Нарочно он, что ли!
- Мне не хотелось бы об этом говорить, — отрезала я, рассчитывая, что он найдёт какой-нибудь более приемлемый предмет для спора.
Вопреки моим ожиданиям, он начал настаивать на уже выбранном им предмете с большим оживлением и даже некоторым крайне неприятным мне нажимом!
- Вас это не касается, мессир, — попыталась я охладить его пыл.
Куда там! Он, кажется, раззадаривался, и даже выдвинул пусть и нелепые, но имеющие право на существование контраргументы.
Это вывело меня из себя.
Я же сказала, что не хочу говорить на эту тему! Что он себе позволяет, в конце концов!
- Я запрещаю вам досужее любопытство такого сорта, — расставила я все точки в этом разговоре, обозначив так же, что не потерплю возвращения к подобным темам впоследствии.
С большим недовольством — что ещё за дерзость! — он возвёл глаза к потолку и воскликнул с досадой:
- Я так и знал! Вы мне запрещаете, моя королева, кто бы сомневался!
Я, сперва вспыхнув от возмущения, припомнила, что, в самом деле, цель беседы в том и была, чтобы поспорить об чём-то и посмотреть, что получится. Пока получалось, что его страхи вполне оправданы: я просто не позволяю ему со мной спорить.
Ну что ж. Игра на равных требует рисков. Я решилась подначить его, поощряя на продолжение спора.
Моё согласие продолжить нашу маленькую игру явно доставило ему удовольствие: глаза его загорелись теплом и азартом, но быстрая улыбка вмиг сменилась самой невозмутимой миной, и он, к моей полной неожиданности, заявил:
- Что же, я должен уговаривать вас рассказать то, о чём вам и так очень хочется поговорить?
Я была в высшей степени обескуражена таким вывертом логики, но моя вялая попытка отклонить подобный пассаж привела лишь к тому, что он невозмутимо обозначил мои давным-давно подавленные желание поделиться с кем-то своими переживаниями.
Это было... деморализующе. Откуда он мог узнать?.. Как вообще можно догадаться?..
Я всё же попыталась уклониться от развития этого разговора; но он, вновь сменив тактику, с подкупающей честностью в голосе сказал, что ему и впрямь интересны мои переживания.
Это был удар, которого я не могла отразить; его слова всколыхнули со дна моей души давно забытые желания, потребности, которые я научилась мастерски игнорировать, тоску по простому человеческому сочувствию.
- Расскажите же, дорогая. – Я вздрогнула, не заметив, когда это он успел подойти ко мне вплотную. – Не заставляйте меня терзаться ревностью.
Вот уж последнюю фразу я точно понять не могла!
Я обернулась к нему; он смотрел на меня пристально, лицо его было серьёзно, в рисунке бровей и линии губ читалось искреннее огорчение.
С удивлением я чувствовала, как сердце моё бьётся слишком быстро и сильно.
Мне отчаянно хотелось верить, что всё это взаправду; и я поверила.
Я начала рассказывать, и, чем больше говорила, тем отчётливее понимала: мне это нравится.
Нравится рассказывать о себе что-то важное, что-то некоролевское. Нравится его внимательный взгляд, в котором легко читался интерес к моему рассказу. Нравится стоять вот так на балу, совершенно забыв про все свои обычные обязанности и необходимость держать себя, и просто говорить — как обычные девушки говорят со своими женихами.
Это было так непривычно, так незнакомо, так ирреально. Как будто не со мной.
А потом он спросил, как я нахожу результаты нашего эксперимента, и я спустилась с небес на землю.
В самом деле, это ведь был всего лишь эксперимент.
Который, как ни печально, обнажил мою полную несостоятельность в столкновениях подобного рода.
Я сообщила ему об этом, и он, ну разумеется, тут же считал моё огорчение и поспешил перевести тему, пригласив меня на танец.
