Скрестились взгляды принца и ярла, замерли в ожидании воины, и сжалось сердце Мелины от странного предчувствия. Наконец нарушил молчание ярл.
– Не твоя это невеста, Стефан, а моя. О чем все вы, – он холодно оглядел притихших воинов, – отныне должны помнить. И не смеешь ты требовать объяснений ни у меня, ни у моей невесты.
Дар речи потеряла Мелина, услышав эти слова. Но почему-то совсем не удивился принц.
– Значит, твоя? А что скажет Совет, что подумают люди? По какому праву ты отбираешь мою невесту?
Наклонился ярл к молодой княгине, заглянул в ее голубые глаза, странно усмехнулся и вновь повернулся к принцу Стефану. Четко звучал его голос, словно впечатывая каждое слово в память слушателей.
– Нет мне дела до того, что подумают люди или что скажет Совет. Никто не смеет требовать у меня отчета. Ибо я – император, и слово мое – закон.
Закружился мир перед глазами Мелины, зашатался. И словно во сне увидела она, как склонил голову принц, и опустились на одно колено воины в черных плащах.
Ледяным водопадом обрушилась истина на дивную княгиню Мелину. Словно новыми глазами увидела она все, что произошло с того часа, когда ступили на минденскую землю принц Стефан и его спутники.
Вспомнила она, что рассказывал ярл о Гаральде Завоевателе, вспомнила какими словами он это рассказывал. Не раз приходило ей в голову, что говорит ярл так, будто известны ему все мысли грозного императора, будто знает он единственно возможные толкования каждого поступка. Но никаких выводов не делала она из своих наблюдений, полностью зачарованная взглядом холодных серых глаз.
О, сколь унизительным оказалось пробуждение от грез, сколь обидным. И не сумела Мелина сдержать свою обиду, вырвалась та у нее потоком горьких слов:
– Или совсем бессловесная кукла я? Или игрушка в руках великого императора, что может он столь легко передавать меня из рук в руки? Неужто такое обращение в обычае вальденских властителей? Или не верная подруга нужна великому воину, а безвольная рабыня?
Странная усмешка мелькнула на губах принца Стефана, а брови отца его, грозного императора Гаральда, недоумевающее нахмурились.
– Разве всего несколько минут назад не высказала прекрасная княгиня свою волю? Или скажет она теперь, что я неправильно ее понял?
– То говорила женщина, а не княгиня. А император не просто женится, он берет в жены целое княжество, которое уже пообещала я своему победителю. Женщина по слабости может нарушить свою клятву, княгиня же – никогда.
Тяжелое, неприятное молчание повисло в холодном воздухе. Еще сильнее нахмурились брови императора Гаральда, и еще явственнее стала усмешка его сына.
– Права прекрасная княгиня, – нарушил тишину принц Стефан, – и кому как не тебе, отец, понимать это. Решай же теперь – как выполнить ее условие. Всем нам хорошо известно, что не составит тебе труда одолеть ее в поединке, ибо нет на земле человека, равного тебе в бою. Но также всем нам ясно, что лишь тебе решать, какой путь выбрать.
Почудился княгине Мелине, что есть в его словах какой-то намек, понятный лишь самому принцу и его отцу. Склонил голову грозный император, прорезала его лоб глубокая морщина, словно никак не мог он решиться. Наконец вынул он клинок их ножен и коротко произнес:
– Меч.
Со вздохом склонил принц светловолосую голову. Поняла по его лицу Мелина, что другого решения ожидал молодой Стефан. Но ничего не стал он говорить, лишь отстегнул от пояса свой меч и подал его княгине.
Недрогнувшей рукой взяла оружие Мелина. Не думала она ни о том, что помешает ей в бою длинная юбка, ни о том, что непривычна рука к чужому оружию. Словно во сне чувствовала себя она, и рука ее действовала самостоятельно, не дожидаясь приказов от затуманенного разума.
