Глава 4
На следующий день я, как и планировала, поехала к маме. Наш небольшой и некогда уютный дом находился недалеко от Академии. Там, где живет большинство преподавателей и ученых, которых в Ингфоле тоже немало. Вернее, уютным он быть не перестал, мама прекрасно вела хозяйство. В нем и сейчас, как и раньше, всегда много гостей. То соседи, с которыми мама любила устраивать чаепития с собственноручно испеченным пирогом, то коллеги, потому что мама часто брала работу на дом. Как она все успевала, ума не приложу, удивлялась этому с самого детства. Хотя теперь у нее, конечно, больше времени. Папы нет, и я живу отдельно.
Иногда я, конечно, остаюсь здесь на ночь, но это бывает не часто. Во мне этот дом вызывает слишком много воспоминаний. Я не могу находиться здесь подолгу. Даже одна ночь в своей комнате, в которой я когда-то проводила много времени, переносится тяжело.
Первый год после окончания Академии, пока я еще жила здесь, я ложилась в постель, и мне все казалось, что вот-вот зайдет папа и пожелает мне спокойной ночи. Понимая, что этого не произойдет, я нередко засыпала со слезами на глазах.
Моя комната выходит на солнечную сторону и меня часто будили солнечные лучи. Просыпаясь вот так, как в детстве, я не сразу после сна осознавала, что на кухню я спущусь к одной только маме и буду завтракать в очередной раз, выслушивая, что я не должна менять своих планов на жизнь и раз уж я закончила обучение, должна пойти работать, куда и собиралась.
А когда я переехала и устроилась в бар, выслушивала, что неправильно поступаю со своей жизнью. Работу в баре мама не считала зазорной, как ни странно, но не оставляла надежды, что однажды ее дочь образумится и все же пойдет работать по профессии. Поэтому я не очень любила оставаться здесь на ночь. Да и приезжала не так часто, как должна любящая и любимая дочь. Но мама не обижалась. Иногда мне казалось, что ее все устраивает, а нотации она мне читает исключительно потому, что не знает о чем еще со мной поговорить. Как это ни печально.
Но как бы то ни было, иногда я начинала скучать по маме, и тогда приезжала сюда, чтобы в очередной раз понять – моей дочерней любви надолго не хватает.
Вот и сейчас я стояла на пороге родного дома и решала, оставаться сегодня на ночь или нет. Глубоко вздохнула, открыла дверь и шагнула внутрь.
Меня тут же подхватило волной воспоминаний. Небольшая прихожая, справа – зеркало, слева – вешалка для верхней одежды, на которой сейчас одиноко висит мамино легкое пальто, а когда-то на ней свободного места не было от наших с папой пиджаков и курток. Мама всегда ругалась, она жуткая аккуратистка и не любит лишних вещей под рукой.
Рядом – подставка для зонтов с одним единственным темно-бордовым зонтом. Свой фиолетовый с серебряным узором я забрала с собой, а папин мама убрала, как и все остальные его вещи. Не выбросила, но сложила в дальний угол. Теперь в доме каждая мелочь кричала о том, что мама живет одна.
В груди неожиданно кольнуло, все-таки это я уехала, оставив ее здесь. Я повесила на вешалку куртку и разулась. Прошла по коридору и из кухни до меня донесся изумительный запах печеных булочек с корицей. Я вдохнула глубже, и улыбнулась – запах детства, раньше мама всегда делала их по выходным. Интересно, она испекла их к моему приезду или есть еще какой-то повод? Я не говорила, что приеду именно сегодня, сказала просто – на днях.
– Мам! – позвала я, но из кухни мне не ответили.
Я прошла дальше, заглянула в гостиную – никого, подошла к лестнице и, заглянув наверх, еще раз позвала:
– Мама!
И снова тишина. Странно. Из глубины дома донесся какой-то шум, а потом кто-то громко чихнул. Я прошла по коридору и увидела открытую дверь в подвал, откуда и доносился шум. Внизу горел свет, что мама там забыла? Я спустилась по лестнице и увидела ее в окружении коробок и старого хлама.