Пока мы танцевали, мне пришла в голову мысль: а что это я так расстраиваюсь? Да, господин Канлар, определённо, обошёл меня на этом поле. Но он же старше, в конце-то концов! И большую часть жизни упражнялся как раз в таких дипломатических фокусах! И мне ведь ровным счётом никто и ничто не мешает научиться у него всем этим приёмчикам!
Не задумываясь, я пригласила его к себе: поужинать вместе и начать первый урок. Он явно воодушевился.
Как только дозволили приличия, мы ушли — мне хотелось и поскорее перейти к интересной теме разговора, и, всё-таки, поесть наконец нормально, потому что пирожные, конечно, только раззадорили аппетит.
Уже у дверей своих покоев я вдруг обнаружила, что в какой-то момент схватила жениха за руку и попросту волоку его за собой по коридорам; я поскорее отпустила его и даже спрятала ладонь в складки юбки. Господин Канлар взглянул на меня весело и иронично, но ничего не сказал, лишь любезным жестом предложил войти уже.
Разговор, как и ожидалось, вышел крайне интересный. Я не чувствовала никакой неловкости от того, что чужой человек сидит теперь в моих покоях и разделяет со мной ужин — да полно, кажется, я и вовсе перестала считать его чужим человеком? Удивительное дело! Всего-то ничего прошло с тех пор, как мы помолвлены, а я уже привыкла к беседам с ним так, словно они всегда были частью моего дня!
Слушать его было интересно; он без утайки рассказал, какими именно приёмами пользуется, чтобы разговорить собеседника. Они оказались столь просты и незамысловаты, что мне не удалось сдержать огорчения. К моей досаде, это неприятное чувство прорвалось наружу: я не смогла удержаться от упрёка, что он проманипулировал моими чувствами.
И вот тут меня поджидало серьёзное удивление!
Он выглядел не шутя оскорблённым этим упрёком. Лицо его похолодело; он вперил в меня глубокий недовольный взгляд, и даже наклонился ближе, словно хотел этим взглядом просверлить меня насквозь, а потом вербализировал своё недовольство:
- За кого вы меня держите, дорогая невеста? По-вашему, я стал бы играть с вашими чувствами?
Я крайне смутилась и нелепо попыталась оправдаться, чувствуя себя неспособной взглянуть на него. Внутри меня боролось два соображения. Трезвый рассудок увидел в происходящем очередную психологическую игру и пытался просчитать, зачем это господину Канлару вздумалось разыгрывать неравнодушного к моим переживаниям человека и чего он этой игрой рассчитывает добиться. С другой стороны, внутри невольно разгоралась докучливая надежда на то, что никакой игры нет, и он говорит искренне. Я гнала от себя эту совершенно неуместную, непристалую моему статусу надежду, но она мучительно разъедала меня изнутри.
Хуже всего — нет, точно не маг с Понта был самым могучим чародеем из списка моих женихов! — хуже всего было то, что он опять раскусил меня. Сперва сказав пару фраз в защиту своей искренности, он осёкся, осознав бесполезность подобных заверений, легонько, почти неощутимо вздохнул и решительно перевёл тему.
Мне ничего не оставалось, как подхватить разговор и оставить свои терзания в стороне.
Когда мы уже прощались, уголки его губ дрогнули — едва ощутимо, но я уже научилась видеть за этим жестом хулиганский настрой, и догадалась, что за этим последует какая-то выходка.
Выходка не заставила себя ждать; он поцеловал мою руку отнюдь не формально, и в этом его жесте было слишком много эротичного, чтобы я могла остаться спокойной.
- Вы меня смущаете, — попыталась я прервать его прикосновение — не от того, что бы оно было мне неприятно, а, напротив, от того, что оно нравилось мне куда больше, чем я была готова признать.
Однако ж, щадить мою стыдливость сегодня явно не входило в его планы; полагаю, он решил по-своему отомстить за мои сомнения в его искренности. Вместо того, чтобы чин-чинарём откланяться, он, напротив, перехватил мою руку поудобнее, уселся на подлокотник моего кресла и с явным удовольствием принялся меня выдразнивать.
