И то, что она сказала про Мару…
Злоба накатила волной, если бы Эйн мог в тот момент убить, он бы убил не задумываясь. Эта сука, эта тварь соврала ему про Мару, и он поверил, поверил ей.
Салея пнула его, и он безвольно перекатился — тело не слушалось. И даже говорить получалось с трудом:
— За… зачем?
Он не стал спрашивать за что.
Салея опустилась напротив него на корточки, плавным, грациозным движением. Она двигалась как Мара, как Рьярра, как любая другая стальная сука из тех, кого он видел.
Он почувствовал прикосновение ее когтей к волосам.
— Не смотри на меня так, человек, — спокойно, будто о чем-то будничном говорила, отозвалась Салея. — Или мне захочется выколоть тебе глаза. Жаль, их сложно восстанавливать, а подходящих имплантов нет.
Ее рука сжалась у него в волосах, заставила запрокинуть голову.
— Нахрена… нахрена было мне врать?
Он хотел посмотреть на Мару снова, увидеть еще раз — она жива, она все-таки жива.
Но он не мог ее чувствовать, даже присутствие.
— Должен же ты хоть раз, — Салея скривилась презрительно, дернула его волосы, — подумать о последствиях. Ты мог ее убить. И теперь ты знаешь, как это.
Она отпихнула его от себя, фыркнула раздраженно:
— Хотя чего еще я ждала от мужчины?
Он кое-как успокаивался, повторял раз за разом мысленно: она жива, Мара жива.
— Почему я ее не чувствую?
Он поверил Салее, потому что не чувствовал ее сознание. Списывал на то, что она отключилась, но так близко, хотя бы ощущение присутствия должно было просочиться. Хотя бы отголосок.
— Потому что ты предал метку, мальчик, — сказала Рьярра, подошла к нему. Легко подтолкнула его носком ботинка, как дохлого пса. — Ты использовал ее против Телуры. За такое убивают на Герии.
— Мы не на Герии, — огрызнулся он. — И я не знал. Мне нужно было получить информацию.
И сейчас казалось таким безмозглым, что он подозревал Мару. Из-за чего? Он всего-то увидел девчонку в клетке. Он понятия не имел, зачем ее заперли, и кем та вообще была.
Но всегда, с самого начала ждал от герианцев подвоха — потому что они не были людьми, и потому что не мог принять ни их образ жизни, ни их образ мыслей. Он верил, что Мара попытается скрыть, и что попытается скрыть нечто важное.
Предательства, вот чего он боялся.
И, если верить Рьярре, предал первым.
— Метка, — сказала та, — это высшая форма доверия. Величайшая честь для мужчины. Дева делится своей силой и своим разумом, когда создает ее. Открывается. Если использовать эту связь против нее… мозг блокирует метку. От нее нельзя избавиться так легко, но от нее можно закрыться. Ты напал на Телуру, твоя попытка «вломиться в сознание» — это атака. Разум Телуры защищается. Ты больше не можешь ее слышать. Не можешь ее позвать. И ты больше не можешь причинить ей вреда.
Эйн сглотнул, хотел посмотреть на Мару, но не мог повернуть голову:
— Я… я ей нужен. Чтобы контролировать эмпатию.
Салея презрительно фыркнула:
— Ты уже так ей помог, человек. Еще немного помощи, и она действительно умрет.
— Я ей нужен, — упрямо повторил он. Не важно, как она к нему относилась, не важно, что думали Салея и Рьярра.
Маре нужна была эта метка.
— Может быть, — легко согласилась Салея. — Пока можно обойтись очевидными способами.
Эйн замер, снова пожалел, что не может хотя бы посмотреть на Мару. Один единственный раз.
— Какими?
Они готовы были убить ее, когда только проявились последствия стимулятора. Они были уверены, что Мару не спасти, еще тогда.
— Очевидными, — повторила Салея. — Боль. Когда деве больно, сложнее использовать эмпатию. Я сделаю так, что ей все время будет больно.
Эйн вздрогнул, представил это, и его замутило. Потянуло блевать — от себя.
Надо же, а ему раньше казалось, он ко всему привык.
— Мне надо поговорить с ней. Я… даже если сейчас метка закрыта, должен быть способ все исправить. Должен быть другой путь…
— Габриэль.