Со свистом описал клинок императора сверкающий круг. Привычно отбила удар молодая княгиня, будто издали дивясь, что тверда ее рука, тогда как мысли путаются и разбегаются. Но на сей раз недолгим был бой – провел Гаральд обманный прием, ловким выпадом обманул Мелину и перехватил ее правую руку. Как стальными тисками сжали его пальцы ее запястье, разжалась рука княгини, и выпал меч из ослабевшей ладони.
Издали воины победный клич, но тут же замолкли, повинуясь повелительному жесту своего императора, и разошлись, оставляя его с принцем и Мелиной.
– Выполнил ли я твое условие, княгиня? – неожиданно мягко и почти просительно прозвучал голос Гаральда.
Избегая его взгляда, ответила Мелина:
– О, да, все формальности улажены, и твои воины тому свидетели. В бою ты завоевал мою руку и мое княжество, великий император. Мне же остается лишь подчиниться.
– Понятна мне твоя обида, – с едва заметным вздохом ответил ей Гаральд. – Но как бы не хотел я дарить тебе одну лишь радость, придется вновь огорчить тебя, рассказав о еще одном обмане.
Удивленно вскинула на него синие глаза молодая княгиня. Серьезно было лицо вальденского властителя, ни тени усмешки не было на его бледном лице. И столь же серьезен стал по-прежнему молчавший принц Стефан.
– О каком обмане ты ведешь речь, великий император? Всего несколько дней знакомы мы, и не так много слов я от тебя слышала, чтобы еще в чем-либо обмануться.
Хмурым стал взгляд Гаральда, словно лед блеснули его серые глаза.
– Обманывать можно не только словами, княгиня. Совершил я такое, о чем стыдно мне даже сказать. Но нельзя оставлять между нами тайн и недомолвок.
Чувствовала Мелина, что придется снести ей еще один тяжелый удар, но в глубине души уже знала она – любую обиду можно просить, когда раскаяние столь искренно.
– Что же сделал ты? – с трепетом спросила она, почти желая не услышать ответа.
Тверд был голос Гаральда, хотя взгляд он все же опустил.
– Взгляни на меч в моей руке, прекрасная княгиня. Ты – воительница, и не могла не узнать его.
– О, да, – слабо усмехнулась Мелина, – этого меча я вовек не забуду. Когда взвился он над моей головой, первый раз в жизни осознала я неминуемость поражения. Прокляла я тогда свою самоуверенность, ведь не ожидала я встретить в принце столь могучего противника.
– И чутье опытного бойца не подвело тебя, княгиня, – вдруг подал голос Стефан, – не моя рука держала этот меч.
Вдохнула Мелина морозный воздух и едва сумела выдохнуть. Вот и последний кусочек ледяной мозаики встал на свое место. Обратила она ошеломленный взор к Гаральду, и кивнул тот в ответ на ее невысказанный вопрос.
– Истинная правда, княгиня. Не воин мой сын, а ученый. И ничья рука не обнажала этого меча, кроме моей.
Закрыла лицо руками прекрасная Мелина, слишком тяжелым оказался удар. Вновь почувствовала она себя жалкой марионеткой. Но обняли ее сильные руки Гаральда, и мягко прозвучал над ухом его голос:
– Видят небеса, я отдал бы любое из вассальных княжеств за то, чтобы этой лжи не было. Но поздно сожалеть о случившемся. И теперь лишь одно в моих силах – рассказать правду, чтобы когда я введу тебя госпожой в свой дворец, знала ты – все мои мысли для тебя открыты. Ибо верно ты сказала – императору нужна не рабыня, а любящая жена, верная возлюбленная и преданная подруга, на которую можно положиться как в любви, так и в государственных делах.
Словно целительный бальзам были его слова для раненого самолюбия княгини Мелины. Чувствовала она, что тает ледяной ком в груди, и уже готово слабое женское сердце забыть нанесенную обиду.
И с улыбкой глядел на них молодой принц Стефан, словно сбылось его самое горячее желание.
