После резни в деревне, командир некоторое время прочесывал лес, но позже вместе с небольшой частью отряда вернулся в гнездо. Ему не должно отлучаться надолго, чтобы о его делах не прознали раньше времени.
Когда двое птенцов вошли в покои, мужчина сидел за столом в тусклом свете свечей, подперев одной рукой голову и другой задумчиво крутя высокую глиняную кружку. Он был пьян и хмур. Осоловелый взгляд льдисто-голубых глаз устремлен на небольшой угольный портрет молодой женщины, лежавший поверх карты на столе.
— Треклятая ведьма! — Зло бубнил пьяный под нос. — Да чтоб ты сгнила в Топях! — Он резким движением скинул пергамент с портретом со стола.
— Господин Ульвар, — робко позвал один из вошедших птенцов, только сейчас мужчина за столом понял, что в комнате не один.
— Докладывайте.
— Отряд вернулся. Есть потери. Девчонку не нашли, господин, — Ульвар нахмурился, а говоривший втянул голову в плечи. — Есть данные, что её видели вместе с каким-то рухом в Зимогорье, но дальше след обрывается.
Птенец хотел сказать что-то ещё, но командир вскочил со своего места, взревев:
— Недоумки! — Ульвар швырнул в птенца кружку, но тот увернулся, и глиняная посудина разбилась о дверь за его спиной.
Птенцы поспешили выскочить из комнаты, пока пьяный командир не решил убить гонцов. Когда дверь закрылась, Ульвар с такой злостью пнул стол, что тот едва не перевернулся, и затем тяжело опустился на стул. Взгляд мужчины скользнул по скинутому на пол рисунку.
— Треклятая ведьма, — с сожалением прошептал он и пошатываясь поднял пергамент.
Девушка с портрета смотрела задумчиво и тепло, как ни разу не взглянула на Ульвара в жизни.
Витарра не было несколько часов, и Клёне удалось немного передохнуть и подремать. Девушку разбудил скрип отворяющейся двери.
— Тебе лучше? — с порога спросил рух.
— Сносно, — угрюмо буркнула сонная спутница.
Витарр кинул ей на колени небольшой сверток. В тонком льняном платке оказался сладкий пирожок. Клёна сухо поблагодарила спутника.
— Ты же впервые в Триречье. Неужели тебе не интересно посмотреть город? — Казалось, он не замечал некоторой отчужденности девушки.
Клёна задумчиво жевала угощение и молчала.
— Поблизости есть лавка травника? — Наконец, произнесла она.
— Найдем, — уверенно ответил рух.
— Мне б корень синецветника , — задумчиво произнесла девушка, аккуратно сворачивая платок из-под угощения. — Глядишь, и голова бы прошла.
Городские улицы встретили странников шумом и цветастой людской толпой, через которую Витарр уверенно вёл, а скорее даже тащил вялую и смущенную Клёну.
Лавка травника нашлась в одном из переулков. Вывеска над дверью напоминала ту, что располагалась над входом в дом мастера Алистера, с той лишь разницей, что здесь звезд над деревом было шесть. Внутри же оказалась самая обычная лавка с развешенными под потолком сушеными кореньями и стеблями, бусами из ягод и грибов, коробочками мазей, бутыльками настоек. Родной аромат разнотравья на мгновенье перенёс Клёну в дом Ясини во время заготовки трав. Дверь за спинами путников закрылась почти без скрипа, но и этого оказалось достаточно, чтобы пожилой полноватый лавочник услышал гостей и вышел навстречу из комнатушки за прилавком.
— Чем могу помочь, почтенные локарэ ? — обращение и акцент лавочника выдавали в нём южанина, хотя внешне он вполне мог бы сойти за жителя пойменных лугов ниже по Березаю.
Клёна немного растерялась из-за его непривычного говора, южане до Заречья добирались нечасто. Пришлось общение взять в свои руки Витарру:
— Моей ваймо необходим корень синецветника, — с лёгким поклоном произнес рух, учтиво обращаясь к лавочнику.
Травник удивленно улыбнулся:
— Как приятно услышать родной говор, — пожилой мужчина одобрительно цокнул и засуетился в поисках требуемого растения, — Сейчас всё найду, нарён, всё найду. Простите моё изумление, но на южанина вы не походите, нарён.
— Мы живём ниже по течению Великой реки после Вална. Моя матэо , как и ваймо, с севера.
