Я промолчал, при упоминании Мигеля болезненно сжавшись.
Глава 107. Лозоходство
Запутанными тайными тропами Тёмный привёл меня в так называемое «место силы». Ну, и на том спасибо: едва ли он стал бы тратить на меня своё могущество, как таковое. А тут благодатный родник. Задарма. В конце концов, оба мы, хоть и разные, но чем-то да похожи – отпрыски осиротевшей высоты.
А источник и вправду был хорош, пускай злоупотребить им мне не дали. Всё одно, для меня это было как иссушенному жаждой бедуину испить студёной водицы в Оазисе. Ну и что, что Оазис располагался в Преисподней? Это сейчас значенья никакого не имело. Жаль, открывать такие источники на Земле я пока не научился. И лозоходством не владел. А здесь оставаться было ох, как небезопасно. В Аду свои законы, не то, что на Земле, где всякая власть ограничена, окромя дарованной человеку свободы воли. Все остальные, пускай зачастую и нехотя, но соблюдают заповеданный регламент.
На удивление, мы с демоном разговорились.
«Вот ты всё твердишь о бессмертии человеческом, – проронил он, глядя, как я привожу себя в худо-бедно божеский вид. – А бессмертие – это путь. Вот так-то. Нельзя его раз и получить. По щелчку. Понимаешь?»
Я замер и задумался.
«Изо дня в день, шаг за шагом. Иногда по парче ступая, а иногда и по угольям пятками. Так они живут. Какую уж ты в этом выискал прелесть?»
«А.. вечность?»
«А, – демой усмехнулся. – Она просто случается. Это разные вещи».
Бессмертие – это путь, – повторил я про себя, – а вечность просто случается. Вот это да.
«Что, преумножил твои познанья?» – хохотнул Тёмный, видно, прочтя всё на моём лице.
Я улыбнулся: «Пожалуй».
«Что же, – без тени улыбки продолжил он. – Знания – это прекрасно. Только не забывай, что во все времена знающих слишком много распинали или сжигали на кострах. На всякий случай».
Я пришёл в некоторое замешательство. Угроза это или сарказм?
А мой спаситель, усмехнувшись, тем временем, проговорил: «Это так, предостережение».
Я выдохнул.
Перед тем, как распрощаться, мой благодетель высказал напоследок: «Забудь про третий ключ. Да и кому он нужен теперь?»
Я, не понимая, склонил голову на бок.
«Ходят слухи.. – опять начав откуда-то издалека, проговорил демон. – Что тот, кто забрал два предыдущих.. вообще пропал».
«Что за глупости? – с вымученной усмешкой обронил я. – Это ведь не иголка в стоге сена! Как может пропасть Архангел?!»
При упоминании высшего ангельского чина демон болезненно поморщился, я же тотчас зажал себе рот рукой. Ужасно невежливо вышло. Просто.. я был огорошен таким известием. Даром, что слухи, но… откуда-то ведь они взялись?
«Давно уж… Отстал ты от жизни».
С этими словами, не дав мне засыпать его вопросами, Тёмный исчез.
..Занесённая снегом крыша и моё безжизненное тело, погрязшее в наметённом кургане. Медленно, дробя сознанье на кванты и терапевтическими дозами вливая его в бесхозную оболочку, я наконец пришёл в себя. Как же невероятно, просто сказочно мне повезло! – мимоходом подумал я. Если бы это произошло не со мной, я с трудом бы поверил, что такое в принципе возможно. Только вот.. странное известие про моего Создателя портило весь вкус чудесного спасенья. Хотя.. это просто слухи. Мало ли. Пропал… Что значит пропал? Куда Он мог деться, и откуда им, в нижних мирах, вообще об этом обо всём знать? Да к тому же.. я видел Его! Не единожды.
Придя в себя окончательно, я осмотрелся, ощупав взглядом искрящиеся снежные барханы, ржавые антенны и обвисшие провода: ни души.
Я разжал смёрзшиеся пальцы, поднялся, подошёл к краю крыши и заглянул за него: из сугроба торчал угол портфеля, выброшенного тварью. Я спустился за ним. И возвратился на своё облюбованное место, возле вентшахты.