– Мама? Что ты здесь делаешь?
– Ох, Сана, – она заметила меня и улыбнулась, на миг от этой улыбки стало тепло-тепло, ровно до того момента, как мама снова отвернулась и ровным, хорошо поставленным преподавательским голосом сказала, – хорошо, что ты приехала. Помоги мне, – и начала снимать коробки с верхних полок.
Я уж было подумала, что она спустится с небольшой стремянки, чтобы обнять меня, но… это мама, сначала она закончит дело, а потом уже все остальное. Если вспомнит. Я покачала головой, и пошла ей помогать.
– Решила выбросить старый хлам, – пояснила она, подавая мне коробки.
Наш подвал представлял собой печальное зрелище. Этот дом принадлежал еще папиным родителям, и здесь было достаточно хлама. Старая мебель, одежда, много старинных вещиц вроде песочных часов и настольных ламп, старые учебники, тетради и книги с рецептами. От всего этого действительно давно стоило избавиться, ничего ценного или нужного здесь уже не было. Просто раньше руки не доходили, а теперь у мамы появилось время. Именно в тот день, когда приехала я. Совпадение, конечно, но какое-то грустное.
Я помогла ей освободить верхние полки и теперь она копалась в коробках, перебирая вещи, а я пошла вдоль стены, рассматривая книги. Я ведь сюда даже не заглядывала никогда. Ну, может пару раз за всю жизнь.
– Я думала, мы посидим с тобой за чашкой чая, – сказала, стараясь не выдать своей обиды, – я слышала запах булочек из кухни.
– Ах, да, захотелось с утра испечь. Как знала, что ты приедешь именно сегодня. Они все равно еще горячие, сейчас закончим здесь и пойдем на кухню.
Хорошо бы. Я остановилась у одного из столов, на котором лежали старые фотоальбомы. Открыла один. Это были не семейные фото, на них были изображены мои родители в молодости с разными незнакомыми людьми. Наверное, это школьные и студенческие фото, зачем было убирать их в подвал?
Размышляла, листая один альбом за другим. Вот несколько совместных фотографий мамы и папы, сделанных уже в этом доме. Вот фото отца в его кабинете дома и в Академии. Я перевернула еще страницу и замерла. На фото папа, а рядом с ним мужчина, призрак которого явился мне три дня назад, и чей труп мы с Томасом нашли в Северном парке. Я пораженно уставилась на изображение. Никогда раньше не видела этого человека, но на фото они стоят, положив руки друг другу на плечи и выглядят так, будто знают друг друга много лет.
Я вытащила фотографию из альбома и еще раз внимательно пригляделась. Без сомнений, это он, тот самый человек.
– Мам, а кто это?
– Где? – она подошла и заглянула мне через плечо, – папин друг, наверное, – сказала как-то неуверенно, – не знаю, где ты нашла эту фотографию?
Я смотрела на нее и видела, что она совершенно точно знает, кто это, но почему-то не хочет об этом говорить.
– Здесь альбомы на столе, – показала ей, внимательно всматриваясь в родное лицо.
– Ах,– махнула она рукой, взглянув на них, – это наши с отцом старые фото, еще со студенческих времен. Боже мой, какая древность, уберу их, пожалуй, подальше.
Она взяла фото у меня из рук, положила к остальным и принялась складывать их, чтобы убрать с глаз долой. С моих глаз. А во мне закипала злость. Каждый раз, когда разговор касался отца, вернее, его последних дней и смерти, мама становилась то холодной и жестко выговаривала мне, чтобы я не лезла не в свое дело, и тогда слова-льдинки будто падали мне за шиворот, надолго отбивая охоту снова приезжать сюда. То начинала суетиться и много и быстро говорить. Вот как сейчас. А я даже не вслушивалась, снова понимая, что от меня что-то скрывают. Что? И зачем?
Один альбом упал на пол, и она нагнулась, чтобы поднять его. Не успев подумать, я быстро выхватила фото, которое она забрала, из альбома и спрятала в заднем кармане джинсов. Хорошо, что оно небольшое по размеру.
