Глава 1. История первая, в которой я появилась на свет
Я появилась на свет в двенадцать часов дня в первый день лета, в переулке между стеной Дома Богов и высоким забором Старой Больницы. Тут было тихо и безлюдно. Над головой сияло голубое небо с редкими облаками. Где-то совсем рядом часы били полдень.
Почему именно полдень? Откуда-то это я знала.
Я стояла, слушала колокола и пыталась понять, что я тут делаю. Я помнила, что куда-то шла и у меня были какие-то намерения. Помнила, что сейчас полдень. Но память отказывалась выдавать детали. Ощущение, что прошлое было, были какие-то намерения, какие-то планы, стремительно угасало. Чем отчаянней я пыталась сосредоточиться и вспомнить, тем быстрее оно уходило.
Несколько тревожных секунд -- и всё пропало.
Я стояла в пустом переулке между двумя облупившимися стенами и не знала. Я не знала ничегошеньки. Ни кто я, ни где я, ничего.
Пустота.
Подул тёплый ветер и пощекотал капельки пота на ногах и спине.
Я сделала шаг. Он вышел легко. Я не пошатнулась, не упала, не потеряла равновесие. Я умела ходить, я владела своим телом. Я покрутилась на месте, пытаясь вспомнить, где я и откуда я сюда пришла. Я смотрела на старые стены то больницы, то храма, и не узнавала их. Потом проверила карманы и лёгкую сумку через плечо. Внутри оказалась почтовая открытка с оленёнком, немного денег, бутерброд в бумаге, пустая бутылка воды и сумка для покупок. Я знала, для чего этот простой мешок из грубой ткани, но не могла вспомнить, моя ли это сумка.
Ничего. Я ничего не помнила.
На мне были просторные холщовые штаны, белая блузка и соломенная шляпка. Волосы короткие, вроде светлые. Я потянула одну прядку так, чтобы увидеть кончики. Пальцы длинные, сухие, неровные ногти, под средним и безымянным на левой -- грязные каёмки. Я потрогала своё лицо и поняла, что не помню, как я выгляжу. Я поискала в сумке зеркальце -- я знала, что оно там может быть -- но не нашла.
Я ничего не помнила. Ничегошеньки. Меня не было. Вообще.
С поднимающейся в груди паникой я пошла вперёд, к площади впереди. Там были люди, и мне показалось, что я смогу у них что-то узнать или что-то вспомнить.
На небольшой площади, окруженной трехэтажными домиками с деревянными машарбиями был праздник. Стояли лотки со сладостями, под большим деревом в центре площади музыканты играли на скрипках и цимбалах. Здесь же танцевали. Людей, как я потом поняла, было не много, но тогда мне показалось, что я попала в людской водоворот. Я не успевала уступать дорогу, постоянно кого-то задевала. Долгожданное понимание, что происходит, не пришло. Лица, кругом незнакомые лица, которым до меня нет дела. Цветная одежда, разные лица, разные фигуры. Мне стало только хуже. Голова закружилась, ко рту подступила тошнота. Мне стало ужасно жарко. Я попыталась вырваться из круговорота людей, но они были всюду. Я кружилась, натыкалась на людей и боялась, что упаду прямо здесь и не смогу встать.
-- Девонька, тебе плохо? -- меня схватила за руку какая-то женщина. Я в панике кивнула. Женщина уверенно повела меня через толпу в маленькую резную калитку – и всё стихло.
Я оказалась в небольшом дворике. Посреди дворика тоже росло дерево, под ним журчал небольшой фонтан и стояли три деревянные скамьи. Мельком я увидела ещё ворота, у которых стояли два велосипеда, и красивое крыльцо в резном дереве.
Мне на минутку даже стало совсем не страшно. От причудливых завитков и цветов веяло чем-то знакомым и спокойным. Но чем? Я попыталась ухватиться за эту мысль и тотчас же её потеряла.
Женщина усадила меня на лавку и улыбнулась.
-- Лучше?
-- Да, спасибо вам большое! -- я совершенно не понимала, где очутилась. Что это? Чей-то дом? Сад?
К нам подошла ещё одна женщина, в белой хламиде до пят. У неё было круглое лицо с мелкими конопушками и смешными глазами-щелочками.