Ах так!
Внутри меня всё вспыхнуло от желания показать, что я не такая уж растяпа в плане флирта, и ему не стоит рассчитывать, что он всякий раз сможет выбивать почву у меня из-под ног подобными выходками!
Уже предвкушая своё неизбежное торжество, я решительно — пусть и несколько неуклюже с непривычки — поцеловала его руку.
О да!
Я явно попала в цель!
Он настолько не ожидал ничего подобного, что даже подскочил, и растерянность и смятение неприкрыто отразились на его лице!
Это была полная победа, и я позволила себе удовольствие подразнить его — в конце концов, не только ему смущать меня!
Он взял себя в руки не настолько быстро, как я от него ожидала, и я расценила это как выражение доверия; наконец, он справился со смущением и рассмеялся.
- И эта женщина дурит мне голову, уверяя, что вне своего королевского величия она ни на что не способна! — вынес он вердикт моей шалости.
В его взгляде читалось неприкрытое восхищение, что крайне мне польстило.
Вечер, определённо, задался!
...а вот утро — не очень.
На другой день я взглянула на ситуацию трезво, и неизбежно должна была признать, что тягаться с будущим супругом мне пока явно не по плечу.
За эти несколько дней я с глубоким изумлением поняла, что он видит меня насквозь даже тогда, когда никому постороннему ничего видеть не полагается. До этого я была убеждена, что вполне умею владеть собой, и что мои переживания закрыты от всего мира; мой опыт общения с другими людьми подтверждал, что так оно и есть. Однако ж, господин Канлар так легко, походя и непринуждённо считывал все мои внутренние порывы, что это не шутя пугало! Полно! Смогла бы я скрыть от него что-то, если бы мне действительно было необходимо это скрыть?
Другое, что волновало меня крайне: он очень легко добивался от меня нужных ему реакций, и даже зная его цели, я не была способна ему помешать. Нет, разумеется, я всегда могла его остановить; в конце концов, я была и остаюсь королевой. Но чисто по-человечески — я проигрывала ему по всем фронтам.
И, наконец, особое моё смятение вызывало то обстоятельство, что я не могла проникнуть в сокрытые причины его поступков, разгадать его мотивы. Я не могла вычленить, где у него кончается искренность и начинается игра, где искренность становится частью игры, а где игра и есть форма его искренности. Боже мой, да если он мне в глаза соврёт — я и то разобрать не смогу!
Всё это пугало.
Мне с этим человеком жить, вообще-то. Кучу лет.
А он...
Нет, это слишком сложно.
Слишком сложно и слишком пугает.
Невольно я постаралась отгородиться от него своими делами, чтобы дать себе передышку. Он не делал попыток навязать мне своё общество, и я невольно задумалась, не разгадал ли он опять, что именно со мной происходит. Ну нет уж, это совсем паранойя! Он просто хорошо меня знает, вот и всё. В этом нет ничего удивительного: я росла и взрослела на его глазах и, разумеется, он привык с вниманием отмечать, как те или иные чувства и переживания отражаются в моих мимике и жестах. Это вполне естественно, никакой мистики, просто опыт и наблюдательность.
Несколько дней мне удалось вот так предаваться своим мыслям и пытаться проанализировать, чем мне грозит подобный брак. Мне уже начинало казаться, что господин Канлар решил и вовсе оставить меня в покое. В конце концов, ещё на том балу он высказал обеспокоенность мыслью, что невольно напугал меня своими методами светского дознания; логично с его стороны было сделать несколько шагов назад и подождать, пока мои страхи развеятся.
Но либо он недооценил мои страхи, либо его план заключался в чём-то другом, потому что неожиданно на меня свалилось приглашение на вечернюю прогулку по саду.
Пришлось идти — знать бы ещё, что он задумал!