– Вижу я, отец, счастливой оказалась поездка, как нам и предсказывали. И не только для тебя, но и для меня…
С этими загадочными словами обернулся Стефан вдруг белым филином, взмахнул крыльями и через несколько мгновений растаял в небесной синеве…
Маришка привыкла к тому, что после окончания сказки слушатели несколько секунд молчат, а потом начинают задавать вопросы, спорить, вспоминать что-то. Но в этот раз молчание затянулось надолго – минут пять уже прошло, а никто так и не произнес ни слова.
Молчала Альмина, во время всей истории практически не сводившая глаз с короля. Не произнес ни слова Карел, по непроницаемому лицу которого сложно было что-нибудь понять, и лишь пальцы, вцепившиеся в подлокотники кресла, выдавали его напряжение. Оба шута вообще не вмешивались и, наверняка, делали это совершенно сознательно, предоставляя возможность членам королевской семьи самим разобраться в своих личных делах. Все прекрасно понимали, кто должен произнести первую реплику. Тот, для кого эта легенда и рассказывалась – король Томаш.
Понимала это и Маришка, поэтому тоже не спешила что-нибудь добавить или пояснить. А кроме того, она знала то, о чем больше не знал никто, ну разве что господин Рикард мог догадываться. Не зря она вчера разговаривала с королем. И хотя говорила в основном она, ну как обычно, а ее венценосный собеседник лишь изредка вставлял короткие реплики, но этого было достаточно, чтобы понять кое-что важное. А именно – король Томаш уже не был так тверд в своей решимости во что бы то ни стало выполнить последнюю волю покойного друга. Скорее он пребывал в том настроении, в каком была Альмина полгода назад – хотел бы что-нибудь изменить, но не знал, как это сделать, не уронив королевской чести.
Ох уж эта королевская честь! Вроде хорошие они люди, но снобы какие – жуть. Пожив во дворце, Маришка перестала жалеть, что родилась не принцессой. Тоже бы сейчас о всяких глупостях беспокоилась вместо того, чтобы выход искать.
Когда молчание сделалось уже просто вызывающим, король Томаш, наконец, оторвал взгляд от камина и без выражения спросил:
– И как к этой истории относятся в империи? – его красивое лицо при этом было почти столь же непроницаемым как у Карела. Почти, но не совсем – привыкший к скрытности принц владел собой лучше.
Маришка замешкалась с ответом – вопрос оказался слегка неожиданным. Но тут к ее удивлению вмешался Карел.
– Смотря когда, – спокойно сказал он. – В эпоху Второго Расцвета вполне положительно, в те времена любили такие романтические истории. Потом при Карле II, когда власть императора окончательно была объявлена божественной, а официальную историю и идеологию основательно подчистили, досталось и Гаральду. Он стал символом благородства и рыцарства и превратился в… скажем так, мифического героя, лишенного человеческих слабостей. И только при деде нынешнего императора – Карле IV, вновь появилась тенденция рассматривать великих королей прошлого не только как властителей, но и как людей. Стали вспоминать давно забытые легенды, и вот тогда, в числе прочих, романтическая история о Гаральде и Мелине снова стала очень популярной.
– Настолько популярной, – прокомментировал Михал, – что нынешнего императора зовут Гаральдом, а его сестру – Мелиной.
Маришка даже рот приоткрыла. Ну надо же, а она и не обратила на это внимания! А ведь действительно, не может это оказаться совпадением – не настолько уж это, наверное, распространенные имена. И вообще, в королевских семьях вряд ли имена дают просто так, без каких-то особых причин.
– Значит, романтическая? – задумчиво переспросил король Томаш и странно усмехнулся. – Да… с образом благородного рыцаря из легенд она и правда не вяжется.
Маришка поймала взгляд Альмины и изо всех сил вытаращила глаза, надеясь, что та поймет – пора вмешиваться. Разговор пошел не совсем так, как они ожидали, поэтому тянуть больше было нельзя. К счастью, принцесса сразу все поняла.