– Мама, прости, но я вспомнила… у меня дела и… мне нужно бежать, – я обошла ее и быстро пошла к лестнице наверх.
– А как же булочки? – воскликнула мама.
– В следующий раз, – сказала, не останавливаясь, и, быстро поднявшись наверх, вышла из дома.
Я должна узнать, кто это, и что его связывает с моим отцом. Мама не хочет говорить, ну и пусть, у меня есть другой источник информации.
Я чувствовала, что все это неспроста. Сначала этот призрак, потом Том просит посмотреть его память, о чем, кстати, просит крайне редко, обычно обходясь без этого. Значит, с этим типом не все так просто. Потом я нахожу это фото. Этот человек знал моего отца. Откуда? Кто он? Что у них общего?
К слову, он не торопился объявляться вновь, что странно, обычно призраки приходят еще пару-тройку раз, даже если тело уже нашли. Ничего не показывают, просто наблюдают что-то, ведомое только им. Может, он знает, что я могу залезть к нему в голову, и не хочет, чтобы я увидела, что там?
Не исключено, отец ведь знал об этой моей особенности. Конечно, об этом не распространялись, но кто знает, какие отношения связывали этих двоих.
Большинство папиных знакомых я видела, они частенько бывали у нас в гостях, но до папиной смерти я два года жила в Оферхолме, может они познакомились в это время?
Через час я входила в участок, полная решимости узнать обо всем. О том, что Томаса может не быть на месте, подумала уже, когда шла по коридору в его кабинет. Но мне повезло, Томас был здесь и сразу заметил меня.
– Сана? – он вскинул брови. – Что-то случилось?
Вместо ответа я показала ему фотографию. Его удивление было не меньше, чем мое.
– Где ты это взяла? – поинтересовался он.
– Сегодня была у мамы, она разбирала хлам в подвале, я нашла это в старых фотоальбомах. Объясни мне, Том, кто это и как он связан с моим отцом.
Я не верила в естественную смерть папы и, когда начала сотрудничать с Томасом, конечно, этим воспользовалась. Рассказала ему все, что знала и попросила помочь найти хоть что-нибудь. Томас честно сделал все, что мог, но к делу о смерти Винсента Амбери ему было не подобраться. То, что он смог найти, я и так уже знала. Официальное заключение – сердечный приступ. Дело закрыто за отсутствием состава преступления. Где-то там, наверху, под грифами и печатями, сведений было больше, но уровень Тома не позволял их добыть.
Том устало потер переносицу.
– Сана, я не знаю, как он связан с твоим отцом.
– Так узнай, Том, ты же знаешь, как это важно для меня.
– Я знаю, Сана, – твердо сказал он, глядя мне в глаза, – но все, что мог узнать, я уже узнал. Больше я ничего сделать не могу. И дело этого жмурика, – он показал на фото, – скорее всего, пойдет в Следственное Управление. Не наш уровень.
– Что значит, не ваш уровень? – нахмурилась я.
– То и значит, – огрызнулся Том, – но просьба остается в силе, если появится снова, посмотри его память, все что узнаешь, передадим туда, пусть проверяют. Заодно и ответы на свои вопросы найдешь.
– Не появлялся он больше, и вряд ли появится, – пробурчала я и досадливо поморщилась, а потом с ехидцей спросила, – а что, в Следственном Управлении сотрудничают со спиритами?
– Они сотрудничают с полицией. Если я предоставлю информацию, они не смогут отмахнуться.
– Понятно, – я вздохнула, взяла фото со стола и развернулась к выходу. Вышла, даже не прощаясь. Том не обидится, у него своих дел полно, чтобы думать еще и обо мне.
Кто же этот человек, если расследование его убийства не доверили полиции? И что теперь делать? Как узнать, что все это значит? Я вышла из участка и, погруженная в себя, сделала несколько шагов к дороге, чтобы перейти ее, когда услышала свое имя. Обернувшись, почти не удивилась.
