Судя по выражению её лица, Кати совсем не поняла, о чём я, но, тем не менее, с готовностью отправилась в галерею.
Я осталась кусать губы у окна. Затея выглядела более чем сомнительной — ровно до той минуты, как вернувшаяся Кати не доложила радостно, что сомневающийся в прекрасности погоды господин и впрямь нашёлся именно в галерее.
По её сияющим восторгом глазам было видно, что теперь она разгадала суть интриги, и весьма рада, что всё прошло успешно. За что я любила Кати всей душой, так это за её бойкий ум.
Я вздохнула с облегчением: трудное дело было решено.
Господин Канлар поймал намёк на лету и прислал весьма милую романтичную записку с приглашением на вечернюю прогулку — вот даже как! Романтика, мсье?
Что ж, такой посыл требует ответного хода, и я выбрала для выхода неформальный наряд, сменив строгий редингтон на легкомысленную шаль.
Однако, как оказалось, я недооценила степень настойчивости своего жениха. Он не просто обставил нашу встречу как романтическое свидание — он ещё и букет мне преподнёс!
Это было неожиданно и непривычно. С одной стороны, цветы в моей комнате находились круглогодично — в соответствии с регламентом. С другой стороны, мне их никогда не дарили — как наследная принцесса, а тем паче — и королева, в мире политики я приравнивалась к важным государственным мужам, и дерзнувший подарить мне цветы наносил бы тем самым оскорбление моему статусу. Мол, я не важная политическая фигура, а так, девчонка какая-то.
Господин Канлар рисковал, а учитывая, сколь редко он позволял себе идти на риск, я оценила его ход и посчитала себя польщённой.
И неожиданно для себя смутилась, осознав, что букет он мне преподнёс не как своей королеве, а как девушке, которую он ведёт на свидание.
В жизни не приходилось бывать в подобном положении и это было... непривычно и волнительно.
Ещё страньше и волнительные было находиться к нему так близко — конечно, нам случалось раньше танцевать, но... Как-то совсем по-другому это ощущается в битком набитом зале, в вихре музыке, в рисунке привычных с детства танцевальных фигур... А здесь — ни музыки, ни придворных. Мы наедине в вечернем парке, и это странно, и непривычно, и цветы ещё... и, о мой Бог, я же и позабыла за всеми этими волнениями: я же выхожу за него замуж! Господи Ты Боже мой...
Видимо, моё смятение мне скрыть не удалось, потому что господин Канлар в своей привычной манере начал весело и торжественно разоблачать главу внутренней разведки, чем быстро и легко отвлёк меня от всяких смущательных мыслей. К сожалению, даже столь перспективная тема вскоре была исчерпана, и мы остались лицом к лицу с необходимостью обсудить наше новое положение по отношению друг к другу.
К своему стыду должна признать, что не нашла в себе мужества начать разговор первой. Даже когда новую тему поднял он, я и тогда не сумела её подхватить. Это было вскользь брошенное замечание о том, что он оценил мой жест с новым регламентом для него, и было бы вполне уместно развить эту мысль и объяснить свои намерения, но...
Я смутилась и дождалась вполне логичной подначки:
- Не страшно? — разгадав причины моего молчания, с лукавым блеском в глазах спросил он.
Медленно и серьёзно я выговорила мучивший меня момент:
- Страшно принуждать мужчину на тебе жениться.
Он выглядел не шутя удивлённым моим страхом, и принялся обстоятельно объяснять, что всегда был морально готов к договорному браку.
Его рассуждения принесли мне внутреннее облегчение; я боялась, что своим решением принуждаю его. Не то чтобы брак, который начался с того, что женщина заставила мужчину на ней жениться, способен вырасти хоть во что-то приличное.
Мы сошлись во мнении, что наше положение по отношению друг к другу чрезвычайно неловко, но, в целом, мне кажется, это было хорошее начало. Похоже, он готов делать шаги мне навстречу, и весьма серьёзно и ответственно отнёсся к своей роли. Он действительно выглядит человеком, с которым можно выстроить продуктивные отношения. Надеюсь, я не обманываюсь в этом.
Невольно с оценки его потенциала в качестве короля-консорта я перешла на рассмотрение его личных качеств. Я более или менее знала его как человека — хороший правитель должен понимать, что происходит в душах его приближённых. Характер господина Канлара был мне неплохо знаком, но я всегда подходила к нему с некоторым функциональным интересом. Он и его ум были инструментом, послушным воле моего отца и моей воле. Просто инструментом на службе государства.