Открыв металлическую защёлку, я принялся рассеянно листать записи молодого мага, перебирая разрозненные страницы. Знакомый аккуратный почерк, опрятность в каждой линии. Слова.. сотни бездыханных слов, упокоившихся на разлинованном просторе. Глядя на все эти испещрённые буквенными символами листы, я чувствовал глубокую печаль, словно блуждаю по заброшенному погосту мимо заросших мхом и сухим плющом надгробий, до сих пор хранящих в морщинах равнодушного камня имена всех тех, кого давно уже некому окликнуть в мире живых. Такими мне виделись безобидные на первый взгляд наброски упражнений по латыни и краткие выдержки из справочников – вероятно, Михаил возвращался с одной из лекций с подготовленными для студентов конспектами.
Я самозабвенно читал и перечитывал ничего не значащие абзацы и фразы снова и снова, будто собственнолично желаю воскресить давно обернувшихся прахом мертвецов. В общем, так продолжалось до тех пор, пока я случайно не наткнулся взором на маленькую дописку на полях, перпендикулярно основному тексту и выведенную не таким каллиграфическим почерком, как всё прочее, будто рука, начертавшая данное послание, едва уловимо дрожала. Человек бы того не распознал, однако я сразу уловил это крошечное различие. Прочтя короткое предложение, и плотно сомкнув веки, я, в конце-то концов, убрал мерцающие в темноте страницы обратно в сумку и застегнул её, от греха подальше.
..Это была одна из известных латинских пословиц. Но отчего-то мне показалось, что за бесхитростной фразой скрывается целый мир, который я так и не сумел понять. Пожалуй, в шести словах римского поэта, уж канувшего в Лету, уместился с непринуждённой лёгкостью бич всего человечества, обосновавшись там на века. Да разве ж только человечества?
«Nitinur in vetitum semper, cupimusque negata» (лат. Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного).
Распрямившись, и пройдясь взад вперёд по обшитой металлической облицовкой, кровле дома, что тихо позвякивала от моих шагов, я спустился вниз, к дороге. Я совершенно не представлял, что и как мне делать дальше. Куда идти? Да и просто с кем бы ещё поговорить, скоротав унылую зимнюю ночь?.. В Аду время течёт по другому. Год там за век. Вроде долго пробыл, а вроде и пары минут не прошло.
Светила небесные для меня онемели, высокие духи бежали меня, низкие насмехались. И вся Вселенная, молниеносно сжавшись до масштаба оледенелой пустынной улицы, обратилась в одну огромную беспощадную западню. Я ничем более не владел, кроме осознания своей беспомощности. Может, я это и заслужил, но легче от справедливости постигшего меня воздаяния отчего-то не становилось.
Накинув лямку портфеля на плечо, как носил его прежний хозяин, я отправился в сторону набережной: вода всегда меня влекла своей переменчивостью и живостью характера. Она каждый миг была разной, так сказать, «меняла кожу», притом беспечно сверкая переливчатой чешуей. Это завораживало.
Подойдя к парапету, я склонился над рекой, надеясь увидеть своё отражение. Найти в безмолвном двойнике столь желанное сейчас общество и отдушину, но.. в мои чёрные глаза заглянул лишь усыпанный сахарно-белой крупою лёд. Ещё, однако, не слишком плотный и толстокорый. Беззастенчиво перешагнув ограждение, я мягко спрыгнул вниз. Наст еле слышно захрустел под моими стопами. Я же рассеянно побрёл вперёд.
Как сиротливо. Как бесприютно!.. Что за ночь!..
Небо едва прояснилось после снегопада, но я не глядел больше в его надменную высь: немая Вечность там, в вышине внушала одно только чувство обречённости, словно я – крохотная мошка, сидящая на стекле и разглядывающая мир из-под этого вот непроницаемого колпака. Мошка. Жаль, не бабочка. А то бы порхал.
К центру русла лёд ещё не смёрзся, и дробился на отдельные глыбы. Перепрыгивая с пласта на пласт, я будто бы танцевал диковинный танец. Я был до того опустошён, что, казалось, меня унесёт и легчайший поры ветра. Вёрткие льдины испуганно убегали из-под моих ног, но у них так и не получалось опрокинуть меня в эту тёмную воду.