Она говорила так тихо — всего одно слово, без выражения, и теперь он отчетливо слышал в голосе металлические нотки переводчика.
— Уходи. Я хочу, чтобы ты ушел.
В конце концов, он даже уйти не смог, и остаться ему не дали тоже, и Салея выволокла его из лазарета, как мешок с дерьмом. Эйн себя так и чувствовал.
Чтобы не дать Маре использовать эмпатию, Леннер проткнул ей ладони и сунул нож в живот.
И такой уровень боли требовался, чтобы ограничить силу дев?
От одной мысли мутило, и хотелось смыть с себя весь этот долбанный день. Вернуться назад, дать по морде самому себе и сказать: просто поговори с ней. Это же, бляста, так просто — не лезь к ней в голову, просто спроси.
Но он не спросил.
Чувствительность понемногу возвращалась и, ковыляя, Эйн уже мог идти сам. Он не вернулся в жилой бокс — трусливо не хотел смотреть на то, что сам натворил. На черную герианскую кровь и на отброшенный игольник.
Рьярра могла бы его вышвырнуть из своего кабинета — и ей хотелось, Эйн отлично различал, когда она злится. Но она только молча указала ему на кресло, подошла к стенной панели за которой скрывался пищевой отсек.
Она молча достала небольшой питьевой контейнер — герианский, с ровным рядом символов, которые теперь Эйну ничего не говорили.
— Пей, мальчик.
Контейнер был холодный, в армированной оболочке — армейская модель. В таких герианцы носили стимуляторы.
Эйн непослушными пальцами подцепил защелку, повозился, открывая, и сделал большой глоток. Горечь обожгла горло:
— Что это? — спросил он.
— Яд, — с усмешкой отозвалась Рьярра.
Может, она даже не врала. Эйн сделал еще один глоток, мимоходом представил, как отреагировал бы Меррик, если бы увидел бы его в тот момент. Пристрелил бы из жалости, не иначе.
— Надо делать его вкуснее, — сказал Эйн, усмехнулся тоже. — Иначе кто станет пить эту отраву?
Мышцы расслаблялись сами собой, жизнь уже не казалась такой паршивой, переставали болеть следы кнута, и Эйн против воли рассмеялся:
— Ты держишь в кабинете наркоту?
Рьярра села за стол, небрежно откинулась в кресле, рассматривая с брезгливым интересом.
Он рассмеялся снова:
— Я помню этот взгляд. Приглядываешься, куда ударить. Я столько всего о тебе помню. Могу узнать тебя на слух, по паре шагов.
Она спокойно кивнула, принимая его слова. Взгляд остался прежним. Внимательным, отстраненным.
И желание смеяться прошло, как и не было.
— Я облажался, — сказал Эйн. Услышал, словно со стороны и повторил. — Я. Облажался.
— Ты предал Телуру, — равнодушно отозвалась Рьярра. — Заблокировал вашу метку. Напал на свою деву, поставил под угрозу ее жизнь и здоровье. И сейчас ты сидишь и жалеешь себя.
— А ты утираешь мне сопли, — не стал спорить он. — Как мы до этого докатились?
А да, точно.
Он все еще был ей нужен. Ей, Сопротивлению, Земле.
— Я сейчас перестану, — сказал ей Эйн. Вдохнул, выдохнул, сказал себе: соберись, мразь. Никому не нужны твои сожаления. Они ничего не меняют и ничего не исправят. — Как мне восстановить метку?
Он не был идиотом, понимал, что это единственный способ спасти Мару, и что сдерживать ее эмпатию болью — не выход. Иначе они не пытались бы ее убить, как только проявились последствия стабилизатора.
— Никак. Защищается разум Телуры. Вернуть связь сможет только она. Не думаю, что она станет.
— Веришь, я не знал, — отозвался Эйн, только тогда понял, насколько убого и жалко это звучало.
— О чем ты не знал, мальчик? — Рьярра подалась к нему, глаза опасно заблестели. — Что нельзя насиловать свою деву? Что нельзя использовать метку против того, кто тебе доверился? Что нельзя лезть в чужое сознание?
Но дело ведь было не в том, что он не знал. Он просто Маре не верил.