— Валн — славный город, нарён, очень славный, — лавочник продолжал поиски, — Но мне, простите, больше по душе Лукка.
Клёне оставалось только стоять в сторонке и краснея помалкивать, ни о Валне, ни тем более о Лукке она ничего не знала и даже не слышала раньше таких названий.
— Нашёл, — наконец, нерасторопный лавочник извлек маленький коробок, — Порошок корня синецветника. Заваривать в теплой воде. — Пожилой мужчина распрямился и с улыбкой добавил, — Три медяка.
— Нарён, — с укором качнул головой рух.
Пожилой мужчина вздохнул, хитро улыбнулся и примирительно поднял руки:
— Хорошо, хорошо. Два медяка, но только потому, что усладил мои уши родным говором!
Рух снова покачал головой, но положил две мелкие медные монеты на прилавок.
Когда дверь лавки закрылась за Витарром и Клёной, девушка возмущенно запричитала:
— Вот же жук! Да тут синецветника на полушку от силы! Да он же растет у любой тропы! Ты зачем ему денег столько отдал? Нас же надули!
От раскрасневшаяся от волнения Клёна, казалось, даже забыла о своём недомогании.
— А костеришь меня как настоящая ваймо, — весело ухмыльнувшись, подначил рух.
Поток возмущений у девушки резко оборвался, она так и осталась стоять, не находя ответа и хлопая ртом как рыба, выброшенная на берег волной. Витарр же, довольный действием своих слов, серьезно продолжил:
— Если к нему в лавку придут и спросят про тебя, вероятнее всего он не сдаст, ведь мы щедро заплатили и почти земляки.
Клёна понимала разумность этого довода, но всё равно негодовала, просто теперь молча. Они проделали почти половину пути до северной стены, когда немного успокоившаяся девушка робко спросила:
— А Валн и Лукка — это где? Ты бывал там?
— Бывал. Это ниже по течению. Два самых крупных торговых города на реке после Триречья. Кроме них есть ещё много поселений поменьше. — Без тени насмешки ответил рух. — Валн ты и сама скоро увидишь. Путь до Гнезда долог.
— Ты отправил весть? — Серьезно спросила Клёна.
Рух вздохнул.
— Отправил. Мы немного тут задержимся. Отправимся в путь, как только получу ответ.
И сколько придется ждать? Неделю? Больше? — Девушка снова начинала злиться, и разговор грозил перейти в ещё одну ссору.
— Зачарованные птицы летают быстро. Думаю, всё вместе не займет больше трёх дней, — как можно спокойнее отозвался Витарр.
— Неужели нет более быстрого способа колдунством каким весть передать? Три дня! — Возмущение её не утихало. — А если нас те из Зимогорья выследят?
— Колдунство… Тьфу! Много ты понимаешь в колдунстве-то. Не выследят, — угрюмо буркнул рух.
Витарру совсем не хотелось признаваться, что колдунам в Триречье он не доверял. Не было тут никого знакомого, осевшего надолго, чтобы без опаски весть передать через кристалл. Если б Алистер не был таким мнительным и завел себе, наконец, треклятый кристалл, Смотрящие давно бы узнали о положении Витарра и отправили помощь. «Кристалл дорог, и его слишком легко прослушать. А зачарованные птицы хоть и медленнее, но отследить их сложнее», — вечно твердит «лис», да только он треклятых птиц создавать не умеет! Хотя может и врёт мавкин сын, что не умеет. А довериться в Зимогорье больше некому. Да и кружащим вокруг города рухам такого посланника легко было бы заметить и перехватили. А сейчас может получиться, слишком много из Триречья каждый день вылетает таких гонцов, за всеми не уследишь. Чуть больше суток у птицы, созданной магией, должен занять полёт до Южного гнезда. Когда Мать Ветров получит весть, то пришлёт навстречу отряд.
Больше путники не говорили до самой стены, погруженные каждый в свои мысли. Но когда оказались у основания, вновь образовавшийся между ними лёд отчуждения треснул.
Северная стена поражала воображение размером валунов, из которых была построена. Стоя у основания и трогая ладонью сглаженный ветрами и отполированный дождями камень, потрясенная Клёна не могла скрыть восхищения.
— Всемилостивая Перволунная Мать! Да тут один камень такой, что мы б всей деревней не подняли! А их тут сотни!
