Вартан, в ментовке рассказывая, что он увидел, поднял на дознавателя удивленные глаза:
-Слышь, начальник, я много чего видел, но чтобы вот так на свою мать, которая жизнь дала, его всегда облизывала? Даже косо посмотри на мою - убью!
И настал-таки «звездный час» Селезня. Именно ему, когда он предоставил кое какие доказательства и наработки по делу убитой Казариновой, отдали второе дело о покушении на убйство Борицкой А.Ю., совершённое Борицким А.А - поменяли оба фамилию Макаровых на Борицких, а Тони ещё и отчество итальянца взял - Антон Антонович в паспорте написали, не звучно было Тони Антонович.
Селезень, мужик опытный, не стал сразу приглашать урода, пусть помаринуется, сговорчивее будет ,пока же тщательно и скрупулезно опрашивал всю эту тусовку, что постоянно окружала и паслась возле него.
Много интересного выявилось - по-настоящему никто из всей элитной или, как модно стало их называть, "золотой молодежи" особо и не переживал за Тони, кто-то общался с ним с давних пор, кто-то из-за того, что мог замолвить словечко про них, чтобы оказаться поближе к светской тусовке, кто-то откровенно прислуживал ему, но так вот, как у них с Греком, дружбы настоящей, проверенной и годами, и поступками, надежных друзей не было. Никто из опрошенных не вступился горячо за него, почти все мялись, виляли, многие откровенно открещивались от Тони.
-Короче, Кость, помер Максим и хрен с ним! Но все, не сговариваясь, подмечали его взрывной характер, нетерпимость, самолюбование, уверенность в том, что он на голову выше почти всех. У него, видите ли, родной отец, итальянский чуть ли не граф, куда остальным до него.
-А что супруга моя драгоценная? - поинтересовался Костька.
-Пришла в сознание, множественные ушибы, сломаны два ребра, гематомы на голове, на теле синяков немеряно, два пальца на правой руке тоже в гипсе, лицо пока страшное, отек сплошной!
-Жаль, баловала сверх меры, растила в ненависти ко мне, а самой вон как досталось, сочувствую !
-Грек, они тебе тоже вон как оба посочувствовали, подумаешь, убийство навесили каких-то двенадцать лет! - зло сказал Витя. - Мимоходом так, иди–ка, родитель, попарься на нарах, похлебай баланды! Такие ничего не понимают, этот абрек, он, когда показания давал, кулачищи свои сжимал, сокрушался, что мало вломил уроду, надо было быстрее врачей и нас вызывать
-А что ж, до этого не замечал что ли, что Тони с головой не дружит?
-Он недавно у него в охранниках работает, раньше-то никто и не охранял, видать опасался он именно тебя, нанял–то после той поездки, когда встретить у зоны пожелал!
Грек сокрушенно вздохнул:
-Я пытался хоть как-то повлиять, чему-то хоть научить, но постоянные вопли-скандалы, его эти ненавидящие взгляды, я просто отступился:
"Ты сыну никто, он мой, не лезь, не смей делать ребенку замечания!" и так далее.
Там даже не слепая материнская любовь, а извращенная какая-то, истеричная, вывернутая наизнанку .Его,подлюку совсем не жалко, а вот Лике не позавидуешь - распрекрасный сынок и чуть на тот свет не отправил!
-Да, - кивнул Селезень, - если бы этот Вартан не заскочил, добил бы точно!
Сергунов его принимал, говорит, глаза бешеные, изо рта пена, сплошные оскорбления, еле утихомирили.
-А сейчас?
-А сейчас сидит как сыч, ни с кем не разговаривает, видно, что дергается, не кого-нибудь увечил - мать родную. Доведись не избил, она какую шумиху подняла бы?
А так, кукуй,милок, попробуй ту самую баланду, что отчиму пришлось хлебать!
Думаю, надеется сутками и штрафом обойтись, он ведь уверен, про убийства никто никогда не докопается, а вот накося выкуси!
Завтра врач обещал недолгий разговор с Ликой, она едва в сознание пришла, просит встречи со следователем, но сегодня велено повременить -слаба она!