Доверял ей прикрывать его спину, помогать в войне, быть рядом — в этом не сомневался.
Не доверял в другом — не доверял ей быть человечной, потому что она и не была человеком. Могла сделать то, на что человек не пошел бы.
И Эйн верил — в глубине души — что она сделает. Рано или поздно.
Когда увидел девчонку в клетке, когда Мара не стала о ней говорить.
— Я видел «выбраковку», — сказал он. Выдохнул и потер переносицу. — Ойлер мне показал. Привел, продемонстрировал, как величайший секрет. Я пытался поговорить с Марой. Ждал, что она все прояснит. Но она молчала.
— И когда она промолчала, — вкрадчиво, зло отозвалась Рьярра. — Ты решил, что вытащишь из нее правду сам. Ты боялся, она тебя предаст.
— Да боялся, — не того, что предаст его лично. В это Эйн не верил. А что сделает что-то, что он сам не сможет ни принять, ни простить.
— Теперь можешь не бояться, — сказала Рьярра. — Ты предал ее первым.
— Этот способ… сдерживать ее эмпатию болью, насколько его хватит?
Рьярра перестала улыбаться — видимо, не ожидала, что он поймет.
— Я знаю, что это временная мера, — подтвердил он. — К боли привыкают. Невыносимая боль становится терпимой. И ее нужно все больше. А если переборщить — болевой шок и смерть.
И это окно — между болью, которая поможет, и болью, которая убьет, будет становиться все меньше.
— Поговори с ней, — сказал Эйн. — Убеди восстановить связь.
Ненавидел себя за то, что просит. Просто не видел другого выхода.
Рьярра рассмеялась, хрипло и зло:
— Я? Ты хочешь, чтобы это делала я? Не я предала Телуру.
— Да, — легко признал он. — Именно поэтому. Меня она ненавидит. Может, я и смогу ее убедить — но когда? Сколько времени это займет? Все это время она будет мучиться от боли. Оно того не стоит. Убеди ее, надави — на что хочешь и как хочешь. Скажи, что это ее долг, что она нужна нам в войне. Заставь ее согласиться. После пусть ненавидит меня, сколько влезет. Главное, что ей больше не будет больно.
Рьярра вздохнула — и выражение было такое человечное, такое усталое:
— Ты столько о нас узнал. Делил с герианкой сознание… и все равно ничего не понял. Я не стану ее убеждать. И не смогу. Ваша связь закрыта, потому что ты напал на ее разум. Пока Телура не почувствует, что может тебе доверять, что готова впустить тебя снова — бесполезно на нее давить.
— Найди способ, — упрямо сказал он.
Рьярра рассмеялась:
— Найди сам. Ты же уверен, что способ есть. Но дело в том, мальчик, что иногда его нет. Что уже нельзя ничего исправить. И остается только жить с тем, что ты сделал. Живи. Нас ждет война. Тебе есть о чем беспокоиться кроме Телуры.
Меррик сказал бы ему то же самое. Меррик вообще бы не понял, зачем Эйн пытается все исправить, и избавился бы от Мары, как только она стала бы обузой.
Эйн так не мог. Да, он был паршивым лидером. Да и человеком не лучше.
Но он не мог оставить все, как есть.
— Я найду способ, — и добавил для Рьярры, потому что иначе она вряд ли стала бы слушать. — И Мара будет нужна нам в войне.
Рьярра улыбнулась ему, снисходительно и зло:
— Без Телуры можно обойтись. За это мне стоит тебя поблагодарить. Хотя бы на наших планах это отразится не сильно. В войне нам нужен ты, нужен Картер. Я, потому что именно мне подчиняются герианцы. Салея, чтобы научить тебя контролировать силу. Без Телуры мы справимся.
— Ты уверена? — спросил Эйн. И она напряглась. — Уверена, что без нее я справлюсь?
— Да, — сказала она. — Ты слишком любишь свою планету. С Телурой или без нее, ты пойдешь до конца, ты не отступишься.
Эйн тоже так думал, верил — что бы ни случилось, и кого бы он ни потерял — он продолжит воевать за Землю.
А теперь представил Мару — тонкую фигуру, опутанную проводами медицинской капсулы. И сказал:
— Знаешь, давай не проверять.
