь не расставила все на свои места и не научила, что люди - мужчины, женщины - разные. И да, были особенности и у мужчин, и у женщин - в целом, у общности. Но каждая конкретная женщина, рядом с каким-то конкретным мужчиной могла оказаться какой угодно - сильнее, слабее, ответственнее, безалабернее, или даже конченой психопаткой.
До войны Эйн считал женщин слабыми. А потом, уже в Сопротивлении понял, что был идиотом. Не из-за герианок. Из-за таких, как Саманта. Из-за всех, кто готов был и после поражения отстраивать свой дом.
- Это полная херня, - сказал Эйн Салее. - Про бедных, слабых мужчин, которым нужна психологическая поддержка. Ты мне, конечно, не поверишь, но я должен это сказать.
- Вы сильнее физически, - холодно отозвалась Салея. - Я могу признать это. И речь шла не о достоинствах мужчин, а о девах любви. Девы работают с теми, кто вызывает беспокойство. Кто сомневается в себе, кто чувствует себя несчастным и может представлять угрозу.
Как Зайн обратился к Маре, тогда, после того, как потерял глаз, и считал это абсолютно нормальным. Рассчитывал на поддержку, потому что для него, и для нее это был естественный ход вещей.
Если мужчине плохо, женщина обязана его поддержать.
Но дева любви могла больше - могла вызвать любовь, такую сильную, чтобы вырвать сердце из груди и подарить его.
- На Герии не бывает бунтов, - сказала Салея. - Я смотрела материалы о вашей захудалой планетке. Вы убиваете друг друга по малейшему поводу. На Герии другие методы. Мы реже прибегаем к убийству. Тех, кто просто высказывает недовольство, не поощряют, но и не наказывают. Их считают странными, их взгляды не разделяют окружающие.
— Быстрее.
Эйн бежал, тщательно контролировал дыхание, не позволяя себе сбиваться с ритма. Злился, и черпал в этой злости силы.
Хотелось доказать, что долбанная герианка ошибается. Что зря смотрит свысока. И что уж точно в это Эйн превосходил хотя бы ее.
Он ждал, что механическая рука будет мешать, она весила не так, как его собственная, казалось, придется подстраиваться, но никакой разницы Эйн не чувствовал. И в какой-то миг, когда начали болеть мышцы, он поймал себя на отвратной мысли: что, если бы ноги ему тоже заменили на ларралы? Насколько легче, насколько приятнее стало бы двигаться, бежать, жить?
Эта мысль пугала до дрожи. Отвратная перспектива однажды стать как Ойлер, как уроды илирианцы.
В тот момент Эйн был благодарен даже за боль в усталых мышцах, благодаря ей чувствовал себя человеком.
— Лучше, чем я ожидала, — спокойно сказала Салея еще через полтора круга. — Быстрее.
Эйн стиснул зубы, подчинился.
Сил оставалось все меньше — он не достиг предела, знал, что способен на большее. Знал, что при необходимости может перейти этот предел и еще какое-то время переть вперед на чистом упрямстве, на злости, на привычке действовать даже когда сил не осталось.
— Хорошо, — сказала Салея, достала игольник и выстрелила в него.
Заряд врезался Эйну в грудь, опалил болью, заставил споткнуться.
И перед глазами промелькнуло — как он посмотрел на руку и увидел, что с ней стало. Тот самый момент, когда он понял, что лишится руки.
Он почти ожидал — что посмотрит вниз, и в груди будет дыра. Поймет, запоздало и тупо, что умирает.
Укололо страхом.
И прошло.
Он был жив, и когда посмотрел вниз, не увидел ничего кроме черного материала униформы.
Выругался сквозь зубы, витиевато и от души.
— Тренировочный режим, — раздраженно пояснила Салея. — Уворачивайся.
И всадила еще один заряд ему в бедро.
От третьего Эйн увернулся, четвертый пришелся в плечо.
Эйн менял темп и направление бега, уворачивался как мог — в зале это было нелегко, и стреляла проклятая герианка неплохо. И все же это было… почти весело.
Внутри кипел азарт и злость, бесшабашная, огненная злость, перед которой отступала усталость.
«Ты увидишь, — думал Эйн. Уворачивался, ловил заряды, и забывал про боль за секунды. — Ты увидишь, на что способны люди».
И когда Салея опустила игольник, почувствовал себя победителем.
Потом она улыбнулась одними уголками губ, и сказала:
— Пожалуй, начнем. Теперь ты ударь эмпатией меня.