Селезень был уверен - станет выгораживать сынка, говорить про случайность, но Лика удивила:
-Я хочу одного -чтобы этот монстр получил по заслугам, я прекрасно понимаю, мне очень долго придется лечиться и восстанавливаться и, честно говоря, теперь, после всего происшедшего, я его просто боюсь!
Эти дикие глаза, эта ненависть и к кому - к родной матери, не появись этот абрек, запинал бы точно!
Она не на шутку разволновалась, и врач попросил Виктора уйти.
Селезень жалел об одном - нельзя проверить на вменяемость того засранца-итальянца, скорее всего, этот психоз и истерия передались от него. Лика - стервь, конечно, та ещё, но всегда умела сгладить острые углы, стать, если надо, паинькой и бешенства у неё точно не было.
Никто не знал, да и как могла сказать Лика кому-то про такое - поколачивал её красавец-сутенёр несколько раз, когда она пыталась как-то да настоять на своем.
Только в старшем Тони бешенства было намного меньше, он орал и давал пощечины, она тогда уже считала - урод, а в ненаглядном сыночке все проявилось с сверх ненормальной силой.
Лика избитая слабая, не имеющая близких, ясно так осознавала - предстоит долгое лечение и грядут большие неприятности.
Знала она Селезня, и давненько, почему-то пришло к ней понимание -раскопает он убийство девочки из эскорт-сопровождения, многие же знали, что Тони её захотел, молчали до поры, пока он был одним из самых крутых. Сейчас, когда ему точно грозит немалый срок, а она никак не может повлиять на все происшедшее, да и избитой, едва дышащей ей уже ничего не хотелось.
Даже вытащи его из этого, где гарантия, что следующий раз, когда он начнет избивать её, не за горами, одно дело умереть, а доживать оставшуюся жизнь изуродованной – нет уж!!
Когда упарившийся от духоты и дум Тони был готов лезть на стенку, его отвели к следователю, была у него задумка разжалобить, свалить все происшедшее на мамашку - типа, достала, сама на него набросилась, а он просто не рассчитал силы свои.
Хотя просветили его «тюремные адвокаты» - не светит ему быстрое освобождение, но надежда, как известно, умирает последней.
Мамашка по жизни кудахтала над ним и вытаскивала из всяких передряг-залетов, да и были у неё знакомства нормальные, небось, уже подсуетилась, перетёрла насчет толкового адвоката.
Он как-то совсем не заморачивался тем, что бил её смертным боем, уверен был - бегает по нужным людям. Поэтому и шел спокойно, увидев в комнатушке дружбана Макаровского, про себя зачертыхался, а потом, после подписания показаний, уходил от Селезня совсем другой человек - растерянный, поникший.
Ещё бы - вместо ожидаемого адвоката и суеты маман, узнать, что она едва-едва жива и абсолютно не собирается вытаскивать его? Это был почти шок!
Он бил-то её слегка, для порядку, чтобы не лезла, куда не следует, кто ж знал, что она едва не окочурится?Вот ведь непруха! Знал бы Тони, какая впереди предстоит непруха…
В камере опять же бывалые ходоки просчитали его шансы:
-Года три, а то и четыре тебе впарят, точняк! Но ничо, - говорил пожилой уже мужик, завсегдатай этих мест, прошедший Крым и Рым, - это как на курорте побывать!
-А не пошел бы ты! - взъярился было Тони, но камера и находящиеся в ней люди, это не с маман разбираться, тут же прилетело за неуважение.
Угрюмо молчал и косился теперь подретушированный мальчонка на всех, но говорить что-либо не решался, про распухшую физиономию и подбитый глаз пояснил конвоирам:
-Неудачно упал со шконки
-Внимательнее надо быть! - поднял вверх указательный палец один из конвоиров. -Аккуратнее, тут частенько со шконок падают борзые ... поначалу!
Тошно стало Тони - "Тут -это вам не здесь!"
А на улице стало совсем хорошо, бушевала весна, от аромата растущей по берегу протекающей неподалеку мелкой речушки,белопенной сейчас ,черемухи, что проникал в камеры, шалели все, такими тоскливыми становились по вечерам, когда аромат усиливался, глаза у всех арестованных, такой недосягаемой была воля.