То, что что-то он всё-таки задумал, определённо читалось по смешинкам в его взгляде и лёгкой складке у губ, как если бы он вот-вот собирался улыбнуться. Долго ждать реализации его очередной интриги мне не пришлось: он начал с места в карьер и попросил разрешения задать мне не совсем приличный вопрос.
Я уже понимала, что это его очередная интрига — именно с таким видом он раньше предлагал хитрые комбинации при обсуждении внешнеполитических вопросов в совете — как понимала и то, что я стану жертвой этой интриги ровно так же, как становились ими наши достопочтенные соседи.
Было странно осознавать, что это его свойство, хорошо мне известное и изученною мною, как казалось, вдоль и поперёк, неожиданно нашло себе применение в личных отношениях.
Увы! Деваться было некуда; конечно, можно было отказаться от откровенного разговора, но так я бы не узнала, что именно у него на уме — а он, очевидно, на то и рассчитывал, что мне будет слишком интересно выяснить его цели, и я не смогу отказаться от игры такого рода.
Я согласилась на его правила, и он не замедлил удивить: спросил, целовалась ли я когда-либо.
Вопрос этот скорее привёл меня в недоумение, нежели смутил. С кем бы мне целоваться-то? Да мне попросту некогда выстраивать отношения такого рода, который предполагает поцелуи!
Между тем, он принялся развивать свою мысль, отметив, что целоваться впервые на пышной церемонии посреди храма — так себе идея.
Как будто я не знаю! Для чего озвучивать столь неприятные и унизительные банальности? Разве у меня тут где-то стоит очередь пылких кавалеров, жаждущих привнести в мою жизнь опыт подобного свойства? Впрочем, вру: наверняка многие хотели бы поцеловаться с королевой просто для того, чтобы прибавить это к списку своих достижений.
К моей неожиданности, только что представленная воображению очередь неожиданно обзавелась целым одним реальным кандидатом: господин Канлар с совершенно серьёзным выражением лица предложил потренироваться в поцелуях заранее.
Я была несколько обескуражена; он, конечно, что-то говорил любезное о том, что увлёкся мною, но, определённо, я не внушала ему тех чувств, которые вдохновляют целоваться!
Всё же я сочла разумным признать его предложение логичным.
Вот тут-то он и выбил у меня почву из-под ног, спросив, о каком первом поцелуе я мечтала!
Что?! Его-то дело какое! Это слишком личное; поэтому я ответила, что никогда не задумывалась о вещах такого рода.
Всякий воспитанный джентльмен после такого сухого ответа догадался бы, что леди не желает продолжать разговор на подобную тему; но господин Канлар, разумеется, забывал о галантности всякий раз, как ему это бывало нужно.
Он принялся настаивать, пытаясь выяснить мои предпочтения. Его напор начал меня смущать; по опыту взаимодействия с ним я предполагала, что не сумею оказать ему достойное сопротивление, если он обрушится на меня всею мощью своего дипломатического таланта. А всё к тому и шло, ведь он явно перешёл к шагу «убедить противника, что ему это выгодно», и заманчиво расписал мне идею, что откровенность в моих же интересах — ведь это поможет ему сделать мой первый поцелуй максимально приятным!
- Да просто поцелуйте уж как-нибудь, — с трудом парировала я, с ужасом осознавая, что он сейчас вытащит из меня любые откровения, какие только ему вздумается достать со дна моей души.
Конечно, мой вялый отпор его не остановил; он сменил тактику и продолжил свои атаки с другой стороны, явно дразня меня и рассчитывая тем вывести на откровенность.
Я с трудом отбилась — это было непросто, ведь он так успешно сочетал в одном коротком диалоге и шутку, и флирт, и заботу, и дурачество, и... это было слишком сложно и насыщенно для меня. Никто и никогда не говорил со мной так.
- Вы меня смущаете, — жалко попросила я остановиться, понимая, что всё это чересчур, и я не способна вести с ним диалоги такого уровня.