Витарр наблюдал со стороны. «Ребёнок», — мелькнула у Витарра мысль, вызывая лёгкую полуулыбку.
— Её правда построили Боги? — Девушка беззаботно улыбнулась и обернулась, не отрывая руку от камня.
— Возможно. Не знаю, — Пожал плечами рух. — В те времена даже Матери Ветров ещё не существовало.
Клёна прислонилась лбом к большому валуну в стене и закрыла глаза.
Огромный змей с глазами цвета пожухлой листвы смотрел прямо на Клёну. Его раздвоенный язык напряженно, будто в нетерпении, пробовал воздух. Гибкое тело, закованное в чешую цвета речной глины как в доспех, извивалось, свивалось в кольца, готовилось к нападению. Бросок и морда змея стремительно приближается…
Клёна вскрикнув отшатнулась от стены, но оступилась и упала спиной на землю.
— Что случилось? Ушиблась? — Витарр поспешил помочь ей встать.
— Привидится же такое, — шепнула девушка, проводя ладонью по лицу, будто счищая паутину.
Больше подходить к стене, а тем более касаться камней Клёна не решилась. Путь обратно к постоялому двору показался девушке нестерпимо длинным. Весь этот день казался невозможно длинным. А вот Витарр чувствовал себя в городе превосходно, заходил по пути в лавки, расспрашивал Клёну о травах и том, какие мази и порошки лучше купить в дорогу. С каждой покупкой настроение девушки портилось. «Одно жульё вокруг!» — возмущалась она сквозь зубы. Когда солнце уже начало клониться к закату, Клёна и Витарр добрались-таки до постоялого двора.
Сидя с миской дымящейся похлебки и кружкой заваренного порошка синецветника, девушка ожидала, пока спутник её о чём-то договаривался с дородной хозяйкой едальни. Когда Витарр вернулся за стол и сел напротив, Клёна задумчиво выдала:
— Ты другой…
— Те же руки, ноги и голова, — отмахнулся рух. — Ешь.
— Нет, — упрямо продолжила девушка. — Ты не такой, каким был в Зимогорье и раньше. Почему?
— Отхуда ме зать, — не переставая жевать, ответил Витарр.
Клёна хотела что-то добавить, но рух перебил её, доев, наконец, кусок хлеба:
— Ешь.
Какое-то время спутники трапезничали молча. Рух по своему обыкновению прислушивался к разговорам вокруг, но в этот вечер ничего интереснее ожиданий от будущего урожая не обсуждали. С тех пор как большинство Старших Богов покинуло мир с каждым столетием, с каждым ушедшим Богом дела шли хуже.
— Раньше вона как ладно было: подношение Земному Змею принёс, и урожай хорош, — сетовал один морщинистый земледелец другому более молодому, попивая хмельной мёд. — А нынче что? Тьфу! Вот мы с поля столько зерна собирали, вам даже не представить!
— Верно сказываешь, старик, всё верно, — Кивал захмелевший собеседник. — Отец небесного огня нас оставил. Перволунная оставила. Огневица… Эх… Земной Змей и тот, поговаривают, ушёл. А на кого оставили то? Ну рухов что ль? Ой ли, этим дармоедам только деревни жечь, да почтенных кудесниц стращать!
— Ну ты и напился, Микола. Какие деревни? — недоумевал старик.
— А ты не слышал? Базар словно улей гудит! Де рухов окрест Зимогорья видели.
— Брешут, — отмахнулся собеседник.
— Упрямый старый пень! — Разъярился молодой и хлопнул ладонью по столу, — Да заблудиться мне в Топях, коль вру! Я своими ушами слышал от Старого Вихора, что недалеко от Зимогорья целую деревню пожгли. Ты Вихора знаешь, он зря брехать не станет.
С каждым услышанным словом Витарр мрачнел: «Треклятые отступники! Позор на весь руший род. Век не отмыться. Сколько добра ни сделай, а всё ту деревьку поминать будут!». Да только ничего ему не оставалось, кроме как сидеть, пить квас и слушать.
— Да Вихор твой тот ещё кот-баюн!
— Тебя сама Перволунная не переубедила бы! Рухи твои клятущие вона дамже кудесниц не жалеют, — молодой смутьян понизил голос до шёпота, — Бают, стихийница за каменьями в Лукку отправилась, а её опа, — Он красноречиво провел рукой по шее, — и того, на корм рыбам.