-- Вы в порядке? -- женщина присела передо мной и тоже улыбнулась.
Я замотала головой и попыталась сказать “Нет, не в порядке!”, но смогла только разрыдаться от страха.
-- Милая, ты чего? -- моя проводница погладила меня по голове, а я трясла головой и не могла выдавить не слова. Женщина в хламиде присел рядом и обняла меня. Вышло неловко: она была ниже меня. Я всхлипнула, высморкалась в подставленный платок и наконец-то смогла выдавить:
-- Я ничего не помню. Вообще ничего! Мне так страшно!
И снова разрыдалась.
Женщину в хламиде звали Мау, и она была жрицей милости, по-простому же – жрицей Матери. Я понятия не имела, кто такая Мать. Мою проводницу звали госпожой Лу. Она преподавала в университете биохимию. Или что-то в этом роде, я плохо запомнила, хотя слово “биохимия” показалось мне чем-то знакомым. Пока Мау ходила за другими жрецами, госпожа Лу сидела со мной, утешала и тихонько расспрашивала, откуда я такая взялась. Я выложила ей всё, показала свою сумку, деньги и мешок для покупок.
-- Милая, да ты же просто вышла за продуктами, -- попыталась утешить меня госпожа. -- Значит, тебя быстро найдут!
-- Вы думаете? -- я снова расплакалась.
-- Ну разумеется. Ты же не могла появиться из ниоткуда!
Её слова вернули мне уверенность. Наверное, я и правда скоро найдусь.
Вернулась Мау и привела с собой ещё одну жрицу -- и жреца. Последний поразил меня. Он был высок, ещё выше меня и как-то… как-то безумно красив. У него было светлое лицо с крупным носом и короткими, по-мальчишески вьющимися волосами. И глаза. У него были золотые глаза. Тёплые, большие.
Я от их вида снова расплакалась, уж не знаю, почему. Жреца моя реакция, похоже, смутила. Он что-то пробормотал и отступил за спины сестёр.
Лу тихонько фыркнула и погладила меня по плечам.
– Брат Сеф всегда производит впечатление на новых людей.
– Да ну вас! – окончательно смутился гигант.
-- Да, этого у него не отнять, – пришедшая жрица присела рядом со мной. – Меня зовут сестрой Имери.
Она выглядела старше своих сестры и брата. Лицо у неё было сухим, с тонкими губами, а волосы собраны в тугой пучок на затылке.
-- А это брат Сеф.
Я покачала головой.
-- Она не помнит своего имени, матушка, -- пришла на помощь госпожа Ли. -- И вообще ничего не помнит.
-- Правда? -- сестра Имери присела рядом со мной и взяла руку. У меня по щекам снова потекли слёзы.
Она попыталась меня расспросить, а я всё плакала и плакала от страха. Брат Сеф принёс мне кружку чая, и я выпила её залпом. Желудок немедленно загудел от голода, и я, всхлипывая, потянулась за бутербродом в сумке.
-- Как к тебе обращаться? -- брат Сеф присел напротив меня.
-- Не знаю.
Он перечислил дюжину, как я поняла, имён, но ни одно не нашло во мне отклика. Ничего.
-- Хм... Вы не против, если мы будем называть вас Алаей?
Я была совершенно не против и кивнула. Алайя так Алайя. Я скомкала бумажку от бутерброда и вздохнула.
-- Алайя, давайте-ка мы с вами пойдём и пообедаем. Говорят, человек может либо есть, либо бояться, -- Сеф тронул меня за руку. -- Подождём охранение в храме.
-- Охранение? -- я снова испугалась. Потом сообразила. Охранение! -- Если меня ищут, то охранение, верно?
Я представила свою семью, родителей или мужа, а может быть -- и ребёнка, которые ищут меня. Сердце снова сжалось. А если у меня есть ребёнок? Или хотя бы котик? Или птица в клетке? Что с ними будет, если я не найдусь сегодня же?
-- Я не голодна, -- меня начало колотить от ужаса. -- Пойдёмте быстрее!
Жрец покачал головой, и никуда мы не пошли. Сначала меня заставили съесть принесённую Мау миску бобового супа и медовый пирожок. Пока я ела, ещё одна жрица, весёлая, рыжая и вся в веснушках, как посыпанный корицей пирожок, привела охранение.