Теперь же мне предстояло увидеть за этим — живого человека, с которым я имею необходимость выстроить близкие доверительные отношения.
Не просто живого человека, но — мужчину, который станет моим мужем.
По правде говоря, я не назвала бы господина Канлара привлекательным мужчиной, хотя, конечно, он был ещё достаточно молод и, определённо, не противен на внешний вид. Довольно скучный и безвыразительный, как на лицо, так и в манере, он преображался только в моменты своих дипломатических игр. Тогда его словно подменяли: глаза начинали светиться каким-то внутренним пламенем, всё выражение лица благодаря этому оживало, брови пускались в выразительную игру, а голос расцветал богатством интонаций. В такие моменты он мне нравился — хотя я нечасто становилась свидетелем подобных периодов оживления. В остальное же время он носил скучную маску придворного дипломата, с полным автоматизмом рождая совершенно безликие речевые формулы, произносимые с высшей степени нейтральным выражением. Тогда он становился неприятным до того, что его можно было назвать отталкивающим: эта застывшая форма безупречной холодной вежливости вызывала лишь отвращение.
Уйдя далеко в дебри размышлений подобного рода, я вдруг с ужасом осознала, что он сейчас занят чем-то подобным, только размышляет обо мне. Было неприятно и почти мерзко представлять, что он сейчас точно так же оценивает меня как женщину, внутренне кривясь моей ледяной королевской манере и с трудом углядывая в этой манере хоть что-то ему симпатичное.
Меня передёрнуло; я не очень-то была уверена в собственной привлекательности для мужчин. При дворе все как один, естественно, с ранних лет опутывали меня потоками сладкой лести. Люди же, которые были достаточно мне близки, чтобы говорить правдиво, слишком любили меня, чтобы считать их мнение беспристрастным.
Глядя в зеркало, я должна была с унынием признать, что мой сан существенно портит ту и без того небольшую красоту, что дана мне от природы. Закрытые пышные платья скрывали достоинства фигуры, сложные причёски прятали богатство волос и обнажали черты лица с неприглядной стороны, а неизбежная королевская манера делала меня внешне отталкивающей. Не думаю, что можно было бы посчитать меня привлекательной женщиной — не в моём парадном образе.
Что уж говорить о характере... представляю себе, как он видит мой характер! Впрочем, тут не поспоришь: я властная, я привыкла всех подавлять, я привыкла превосходить всех своим интеллектом, диктовать свои условия, быть жёсткой и резкой. Кошмар, а не женщина. Думаю, он никогда бы в жизни не выбрал меня, если бы выбирал сам.
Это было неприятно и даже больно; я чувствовала себя уязвлённой, хотя внутри себя отдавала себе отчёт, что он ни словом, ни действием не выразил ничего подобного, и это я сама сейчас себе навоображала. Но, в самом деле, разве он может прийти к каким-то иным выводам? Я объективно оцениваю себя; и да, мне ужасно обидно, что я не могу быть одной из той женщин, которые желанны для брака.
Я та кто я есть, и тут уж ничего не поделаешь.
И всё же мне ужасно хотелось, чтобы моему жениху пусть немножечко, но был желанен этот брак — ради меня самой, а не ради политической необходимости. Мне было стыдно за это желание, и я прятала его внутри себя от себя самой, но всё же понимала с несомненной отчётливостью: мне мечтается быть желанной женщиной, а не навязанной женой.
Не то чтобы список моих женихов давал простор для реализации подобных желаний. Из всех них разве что тот шарлатан с Понта нёс околесицу о неземной любви — но, право, я не верю в любовь с первого взгляда. По-моему, его громкие заявления говорили только о его богатой фантазии, не больше. Он вообразил за увиденной им впервые принцессой нечто, что показалось ему идеальным; но это ведь не было мною, и рано или поздно он бы это понял.
Нет, в самом деле, сколько же можно! Пора уже выбросить из головы все эти романтические бредни! Что бы на этот счёт ни говорили, я живу в своей реальности, где я — королева, и мне никуда от этого не убежать. Нужно строить из того, что есть.
А есть у меня господин Канлар. У которого уже несомненно выделяется как минимум одно достоинство: такая же, как у меня, готовность работать с тем, что есть.