***
Когда Эйн подчинился, сила — та самая, которая заставила Хэнка вырвать себе сердце — пришла легко и привычно. Но он сразу почувствовал разницу. Усталость, будто невидимая стена отсекала часть волны, что поднималась изнутри. Больше не заходилось сердце, не раскалывалась голова. Эйн чувствовал, что такая эмпатия была почти комфортной.
Он ударил, и сила врезалась в Салею, та вздрогнула, зашипела сквозь зубы.
Эйн усмехнулся.
— Не нравится, когда бьют тебя?
Она резко отвернулась и пошла прочь из зала, бросила не оборачиваясь:
— Следуй за мной. Нам надо поговорить.
И все удовлетворение от мысли, что он отплатил Салее за издевательства, исчезла, как и не было. Эйн как-то сразу понял, что ничего хорошего она ему не скажет.
Салея привела его в крохотный бокс для инвентаря рядом с тренировочным залом, кивком указала на кресло перед собой:
— Садись, человек, ты устал.
— Если ты планируешь нависать надо мной, я лучше постою.
Салея молча отошла к стене, к одному из тренажеров, опустилась на сиденье:
— Сядь. Я не стану нависать.
Он помедлил, опустился в кресло, расслабленно положил руки на подлокотники:
— Итак, у тебя плохие новости, — сказал он спокойно. — Про эмпатию.
— Не плохие, — равнодушно поправила Салея, оглядела его с ног до головы, будто оценивая: мог Эйн ее понять, заслуживал ли объяснений. — И не хорошие. Я ошибалась на твой счет, проблема не в контроле.
Эйн выдохнул протяжно, потер лицо ладонями:
— Как же вы задолбали со своими герианскими заморочками. Сначала проблема в эмпатии Мары, потом не Мары, потом выясняется, что моей. Потом, что я сдохну, если не научусь ее контролировать. А теперь дело вообще не в контроле. Вы бы определились уже.
Салея зашипела, подалась вперед:
— Этого не должно быть. У тебя не должно быть силы. Такого никогда не случалось. И ты ждешь, что мы сразу сможем тебе все объяснить?
Эйн помолчал, потом кивнул, принимая ее правоту:
— Справедливо. Хорошо. Проблема не в контроле. Тогда в чем?
И наступила очередь Салеи молчать. Он не подгонял, потому что уже ко всему был готов.
— Дело в разнице сил, — сказала наконец она. — То, что ты знаешь об эмпатии, ты почерпнул из разума Телуры.
— Ага, вместе с ее силой, помнишь? С этого все началось, — напомнил он.
— Телура — стальная дева. Она привыкла использовать силу, как стальная дева. Ее эмпатия — это ментальный крик, который проецирует боль. Просто, прямолинейно, поверхностно. Вызывает обычную физическую боль. Сила дев любви отличается — это не крик, это шепот. Зов, который обращается глубже, и действует не только на чувства, на эмоции, на… — она произнесла какое-то слово на герианском, шипящее с двойной «т», которое Эйн не разобрал. Потом поморщилась и добавила. — У людей нет такого понятия. На «жажду»? Жажду чувствовать, быть с кем-то связанным, отдавать.
— Любить, — угрюмо сказал Эйн. — На потребность любить действует эта дрянь. Повезло, наверное, социопатам. Им ваши девы любви не страшны.
— Не важно кто, — равнодушно, с абсолютной уверенностью отозвалась Салея. — Сила девы любви подействует, так она устроена. Тот, кто чувствовал раньше, тот, кто не знал, что это такое — будут любить и отдавать.
Ага, а если ударить в полную силу, какой-нибудь еще ублюдок отдаст Эйну сердце. В буквальном смысле.
— Ты, человек, используешь свою силу, как Телура, потому что не умеешь иначе. Проецируешь шепот как крик. И он тратит слишком много сил, может убить тебя. Дело не в контроле, ты разрушаешь себя сам.
Что-то было в том, как она говорила. Что-то важное. Личное, от чего Эйн внутренне подбирался — чувствовал слабину.
И сопоставлял факты: Салея должна была стать девой любви, училась этому. А потом стала стальной.
Мара считала, что это решение приняли в Интернате.
Но Эйн смотрел на Салею, и задавался вопросом: что, если нет. Что, если она захотела сама, постаралась превратить свой шепот в крик.
Ее считали не слишком сильной — по меркам Мары, Льенны и Рьярры.
Что, если ей тоже приходилось кричать вместо шепота? И сила ее была совсем другой.
— Ты такая же, — сказал он. И она вздрогнула. — Дева любви, которая использует эмпатию как стальная. Ты только кричишь потише.
Он увидел, по глазам увидел момент, когда ей стало страшно.