И впервые подумал Тони про Макарова -тоже ведь парился на нарах и хлебал баланду, и шевельнулось где-то в глубине души что-то, похожее на сочувствие, ненадолго, себя было намного жальче -разве сравнить вину Макарова и его, Тони.
Тот-то убил, а Тони избил. Уверил мальчик себя за эти годы, что в убийстве виноват как раз отчим, это только мерзкий голос напомнил про то давнее, да ничего и не выйдет, свидетелей нет, девки давно уже нет, не докажут ничего все менты вместе взятые!
Расследование шло ни шатко, ни валко, Тони подуспокоился, решив, что все страшное позади, ну, будет срок, отсидит три-четыре года, а там мамашке мало не покажется. Расслабился, брякнул как-то после допроса в камере соседу по шконке:
-Говорили, Селезень один из самых цепких, да ладно, похоже, на пенсию собрался, всё ему по хрен, одно и то же спрашивает по сто раз.
-Ага, деточка, - раздался снизу насмешливый голос не один раз бывавшего тут ворюги, - Селезень мягко стелет, да жестко спать! - и с долей восхищения добавил.
-Умеет, сволочь, дожать! Талант!
-Я останусь при своем мнении! - буркнул Тони, его больше интересовала передачка, мамашка гадина, даже сигарет не передала, только Артуркина лядь и откликнулась -перевела пять тысяч ему на сигареты да пасту со щеткой.
Непривычно было Тони, что такое пять тыщ деревянных, он и за деньги их не считал, а тут пришлось посидеть, попотеть, посчитать, как растянуть на месяц.
Рискнул спросить у Селезня, когда суд:
-Вроде я вам всё подробно рассказал?
Селезень как-то неохотно ответил:
-Мать как из больницы выпишут – будет очная ставка, запротоколируем её показания, после дело отправим в суд!
Сынок неприятно ухмыльнулся:
-Поговорим! С мамочкой!
А в городе происходили чудные дела - двоих предпринимателей, именно тех, кто больше всех лил грязь на Грека, срочно госпитализировали, или короче - увезли прямо с работы в дурку, у обоих поехала крыша - виделись им всякие рогатые и хвостатые, тянущие их за галстуки прямо в ад на сковородку. Оба, не сговариваясь, твердили одно и тоже. Единственная разница была лишь в том, случилось такое с разницей в два дня.
Лика пробыла в больнице два месяца, организм её после такой дикой встряски как бы решил напомнить о себе всеми мыслимыми болячками - болело, казалось, всё:бунтовал желудок, прихватывало сердце, болели ноги, она ходила потихоньку, шаркая и едва переставляя их.
Лечащий врач говорил - всё дело в ней самой, надо встряхнуться, перестать зацикливаться на болячках, и тогда все наладится.
Лика и рада бы встряхнуться, но ей реально было страшно - выходить из больницы, оставаться одной дома.
Двадцать один год холить и лелеять чудовище, а уж встретиться с ним – её передергивало, никак не шли из памяти те минуты когда он избивал её!!
Отец Ликин, мужчина властный и жесткий, да, но чтобы даже как-то обозвать её?
И винить-то в теперешней ситуации, привычно сваливая всё на Макарова, никак не получалось.
Она тряслась над своим «плодом любви» - если Грек делал ребенку, теперь-то понятно, справедливое и правильное замечание, она, именно она, вставала грудью на защиту и позволяла Тони всё. Как тошно сейчас осознавать –именно она, Лика, виновата в гибели той девчонки - Лены, как же у неё фамилия-то была?
И ведь согласилась она быть игрушкой для сынка-идиота от безысходности, матери больной требовались дорогостоящие лекарства.
Лика же, видя какой садист её сыночек, старалась удержать Лену деньгами, цинично рассуждая, что той деваться некуда.