Я почти улыбнулась, когда через несколько дней он, явно поразмыслив на ту же тему, выработал для себя какую-то стратегию и пошёл на её реализацию. Задержавшись после утреннего совета, он словно бы невзначай отметил:
- Вы, кажется, так и не провели ревизию министерства внешней разведки, ваше величество? — с такой невозмутимостью, словно бы эта ревизия, в самом деле, могла каким-то мистическим образом пройти мимо него, и этот вопрос требовал уточнения.
Действительно, после своего воцарения я так и не нашла времени посетить несколько ведомств, в числе которых была и внешняя разведка. Устроено там всё было у господина Канлара на совесть, и я руководствовалась золотым принципом: «Работает — не лезь», и уделяла своё внимание тем ведомствам, в которых случались беспорядки.
Подоплёка его заходов издалека была прозрачна: он делал первый шаг и приглашал меня в свою жизнь, чтобы я могла лучше понять, что он за человек.
- Давно хотела полюбоваться вашим легендарным министерством, — с улыбкой заверила я и отметила, что желаю обставить это дело не как ревизию, а как визит инкогнито.
Он никак не выразил своего отношения к этой идее мимикой, но словно луч света осветил его лицо.
Визит прошёл даже лучше, чем я предполагала. Из представителей министерства я хорошо знала разве что господина Се-Ньяра, но, тем не менее, совсем не чувствовала себя чужой среди них. Более того, я поймала себя на крайне необычном наблюдении. Зачастую в местах, куда я приходила, мне радовались — как наследнице престола, потом как королеве, и я привыкла к этому совершенно особому, пьянящему типу радости, к которому следовало относиться с осторожностью. Отец в своё время поделился со мной своими способом бороться с этим опьянением. Непрестанно повторять внутри себя: «Не меня они чествуют, а Тебя, Господи». Действительно, простой народ видел в короле спустившегося на землю Бога, и всеобщее обожание могло сыграть с восприятием правителя злую шутку. Поэтому и я, вслед за отцом, не уставала повторять, что люди не мне так радуются — а тем благодеяниям, которые им посылает Господь, и в коих они меня видят посредницей между Ним и ими.
Здесь же мне радовались совсем иначе. Если выражать оттенок этого отношения тоньше, то они словно бы радовались через господина Канлара. Я с удивлением осознавала, что они во мне сейчас не свою королеву видят — право, такое со мной случалось весьма редко! Они на меня смотрят через призму отношения к своему начальнику. И для них не её величество почтила министерство своим визитом... а явилась невеста главы этого самого министерства.
Это было... странно. Словно я какой-то атрибут по отношению к господину Канлару, право. Я не могла решить, как это воспринимать, это было слишком ново и необычно.
Но что я могла сказать однозначно, так это то, что мне гораздо приятнее оказалось, когда мне радуются как чьей-то невесте, нежели как своей королеве.
Всё же во втором случае оставалась та непреодолимая дистанция, которая сурово и бескомпромиссно отделяла меня от других.
Здесь же я не чувствовала себя отделённой; я словно была... своей?
- Я почувствовала себя здесь более дома, чем у себя, — призналась я, уходя.
Господин Канлар снова словно зажёгся изнутри каким-то тёплым, ровным светом, и почему-то это показалось мне особенно приятным и даже уже немного привычным.
Вообще, чем дальше, тем больше я убеждалась, что сделала удачный выбор. Так, господин Канлар приятно удивил меня на балу в честь нашей помолвки — я не ожидала в нём такого таланта к придворному лицедейству. Обыкновенно он предпочитал теряться на заднем плане, сливаясь с другими сановниками и изображая лицом светскую скуку. Сегодня же он явил собой торжественную фигуру счастливого жениха высокого статуса. Его обычная лёгкая сутулость распрямилась, равнодушная скука сменилась тонкой улыбкой, а глаза сияли так, словно он и в самом деле влюблён. Вот уж не подозревала, что он способен на подобные метаморфозы!
Это было открытием весьма приятным, и я большим энтузиазмом изображала радостную невесту — с таким умелым партнёром спектакль подобного рода оказался не таким уж сложным. Разве что улыбаться так широко оказалось непросто — скулы ощутимо сводило, поэтому я обрадовалась, когда у жениха наметились дела по его ведомству, и увязалась за ним, немного передохнуть.