Я от вида двух людей в серо-голубых шени снова разрыдалась. Офицеры, невысокая женщина и её помощник-секретарь, смотрели на меня с недоумением.
Опрашивать меня решили здесь же, в тени дерева. Брат Сеф принёс офицерам складной стол и два стула. Я осталась сидеть на лавке. Госпожа Лу тоже не пожелала уходить. Всё-таки, именно она первой меня “нашла”.
Пока офицеры раскладывали на столе бумаги и ручки, мне становилось всё хуже и хуже. Я не понимала, что происходит, и мне было страшно. Но я старательно держала спину. Офицер, маста Дала, передала своему помощнику авторучку, откинулась на спинку стула и начала меня расспрашивать.
-- Как вас зовут?
-- Не знаю.
-- Сколько вам лет?
-- Не знаю.
Я описала ей всё, что со мной произошло с тех пор, как я услышала полуденный бой. На все остальные вопросы я ответила “нет”. Лицо Далы осталось неподвижным, но каким-то чутьём я чувствовала, что она мне не верит. Ведь так не бывает, что память о жизни просто исчезает, а человек сидит, целый и невредимый, ходит, говорит, думает.
Дала осмотрела содержимое моей сумки. Сеф тихо рассказал мне, сколько у меня денег и что этого как раз хватит для небольшой закупки на рынке.
Я просто вышла за продуктами, повторила я про себя. Меня найдут. Очень скоро найдут.
Дала задумчиво протянула “Удивительны дела богов”.
-- Если бы я ещё помнила богов, -- грустно улыбнулась я. Дала как-то странно посмотрела на меня. -- Я что-то не так сказала?
Сеф неожиданно спросил, понимаю ли я его. Я ответила, что понимаю, и с опозданием поняла, что заговорила на другом языке. Не тот, на котором я говорила с тех пор, как ко мне подошла госпожа Лу. Дала переглянулась со своим помощником, и мне не понравились их взгляды. Что-то я сделала не так, и мне не стоило отвечать на его слова. Но было уже поздно. Жрец ободряюще улыбнулся.
-- Ты, оказывается, образованная.
-- Что это за язык? -- дрожащим голосом спросила я.
-- Алуши. Язык священных книг. И язык некоторых стран, которые далеко отсюда.
-- Это плохо или хорошо, что я его знаю?
-- Любое знание хорошо. Просто удивительно, что ты его знаешь, но не знаешь богов.
Он неожиданно спросил на другом языке, понимаю ли его я. Я не поняла. Тогда стоявшая над его плечом Май спросила то же самое, но на этот раз я её поняла.
-- Вот видишь, как всё проясняется. Теперь мы знаем кое-что о твоей прошлой жизни. Ты знаешь три языка, -- попыталась обнадежить меня она.
Маста Дала не разделяла жреческого оптимизма.
-- Мы ещё посмотрим, что можно сделать. Первым делом надо решить, где вы будете находиться во время поисков.
-- Наш храм готов принять эту женщину, -- Сеф чуть-чуть наклонился вперёд. -- По праву убежища и защиты.
Дала поморщилась. Я сидела, ничего не понимая, и боялась пошевельнуться.
-- Вы легко разбрасываетесь обещаниями, брат. Вы видите её впервые в жизни, но уже готовы принять в своём доме.
-- Маста Дала, ну посмотрите на эту девушку. Она не преступница, не опустившийся человек. Она не доставит вам неприятностей. Пусть останется в храме, мы за ней поглядим.
-- В чём твой интерес, брат Сеф? -- Дала подозрительно прищурилась.
-- Боги привели её к нам, и я хочу понять, зачем.
-- Это не ответ.
-- Другого у меня нет, -- жрец развёл руками. -- Мы хотим понять, зачем боги привели эту женщину именно в наш храм. И готовы платить за её содержание, пока к ней не вернётся память или она не сумеет вспомнить, кто она. Маста Дала, ну сами подумайте, куда вы её можете направить? Снять жильё? Или отправить в приют к... опустившимся людям?
Я молча думала о том, что ещё до темноты меня найдут родные. Наверняка меня ищут, ведь я ушла из дома, с деньгами, сумкой для покупок и без документов. Разумеется, меня искали! Ну как могло быть иначе?