— Почему она в клетке? — на складе все осталось, как прежде. Только несколько коробок унесли. Но прозрачный бокс с мелкой герианкой оставался на месте. Она никак не реагировала, ни на Эйна, ни на Рьярру.
— Так проще, — невозмутимо отозвалась та.
— Ты знала, что мне это не понравится, — он не стал превращать это в вопрос, подошел к клетке ближе. — И Мара тоже.
— Да. Ты бы вмешался.
«И все испортил», — это она не сказала, но он все равно услышал. Не стал спорить, тем более что испортить все умудрился и без девчонки.
— Она понимает, что мы говорим? Слышит нас?
Мелкая герианка не реагировала.
— Мы говорим на твоем языке, мальчик. Она не понимает. Выбраковка, — повторила она, будто это все объясняло. — Так называют тех, чьи тела отторгают импланты. Любые импланты. Если это происходит с мальчиками, они проходят Испытание на дальних планетах, там, где его проще пройти. Где оно… милосерднее. Если выживают, остаются там.
Эйн уже догадывался, что услышит:
— Но с девчонками все иначе. Каждая девчонка — это будущая дева.
— Испытание дев требует эмпатии, — спокойно подтвердила Рьярра. — А эмпатия требует имплантов. Невозможно пройти испытание для дев без имплантов.
Он усмехнулся:
— Ну, да. Это слабость. Я знаю, как в вашей гнилой Империи относятся к слабости. А ведь могли бы просто дать ей внешний компьютер. Какую-нибудь несложную работу. Где не надо никаких технических чудес и можно обойтись наружным личным терминалом.
— Чтобы что, мальчик? — спокойно спросила Рьярра. — Чтобы она жила и всегда чувствовала себя неполноценной? Чтобы ее сторонились? — потом она улыбнулась одними уголками губ. — Это всегда казалось мне удивительным. На Земле говорят, что жизнь ценна сама по себе. Право на жизнь не нужно доказывать. И оно не доказано.
— Мы хотя бы не убиваем детей, — огрызнулся Эйн.
— Вы убиваете всех, — с усмешкой отозвалась она. — И детей, и взрослых, и даже себя. Жизнь далась вам легко, и потому она ничего не стоит.
Может, она и правда в это верила. Но все же прямо перед ним в клетке сидела живая девчонка из выбраковки.
И ее Рьярра не убила.
— Если ты веришь, что ее жизнь кончена, что она тут делает? — спросил он. — Эту выбраковку ты пожалела. Вот она прямо перед нами, живая и здоровая.
— Нет, — Рьярра повернулась к нему всем телом. И он вдруг осознал, как по-идиотски прозвучало его «пожалела». Он ведь так долго верил, что стальная сука вообще не способна на жалость. — Я просто хочу дать шанс таким, как она. Пусть поможет нам изменить Леннера и докажет свое право на жизнь.
Она так толком ничего и не объяснила — ни, что собиралась делать с выбраковкой, ни как это было связано с Леннером. Сказала только: этим занимается Телура. Хочешь, мальчик, спроси у нее.
Отличная отговорка, чтобы избавиться от лишних вопросов — Эйн и сам понимал, что в ближайшее время, если он и поговорит с Марой, то точно не о выбраковке. Даже имени девчонки не узнал, да и толку? Он не дал бы убить ребенка, но никто и не собирался ее убивать. Рьярра обещала ей шанс, и говорила правду. А вмешаться Эйн мог и после.
Следующие дни не до того было. Он мотался с Картером и Рьяррой — искал потенциальные врата илирианцев, организовывал отряды из новых бойцов: тех, кого привлек Картер и тех, кого купили деньги его сестры. Разбирался с новым вооружением — удалось запустить несколько оборонных предприятий, которые закрыли герианцы, прислали новую партию плазморужий.
А к Маре его не пускала Салея. Эйн пытался — приходил в лазарет, неизменно слышал о том, что «Телура под препаратами. Уходи». Иногда останавливался и пытался позвать мысленно: где ты? Я так облажался. Мне жаль.
Мара?
Тихо.
Если бы ему раньше, еще до встречи с ней сказали, что ему однажды станет одиноко в собственной голове, Эйн послал бы к блястовой матери. А теперь было.
Ойлер держался в стороне.