Наблюдать за работой внешней разведки в самом процессе оказалось увлекательно. Обычно я имела дело только с готовыми выводами, и слабо представляла себе, как именно ведётся сам процесс добычи сведений. С каким-то почти детским восторгом я отметила, что всё это выглядит весьма романтично: голубиная почта, срочные переговоры посреди бала, таинственные церковники в горах... но через несколько секунд привычный королевский взгляд на вещи разрушил очарование момента, заставив меня рассмотреть интригу и увидеть опасность для страны.
Пришлось подключаться и писать распоряжение для внутренней разведки. Ожидаемо это вызвало всплеск активного любопытства со стороны господина Канлара — он никогда не оставался в стороне, стоило речи зайти о внутренней разведке.
Мне всегда было интересно понять, действительно ли его так занимает этот вопрос, или это просто часть какой-то игры. Порою мне казалось, что он давным-давно разгадал личность своего таинственного коллеги, но предпочитает скоморшничать и оказывать вид, что подозревает всех и каждого. Зачем он это делал? Показаться менее умным, чем он есть, чтобы притупить бдительность внутренней разведки? Но для чего? Или просто ему доставляло удовольствие устраивать эти мини-спектакли с непонятной целью?
В этом я была с ним солидарна: пикировка такого рода была крайне приятна. Я была уверена, что передам свою записку без проблем, но подзадорить его было так интересно! В зал я вернулась в лучшем расположении духа.
К моему недоумению, жених повёл меня не к парадному месту, а куда-то к стеночке. Хотя, да, в разгар танца продираться через толпу танцующих, которые, к тому же, едва узнав меня, начнут шумно расступаться, ломая рисунок и фигуры... конечно, разумнее пройти по стеночке.
Но и здесь я обманулась в ожиданиях: по стеночке мы дошли только до ближайшего окна. Нырнув за гардину, господин Канлар увлёк меня за собой, и мы очутились в небольшой нише, где благодаря приоткрытому окну можно было вздохнуть немного воздуха, а тяжёлый бархат занавески отделял нас от всего зала и немного глушил шум.
Не ожидала, что здесь окажется так уютно!
Передышка такого рода была очень приятна, но нужно было и возвращаться.
Я осталась кусать губы у окна. Затея выглядела более чем сомнительной — ровно до той минуты, как вернувшаяся Кати не доложила радостно, что сомневающийся в прекрасности погоды господин и впрямь нашёлся именно в галерее.
По её сияющим восторгом глазам было видно, что теперь она разгадала суть интриги, и весьма рада, что всё прошло успешно. За что я любила Кати всей душой, так это за её бойкий ум.
Я вздохнула с облегчением: трудное дело было решено.
Господин Канлар поймал намёк на лету и прислал весьма милую романтичную записку с приглашением на вечернюю прогулку — вот даже как! Романтика, мсье?
Что ж, такой посыл требует ответного хода, и я выбрала для выхода неформальный наряд, сменив строгий редингтон на легкомысленную шаль.
Однако, как оказалось, я недооценила степень настойчивости своего жениха. Он не просто обставил нашу встречу как романтическое свидание — он ещё и букет мне преподнёс!
Это было неожиданно и непривычно. С одной стороны, цветы в моей комнате находились круглогодично — в соответствии с регламентом. С другой стороны, мне их никогда не дарили — как наследная принцесса, а тем паче — и королева, в мире политики я приравнивалась к важным государственным мужам, и дерзнувший подарить мне цветы наносил бы тем самым оскорбление моему статусу. Мол, я не важная политическая фигура, а так, девчонка какая-то.
Господин Канлар рисковал, а учитывая, сколь редко он позволял себе идти на риск, я оценила его ход и посчитала себя польщённой.
И неожиданно для себя смутилась, осознав, что букет он мне преподнёс не как своей королеве, а как девушке, которую он ведёт на свидание.
В жизни не приходилось бывать в подобном положении и это было... непривычно и волнительно.
Ещё страньше и волнительные было находиться к нему так близко — конечно, нам случалось раньше танцевать, но... Как-то совсем по-другому это ощущается в битком набитом зале, в вихре музыке, в рисунке привычных с детства танцевальных фигур... А здесь — ни музыки, ни придворных. Мы наедине в вечернем парке, и это странно, и непривычно, и цветы ещё... и, о мой Бог, я же и позабыла за всеми этими волнениями: я же выхожу за него замуж! Господи Ты Боже мой...