– Ваше величество не правы, – громко сказала она, может быть, даже слишком громко, отчего ее голос прозвучал немного непривычно, но, зато, сразу привлек общее внимание. – Императора Гаральда можно винить лишь за то, что он человек, а не идеальная картинка из официальных легенд.
– Вы одобряете его поступки? – непонятно, удивление прозвучало в голосе короля или насмешка.
Альмина покачала головой.
– Я понимаю их, а потому не могу осуждать. Обмануть на поединке было не слишком благородно, но император действовал во имя интересов своей страны, и я, как принцесса, не могу винить его за это. Любовь к княгине Мелине – чувство, посланное небесами, тут никто не виноват, ведь человек не властен над своим сердцем. А как женщина, я могу лишь восхищаться тем, что император Гаральд не стал делить позор пополам с возлюбленной, а своей властью переложил всю вину на свои плечи.
Судя по выражению лица короля Томаша, он был в сильном замешательстве. Маришка поняла, что настал ее черед вмешаться.
– А вот я больше восхищаюсь княгиней Мелиной, – заявила она. – Я и не думала, что на свете была хоть одна женщина, кроме Марины Доброй, способная на такой решительный поступок. Ведь если бы она сама не призналась Гаральду в любви, они все трое – императора, принц и сама Мелина – были бы всю жизнь несчастными.
– Достойный урок всем нам, – негромко пробормотал Карел. Его слова опять прозвучали очень вовремя, даже если бы они с Маришкой уговорились, и то не получилось бы лучше.
– Принц прав, – Альмина встала. – Урок достойный, и было бы большой глупостью не выучить его, – она без колебаний пересекла библиотеку и подошла к королю. – Ваше величество… Томаш, я давно готовила эти слова, но до сегодняшнего дня не была уверена, что решусь их произнести. Вы знаете, что мы с Карелом не любим друг друга и считаем предстоящий брак величайшим несчастьем в нашей жизни. Но не это главное. Гораздо важнее, что я готова отдать все – корону, свободу, доброе имя и даже фамильную честь – за то, чтобы провести всю свою жизнь рядом с вами.
Принцесса говорила так искренне и печально, что у Маришки комок в горле встал. Ну неужели король окажется таким бессердечным, что…
– Альмина, – голос Томаша прозвучал мягко, но решительно, – простите меня. Я должен был сам принять решение, а не перекладывать его на ваши плечи. Видно пришла и моя пора шокировать общество, отобрав невесту у собственного сына, – он взял принцессу за руку и слабо улыбнулся. – И поверьте, я сделал бы это гораздо раньше, если бы не страх стать клятвопреступником. Но выходит такова судьба…
– О нет, дядя Томаш! – вот уж это Маришка никому другому не отдаст, обрадует короля сама. Зря что ли она первая догадалась. – Никакого клятвопреступления нет. Вы обещали заключить брачный союз между Луаном и Лакманом, и даже перевыполните обещание – Альмина сразу же станет королевой, а не будет ждать своей очереди еще лет пятьдесят. И вы принимаете принцессу в семью «не просто как необходимую часть договора, а по-настоящему, с любовью». И все счастливы, ведь так?
Король растерянно посмотрел на улыбающуюся принцессу, потом на Карела и обоих шутов. Встретил такие же удивленные взгляды, помедлил, обдумывая, и вдруг усмехнулся.
– Вот уж действительно, за деревьями не видно леса. Тебе бы адвокатом быть, дорогая воспитанница, ручаюсь – сможешь выиграть любое дело. Я твой должник, – последнюю фразу он произнес очень веско, а потом приказывающим тоном обратился ко всем: – А теперь, господа, оставьте нас, мне и моей невесте надо обсудить подготовку к свадьбе.
Мужчины дружно поклонились, а Маришка старательно присела в реверансе. Ну надо же, как все быстро получилось. То есть, все вроде бы вышло, как планировали, но все равно удивительно – полчаса, и вот уже Альмина невеста короля. И главное, все так довольны, и напряженность сразу исчезла, можно подумать, все только этого и ждали, вон как весело расходятся. Она отвлеклась от раздумий и поспешила к выходу вслед за остальными.