Старший лишь поджал морщинистые губы и покачал головой:
— Что ж ты, Микола, как баба сплетни то распускаешь? Вот в моё время рухи были стражами, их почитали почти как младших Богов. И никто не смел и рта разинуть. Знали, коль затеял какую подлость, Стражи найдут и покарают. А у кого теперь то заступничества искать? Тьфу, молодёжь…
— Да на что тебе заступники? Сами сдюжим, — ухмыльнулся порядком захмелевший молодчик.
В комнату Витарр поднялся мрачнее тучи, но Клёна была слишком вымотана, чтобы обращать внимание на терзания своего спутника и почти сразу уснула. Рух лёг на расстеленный на полу плащ.
Локарэ — господа (южное наречие).
Ваймо — супруг(а) в южном наречии
Великой рекой южане называют реку ниже соединения Березая и Березайки.
Матэо — мать (южное наречие)
Витарр лежал без сна и слушал размеренное посапывание Клёны. Мысли, роившиеся вокруг подслушанных разговоров о рухах, не давали покоя. Беспокоила и необходимость таиться от давних друзей. По началу Витарра откровенно забавляло, что Радмила его не узнает, но потом накатила тоска. В первые годы после дольно уединенного обучения в Северном гнезде среди постоянной муштры, скал и снегов, жить в Триречье оказалось особенно интересно. Матери Ветров это по вкусу не пришлось, но запрещать не стала. «Как защищать мир, с которым ты не знаком?» — парировала она на недовольство Смотрящего, когда юные рухи после обучения разлетались на несколько лет по всему свету. В то прекрасное время Витарр познакомился с молодым Братиславом, только купившим трактир и женившимся на Радмиле.
Витарр долго ворочался на дощатом полу и в итоге решил спуститься во двор, подышать воздухом. Однако оказалось, что Радмила ещё не легла, а мыла столы в едальне и тихо напевала. Мужчина замер на последней ступени и, сложив руки на груди, прислонился плечом к стене. Немало прошло времени, пока женщина заметила, что за ней наблюдают.
— Не спится, добрый кмет? — Слегка напрягшись, обратилась Радмила. — Может тёплого молока желаете?
— Сто лет не слышал, как ты поёшь, — задумчиво улыбнулся рух, казалось, позабыв о действии амулета.
Дородная женщина нахмурилась ещё больше.
— Вот я пень! — Хлопнул себя по лбу Витарр и снял с шеи амулет. — Не признала?
— Отец небесный! — Ахнула хозяйка постоялого двора и бросилась обнимать старого друга, не выпуская из рук мокрую тряпку. — Тарр! Ты так давно не появлялся.
Рух по-мальчишески улыбнулся, когда женщина отстранилась после объятий и несильно огрела его мокрой тряпкой по плечу.
— Негодный мальчишка, напугал меня! Почему скрыл? И ты никак жёнкой обзавёлся?
— Долго рассказывать, — Отмахнулся Витарр. — Я не видел Братислава. Он в порядке?
Радмила повела старого друга к ближайшему столу.
— Что ж ему сделается? В порядке. Мой отец недавно ушёл в Топи и оставил нам мельницу. Братислав уехал налаживать дела. У нас, если помнишь, пять взрослых дочерей и всем приданное нужно.
Женщина ненадолго вышла в кухню, а когда вернулась поставила на стол крынку вечернего молока и пару кружек.
— Ну рассказывай, Тарр. Ночь долгая. Али покрепче чего принести?
Давно уже Витарр не чувствовал себя настолько дома, как сидя за столом в пустой едальне с Радмилой. Рассказ и правда вышел долгий и напряженный. Хозяйка постоялого двора слушала, не перебивая, только иногда легко касалась руки старого друга.
Когда двое птенцов вошли в покои, мужчина сидел за столом в тусклом свете свечей, подперев одной рукой голову и другой задумчиво крутя высокую глиняную кружку. Он был пьян и хмур. Осоловелый взгляд льдисто-голубых глаз устремлен на небольшой угольный портрет молодой женщины, лежавший поверх карты на столе.
— Треклятая ведьма! — Зло бубнил пьяный под нос. — Да чтоб ты сгнила в Топях! — Он резким движением скинул пергамент с портретом со стола.
— Господин Ульвар, — робко позвал один из вошедших птенцов, только сейчас мужчина за столом понял, что в комнате не один.
— Докладывайте.