- Мне не хотелось бы об этом говорить, — отрезала я, рассчитывая, что он найдёт какой-нибудь более приемлемый предмет для спора.
Вопреки моим ожиданиям, он начал настаивать на уже выбранном им предмете с большим оживлением и даже некоторым крайне неприятным мне нажимом!
- Вас это не касается, мессир, — попыталась я охладить его пыл.
Куда там! Он, кажется, раззадаривался, и даже выдвинул пусть и нелепые, но имеющие право на существование контраргументы.
Это вывело меня из себя.
Я же сказала, что не хочу говорить на эту тему! Что он себе позволяет, в конце концов!
- Я запрещаю вам досужее любопытство такого сорта, — расставила я все точки в этом разговоре, обозначив так же, что не потерплю возвращения к подобным темам впоследствии.
С большим недовольством — что ещё за дерзость! — он возвёл глаза к потолку и воскликнул с досадой:
- Я так и знал! Вы мне запрещаете, моя королева, кто бы сомневался!
Я, сперва вспыхнув от возмущения, припомнила, что, в самом деле, цель беседы в том и была, чтобы поспорить об чём-то и посмотреть, что получится. Пока получалось, что его страхи вполне оправданы: я просто не позволяю ему со мной спорить.
Ну что ж. Игра на равных требует рисков. Я решилась подначить его, поощряя на продолжение спора.
Моё согласие продолжить нашу маленькую игру явно доставило ему удовольствие: глаза его загорелись теплом и азартом, но быстрая улыбка вмиг сменилась самой невозмутимой миной, и он, к моей полной неожиданности, заявил:
- Что же, я должен уговаривать вас рассказать то, о чём вам и так очень хочется поговорить?
Я была в высшей степени обескуражена таким вывертом логики, но моя вялая попытка отклонить подобный пассаж привела лишь к тому, что он невозмутимо обозначил мои давным-давно подавленные желание поделиться с кем-то своими переживаниями.
Это было... деморализующе. Откуда он мог узнать?.. Как вообще можно догадаться?..
Я всё же попыталась уклониться от развития этого разговора; но он, вновь сменив тактику, с подкупающей честностью в голосе сказал, что ему и впрямь интересны мои переживания.
Это был удар, которого я не могла отразить; его слова всколыхнули со дна моей души давно забытые желания, потребности, которые я научилась мастерски игнорировать, тоску по простому человеческому сочувствию.
- Расскажите же, дорогая. – Я вздрогнула, не заметив, когда это он успел подойти ко мне вплотную. – Не заставляйте меня терзаться ревностью.
Вот уж последнюю фразу я точно понять не могла!
Я обернулась к нему; он смотрел на меня пристально, лицо его было серьёзно, в рисунке бровей и линии губ читалось искреннее огорчение.
С удивлением я чувствовала, как сердце моё бьётся слишком быстро и сильно.
Мне отчаянно хотелось верить, что всё это взаправду; и я поверила.
Я начала рассказывать, и, чем больше говорила, тем отчётливее понимала: мне это нравится.
Нравится рассказывать о себе что-то важное, что-то некоролевское. Нравится его внимательный взгляд, в котором легко читался интерес к моему рассказу. Нравится стоять вот так на балу, совершенно забыв про все свои обычные обязанности и необходимость держать себя, и просто говорить — как обычные девушки говорят со своими женихами.
Это было так непривычно, так незнакомо, так ирреально. Как будто не со мной.
А потом он спросил, как я нахожу результаты нашего эксперимента, и я спустилась с небес на землю.
В самом деле, это ведь был всего лишь эксперимент.
Который, как ни печально, обнажил мою полную несостоятельность в столкновениях подобного рода.
Я сообщила ему об этом, и он, ну разумеется, тут же считал моё огорчение и поспешил перевести тему, пригласив меня на танец.