– Не твоя это невеста, Стефан, а моя. О чем все вы, – он холодно оглядел притихших воинов, – отныне должны помнить. И не смеешь ты требовать объяснений ни у меня, ни у моей невесты.
Дар речи потеряла Мелина, услышав эти слова. Но почему-то совсем не удивился принц.
– Значит, твоя? А что скажет Совет, что подумают люди? По какому праву ты отбираешь мою невесту?
Наклонился ярл к молодой княгине, заглянул в ее голубые глаза, странно усмехнулся и вновь повернулся к принцу Стефану. Четко звучал его голос, словно впечатывая каждое слово в память слушателей.
– Нет мне дела до того, что подумают люди или что скажет Совет. Никто не смеет требовать у меня отчета. Ибо я – император, и слово мое – закон.
Закружился мир перед глазами Мелины, зашатался. И словно во сне увидела она, как склонил голову принц, и опустились на одно колено воины в черных плащах.
***
Ледяным водопадом обрушилась истина на дивную княгиню Мелину. Словно новыми глазами увидела она все, что произошло с того часа, когда ступили на минденскую землю принц Стефан и его спутники.
Вспомнила она, что рассказывал ярл о Гаральде Завоевателе, вспомнила какими словами он это рассказывал. Не раз приходило ей в голову, что говорит ярл так, будто известны ему все мысли грозного императора, будто знает он единственно возможные толкования каждого поступка. Но никаких выводов не делала она из своих наблюдений, полностью зачарованная взглядом холодных серых глаз.
О, сколь унизительным оказалось пробуждение от грез, сколь обидным. И не сумела Мелина сдержать свою обиду, вырвалась та у нее потоком горьких слов:
– Или совсем бессловесная кукла я? Или игрушка в руках великого императора, что может он столь легко передавать меня из рук в руки? Неужто такое обращение в обычае вальденских властителей? Или не верная подруга нужна великому воину, а безвольная рабыня?
Странная усмешка мелькнула на губах принца Стефана, а брови отца его, грозного императора Гаральда, недоумевающее нахмурились.
– Разве всего несколько минут назад не высказала прекрасная княгиня свою волю? Или скажет она теперь, что я неправильно ее понял?
– То говорила женщина, а не княгиня. А император не просто женится, он берет в жены целое княжество, которое уже пообещала я своему победителю. Женщина по слабости может нарушить свою клятву, княгиня же – никогда.
Тяжелое, неприятное молчание повисло в холодном воздухе. Еще сильнее нахмурились брови императора Гаральда, и еще явственнее стала усмешка его сына.
– Права прекрасная княгиня, – нарушил тишину принц Стефан, – и кому как не тебе, отец, понимать это. Решай же теперь – как выполнить ее условие. Всем нам хорошо известно, что не составит тебе труда одолеть ее в поединке, ибо нет на земле человека, равного тебе в бою. Но также всем нам ясно, что лишь тебе решать, какой путь выбрать.
Почудился княгине Мелине, что есть в его словах какой-то намек, понятный лишь самому принцу и его отцу. Склонил голову грозный император, прорезала его лоб глубокая морщина, словно никак не мог он решиться. Наконец вынул он клинок их ножен и коротко произнес:
– Меч.
Со вздохом склонил принц светловолосую голову. Поняла по его лицу Мелина, что другого решения ожидал молодой Стефан. Но ничего не стал он говорить, лишь отстегнул от пояса свой меч и подал его княгине.
Недрогнувшей рукой взяла оружие Мелина. Не думала она ни о том, что помешает ей в бою длинная юбка, ни о том, что непривычна рука к чужому оружию. Словно во сне чувствовала себя она, и рука ее действовала самостоятельно, не дожидаясь приказов от затуманенного разума.