Злоба накатила волной, если бы Эйн мог в тот момент убить, он бы убил не задумываясь. Эта сука, эта тварь соврала ему про Мару, и он поверил, поверил ей.
Салея пнула его, и он безвольно перекатился — тело не слушалось. И даже говорить получалось с трудом:
— За… зачем?
Он не стал спрашивать за что.
Салея опустилась напротив него на корточки, плавным, грациозным движением. Она двигалась как Мара, как Рьярра, как любая другая стальная сука из тех, кого он видел.
Он почувствовал прикосновение ее когтей к волосам.
— Не смотри на меня так, человек, — спокойно, будто о чем-то будничном говорила, отозвалась Салея. — Или мне захочется выколоть тебе глаза. Жаль, их сложно восстанавливать, а подходящих имплантов нет.
Ее рука сжалась у него в волосах, заставила запрокинуть голову.
— Нахрена… нахрена было мне врать?
Он хотел посмотреть на Мару снова, увидеть еще раз — она жива, она все-таки жива.
Но он не мог ее чувствовать, даже присутствие.
— Должен же ты хоть раз, — Салея скривилась презрительно, дернула его волосы, — подумать о последствиях. Ты мог ее убить. И теперь ты знаешь, как это.
Она отпихнула его от себя, фыркнула раздраженно:
— Хотя чего еще я ждала от мужчины?
Он кое-как успокаивался, повторял раз за разом мысленно: она жива, Мара жива.
— Почему я ее не чувствую?
Он поверил Салее, потому что не чувствовал ее сознание. Списывал на то, что она отключилась, но так близко, хотя бы ощущение присутствия должно было просочиться. Хотя бы отголосок.
— Потому что ты предал метку, мальчик, — сказала Рьярра, подошла к нему. Легко подтолкнула его носком ботинка, как дохлого пса. — Ты использовал ее против Телуры. За такое убивают на Герии.
— Мы не на Герии, — огрызнулся он. — И я не знал. Мне нужно было получить информацию.
И сейчас казалось таким безмозглым, что он подозревал Мару. Из-за чего? Он всего-то увидел девчонку в клетке. Он понятия не имел, зачем ее заперли, и кем та вообще была.
Но всегда, с самого начала ждал от герианцев подвоха — потому что они не были людьми, и потому что не мог принять ни их образ жизни, ни их образ мыслей. Он верил, что Мара попытается скрыть, и что попытается скрыть нечто важное.
Предательства, вот чего он боялся.
И, если верить Рьярре, предал первым.
— Метка, — сказала та, — это высшая форма доверия. Величайшая честь для мужчины. Дева делится своей силой и своим разумом, когда создает ее. Открывается. Если использовать эту связь против нее… мозг блокирует метку. От нее нельзя избавиться так легко, но от нее можно закрыться. Ты напал на Телуру, твоя попытка «вломиться в сознание» — это атака. Разум Телуры защищается. Ты больше не можешь ее слышать. Не можешь ее позвать. И ты больше не можешь причинить ей вреда.
Эйн сглотнул, хотел посмотреть на Мару, но не мог повернуть голову:
— Я… я ей нужен. Чтобы контролировать эмпатию.
Салея презрительно фыркнула:
— Ты уже так ей помог, человек. Еще немного помощи, и она действительно умрет.
— Я ей нужен, — упрямо повторил он. Не важно, как она к нему относилась, не важно, что думали Салея и Рьярра.
Маре нужна была эта метка.
— Может быть, — легко согласилась Салея. — Пока можно обойтись очевидными способами.
Эйн замер, снова пожалел, что не может хотя бы посмотреть на Мару. Один единственный раз.
— Какими?
Они готовы были убить ее, когда только проявились последствия стимулятора. Они были уверены, что Мару не спасти, еще тогда.
— Очевидными, — повторила Салея. — Боль. Когда деве больно, сложнее использовать эмпатию. Я сделаю так, что ей все время будет больно.
Эйн вздрогнул, представил это, и его замутило. Потянуло блевать — от себя.
Надо же, а ему раньше казалось, он ко всему привык.
— Мне надо поговорить с ней. Я… даже если сейчас метка закрыта, должен быть способ все исправить. Должен быть другой путь…
— Габриэль.