– Сана? Кажется, это и впрямь судьба, – вполне натурально удивился блондин, – что-то случилось? На тебе лица нет.
Я посмотрела на него, постепенно возвращаясь в реальность из своих мыслей. Может, и правда судьба, кто знает? Тогда было бы грех не воспользоваться.
– А знаете что, господин сыщик, пожалуй, вы могли бы мне пригодиться, – медленно проговорила я.
Он сначала удивился, а потом расплылся в широкой улыбке и сказал:
– Буду рад помочь. Здесь недалеко уютная кофейня, пойдем туда, и ты все мне расскажешь.
Я уже кивнула, соглашаясь, но вдруг вспомнила, что мы сейчас находимся возле участка. Наверное, он шел туда, и я решила уточнить:
– А вам разве не нужно в участок? – спросила, показывая рукой себе за спину, – вы, кажется…
– Это может подождать, – отмахнулся он, перебив меня, – и, Сана, давай уже на «ты», я не на много старше тебя.
Уточнять, сколько ему лет, я не стала, но согласно кивнула. На «ты», так на «ты». И позволила увлечь себя куда-то вглубь улицы. Кажется, здесь недалеко было небольшое заведение. Я шла рядом, не особо запоминая маршрут, снова погрузившись в свои мысли.
У частного сыщика может быть больше возможностей, чем у лейтенанта полиции? Я уже отметила, что, скорее всего, он хорошо зарабатывает. Хорошо зарабатывать сыщик может, только если успешно ведет свои дела. А успешно вести дела в этой профессии без связей и возможностей нельзя. Так что, да, наверное, я поступила правильно. В любом случае, отступать уже некуда.
Пока я размышляла, мы подошли к маленькой кофейне на несколько столиков. Действительно, очень мило и уютно. Интересно, он сюда девушек на свидания водит? Впрочем, какая мне разница? Я же с ним на свидание не собиралась. Или собиралась? Черт, я даже подумать об этом сегодня не успела. А ведь он до вечера наверняка бы узнал мой номер и позвонил. И что бы я ответила?
Пока в голове творился полный сумбур, мы сели за дальний столик у окна. Я закрыла глаза, приводя мысли в порядок. Не о том сейчас думать нужно.
Блондин сделал заказ подошедшей официантке, начертил на столешнице символ тишины, активировал его и обратил все внимание на меня.
– Теперь нас никто не услышит. Так что случилось?
Я глубоко вздохнула, думая с чего начать. Я ведь никому, кроме Тома не рассказывала про отца. Про свои сомнения, про маму, которая, как мне казалось, что-то скрывала от меня. Я никогда и ни с кем не делилась, а сейчас собиралась вывалить это все на почти незнакомого человека.
Но я утешила себя тем, что передо мной сидит профессионал, а что-то мне подсказывало, что это именно так. И различных историй он, наверняка, слышал немало. Да и сверхъестественного в ней ничего нет, разве что…
Но обо всем по порядку.
И я решила начать с самого начала. С рассказа об отце. Кем был, чем занимался, как умер. Что нашли в его кабинете, вернее, что ничего не нашли и это кажется мне странным. Что написано в официальных бумагах. О том, что просила Тома что-нибудь раскопать, потому что не верила в случайную смерть. О том, что он ничего не смог найти. Не потому, что ничего не было, а потому, что выше головы не прыгнешь.
Макс не перебивал меня и не задавал пока никаких вопросов, внимательно слушал и иногда слегка хмурился.
– Отец был сильным магом, никогда не болел и не жаловался на здоровье, не могло его сердце просто взять и остановиться. Мама совершенно точно что-то обо всем этом знает, но молчит. Когда разговор заходит на эту тему, она злится и начинает нервничать, – я замолчала и посмотрела в окно, чтобы успокоиться, рассказ дался мне тяжелее, чем я думала.
Макс молча ждал, пока я соберусь с мыслями. А я посмотрела в свою чашку с кофе, пытаясь подобрать слова, сделала глоток и продолжила:
– Мы с папой были очень близки, его смерть