Со свистом описал клинок императора сверкающий круг. Привычно отбила удар молодая княгиня, будто издали дивясь, что тверда ее рука, тогда как мысли путаются и разбегаются. Но на сей раз недолгим был бой – провел Гаральд обманный прием, ловким выпадом обманул Мелину и перехватил ее правую руку. Как стальными тисками сжали его пальцы ее запястье, разжалась рука княгини, и выпал меч из ослабевшей ладони.
Издали воины победный клич, но тут же замолкли, повинуясь повелительному жесту своего императора, и разошлись, оставляя его с принцем и Мелиной.
– Выполнил ли я твое условие, княгиня? – неожиданно мягко и почти просительно прозвучал голос Гаральда.
Избегая его взгляда, ответила Мелина:
– О, да, все формальности улажены, и твои воины тому свидетели. В бою ты завоевал мою руку и мое княжество, великий император. Мне же остается лишь подчиниться.
– Понятна мне твоя обида, – с едва заметным вздохом ответил ей Гаральд. – Но как бы не хотел я дарить тебе одну лишь радость, придется вновь огорчить тебя, рассказав о еще одном обмане.
Удивленно вскинула на него синие глаза молодая княгиня. Серьезно было лицо вальденского властителя, ни тени усмешки не было на его бледном лице. И столь же серьезен стал по-прежнему молчавший принц Стефан.
– О каком обмане ты ведешь речь, великий император? Всего несколько дней знакомы мы, и не так много слов я от тебя слышала, чтобы еще в чем-либо обмануться.
Хмурым стал взгляд Гаральда, словно лед блеснули его серые глаза.
– Обманывать можно не только словами, княгиня. Совершил я такое, о чем стыдно мне даже сказать. Но нельзя оставлять между нами тайн и недомолвок.
Чувствовала Мелина, что придется снести ей еще один тяжелый удар, но в глубине души уже знала она – любую обиду можно просить, когда раскаяние столь искренно.
– Что же сделал ты? – с трепетом спросила она, почти желая не услышать ответа.
Тверд был голос Гаральда, хотя взгляд он все же опустил.
– Взгляни на меч в моей руке, прекрасная княгиня. Ты – воительница, и не могла не узнать его.
– О, да, – слабо усмехнулась Мелина, – этого меча я вовек не забуду. Когда взвился он над моей головой, первый раз в жизни осознала я неминуемость поражения. Прокляла я тогда свою самоуверенность, ведь не ожидала я встретить в принце столь могучего противника.
– И чутье опытного бойца не подвело тебя, княгиня, – вдруг подал голос Стефан, – не моя рука держала этот меч.
Вдохнула Мелина морозный воздух и едва сумела выдохнуть. Вот и последний кусочек ледяной мозаики встал на свое место. Обратила она ошеломленный взор к Гаральду, и кивнул тот в ответ на ее невысказанный вопрос.
– Истинная правда, княгиня. Не воин мой сын, а ученый. И ничья рука не обнажала этого меча, кроме моей.
Закрыла лицо руками прекрасная Мелина, слишком тяжелым оказался удар. Вновь почувствовала она себя жалкой марионеткой. Но обняли ее сильные руки Гаральда, и мягко прозвучал над ухом его голос:
– Видят небеса, я отдал бы любое из вассальных княжеств за то, чтобы этой лжи не было. Но поздно сожалеть о случившемся. И теперь лишь одно в моих силах – рассказать правду, чтобы когда я введу тебя госпожой в свой дворец, знала ты – все мои мысли для тебя открыты. Ибо верно ты сказала – императору нужна не рабыня, а любящая жена, верная возлюбленная и преданная подруга, на которую можно положиться как в любви, так и в государственных делах.
Словно целительный бальзам были его слова для раненого самолюбия княгини Мелины. Чувствовала она, что тает ледяной ком в груди, и уже готово слабое женское сердце забыть нанесенную обиду.
И с улыбкой глядел на них молодой принц Стефан, словно сбылось его самое горячее желание.