Видимо, моё смятение мне скрыть не удалось, потому что господин Канлар в своей привычной манере начал весело и торжественно разоблачать главу внутренней разведки, чем быстро и легко отвлёк меня от всяких смущательных мыслей. К сожалению, даже столь перспективная тема вскоре была исчерпана, и мы остались лицом к лицу с необходимостью обсудить наше новое положение по отношению друг к другу.
К своему стыду должна признать, что не нашла в себе мужества начать разговор первой. Даже когда новую тему поднял он, я и тогда не сумела её подхватить. Это было вскользь брошенное замечание о том, что он оценил мой жест с новым регламентом для него, и было бы вполне уместно развить эту мысль и объяснить свои намерения, но...
Я смутилась и дождалась вполне логичной подначки:
- Не страшно? — разгадав причины моего молчания, с лукавым блеском в глазах спросил он.
Медленно и серьёзно я выговорила мучивший меня момент:
- Страшно принуждать мужчину на тебе жениться.
Он выглядел не шутя удивлённым моим страхом, и принялся обстоятельно объяснять, что всегда был морально готов к договорному браку.
Его рассуждения принесли мне внутреннее облегчение; я боялась, что своим решением принуждаю его. Не то чтобы брак, который начался с того, что женщина заставила мужчину на ней жениться, способен вырасти хоть во что-то приличное.
Мы сошлись во мнении, что наше положение по отношению друг к другу чрезвычайно неловко, но, в целом, мне кажется, это было хорошее начало. Похоже, он готов делать шаги мне навстречу, и весьма серьёзно и ответственно отнёсся к своей роли. Он действительно выглядит человеком, с которым можно выстроить продуктивные отношения. Надеюсь, я не обманываюсь в этом.
Невольно с оценки его потенциала в качестве короля-консорта я перешла на рассмотрение его личных качеств. Я более или менее знала его как человека — хороший правитель должен понимать, что происходит в душах его приближённых. Характер господина Канлара был мне неплохо знаком, но я всегда подходила к нему с некоторым функциональным интересом. Он и его ум были инструментом, послушным воле моего отца и моей воле. Просто инструментом на службе государства.
Теперь же мне предстояло увидеть за этим — живого человека, с которым я имею необходимость выстроить близкие доверительные отношения.
Не просто живого человека, но — мужчину, который станет моим мужем.
По правде говоря, я не назвала бы господина Канлара привлекательным мужчиной, хотя, конечно, он был ещё достаточно молод и, определённо, не противен на внешний вид. Довольно скучный и безвыразительный, как на лицо, так и в манере, он преображался только в моменты своих дипломатических игр. Тогда его словно подменяли: глаза начинали светиться каким-то внутренним пламенем, всё выражение лица благодаря этому оживало, брови пускались в выразительную игру, а голос расцветал богатством интонаций. В такие моменты он мне нравился — хотя я нечасто становилась свидетелем подобных периодов оживления. В остальное же время он носил скучную маску придворного дипломата, с полным автоматизмом рождая совершенно безликие речевые формулы, произносимые с высшей степени нейтральным выражением. Тогда он становился неприятным до того, что его можно было назвать отталкивающим: эта застывшая форма безупречной холодной вежливости вызывала лишь отвращение.
Уйдя далеко в дебри размышлений подобного рода, я вдруг с ужасом осознала, что он сейчас занят чем-то подобным, только размышляет обо мне. Было неприятно и почти мерзко представлять, что он сейчас точно так же оценивает меня как женщину, внутренне кривясь моей ледяной королевской манере и с трудом углядывая в этой манере хоть что-то ему симпатичное.
Меня передёрнуло; я не очень-то была уверена в собственной привлекательности для мужчин. При дворе все как один, естественно, с ранних лет опутывали меня потоками сладкой лести. Люди же, которые были достаточно мне близки, чтобы говорить правдиво, слишком любили меня, чтобы считать их мнение беспристрастным.
Глядя в зеркало, я должна была с унынием признать, что мой сан существенно портит ту и без того небольшую красоту, что дана мне от природы. Закрытые пышные платья скрывали достоинства фигуры, сложные причёски прятали богатство волос и обнажали черты лица с неприглядной стороны, а неизбежная королевская манера делала меня внешне отталкивающей. Не думаю, что можно было бы посчитать меня привлекательной женщиной — не в моём парадном образе.