И застонала, только сейчас осознав :скорее всего, вот это избиение – наказание, наказание за ту, безвинно погибшую девочку, за то, что она скрыла правду, за то, что позволила этому чудовищу издеваться над девушкой,сама же смогла провернуть арест мужа, в целом неплохого мужика.
Именно она тогда, услышав прерывающееся бормотание полуживой девушки, успела сделать несколько звонков своим прикормленным ментам,всё получилось как задумано - уехал Грек на долгий срок.
Она везде и всюду говорила, что они с сыном избавились от ужасного садиста!
Исправить, отмотать назад как кинопленку, увы, не получится - сейчас есть она, избитая, измученная болячками, подурневшая, поседевшая, оставшаяся совсем одна, и её сынок, оказавшийся монстром не только с девушками, но и с ней!
Все эти горькие мысли не давали ей встряхнуться, взбодриться, но встреча, вернее, очная ставка обвиняемого и потерпевшей все же состоялась.
Если мать дергалась и волновалась, то сынку было по фиг, о том что он осознал и ужаснулся содеянного, такого не было и в помине.
Нагло ухмыляющийся, откровенно хамивший, да что там говорить -чужой человек, вёл себя отвратительно!
Селезень с сочувствием смотрел на эту постаревшую женщину и впервые ему стало жаль её -бумеранг к ней вернулся полностью, чего нельзя было сказать о мерзком сынке.
Но десерт был впереди,
-Я, я жалею, что тебя родила! - выкрикнула разревевшаяся Лика.
-До скорого свидания, мамашка! Срок пролетит быстро, жди! - издевательски ответил её краса и гордость.
А на следующей неделе грянул гром для Тони, да еще какой!
Он собрался на последний, завершающий допрос и очень спокойно вошел в кабинет. Поначалу так все и было, подписал все бумаги, довольно ухмыльнулся и не понял, когда Селезень, этот тупой мент, складывая бумажки, сказал:
-Так, одно дело мы завершили, а теперь Антон Антонович пойдем дальше!
-Куда дальше? В суд дело передается и все дела?
-Дела, как раз, не все, поговорим мы ,например, о Елене… - Селезень сделал паузу.
-Какой Елене,я особо не заморачивался на именах девок, всех помнить, места в голове не хватит! Я, сами знаете, у противоположного пола весьма востребован, котируюсь! - нагло ухмыльнулся Тони.
-Был! - согласно кивнул следак. - Котировался!
-А ни хрена,что такое четыре года - выйду в полном расцвете сил, и наверстаю упущенное!
-Так что,поговорим о Елене? - гнул свою линию Селезень.
-Да какой такой Елене, у меня Ленок точно много было?
-Ну, эта должна помниться, в самый, так сказать, переходный возраст.
Была она у тебя, сопливого, первой, маман купила, мальчика оберегая от грязных потаскух.
Ухмылка сползла с побледневшего враз лица Тони:
-А-а-а, эта, так там мамашка виновата, да и телка согласилась на такое, какой с меня спрос? Она подствалялась, я и ... - запнулся, увидел бешеные глаза Селезня, - е... э-э... имел то есть.
-И как ты к ней относился?
-Как, как?
-Так и относился, как должно! Что с такими церемониться?
Селезень как-то неприятно взглянул на него:
-С какими, таким?
-Ну, шалавами, за деньги на все готовы, сучки!
-И много тебе таких сучек встречалось?
-Да все!
-И Диана Казаринова сучка?
-Диана? - как-то враз растерял весь апломб Тони. - Это какая?
-Неужели забыл, как похвалялся, что эта, цитирую:
"Стерва все равно будет меня просить оттрахать её во все дыхательные и пихательные!"
-Я, я такого не говорил, мы с ней не особо были знакомы!
-Да ладно, опять же свидетельские показания говорят о другом: вот, читай!
Тони долго-долго читал показания своих,казалось бы, верных друзей –приятелей, которые слово в слово говорили одно и то же -его слова, сказанные в тот момент, когда он, не ожидая отказа, подкатил к этой девке, а она его отшила, да ещё и сопровождающий её, как оказалось, бывший компаньон отчима, Кузнецов, едва не набил ему морду за оскорбление своей девочки. Вот Тони тогда и вывалил, а эти суки его сдали!