Она говорила так тихо — всего одно слово, без выражения, и теперь он отчетливо слышал в голосе металлические нотки переводчика.
— Уходи. Я хочу, чтобы ты ушел.
Глава 60
***
В конце концов, он даже уйти не смог, и остаться ему не дали тоже, и Салея выволокла его из лазарета, как мешок с дерьмом. Эйн себя так и чувствовал.
Чтобы не дать Маре использовать эмпатию, Леннер проткнул ей ладони и сунул нож в живот.
И такой уровень боли требовался, чтобы ограничить силу дев?
От одной мысли мутило, и хотелось смыть с себя весь этот долбанный день. Вернуться назад, дать по морде самому себе и сказать: просто поговори с ней. Это же, бляста, так просто — не лезь к ней в голову, просто спроси.
Но он не спросил.
Чувствительность понемногу возвращалась и, ковыляя, Эйн уже мог идти сам. Он не вернулся в жилой бокс — трусливо не хотел смотреть на то, что сам натворил. На черную герианскую кровь и на отброшенный игольник.
Рьярра могла бы его вышвырнуть из своего кабинета — и ей хотелось, Эйн отлично различал, когда она злится. Но она только молча указала ему на кресло, подошла к стенной панели за которой скрывался пищевой отсек.
Она молча достала небольшой питьевой контейнер — герианский, с ровным рядом символов, которые теперь Эйну ничего не говорили.
— Пей, мальчик.
Контейнер был холодный, в армированной оболочке — армейская модель. В таких герианцы носили стимуляторы.
Эйн непослушными пальцами подцепил защелку, повозился, открывая, и сделал большой глоток. Горечь обожгла горло:
— Что это? — спросил он.
— Яд, — с усмешкой отозвалась Рьярра.
Может, она даже не врала. Эйн сделал еще один глоток, мимоходом представил, как отреагировал бы Меррик, если бы увидел бы его в тот момент. Пристрелил бы из жалости, не иначе.
— Надо делать его вкуснее, — сказал Эйн, усмехнулся тоже. — Иначе кто станет пить эту отраву?
Мышцы расслаблялись сами собой, жизнь уже не казалась такой паршивой, переставали болеть следы кнута, и Эйн против воли рассмеялся:
— Ты держишь в кабинете наркоту?
Рьярра села за стол, небрежно откинулась в кресле, рассматривая с брезгливым интересом.
Он рассмеялся снова:
— Я помню этот взгляд. Приглядываешься, куда ударить. Я столько всего о тебе помню. Могу узнать тебя на слух, по паре шагов.
Она спокойно кивнула, принимая его слова. Взгляд остался прежним. Внимательным, отстраненным.
И желание смеяться прошло, как и не было.
— Я облажался, — сказал Эйн. Услышал, словно со стороны и повторил. — Я. Облажался.
— Ты предал Телуру, — равнодушно отозвалась Рьярра. — Заблокировал вашу метку. Напал на свою деву, поставил под угрозу ее жизнь и здоровье. И сейчас ты сидишь и жалеешь себя.
— А ты утираешь мне сопли, — не стал спорить он. — Как мы до этого докатились?
А да, точно.
Он все еще был ей нужен. Ей, Сопротивлению, Земле.
— Я сейчас перестану, — сказал ей Эйн. Вдохнул, выдохнул, сказал себе: соберись, мразь. Никому не нужны твои сожаления. Они ничего не меняют и ничего не исправят. — Как мне восстановить метку?
Он не был идиотом, понимал, что это единственный способ спасти Мару, и что сдерживать ее эмпатию болью — не выход. Иначе они не пытались бы ее убить, как только проявились последствия стабилизатора.
— Никак. Защищается разум Телуры. Вернуть связь сможет только она. Не думаю, что она станет.
— Веришь, я не знал, — отозвался Эйн, только тогда понял, насколько убого и жалко это звучало.
— О чем ты не знал, мальчик? — Рьярра подалась к нему, глаза опасно заблестели. — Что нельзя насиловать свою деву? Что нельзя использовать метку против того, кто тебе доверился? Что нельзя лезть в чужое сознание?
Но дело ведь было не в том, что он не знал. Он просто Маре не верил.
Доверял ей прикрывать его спину, помогать в войне, быть рядом — в этом не сомневался.