Тихое похрустывание льда, мягкие плески воды, посвистывание ветра. Я мигом затерялся в череде этих эфемерных полузвуков-полутишины, невзначай напевая какой-то печальный мотив – где я мог его слышать? Среди людей или.. меж звёзд? Я уже и не помнил. Голос мой звучал холодно, искристо и заунывно, и казался невероятно далёким, как рождающееся в зеве поднебесья эхо, осыпающееся вместе со снегом на стылую землю. Перезвоны тысяч созвездий, нанизанных на хрустальную нить. Каким ещё следует быть гласу Запредельного? Моя спонтанная панихида по пропащей душе быстро снискала себе вниманье со стороны: множество неупокоенных духов вереницею потянулось ко мне, слетаясь, точно мотыльки на затепленный на мёрзлом окне огонёк поминальной свечки. Я кожей чувствовал, что они своими беззвучными голосами мне подпевают, потерянные и одинокие.
Вдоволь насытившись собственной скорбью, я оглядел безмятежный пейзаж: вокруг было бы также тихо и пустынно, как прежде, если бы не два человека, замерших у каменного заграждения и, кажется, наблюдавших за мной. Смущаться и прятаться было уже поздно. Нырять в воду глупо. Застыв на одной из плывущих льдин, я неуверенно улыбнулся. Девушки заворожено следили за такой-то заправской чертовщиной, не отводя взора, и отчего-то даже не пытаясь заснять творящееся на телефон.
Переступая по колотым фрагментам мёрзлого панциря, я добрался до цельного слоя льда и неспешно дошёл до гранитного заграждения. Я смотрел на своих зрительниц снизу вверх. Они, в свою очередь, изумлённо и немного опасливо взирали на меня сверху вниз.
Опершись одной ногой на вымощенную камнем стену и слегка оттолкнувшись второю ногой, я, уцепившись за парапет, подтянулся на руках и оказался сидящим на покрытом ледяной пылью заграждении рядом с моими внезапными очевидицами. Девушки отпрянули прочь, переглянулись, но броситься наутёк отчего-то не спешили: ведь, по всему выходило, я – не приведение и вполне себе материален.
Одна из них, разглядывая диковинку, неуверенно вытянула вперед руку в пушистой вязаной варежке, и толкнула меня в плечо, после отскочив на шаг. Я вновь миролюбиво улыбнулся. Кое-как обучился искусству не скалиться во всю ширь.
«Ты чего такое?» – спросила вторая, вцепившись в рюкзак, который отчего-то держала в руках.
«Да я.. ну.. просто гуляю», – отозвался я, решив переменить тему.
Последовал ряд неуклюжих вопросов, желающих всенепременно пригвоздить меня к прописным правилам этого мира. Я только загадочно улыбался и пожимал плечами. И вдруг сам поинтересовался: «Отчего вы в столь поздний час бродите тут одни?»
Ещё раз обменявшись взглядами, девушки ответили как на духу, что засиделись у подруги, готовясь к завтрашним занятиям в универе. На диво страха я им не внушал. Разве что совсем немножко. Любопытства было больше. А, может, вывихнутый морок вот так сработал? Кто ж его разберёт?
«Могу я вас проводить?» – галантно полюбопытствовал я. В одиночестве мне оставаться не хотелось от слова совсем, потому я дерзнул. Потратив несколько секунд на размышления и бегло посовещавшись, они согласились. Ну хоть какое-то общество. Уже не так уныло.
Глава 108. Некрополь
Мы шли по смолкшим ночным улицам, и каждый шаг реверберацией отражался от стен, обступивших нас со всех сторон угрюмым отрядом. Нарушив молчание, одна из девушек, наконец, осторожно поинтересовалась, как меня зовут. Я же, не моргнув и глазом, представился тем единственным именем, которым располагал в этом мире, укоротив его так, как делала это Хлоя: «Арим». Мне просто хотелось услышать самому, как оно звучит. Напоследок.
«А меня..» – начала было одна из моих спутниц.