– Вижу я, отец, счастливой оказалась поездка, как нам и предсказывали. И не только для тебя, но и для меня…
С этими загадочными словами обернулся Стефан вдруг белым филином, взмахнул крыльями и через несколько мгновений растаял в небесной синеве…
***
Маришка привыкла к тому, что после окончания сказки слушатели несколько секунд молчат, а потом начинают задавать вопросы, спорить, вспоминать что-то. Но в этот раз молчание затянулось надолго – минут пять уже прошло, а никто так и не произнес ни слова.
Молчала Альмина, во время всей истории практически не сводившая глаз с короля. Не произнес ни слова Карел, по непроницаемому лицу которого сложно было что-нибудь понять, и лишь пальцы, вцепившиеся в подлокотники кресла, выдавали его напряжение. Оба шута вообще не вмешивались и, наверняка, делали это совершенно сознательно, предоставляя возможность членам королевской семьи самим разобраться в своих личных делах. Все прекрасно понимали, кто должен произнести первую реплику. Тот, для кого эта легенда и рассказывалась – король Томаш.
Понимала это и Маришка, поэтому тоже не спешила что-нибудь добавить или пояснить. А кроме того, она знала то, о чем больше не знал никто, ну разве что господин Рикард мог догадываться. Не зря она вчера разговаривала с королем. И хотя говорила в основном она, ну как обычно, а ее венценосный собеседник лишь изредка вставлял короткие реплики, но этого было достаточно, чтобы понять кое-что важное. А именно – король Томаш уже не был так тверд в своей решимости во что бы то ни стало выполнить последнюю волю покойного друга. Скорее он пребывал в том настроении, в каком была Альмина полгода назад – хотел бы что-нибудь изменить, но не знал, как это сделать, не уронив королевской чести.
Ох уж эта королевская честь! Вроде хорошие они люди, но снобы какие – жуть. Пожив во дворце, Маришка перестала жалеть, что родилась не принцессой. Тоже бы сейчас о всяких глупостях беспокоилась вместо того, чтобы выход искать.
Когда молчание сделалось уже просто вызывающим, король Томаш, наконец, оторвал взгляд от камина и без выражения спросил:
– И как к этой истории относятся в империи? – его красивое лицо при этом было почти столь же непроницаемым как у Карела. Почти, но не совсем – привыкший к скрытности принц владел собой лучше.
Маришка замешкалась с ответом – вопрос оказался слегка неожиданным. Но тут к ее удивлению вмешался Карел.
– Смотря когда, – спокойно сказал он. – В эпоху Второго Расцвета вполне положительно, в те времена любили такие романтические истории. Потом при Карле II, когда власть императора окончательно была объявлена божественной, а официальную историю и идеологию основательно подчистили, досталось и Гаральду. Он стал символом благородства и рыцарства и превратился в… скажем так, мифического героя, лишенного человеческих слабостей. И только при деде нынешнего императора – Карле IV, вновь появилась тенденция рассматривать великих королей прошлого не только как властителей, но и как людей. Стали вспоминать давно забытые легенды, и вот тогда, в числе прочих, романтическая история о Гаральде и Мелине снова стала очень популярной.
– Настолько популярной, – прокомментировал Михал, – что нынешнего императора зовут Гаральдом, а его сестру – Мелиной.
Маришка даже рот приоткрыла. Ну надо же, а она и не обратила на это внимания! А ведь действительно, не может это оказаться совпадением – не настолько уж это, наверное, распространенные имена. И вообще, в королевских семьях вряд ли имена дают просто так, без каких-то особых причин.
– Значит, романтическая? – задумчиво переспросил король Томаш и странно усмехнулся. – Да… с образом благородного рыцаря из легенд она и правда не вяжется.
Маришка поймала взгляд Альмины и изо всех сил вытаращила глаза, надеясь, что та поймет – пора вмешиваться. Разговор пошел не совсем так, как они ожидали, поэтому тянуть больше было нельзя. К счастью, принцесса сразу все поняла.
– Ваше величество не правы, – громко сказала она, может быть, даже слишком громко, отчего ее голос прозвучал немного непривычно, но, зато, сразу привлек общее внимание. – Императора Гаральда можно винить лишь за то, что он человек, а не идеальная картинка из официальных легенд.