Глава 52
***
Эйн отпрянул еще до того, как она ударила. Интуитивно понял - опасность, нужно защитить себя - и когти Салеи вспороли воздух у него перед лицом, Эйн перехватил ее руку своей, механической, вывернул.
Салея дернулась, вырываясь - игнорируя, что вот-вот сломаются кости, и он рявкнул:
- Хватит!
Его слова стало приказом и импульсом эмпатии - сила была на поверхности, ощущалась совсем близко, и Эйн вложил ее инстинктивно, не задумываясь. В ушах зашумело, на мгновение потемнело перед глазами, но он не упал, зашипел сквозь зубы пережидая приступ слабости.
Салея обмякла тяжело дыша, только прохрипела сквозь зубы:
- Человек.
У нее это звучало как ругательство.
- Хватит, - уже нормально повторил Эйн, протяжно выдохнул и отпустил ее. - Я извиняюсь. Зря это сказал. Уймись.
Он смотрел на нее - как она поднималась, медленно, будто больная, как смотрела на него, пытаясь скрыть страх. И все равно его видел.
Он не сомневался, что прав - да, она на самом деле была девой любви и переиначила, переделала себя в стальную. Он только не понимал, почему это заставляло ее бояться. И что заставило ее стать стальной.
Девы любви на Герии были выше по статусу - Эйн это знал, это читалось в том, как к ним относилась Мара, в том, как вела себя Императрица. Так почему Салея не захотела стать одной из них? Ей же нравилось показывать свое превосходство.
- Ты ничего не знаешь, ни о нашей культуре, ни о девах любви, ни о нашей силе, - сказала она.- То, что Телура тебя трахает, не дает тебе права нас судить.
- Вы напали на мою планету, я могу сколько угодно вас судить. И Мара меня не трахает, это я трахаю ее.
Салея поморщилась раздраженно, отступила на шаг, а потом отошла к стене, прислонилась спиной:
- Мне не интересны подробности.
Он почти ждал, что она уйдет, и потому сказал:
- Никто не узнает.
Она вздрогнула, напряглась всем телом, будто готова была снова напасть. Но осталась на месте.
- Не от меня, - продолжил Эйн. - Я вижу, что ты боишься. Что с тобой сделают, если узнают?
Она могла не ответить, молчала долго, и он видел - колебалась, принимая решение.
И когда наконец Салея заговорила, сказала совсем не то, что он ожидал:
- Я не знаю. Никто не делал так раньше. Или же об этом не говорят. Иногда обучение дает сбой. И те, кто должны были стать девами любви, не справляются. Сила меняется, и им приходится стать стальными.
Она говорила "шепот" и "крик", и о том, что сила стальных дев не воздействует глубоко. И, похоже, "шептать", действовать глубже было намного сложнее.
- Почему сила меняется? - спросил Эйн.
Салея пожала плечами:
- Особенности развития. Внутренний сбой. Способности дев любви превосходят стальных, воздействие глубже. Иногда с возрастом часть этих способностей отмирает.
- Но с тобой случилось иначе, - сказал Эйн. Не стал превращать это в вопрос. - Не было у тебя никакого сбоя. И если бы захотела, ты бы смогла стать девой любви.
Он видел по глазам, по настороженному напряжению - она взвешивала свои слова, пыталась понять, может ли довериться. И наконец сказала:
- Я бы не захотела.
Эйн фыркнул:
- Даже ради власти?
- Даже ради жизни, - веско сказала она. - Если узнают на Герии... меня могут убить, меня могут изгнать. Но хуже всего... меня могут сделать девой любви.
Эйн вспомнил их Императрицу - уверенную, красивую, жуткую. И то, как она сразу нравилась, как ее сила действовала, проникала внутрь отравой, намного опаснее, чем просто боль или просто страх. Салея по сравнению с ней казалась слишком... обычной, человечной.
- А стать девой любви хуже смерти? - спросил Эйн.
- Да, - просто сказала Салея. - Хуже. Их тела им не принадлежат, вокруг них нет ничего настоящего.
Иногда Эйну казалось, он уже узнал о герианцах все, научился принимать герианские обычаи как чужую культуру - которую часто считал отвратной, но у которой были свои достоинства, как у любой другой культуры.
А иногда она просто ставила его в тупик.
Он потер лицо ладонями, почувствовал, что вымотался в конец:
- Человек, помнишь? Я ничего не понимаю. Давай ты объяснишь по порядку. Желательно так, чтобы я понял.
Она усмехнулась уголками губ - криво, но хотя бы искренне:
- Мы застрянем здесь на годы.