Что уж говорить о характере... представляю себе, как он видит мой характер! Впрочем, тут не поспоришь: я властная, я привыкла всех подавлять, я привыкла превосходить всех своим интеллектом, диктовать свои условия, быть жёсткой и резкой. Кошмар, а не женщина. Думаю, он никогда бы в жизни не выбрал меня, если бы выбирал сам.
Это было неприятно и даже больно; я чувствовала себя уязвлённой, хотя внутри себя отдавала себе отчёт, что он ни словом, ни действием не выразил ничего подобного, и это я сама сейчас себе навоображала. Но, в самом деле, разве он может прийти к каким-то иным выводам? Я объективно оцениваю себя; и да, мне ужасно обидно, что я не могу быть одной из той женщин, которые желанны для брака.
Я та кто я есть, и тут уж ничего не поделаешь.
И всё же мне ужасно хотелось, чтобы моему жениху пусть немножечко, но был желанен этот брак — ради меня самой, а не ради политической необходимости. Мне было стыдно за это желание, и я прятала его внутри себя от себя самой, но всё же понимала с несомненной отчётливостью: мне мечтается быть желанной женщиной, а не навязанной женой.
Не то чтобы список моих женихов давал простор для реализации подобных желаний. Из всех них разве что тот шарлатан с Понта нёс околесицу о неземной любви — но, право, я не верю в любовь с первого взгляда. По-моему, его громкие заявления говорили только о его богатой фантазии, не больше. Он вообразил за увиденной им впервые принцессой нечто, что показалось ему идеальным; но это ведь не было мною, и рано или поздно он бы это понял.
Нет, в самом деле, сколько же можно! Пора уже выбросить из головы все эти романтические бредни! Что бы на этот счёт ни говорили, я живу в своей реальности, где я — королева, и мне никуда от этого не убежать. Нужно строить из того, что есть.
А есть у меня господин Канлар. У которого уже несомненно выделяется как минимум одно достоинство: такая же, как у меня, готовность работать с тем, что есть.
Я почти улыбнулась, когда через несколько дней он, явно поразмыслив на ту же тему, выработал для себя какую-то стратегию и пошёл на её реализацию. Задержавшись после утреннего совета, он словно бы невзначай отметил:
- Вы, кажется, так и не провели ревизию министерства внешней разведки, ваше величество? — с такой невозмутимостью, словно бы эта ревизия, в самом деле, могла каким-то мистическим образом пройти мимо него, и этот вопрос требовал уточнения.
Действительно, после своего воцарения я так и не нашла времени посетить несколько ведомств, в числе которых была и внешняя разведка. Устроено там всё было у господина Канлара на совесть, и я руководствовалась золотым принципом: «Работает — не лезь», и уделяла своё внимание тем ведомствам, в которых случались беспорядки.
Подоплёка его заходов издалека была прозрачна: он делал первый шаг и приглашал меня в свою жизнь, чтобы я могла лучше понять, что он за человек.
- Давно хотела полюбоваться вашим легендарным министерством, — с улыбкой заверила я и отметила, что желаю обставить это дело не как ревизию, а как визит инкогнито.
Он никак не выразил своего отношения к этой идее мимикой, но словно луч света осветил его лицо.
Визит прошёл даже лучше, чем я предполагала. Из представителей министерства я хорошо знала разве что господина Се-Ньяра, но, тем не менее, совсем не чувствовала себя чужой среди них. Более того, я поймала себя на крайне необычном наблюдении. Зачастую в местах, куда я приходила, мне радовались — как наследнице престола, потом как королеве, и я привыкла к этому совершенно особому, пьянящему типу радости, к которому следовало относиться с осторожностью. Отец в своё время поделился со мной своими способом бороться с этим опьянением. Непрестанно повторять внутри себя: «Не меня они чествуют, а Тебя, Господи». Действительно, простой народ видел в короле спустившегося на землю Бога, и всеобщее обожание могло сыграть с восприятием правителя злую шутку. Поэтому и я, вслед за отцом, не уставала повторять, что люди не мне так радуются — а тем благодеяниям, которые им посылает Господь, и в коих они меня видят посредницей между Ним и ими.