-Слышь, начальник, я много чего видел, но чтобы вот так на свою мать, которая жизнь дала, его всегда облизывала? Даже косо посмотри на мою - убью!
Глава 6.
И настал-таки «звездный час» Селезня. Именно ему, когда он предоставил кое какие доказательства и наработки по делу убитой Казариновой, отдали второе дело о покушении на убйство Борицкой А.Ю., совершённое Борицким А.А - поменяли оба фамилию Макаровых на Борицких, а Тони ещё и отчество итальянца взял - Антон Антонович в паспорте написали, не звучно было Тони Антонович.
Селезень, мужик опытный, не стал сразу приглашать урода, пусть помаринуется, сговорчивее будет ,пока же тщательно и скрупулезно опрашивал всю эту тусовку, что постоянно окружала и паслась возле него.
Много интересного выявилось - по-настоящему никто из всей элитной или, как модно стало их называть, "золотой молодежи" особо и не переживал за Тони, кто-то общался с ним с давних пор, кто-то из-за того, что мог замолвить словечко про них, чтобы оказаться поближе к светской тусовке, кто-то откровенно прислуживал ему, но так вот, как у них с Греком, дружбы настоящей, проверенной и годами, и поступками, надежных друзей не было. Никто из опрошенных не вступился горячо за него, почти все мялись, виляли, многие откровенно открещивались от Тони.
-Короче, Кость, помер Максим и хрен с ним! Но все, не сговариваясь, подмечали его взрывной характер, нетерпимость, самолюбование, уверенность в том, что он на голову выше почти всех. У него, видите ли, родной отец, итальянский чуть ли не граф, куда остальным до него.
-А что супруга моя драгоценная? - поинтересовался Костька.
-Пришла в сознание, множественные ушибы, сломаны два ребра, гематомы на голове, на теле синяков немеряно, два пальца на правой руке тоже в гипсе, лицо пока страшное, отек сплошной!
-Жаль, баловала сверх меры, растила в ненависти ко мне, а самой вон как досталось, сочувствую !
-Грек, они тебе тоже вон как оба посочувствовали, подумаешь, убийство навесили каких-то двенадцать лет! - зло сказал Витя. - Мимоходом так, иди–ка, родитель, попарься на нарах, похлебай баланды! Такие ничего не понимают, этот абрек, он, когда показания давал, кулачищи свои сжимал, сокрушался, что мало вломил уроду, надо было быстрее врачей и нас вызывать
-А что ж, до этого не замечал что ли, что Тони с головой не дружит?
-Он недавно у него в охранниках работает, раньше-то никто и не охранял, видать опасался он именно тебя, нанял–то после той поездки, когда встретить у зоны пожелал!
Грек сокрушенно вздохнул:
-Я пытался хоть как-то повлиять, чему-то хоть научить, но постоянные вопли-скандалы, его эти ненавидящие взгляды, я просто отступился:
"Ты сыну никто, он мой, не лезь, не смей делать ребенку замечания!" и так далее.
Там даже не слепая материнская любовь, а извращенная какая-то, истеричная, вывернутая наизнанку .Его,подлюку совсем не жалко, а вот Лике не позавидуешь - распрекрасный сынок и чуть на тот свет не отправил!
-Да, - кивнул Селезень, - если бы этот Вартан не заскочил, добил бы точно!
Сергунов его принимал, говорит, глаза бешеные, изо рта пена, сплошные оскорбления, еле утихомирили.
-А сейчас?
-А сейчас сидит как сыч, ни с кем не разговаривает, видно, что дергается, не кого-нибудь увечил - мать родную. Доведись не избил, она какую шумиху подняла бы?
А так, кукуй,милок, попробуй ту самую баланду, что отчиму пришлось хлебать!
Думаю, надеется сутками и штрафом обойтись, он ведь уверен, про убийства никто никогда не докопается, а вот накося выкуси!
Завтра врач обещал недолгий разговор с Ликой, она едва в сознание пришла, просит встречи со следователем, но сегодня велено повременить -слаба она!