Пока мы танцевали, мне пришла в голову мысль: а что это я так расстраиваюсь? Да, господин Канлар, определённо, обошёл меня на этом поле. Но он же старше, в конце-то концов! И большую часть жизни упражнялся как раз в таких дипломатических фокусах! И мне ведь ровным счётом никто и ничто не мешает научиться у него всем этим приёмчикам!
Не задумываясь, я пригласила его к себе: поужинать вместе и начать первый урок. Он явно воодушевился.
Как только дозволили приличия, мы ушли — мне хотелось и поскорее перейти к интересной теме разговора, и, всё-таки, поесть наконец нормально, потому что пирожные, конечно, только раззадорили аппетит.
Уже у дверей своих покоев я вдруг обнаружила, что в какой-то момент схватила жениха за руку и попросту волоку его за собой по коридорам; я поскорее отпустила его и даже спрятала ладонь в складки юбки. Господин Канлар взглянул на меня весело и иронично, но ничего не сказал, лишь любезным жестом предложил войти уже.
Разговор, как и ожидалось, вышел крайне интересный. Я не чувствовала никакой неловкости от того, что чужой человек сидит теперь в моих покоях и разделяет со мной ужин — да полно, кажется, я и вовсе перестала считать его чужим человеком? Удивительное дело! Всего-то ничего прошло с тех пор, как мы помолвлены, а я уже привыкла к беседам с ним так, словно они всегда были частью моего дня!
Слушать его было интересно; он без утайки рассказал, какими именно приёмами пользуется, чтобы разговорить собеседника. Они оказались столь просты и незамысловаты, что мне не удалось сдержать огорчения. К моей досаде, это неприятное чувство прорвалось наружу: я не смогла удержаться от упрёка, что он проманипулировал моими чувствами.
И вот тут меня поджидало серьёзное удивление!
Он выглядел не шутя оскорблённым этим упрёком. Лицо его похолодело; он вперил в меня глубокий недовольный взгляд, и даже наклонился ближе, словно хотел этим взглядом просверлить меня насквозь, а потом вербализировал своё недовольство:
- За кого вы меня держите, дорогая невеста? По-вашему, я стал бы играть с вашими чувствами?
Я крайне смутилась и нелепо попыталась оправдаться, чувствуя себя неспособной взглянуть на него. Внутри меня боролось два соображения. Трезвый рассудок увидел в происходящем очередную психологическую игру и пытался просчитать, зачем это господину Канлару вздумалось разыгрывать неравнодушного к моим переживаниям человека и чего он этой игрой рассчитывает добиться. С другой стороны, внутри невольно разгоралась докучливая надежда на то, что никакой игры нет, и он говорит искренне. Я гнала от себя эту совершенно неуместную, непристалую моему статусу надежду, но она мучительно разъедала меня изнутри.
Хуже всего — нет, точно не маг с Понта был самым могучим чародеем из списка моих женихов! — хуже всего было то, что он опять раскусил меня. Сперва сказав пару фраз в защиту своей искренности, он осёкся, осознав бесполезность подобных заверений, легонько, почти неощутимо вздохнул и решительно перевёл тему.
Мне ничего не оставалось, как подхватить разговор и оставить свои терзания в стороне.
Когда мы уже прощались, уголки его губ дрогнули — едва ощутимо, но я уже научилась видеть за этим жестом хулиганский настрой, и догадалась, что за этим последует какая-то выходка.
Выходка не заставила себя ждать; он поцеловал мою руку отнюдь не формально, и в этом его жесте было слишком много эротичного, чтобы я могла остаться спокойной.
- Вы меня смущаете, — попыталась я прервать его прикосновение — не от того, что бы оно было мне неприятно, а, напротив, от того, что оно нравилось мне куда больше, чем я была готова признать.
Однако ж, щадить мою стыдливость сегодня явно не входило в его планы; полагаю, он решил по-своему отомстить за мои сомнения в его искренности. Вместо того, чтобы чин-чинарём откланяться, он, напротив, перехватил мою руку поудобнее, уселся на подлокотник моего кресла и с явным удовольствием принялся меня выдразнивать.