Не доверял в другом — не доверял ей быть человечной, потому что она и не была человеком. Могла сделать то, на что человек не пошел бы.
И Эйн верил — в глубине души — что она сделает. Рано или поздно.
Когда увидел девчонку в клетке, когда Мара не стала о ней говорить.
— Я видел «выбраковку», — сказал он. Выдохнул и потер переносицу. — Ойлер мне показал. Привел, продемонстрировал, как величайший секрет. Я пытался поговорить с Марой. Ждал, что она все прояснит. Но она молчала.
— И когда она промолчала, — вкрадчиво, зло отозвалась Рьярра. — Ты решил, что вытащишь из нее правду сам. Ты боялся, она тебя предаст.
— Да боялся, — не того, что предаст его лично. В это Эйн не верил. А что сделает что-то, что он сам не сможет ни принять, ни простить.
— Теперь можешь не бояться, — сказала Рьярра. — Ты предал ее первым.
— Этот способ… сдерживать ее эмпатию болью, насколько его хватит?
Рьярра перестала улыбаться — видимо, не ожидала, что он поймет.
— Я знаю, что это временная мера, — подтвердил он. — К боли привыкают. Невыносимая боль становится терпимой. И ее нужно все больше. А если переборщить — болевой шок и смерть.
И это окно — между болью, которая поможет, и болью, которая убьет, будет становиться все меньше.
— Поговори с ней, — сказал Эйн. — Убеди восстановить связь.
Ненавидел себя за то, что просит. Просто не видел другого выхода.
Рьярра рассмеялась, хрипло и зло:
— Я? Ты хочешь, чтобы это делала я? Не я предала Телуру.
— Да, — легко признал он. — Именно поэтому. Меня она ненавидит. Может, я и смогу ее убедить — но когда? Сколько времени это займет? Все это время она будет мучиться от боли. Оно того не стоит. Убеди ее, надави — на что хочешь и как хочешь. Скажи, что это ее долг, что она нужна нам в войне. Заставь ее согласиться. После пусть ненавидит меня, сколько влезет. Главное, что ей больше не будет больно.
Рьярра вздохнула — и выражение было такое человечное, такое усталое:
— Ты столько о нас узнал. Делил с герианкой сознание… и все равно ничего не понял. Я не стану ее убеждать. И не смогу. Ваша связь закрыта, потому что ты напал на ее разум. Пока Телура не почувствует, что может тебе доверять, что готова впустить тебя снова — бесполезно на нее давить.
— Найди способ, — упрямо сказал он.
Рьярра рассмеялась:
— Найди сам. Ты же уверен, что способ есть. Но дело в том, мальчик, что иногда его нет. Что уже нельзя ничего исправить. И остается только жить с тем, что ты сделал. Живи. Нас ждет война. Тебе есть о чем беспокоиться кроме Телуры.
Меррик сказал бы ему то же самое. Меррик вообще бы не понял, зачем Эйн пытается все исправить, и избавился бы от Мары, как только она стала бы обузой.
Эйн так не мог. Да, он был паршивым лидером. Да и человеком не лучше.
Но он не мог оставить все, как есть.
— Я найду способ, — и добавил для Рьярры, потому что иначе она вряд ли стала бы слушать. — И Мара будет нужна нам в войне.
Рьярра улыбнулась ему, снисходительно и зло:
— Без Телуры можно обойтись. За это мне стоит тебя поблагодарить. Хотя бы на наших планах это отразится не сильно. В войне нам нужен ты, нужен Картер. Я, потому что именно мне подчиняются герианцы. Салея, чтобы научить тебя контролировать силу. Без Телуры мы справимся.
— Ты уверена? — спросил Эйн. И она напряглась. — Уверена, что без нее я справлюсь?
— Да, — сказала она. — Ты слишком любишь свою планету. С Телурой или без нее, ты пойдешь до конца, ты не отступишься.
Эйн тоже так думал, верил — что бы ни случилось, и кого бы он ни потерял — он продолжит воевать за Землю.
А теперь представил Мару — тонкую фигуру, опутанную проводами медицинской капсулы. И сказал:
— Знаешь, давай не проверять.