Селезень был уверен - станет выгораживать сынка, говорить про случайность, но Лика удивила:
-Я хочу одного -чтобы этот монстр получил по заслугам, я прекрасно понимаю, мне очень долго придется лечиться и восстанавливаться и, честно говоря, теперь, после всего происшедшего, я его просто боюсь!
Эти дикие глаза, эта ненависть и к кому - к родной матери, не появись этот абрек, запинал бы точно!
Она не на шутку разволновалась, и врач попросил Виктора уйти.
Селезень жалел об одном - нельзя проверить на вменяемость того засранца-итальянца, скорее всего, этот психоз и истерия передались от него. Лика - стервь, конечно, та ещё, но всегда умела сгладить острые углы, стать, если надо, паинькой и бешенства у неё точно не было.
Никто не знал, да и как могла сказать Лика кому-то про такое - поколачивал её красавец-сутенёр несколько раз, когда она пыталась как-то да настоять на своем.
Только в старшем Тони бешенства было намного меньше, он орал и давал пощечины, она тогда уже считала - урод, а в ненаглядном сыночке все проявилось с сверх ненормальной силой.
Лика избитая слабая, не имеющая близких, ясно так осознавала - предстоит долгое лечение и грядут большие неприятности.
Знала она Селезня, и давненько, почему-то пришло к ней понимание -раскопает он убийство девочки из эскорт-сопровождения, многие же знали, что Тони её захотел, молчали до поры, пока он был одним из самых крутых. Сейчас, когда ему точно грозит немалый срок, а она никак не может повлиять на все происшедшее, да и избитой, едва дышащей ей уже ничего не хотелось.
Даже вытащи его из этого, где гарантия, что следующий раз, когда он начнет избивать её, не за горами, одно дело умереть, а доживать оставшуюся жизнь изуродованной – нет уж!!
Когда упарившийся от духоты и дум Тони был готов лезть на стенку, его отвели к следователю, была у него задумка разжалобить, свалить все происшедшее на мамашку - типа, достала, сама на него набросилась, а он просто не рассчитал силы свои.
Хотя просветили его «тюремные адвокаты» - не светит ему быстрое освобождение, но надежда, как известно, умирает последней.
Мамашка по жизни кудахтала над ним и вытаскивала из всяких передряг-залетов, да и были у неё знакомства нормальные, небось, уже подсуетилась, перетёрла насчет толкового адвоката.
Он как-то совсем не заморачивался тем, что бил её смертным боем, уверен был - бегает по нужным людям. Поэтому и шел спокойно, увидев в комнатушке дружбана Макаровского, про себя зачертыхался, а потом, после подписания показаний, уходил от Селезня совсем другой человек - растерянный, поникший.
Ещё бы - вместо ожидаемого адвоката и суеты маман, узнать, что она едва-едва жива и абсолютно не собирается вытаскивать его? Это был почти шок!
Он бил-то её слегка, для порядку, чтобы не лезла, куда не следует, кто ж знал, что она едва не окочурится?Вот ведь непруха! Знал бы Тони, какая впереди предстоит непруха…
В камере опять же бывалые ходоки просчитали его шансы:
-Года три, а то и четыре тебе впарят, точняк! Но ничо, - говорил пожилой уже мужик, завсегдатай этих мест, прошедший Крым и Рым, - это как на курорте побывать!
-А не пошел бы ты! - взъярился было Тони, но камера и находящиеся в ней люди, это не с маман разбираться, тут же прилетело за неуважение.
Угрюмо молчал и косился теперь подретушированный мальчонка на всех, но говорить что-либо не решался, про распухшую физиономию и подбитый глаз пояснил конвоирам:
-Неудачно упал со шконки
-Внимательнее надо быть! - поднял вверх указательный палец один из конвоиров. -Аккуратнее, тут частенько со шконок падают борзые ... поначалу!
Тошно стало Тони - "Тут -это вам не здесь!"
А на улице стало совсем хорошо, бушевала весна, от аромата растущей по берегу протекающей неподалеку мелкой речушки,белопенной сейчас ,черемухи, что проникал в камеры, шалели все, такими тоскливыми становились по вечерам, когда аромат усиливался, глаза у всех арестованных, такой недосягаемой была воля.