-- Я ценю вашу заботу, брат Сеф, но первым делом эта девушка отправится в больницу и будет обследована. Возможно, врачи сумеют вернуть ей память. Я читала про потери памяти, и вполне возможно, мы сейчас теряем драгоценное время. Вашу гостью могли ударить по голове, могли напасть и напугать, могли сделать что-то ужасное. И ей может быть нужен врач прямо сейчас.
-- Это разумно, -- медленно кивнул Сеф. Я смотрела то на Далу, то на него. Я прислушалась к своим ощущениям. Ничего не болело, голова была ясная.
-- Я... мне страшно. В какую больницу меня положат? На сколько?
-- Это мы сейчас решим, -- Дала расписалась в поданом её помощником протоколе и отправился к телефону с Мау.
-- Алайя, не бойтесь. Куда бы вас сейчас не увезли, мы с сёстрами вас не оставим.
-- Спасибо. Я… не знаю, что бы без вас делала, -- я осознавала, что не в праве считать помощь ни Далы, ни тех врачей, которых я ещё не знала, чем-то хуже помощи этих жрецов, но… я увидела их и госпожу Лу первыми, и я не хотела их оставлять.
-- Не бойтесь, Алайя, мы поедем с вами, если надо, -- попыталась утешить меня госпожа Лу, и брат Сеф согласился с ней.
Сеф правда поехал с нами. Жрец вызвал такси мне и охранителям, а сам поехал на велосипеде.
Он приехал к больнице раньше нас: он уже привязывал свой велосипед к газонному заборчику, когда мы только остановились у её подъезда. Такси постоянно застревало на узких улочках, один раз нас зажала толпа монахов в красных повязках, а один раз пришлось разворачиваться и ехать в объезд. Я сидела на заднем диване рядом с Далой и глазела во все глаза.
-- Ничего не вспоминается? -- спросила она. Я покачала головой. Город выглядел никак. Он не удивлял меня, как будто бы я его хорошо знала, но и не вызывал никаких воспоминаний. Даже ощущение знания, как случилось во дворец храма, не пришло.
Больница, куда меня привезли, оказалась... никакой. Она была не похожа на город, через который мы проехали. Большое белое здание в пять этажей стояло посреди зелени и прохладных фонтанов. Внутри тоже всё было белым и стеклянным, и у меня зарябило в глазах от бликов. Но при этом она была безликой, никакой детали, которая могла бы закрепиться в памяти. Просто белая коробка без лица. Запомнилась только синяя табличка с белыми буквами у входа: “Милостью богов и предков, в память им и королеве Пролива и Трёх морей, грохочущей в славе Сурте-ан-Ума”.
Меня приняли, ещё раз опросили (я снова ответила “нет, не знаю”), отвели к врачу в блестящий белый кабинет. Врач, новая моя знакомая за этот день, была чёрной, как эбен, а её белые зубы сияли, будто маленькие лампочки. Движения её ловких чёрных пальцев завораживали, и я даже успокоилась. Она была длинной, вежливой, а голос звучал ласково и тепло.
Я ещё раз рассказала всё, что помнила, а врач, госпожа Катра, меня осмотрела и обследовала. Меня засунули в узкую горизонтальную камеру, где я несколько минут лежала и смотрела на пробегающие надо мной красные огни.
-- Вы совершенно здоровы, -- подвела итог Катра. Дала всё это время сидела в кабинете с братом Сефом. Их обоих это заявление обрадовало и огорчило.
-- Никаких следов насилия, никаких повреждений мозга. И вообще никаких следов, -- продолжила Катра. Как оказалось, я ничем таким не болела, никто меня не бил, руки у меня были белые и чистый, и если я ими работала, то немного и скорее всего какую-то мелкую работу. На животе у меня был след от удаления аппендикса, а на зубах -- четыре пломбы, три дорогих и одна очень старая и плохая.
-- Великолепные зубы для вашего возраста, -- поделилась Катра и вынесла свой вердикт: мне могло быть от двадцати семи до тридцати двух лет. Но скорее всего, где-то посредине. К какому народу я принадлежу, определить трудно, да и не важно.
-- Вы точно не вашта, -- посмеялась Катра, пошевелив своими чёрными пальцами.