Вот же высокомерная тварь, но этим она ему почти нравилась:
- Не застрянем. И мне нужно знать, раз уж я такой же как ты. С силой девы любви и пытаюсь использовать ее как стальные.
Салея кивнула, потом подошла к креслу, и опустилась - с идеально прямой спиной, положив руки на подлокотники:
- Девы любви и стальные обычно занимают разные посты в Империи. Работа дев любви связана с влиянием. Они становятся учителями, судьями. И они помогают мужчинам, которые страдают без женщины.
Эйн нахмурился:
- В смысле страдают без женщины? Они что спят с ними?
Он считал герианское общество извращенным, но не настолько.
- В том числе, - спокойно сказала Салея. - Но дело не в этом. Они занимаются теми, кто... запутался. Мужчинами, которые недовольны своей жизнью, и своими правами. Которые хотят бороться с Империей.
- Как Зайн? - спросил он. Судя по тому, что он слышал от Мары, тот был для остальных чем-то вроде символа. Надежды на то, что мужчины получат больше прав.
- Нет, - резко отозвалась Салея. - Не как Зайн. Он хочет большего, но он хочет в рамках наших законов. Он не мечтает стереть Империю и построить ее заново. Он все еще глуп, и пытается занять место женщины, но он... не подлежит работе с девой. И его защищает Рьярра.
Эйн кивнул, принимая ее слова.
- И что с ними происходит, с этими "не такими как Зайн"?
Но он уже угадывал ответ. В обществе, где каждый был как живое оружие, был самостоятельной боевой единицей, имел доступ к оружию. Да, там следили за всеми недовольными жизнью и ценностями.
- Им оказывают психологическую помощь, - отозвалась Салея.
В сознании Мары Эйн читал: каждого герианца учили мыслить, принимать решение самостоятельно, действовать и нести ответственность за свои мысли. И эта система работала, потому что тех, кто в нее не вписывался, убивали заранее, выкашивали как сорняки. Все эти бойцы, которых учили мыслить и принимать решения, мыслили и решали по герианской системе ценностей, в герианской системе координат, которую считали правильной.
И Эйн думал - но должны были появляться недовольные.
И теперь получал ответ.
- Им промывают мозги, - сказал он. И Салея нахмурилась, будто не понимала, склонила голову на бок. Мара так делала, когда ей казалось, что переводчик перевел что-то неправильно.
- Им помогают принять реальность, - поправила она. - Герия поддерживает мужчин. У женщин есть власть и ответственность. Мужчины слабее женщин психически, им тяжелее сдерживать агрессию, они легче разочаровываются, не получив результат, тяжелее переживают поражения. Им нужна поддержка.
Она ведь и правда в это верила, в это насквозь сексистское говно, которое Эйн и на Земле слышал, только уже про женщин. В какие-то вещи даже сам верил, пока жизнь не расставила все на свои места и не научила, что люди - мужчины, женщины - разные. И да, были особенности и у мужчин, и у женщин - в целом, у общности. Но каждая конкретная женщина, рядом с каким-то конкретным мужчиной могла оказаться какой угодно - сильнее, слабее, ответственнее, безалабернее, или даже конченой психопаткой.
До войны Эйн считал женщин слабыми. А потом, уже в Сопротивлении понял, что был идиотом. Не из-за герианок. Из-за таких, как Саманта. Из-за всех, кто готов был и после поражения отстраивать свой дом.
- Это полная херня, - сказал Эйн Салее. - Про бедных, слабых мужчин, которым нужна психологическая поддержка. Ты мне, конечно, не поверишь, но я должен это сказать.
- Вы сильнее физически, - холодно отозвалась Салея. - Я могу признать это. И речь шла не о достоинствах мужчин, а о девах любви. Девы работают с теми, кто вызывает беспокойство. Кто сомневается в себе, кто чувствует себя несчастным и может представлять угрозу.
Как Зайн обратился к Маре, тогда, после того, как потерял глаз, и считал это абсолютно нормальным. Рассчитывал на поддержку, потому что для него, и для нее это был естественный ход вещей.
Если мужчине плохо, женщина обязана его поддержать.
Но дева любви могла больше - могла вызвать любовь, такую сильную, чтобы вырвать сердце из груди и подарить его.
- На Герии не бывает бунтов, - сказала Салея. - Я смотрела материалы о вашей захудалой планетке. Вы убиваете друг друга по малейшему поводу. На Герии другие методы. Мы реже прибегаем к убийству. Тех, кто просто высказывает недовольство, не поощряют, но и не наказывают. Их считают странными, их взгляды не разделяют окружающие.