Ах так!
Внутри меня всё вспыхнуло от желания показать, что я не такая уж растяпа в плане флирта, и ему не стоит рассчитывать, что он всякий раз сможет выбивать почву у меня из-под ног подобными выходками!
Уже предвкушая своё неизбежное торжество, я решительно — пусть и несколько неуклюже с непривычки — поцеловала его руку.
О да!
Я явно попала в цель!
Он настолько не ожидал ничего подобного, что даже подскочил, и растерянность и смятение неприкрыто отразились на его лице!
Это была полная победа, и я позволила себе удовольствие подразнить его — в конце концов, не только ему смущать меня!
Он взял себя в руки не настолько быстро, как я от него ожидала, и я расценила это как выражение доверия; наконец, он справился со смущением и рассмеялся.
- И эта женщина дурит мне голову, уверяя, что вне своего королевского величия она ни на что не способна! — вынес он вердикт моей шалости.
В его взгляде читалось неприкрытое восхищение, что крайне мне польстило.
Вечер, определённо, задался!
...а вот утро — не очень.
На другой день я взглянула на ситуацию трезво, и неизбежно должна была признать, что тягаться с будущим супругом мне пока явно не по плечу.
За эти несколько дней я с глубоким изумлением поняла, что он видит меня насквозь даже тогда, когда никому постороннему ничего видеть не полагается. До этого я была убеждена, что вполне умею владеть собой, и что мои переживания закрыты от всего мира; мой опыт общения с другими людьми подтверждал, что так оно и есть. Однако ж, господин Канлар так легко, походя и непринуждённо считывал все мои внутренние порывы, что это не шутя пугало! Полно! Смогла бы я скрыть от него что-то, если бы мне действительно было необходимо это скрыть?
Другое, что волновало меня крайне: он очень легко добивался от меня нужных ему реакций, и даже зная его цели, я не была способна ему помешать. Нет, разумеется, я всегда могла его остановить; в конце концов, я была и остаюсь королевой. Но чисто по-человечески — я проигрывала ему по всем фронтам.
И, наконец, особое моё смятение вызывало то обстоятельство, что я не могла проникнуть в сокрытые причины его поступков, разгадать его мотивы. Я не могла вычленить, где у него кончается искренность и начинается игра, где искренность становится частью игры, а где игра и есть форма его искренности. Боже мой, да если он мне в глаза соврёт — я и то разобрать не смогу!
Всё это пугало.
Мне с этим человеком жить, вообще-то. Кучу лет.
А он...
Нет, это слишком сложно.
Слишком сложно и слишком пугает.
Невольно я постаралась отгородиться от него своими делами, чтобы дать себе передышку. Он не делал попыток навязать мне своё общество, и я невольно задумалась, не разгадал ли он опять, что именно со мной происходит. Ну нет уж, это совсем паранойя! Он просто хорошо меня знает, вот и всё. В этом нет ничего удивительного: я росла и взрослела на его глазах и, разумеется, он привык с вниманием отмечать, как те или иные чувства и переживания отражаются в моих мимике и жестах. Это вполне естественно, никакой мистики, просто опыт и наблюдательность.
Несколько дней мне удалось вот так предаваться своим мыслям и пытаться проанализировать, чем мне грозит подобный брак. Мне уже начинало казаться, что господин Канлар решил и вовсе оставить меня в покое. В конце концов, ещё на том балу он высказал обеспокоенность мыслью, что невольно напугал меня своими методами светского дознания; логично с его стороны было сделать несколько шагов назад и подождать, пока мои страхи развеятся.
Но либо он недооценил мои страхи, либо его план заключался в чём-то другом, потому что неожиданно на меня свалилось приглашение на вечернюю прогулку по саду.
Пришлось идти — знать бы ещё, что он задумал!