***
— Почему она в клетке? — на складе все осталось, как прежде. Только несколько коробок унесли. Но прозрачный бокс с мелкой герианкой оставался на месте. Она никак не реагировала, ни на Эйна, ни на Рьярру.
— Так проще, — невозмутимо отозвалась та.
— Ты знала, что мне это не понравится, — он не стал превращать это в вопрос, подошел к клетке ближе. — И Мара тоже.
— Да. Ты бы вмешался.
«И все испортил», — это она не сказала, но он все равно услышал. Не стал спорить, тем более что испортить все умудрился и без девчонки.
— Она понимает, что мы говорим? Слышит нас?
Мелкая герианка не реагировала.
— Мы говорим на твоем языке, мальчик. Она не понимает. Выбраковка, — повторила она, будто это все объясняло. — Так называют тех, чьи тела отторгают импланты. Любые импланты. Если это происходит с мальчиками, они проходят Испытание на дальних планетах, там, где его проще пройти. Где оно… милосерднее. Если выживают, остаются там.
Эйн уже догадывался, что услышит:
— Но с девчонками все иначе. Каждая девчонка — это будущая дева.
— Испытание дев требует эмпатии, — спокойно подтвердила Рьярра. — А эмпатия требует имплантов. Невозможно пройти испытание для дев без имплантов.
Он усмехнулся:
— Ну, да. Это слабость. Я знаю, как в вашей гнилой Империи относятся к слабости. А ведь могли бы просто дать ей внешний компьютер. Какую-нибудь несложную работу. Где не надо никаких технических чудес и можно обойтись наружным личным терминалом.
— Чтобы что, мальчик? — спокойно спросила Рьярра. — Чтобы она жила и всегда чувствовала себя неполноценной? Чтобы ее сторонились? — потом она улыбнулась одними уголками губ. — Это всегда казалось мне удивительным. На Земле говорят, что жизнь ценна сама по себе. Право на жизнь не нужно доказывать. И оно не доказано.
— Мы хотя бы не убиваем детей, — огрызнулся Эйн.
— Вы убиваете всех, — с усмешкой отозвалась она. — И детей, и взрослых, и даже себя. Жизнь далась вам легко, и потому она ничего не стоит.
Может, она и правда в это верила. Но все же прямо перед ним в клетке сидела живая девчонка из выбраковки.
И ее Рьярра не убила.
— Если ты веришь, что ее жизнь кончена, что она тут делает? — спросил он. — Эту выбраковку ты пожалела. Вот она прямо перед нами, живая и здоровая.
— Нет, — Рьярра повернулась к нему всем телом. И он вдруг осознал, как по-идиотски прозвучало его «пожалела». Он ведь так долго верил, что стальная сука вообще не способна на жалость. — Я просто хочу дать шанс таким, как она. Пусть поможет нам изменить Леннера и докажет свое право на жизнь.
Глава 61
***
Она так толком ничего и не объяснила — ни, что собиралась делать с выбраковкой, ни как это было связано с Леннером. Сказала только: этим занимается Телура. Хочешь, мальчик, спроси у нее.
Отличная отговорка, чтобы избавиться от лишних вопросов — Эйн и сам понимал, что в ближайшее время, если он и поговорит с Марой, то точно не о выбраковке. Даже имени девчонки не узнал, да и толку? Он не дал бы убить ребенка, но никто и не собирался ее убивать. Рьярра обещала ей шанс, и говорила правду. А вмешаться Эйн мог и после.
Следующие дни не до того было. Он мотался с Картером и Рьяррой — искал потенциальные врата илирианцев, организовывал отряды из новых бойцов: тех, кого привлек Картер и тех, кого купили деньги его сестры. Разбирался с новым вооружением — удалось запустить несколько оборонных предприятий, которые закрыли герианцы, прислали новую партию плазморужий.
А к Маре его не пускала Салея. Эйн пытался — приходил в лазарет, неизменно слышал о том, что «Телура под препаратами. Уходи». Иногда останавливался и пытался позвать мысленно: где ты? Я так облажался. Мне жаль.
Мара?
Тихо.
Если бы ему раньше, еще до встречи с ней сказали, что ему однажды станет одиноко в собственной голове, Эйн послал бы к блястовой матери. А теперь было.
Ойлер держался в стороне.