Здесь же мне радовались совсем иначе. Если выражать оттенок этого отношения тоньше, то они словно бы радовались через господина Канлара. Я с удивлением осознавала, что они во мне сейчас не свою королеву видят — право, такое со мной случалось весьма редко! Они на меня смотрят через призму отношения к своему начальнику. И для них не её величество почтила министерство своим визитом... а явилась невеста главы этого самого министерства.
Это было... странно. Словно я какой-то атрибут по отношению к господину Канлару, право. Я не могла решить, как это воспринимать, это было слишком ново и необычно.
Но что я могла сказать однозначно, так это то, что мне гораздо приятнее оказалось, когда мне радуются как чьей-то невесте, нежели как своей королеве.
Всё же во втором случае оставалась та непреодолимая дистанция, которая сурово и бескомпромиссно отделяла меня от других.
Здесь же я не чувствовала себя отделённой; я словно была... своей?
- Я почувствовала себя здесь более дома, чем у себя, — призналась я, уходя.
Господин Канлар снова словно зажёгся изнутри каким-то тёплым, ровным светом, и почему-то это показалось мне особенно приятным и даже уже немного привычным.
Вообще, чем дальше, тем больше я убеждалась, что сделала удачный выбор. Так, господин Канлар приятно удивил меня на балу в честь нашей помолвки — я не ожидала в нём такого таланта к придворному лицедейству. Обыкновенно он предпочитал теряться на заднем плане, сливаясь с другими сановниками и изображая лицом светскую скуку. Сегодня же он явил собой торжественную фигуру счастливого жениха высокого статуса. Его обычная лёгкая сутулость распрямилась, равнодушная скука сменилась тонкой улыбкой, а глаза сияли так, словно он и в самом деле влюблён. Вот уж не подозревала, что он способен на подобные метаморфозы!
Это было открытием весьма приятным, и я большим энтузиазмом изображала радостную невесту — с таким умелым партнёром спектакль подобного рода оказался не таким уж сложным. Разве что улыбаться так широко оказалось непросто — скулы ощутимо сводило, поэтому я обрадовалась, когда у жениха наметились дела по его ведомству, и увязалась за ним, немного передохнуть.
Наблюдать за работой внешней разведки в самом процессе оказалось увлекательно. Обычно я имела дело только с готовыми выводами, и слабо представляла себе, как именно ведётся сам процесс добычи сведений. С каким-то почти детским восторгом я отметила, что всё это выглядит весьма романтично: голубиная почта, срочные переговоры посреди бала, таинственные церковники в горах... но через несколько секунд привычный королевский взгляд на вещи разрушил очарование момента, заставив меня рассмотреть интригу и увидеть опасность для страны.
Пришлось подключаться и писать распоряжение для внутренней разведки. Ожидаемо это вызвало всплеск активного любопытства со стороны господина Канлара — он никогда не оставался в стороне, стоило речи зайти о внутренней разведке.
Мне всегда было интересно понять, действительно ли его так занимает этот вопрос, или это просто часть какой-то игры. Порою мне казалось, что он давным-давно разгадал личность своего таинственного коллеги, но предпочитает скоморшничать и оказывать вид, что подозревает всех и каждого. Зачем он это делал? Показаться менее умным, чем он есть, чтобы притупить бдительность внутренней разведки? Но для чего? Или просто ему доставляло удовольствие устраивать эти мини-спектакли с непонятной целью?
В этом я была с ним солидарна: пикировка такого рода была крайне приятна. Я была уверена, что передам свою записку без проблем, но подзадорить его было так интересно! В зал я вернулась в лучшем расположении духа.
К моему недоумению, жених повёл меня не к парадному месту, а куда-то к стеночке. Хотя, да, в разгар танца продираться через толпу танцующих, которые, к тому же, едва узнав меня, начнут шумно расступаться, ломая рисунок и фигуры... конечно, разумнее пройти по стеночке.
Но и здесь я обманулась в ожиданиях: по стеночке мы дошли только до ближайшего окна. Нырнув за гардину, господин Канлар увлёк меня за собой, и мы очутились в небольшой нише, где благодаря приоткрытому окну можно было вздохнуть немного воздуха, а тяжёлый бархат занавески отделял нас от всего зала и немного глушил шум.
Не ожидала, что здесь окажется так уютно!
Передышка такого рода была очень приятна, но нужно было и возвращаться.