– Вы одобряете его поступки? – непонятно, удивление прозвучало в голосе короля или насмешка.
Альмина покачала головой.
– Я понимаю их, а потому не могу осуждать. Обмануть на поединке было не слишком благородно, но император действовал во имя интересов своей страны, и я, как принцесса, не могу винить его за это. Любовь к княгине Мелине – чувство, посланное небесами, тут никто не виноват, ведь человек не властен над своим сердцем. А как женщина, я могу лишь восхищаться тем, что император Гаральд не стал делить позор пополам с возлюбленной, а своей властью переложил всю вину на свои плечи.
Судя по выражению лица короля Томаша, он был в сильном замешательстве. Маришка поняла, что настал ее черед вмешаться.
– А вот я больше восхищаюсь княгиней Мелиной, – заявила она. – Я и не думала, что на свете была хоть одна женщина, кроме Марины Доброй, способная на такой решительный поступок. Ведь если бы она сама не призналась Гаральду в любви, они все трое – императора, принц и сама Мелина – были бы всю жизнь несчастными.
– Достойный урок всем нам, – негромко пробормотал Карел. Его слова опять прозвучали очень вовремя, даже если бы они с Маришкой уговорились, и то не получилось бы лучше.
– Принц прав, – Альмина встала. – Урок достойный, и было бы большой глупостью не выучить его, – она без колебаний пересекла библиотеку и подошла к королю. – Ваше величество… Томаш, я давно готовила эти слова, но до сегодняшнего дня не была уверена, что решусь их произнести. Вы знаете, что мы с Карелом не любим друг друга и считаем предстоящий брак величайшим несчастьем в нашей жизни. Но не это главное. Гораздо важнее, что я готова отдать все – корону, свободу, доброе имя и даже фамильную честь – за то, чтобы провести всю свою жизнь рядом с вами.
Принцесса говорила так искренне и печально, что у Маришки комок в горле встал. Ну неужели король окажется таким бессердечным, что…
– Альмина, – голос Томаша прозвучал мягко, но решительно, – простите меня. Я должен был сам принять решение, а не перекладывать его на ваши плечи. Видно пришла и моя пора шокировать общество, отобрав невесту у собственного сына, – он взял принцессу за руку и слабо улыбнулся. – И поверьте, я сделал бы это гораздо раньше, если бы не страх стать клятвопреступником. Но выходит такова судьба…
***
– О нет, дядя Томаш! – вот уж это Маришка никому другому не отдаст, обрадует короля сама. Зря что ли она первая догадалась. – Никакого клятвопреступления нет. Вы обещали заключить брачный союз между Луаном и Лакманом, и даже перевыполните обещание – Альмина сразу же станет королевой, а не будет ждать своей очереди еще лет пятьдесят. И вы принимаете принцессу в семью «не просто как необходимую часть договора, а по-настоящему, с любовью». И все счастливы, ведь так?
Король растерянно посмотрел на улыбающуюся принцессу, потом на Карела и обоих шутов. Встретил такие же удивленные взгляды, помедлил, обдумывая, и вдруг усмехнулся.
– Вот уж действительно, за деревьями не видно леса. Тебе бы адвокатом быть, дорогая воспитанница, ручаюсь – сможешь выиграть любое дело. Я твой должник, – последнюю фразу он произнес очень веско, а потом приказывающим тоном обратился ко всем: – А теперь, господа, оставьте нас, мне и моей невесте надо обсудить подготовку к свадьбе.
Мужчины дружно поклонились, а Маришка старательно присела в реверансе. Ну надо же, как все быстро получилось. То есть, все вроде бы вышло, как планировали, но все равно удивительно – полчаса, и вот уже Альмина невеста короля. И главное, все так довольны, и напряженность сразу исчезла, можно подумать, все только этого и ждали, вон как весело расходятся. Она отвлеклась от раздумий и поспешила к выходу вслед за остальными.