То, что что-то он всё-таки задумал, определённо читалось по смешинкам в его взгляде и лёгкой складке у губ, как если бы он вот-вот собирался улыбнуться. Долго ждать реализации его очередной интриги мне не пришлось: он начал с места в карьер и попросил разрешения задать мне не совсем приличный вопрос.
Я уже понимала, что это его очередная интрига — именно с таким видом он раньше предлагал хитрые комбинации при обсуждении внешнеполитических вопросов в совете — как понимала и то, что я стану жертвой этой интриги ровно так же, как становились ими наши достопочтенные соседи.
Было странно осознавать, что это его свойство, хорошо мне известное и изученною мною, как казалось, вдоль и поперёк, неожиданно нашло себе применение в личных отношениях.
Увы! Деваться было некуда; конечно, можно было отказаться от откровенного разговора, но так я бы не узнала, что именно у него на уме — а он, очевидно, на то и рассчитывал, что мне будет слишком интересно выяснить его цели, и я не смогу отказаться от игры такого рода.
Я согласилась на его правила, и он не замедлил удивить: спросил, целовалась ли я когда-либо.
Вопрос этот скорее привёл меня в недоумение, нежели смутил. С кем бы мне целоваться-то? Да мне попросту некогда выстраивать отношения такого рода, который предполагает поцелуи!
Между тем, он принялся развивать свою мысль, отметив, что целоваться впервые на пышной церемонии посреди храма — так себе идея.
Как будто я не знаю! Для чего озвучивать столь неприятные и унизительные банальности? Разве у меня тут где-то стоит очередь пылких кавалеров, жаждущих привнести в мою жизнь опыт подобного свойства? Впрочем, вру: наверняка многие хотели бы поцеловаться с королевой просто для того, чтобы прибавить это к списку своих достижений.
К моей неожиданности, только что представленная воображению очередь неожиданно обзавелась целым одним реальным кандидатом: господин Канлар с совершенно серьёзным выражением лица предложил потренироваться в поцелуях заранее.
Я была несколько обескуражена; он, конечно, что-то говорил любезное о том, что увлёкся мною, но, определённо, я не внушала ему тех чувств, которые вдохновляют целоваться!
Всё же я сочла разумным признать его предложение логичным.
Вот тут-то он и выбил у меня почву из-под ног, спросив, о каком первом поцелуе я мечтала!
Что?! Его-то дело какое! Это слишком личное; поэтому я ответила, что никогда не задумывалась о вещах такого рода.
Всякий воспитанный джентльмен после такого сухого ответа догадался бы, что леди не желает продолжать разговор на подобную тему; но господин Канлар, разумеется, забывал о галантности всякий раз, как ему это бывало нужно.
Он принялся настаивать, пытаясь выяснить мои предпочтения. Его напор начал меня смущать; по опыту взаимодействия с ним я предполагала, что не сумею оказать ему достойное сопротивление, если он обрушится на меня всею мощью своего дипломатического таланта. А всё к тому и шло, ведь он явно перешёл к шагу «убедить противника, что ему это выгодно», и заманчиво расписал мне идею, что откровенность в моих же интересах — ведь это поможет ему сделать мой первый поцелуй максимально приятным!
- Да просто поцелуйте уж как-нибудь, — с трудом парировала я, с ужасом осознавая, что он сейчас вытащит из меня любые откровения, какие только ему вздумается достать со дна моей души.
Конечно, мой вялый отпор его не остановил; он сменил тактику и продолжил свои атаки с другой стороны, явно дразня меня и рассчитывая тем вывести на откровенность.
Я с трудом отбилась — это было непросто, ведь он так успешно сочетал в одном коротком диалоге и шутку, и флирт, и заботу, и дурачество, и... это было слишком сложно и насыщенно для меня. Никто и никогда не говорил со мной так.
- Вы меня смущаете, — жалко попросила я остановиться, понимая, что всё это чересчур, и я не способна вести с ним диалоги такого уровня.