И впервые подумал Тони про Макарова -тоже ведь парился на нарах и хлебал баланду, и шевельнулось где-то в глубине души что-то, похожее на сочувствие, ненадолго, себя было намного жальче -разве сравнить вину Макарова и его, Тони.
Тот-то убил, а Тони избил. Уверил мальчик себя за эти годы, что в убийстве виноват как раз отчим, это только мерзкий голос напомнил про то давнее, да ничего и не выйдет, свидетелей нет, девки давно уже нет, не докажут ничего все менты вместе взятые!
Расследование шло ни шатко, ни валко, Тони подуспокоился, решив, что все страшное позади, ну, будет срок, отсидит три-четыре года, а там мамашке мало не покажется. Расслабился, брякнул как-то после допроса в камере соседу по шконке:
-Говорили, Селезень один из самых цепких, да ладно, похоже, на пенсию собрался, всё ему по хрен, одно и то же спрашивает по сто раз.
-Ага, деточка, - раздался снизу насмешливый голос не один раз бывавшего тут ворюги, - Селезень мягко стелет, да жестко спать! - и с долей восхищения добавил.
-Умеет, сволочь, дожать! Талант!
-Я останусь при своем мнении! - буркнул Тони, его больше интересовала передачка, мамашка гадина, даже сигарет не передала, только Артуркина лядь и откликнулась -перевела пять тысяч ему на сигареты да пасту со щеткой.
Непривычно было Тони, что такое пять тыщ деревянных, он и за деньги их не считал, а тут пришлось посидеть, попотеть, посчитать, как растянуть на месяц.
Рискнул спросить у Селезня, когда суд:
-Вроде я вам всё подробно рассказал?
Селезень как-то неохотно ответил:
-Мать как из больницы выпишут – будет очная ставка, запротоколируем её показания, после дело отправим в суд!
Сынок неприятно ухмыльнулся:
-Поговорим! С мамочкой!
А в городе происходили чудные дела - двоих предпринимателей, именно тех, кто больше всех лил грязь на Грека, срочно госпитализировали, или короче - увезли прямо с работы в дурку, у обоих поехала крыша - виделись им всякие рогатые и хвостатые, тянущие их за галстуки прямо в ад на сковородку. Оба, не сговариваясь, твердили одно и тоже. Единственная разница была лишь в том, случилось такое с разницей в два дня.
Лика пробыла в больнице два месяца, организм её после такой дикой встряски как бы решил напомнить о себе всеми мыслимыми болячками - болело, казалось, всё:бунтовал желудок, прихватывало сердце, болели ноги, она ходила потихоньку, шаркая и едва переставляя их.
Лечащий врач говорил - всё дело в ней самой, надо встряхнуться, перестать зацикливаться на болячках, и тогда все наладится.
Лика и рада бы встряхнуться, но ей реально было страшно - выходить из больницы, оставаться одной дома.
Двадцать один год холить и лелеять чудовище, а уж встретиться с ним – её передергивало, никак не шли из памяти те минуты когда он избивал её!!
Отец Ликин, мужчина властный и жесткий, да, но чтобы даже как-то обозвать её?
И винить-то в теперешней ситуации, привычно сваливая всё на Макарова, никак не получалось.
Она тряслась над своим «плодом любви» - если Грек делал ребенку, теперь-то понятно, справедливое и правильное замечание, она, именно она, вставала грудью на защиту и позволяла Тони всё. Как тошно сейчас осознавать –именно она, Лика, виновата в гибели той девчонки - Лены, как же у неё фамилия-то была?
И ведь согласилась она быть игрушкой для сынка-идиота от безысходности, матери больной требовались дорогостоящие лекарства.
Лика же, видя какой садист её сыночек, старалась удержать Лену деньгами, цинично рассуждая, что той деваться некуда.
И застонала, только сейчас осознав :скорее всего, вот это избиение – наказание, наказание за ту, безвинно погибшую девочку, за то, что она скрыла правду, за то, что позволила этому чудовищу издеваться над девушкой,сама же смогла провернуть арест мужа, в целом неплохого мужика.