«Не нужно», – немного резко оборвал её я. Больше назваться девушки попыток не предпринимали.
Ещё одна человеческая жизнь долой, – про себя призадумался вдруг я, попомнив того несчастного, которому двойник недалече как свернул шею. – Интересно, Михаил об этом моей «русалке» расскажет? И что он вообще будет делать.. с той печатью? По сути-то ему великодушно дозволили дожить эту жизнь, а дальше.. Богиня без лица прижмёт его к ногтю. Возможно, он станет одним из её Жнецов. В лучшем случае. Это, пожалуй, самая благодатная участь, которая ждёт оступившегося некроманта. А в худшем случае.. даже и думать не хочется, что с ним станется.
А со мной?.. Мнилось, каждый потрёпанный справочник, выброшенный на помойку, переживает нечто подобное. Пользы от меня больше не было. Я лишь зазря занимал место на полке. А ещё мог и грохнуться, ненароком отдавив ногу. Словом, всюду мешал.
..Видя, что я веду себя смирно, и потихоньку осмелев, мои спутницы принялись безустанно спрашивать меня то о том, то об этом. Я по рассеянности так и не понял, кем они меня всё же считают: приблудной нечистью или просто чудаком? Как не желал я общества, беседа всё не клеилась. И после череды моих односложных высказываний неизбежно воцарялась гнетущая тишина. Как в городе мёртвых, Некрополе, где любой праздный разговор порицаем.
Когда мы вышли из полутёмного переулка на ярко освещённую белёсыми фонарями дорогу, одна из моих попутчиц, ненароком разглядев у меня на плече портфель Михаила, вдруг радостно огласила, что у их преподавателя точь-в-точь такая же сумка с вышивкой. Я рассеянно глянул на портфель, и только сейчас понял, что именно напугало того желеобразного монстра. Вышивка, говорите? Это кое-что поинтересней: защитная руна. И вот так невзначай, всегда с собой. Практично.
А вообще, просто уму непостижимо: встретить во внеурочный час на зимней выстуженной набережной именно его студенток, а ни кого-то ещё?.. Какие безвкусные у Судьбы насмешки! Могла б изобразить что получше!
Узелки на паутинке, все один к одному. А паук спрятался. Скрылся! Пропал… Куда?! А как же все остальные мои.. братья?.. Что с ними теперь?!
..Внезапно осознав, что слишком долго молчу, я сбивчиво обратился к моим спутницам, заявив, что вспомнил об одном безотлагательном деле. После чего, размашисто шагнув в тень, я юркнул в узкий зазор меж домами.
От собственных жутких мыслей деваться было некуда. Потому, наверное, в мою голову пришла сумбурная идея вернуть Мигелю его вещи. Но не показываться на глаза.
Для отчаявшегося в край и семь вёрст как одна, и в конце концов, я добрался до знакомой девятиэтажки. Железная дверь парадной, практически всегда радушно распахнутая, сейчас к моему величайшему изумленью оказалась заперта. Слева на панели домофона тускло и, как мне показалось, немного зловеще мерцал зорким глазом потустороннего стража красный огонёк. Признаться, я никак не ожидал наткнуться на преграду в виде запертой двери, а потому слегка растерялся. Я, конечно, мог бы её открыть, как бывало раньше, но… Нет, сегодня почему-то не решился. И медленно опустился на бетон возле входа. Рано или поздно кто-то да выйдет. А, может, войдёт. Мне хотелось оттянуть момент, ведь я до сих пор не смирился с мыслью, что прихожу сюда в последний раз. Сколько уже этих последних раз было? Тем не менее терять тонюсенькую связующую меня с миром живых ниточку, которую я нервно сжимал в руках, до дрожи поджилок не хотелось.
Мне было холодно, однако иначе, нежели людям. Будто в грудной клетке расцветает прихотливыми узорами изморозь, нежным кружевом невзначай вспарывая нутро. Странное ощущенье.
..Около пяти утра, когда моё ожидание уже практически что переросло в смиренье и отрешенье, заржавевшие пружины натужно скрипнули, и в обнажившемся дверном проёме показался первый человек.