Именно она тогда, услышав прерывающееся бормотание полуживой девушки, успела сделать несколько звонков своим прикормленным ментам,всё получилось как задумано - уехал Грек на долгий срок.
Она везде и всюду говорила, что они с сыном избавились от ужасного садиста!
Исправить, отмотать назад как кинопленку, увы, не получится - сейчас есть она, избитая, измученная болячками, подурневшая, поседевшая, оставшаяся совсем одна, и её сынок, оказавшийся монстром не только с девушками, но и с ней!
Все эти горькие мысли не давали ей встряхнуться, взбодриться, но встреча, вернее, очная ставка обвиняемого и потерпевшей все же состоялась.
Если мать дергалась и волновалась, то сынку было по фиг, о том что он осознал и ужаснулся содеянного, такого не было и в помине.
Нагло ухмыляющийся, откровенно хамивший, да что там говорить -чужой человек, вёл себя отвратительно!
Селезень с сочувствием смотрел на эту постаревшую женщину и впервые ему стало жаль её -бумеранг к ней вернулся полностью, чего нельзя было сказать о мерзком сынке.
Но десерт был впереди,
-Я, я жалею, что тебя родила! - выкрикнула разревевшаяся Лика.
-До скорого свидания, мамашка! Срок пролетит быстро, жди! - издевательски ответил её краса и гордость.
А на следующей неделе грянул гром для Тони, да еще какой!
Он собрался на последний, завершающий допрос и очень спокойно вошел в кабинет. Поначалу так все и было, подписал все бумаги, довольно ухмыльнулся и не понял, когда Селезень, этот тупой мент, складывая бумажки, сказал:
-Так, одно дело мы завершили, а теперь Антон Антонович пойдем дальше!
-Куда дальше? В суд дело передается и все дела?
-Дела, как раз, не все, поговорим мы ,например, о Елене… - Селезень сделал паузу.
-Какой Елене,я особо не заморачивался на именах девок, всех помнить, места в голове не хватит! Я, сами знаете, у противоположного пола весьма востребован, котируюсь! - нагло ухмыльнулся Тони.
-Был! - согласно кивнул следак. - Котировался!
-А ни хрена,что такое четыре года - выйду в полном расцвете сил, и наверстаю упущенное!
-Так что,поговорим о Елене? - гнул свою линию Селезень.
-Да какой такой Елене, у меня Ленок точно много было?
-Ну, эта должна помниться, в самый, так сказать, переходный возраст.
Была она у тебя, сопливого, первой, маман купила, мальчика оберегая от грязных потаскух.
Ухмылка сползла с побледневшего враз лица Тони:
-А-а-а, эта, так там мамашка виновата, да и телка согласилась на такое, какой с меня спрос? Она подствалялась, я и ... - запнулся, увидел бешеные глаза Селезня, - е... э-э... имел то есть.
-И как ты к ней относился?
-Как, как?
-Так и относился, как должно! Что с такими церемониться?
Селезень как-то неприятно взглянул на него:
-С какими, таким?
-Ну, шалавами, за деньги на все готовы, сучки!
-И много тебе таких сучек встречалось?
-Да все!
-И Диана Казаринова сучка?
-Диана? - как-то враз растерял весь апломб Тони. - Это какая?
-Неужели забыл, как похвалялся, что эта, цитирую:
"Стерва все равно будет меня просить оттрахать её во все дыхательные и пихательные!"
-Я, я такого не говорил, мы с ней не особо были знакомы!
-Да ладно, опять же свидетельские показания говорят о другом: вот, читай!
Тони долго-долго читал показания своих,казалось бы, верных друзей –приятелей, которые слово в слово говорили одно и то же -его слова, сказанные в тот момент, когда он, не ожидая отказа, подкатил к этой девке, а она его отшила, да ещё и сопровождающий её, как оказалось, бывший компаньон отчима, Кузнецов, едва не набил ему морду за оскорбление своей девочки. Вот Тони тогда и вывалил, а эти суки его сдали!