— Отряд вернулся. Есть потери. Девчонку не нашли, господин, — Ульвар нахмурился, а говоривший втянул голову в плечи. — Есть данные, что её видели вместе с каким-то рухом в Зимогорье, но дальше след обрывается.
Птенец хотел сказать что-то ещё, но командир вскочил со своего места, взревев:
— Недоумки! — Ульвар швырнул в птенца кружку, но тот увернулся, и глиняная посудина разбилась о дверь за его спиной.
Птенцы поспешили выскочить из комнаты, пока пьяный командир не решил убить гонцов. Когда дверь закрылась, Ульвар с такой злостью пнул стол, что тот едва не перевернулся, и затем тяжело опустился на стул. Взгляд мужчины скользнул по скинутому на пол рисунку.
— Треклятая ведьма, — с сожалением прошептал он и пошатываясь поднял пергамент.
Девушка с портрета смотрела задумчиво и тепло, как ни разу не взглянула на Ульвара в жизни.
***
Витарра не было несколько часов, и Клёне удалось немного передохнуть и подремать. Девушку разбудил скрип отворяющейся двери.
— Тебе лучше? — с порога спросил рух.
— Сносно, — угрюмо буркнула сонная спутница.
Витарр кинул ей на колени небольшой сверток. В тонком льняном платке оказался сладкий пирожок. Клёна сухо поблагодарила спутника.
— Ты же впервые в Триречье. Неужели тебе не интересно посмотреть город? — Казалось, он не замечал некоторой отчужденности девушки.
Клёна задумчиво жевала угощение и молчала.
— Поблизости есть лавка травника? — Наконец, произнесла она.
— Найдем, — уверенно ответил рух.
— Мне б корень синецветника , — задумчиво произнесла девушка, аккуратно сворачивая платок из-под угощения. — Глядишь, и голова бы прошла.
Городские улицы встретили странников шумом и цветастой людской толпой, через которую Витарр уверенно вёл, а скорее даже тащил вялую и смущенную Клёну.
Лавка травника нашлась в одном из переулков. Вывеска над дверью напоминала ту, что располагалась над входом в дом мастера Алистера, с той лишь разницей, что здесь звезд над деревом было шесть. Внутри же оказалась самая обычная лавка с развешенными под потолком сушеными кореньями и стеблями, бусами из ягод и грибов, коробочками мазей, бутыльками настоек. Родной аромат разнотравья на мгновенье перенёс Клёну в дом Ясини во время заготовки трав. Дверь за спинами путников закрылась почти без скрипа, но и этого оказалось достаточно, чтобы пожилой полноватый лавочник услышал гостей и вышел навстречу из комнатушки за прилавком.
— Чем могу помочь, почтенные локарэ ? — обращение и акцент лавочника выдавали в нём южанина, хотя внешне он вполне мог бы сойти за жителя пойменных лугов ниже по Березаю.
Клёна немного растерялась из-за его непривычного говора, южане до Заречья добирались нечасто. Пришлось общение взять в свои руки Витарру:
— Моей ваймо необходим корень синецветника, — с лёгким поклоном произнес рух, учтиво обращаясь к лавочнику.
Травник удивленно улыбнулся:
— Как приятно услышать родной говор, — пожилой мужчина одобрительно цокнул и засуетился в поисках требуемого растения, — Сейчас всё найду, нарён, всё найду. Простите моё изумление, но на южанина вы не походите, нарён.
— Мы живём ниже по течению Великой реки после Вална. Моя матэо , как и ваймо, с севера.
— Валн — славный город, нарён, очень славный, — лавочник продолжал поиски, — Но мне, простите, больше по душе Лукка.
Клёне оставалось только стоять в сторонке и краснея помалкивать, ни о Валне, ни тем более о Лукке она ничего не знала и даже не слышала раньше таких названий.
— Нашёл, — наконец, нерасторопный лавочник извлек маленький коробок, — Порошок корня синецветника. Заваривать в теплой воде. — Пожилой мужчина распрямился и с улыбкой добавил, — Три медяка.
— Нарён, — с укором качнул головой рух.
Пожилой мужчина вздохнул, хитро улыбнулся и примирительно поднял руки:
— Хорошо, хорошо. Два медяка, но только потому, что усладил мои уши родным говором!
Рух снова покачал головой, но положил две мелкие медные монеты на прилавок.
Когда дверь лавки закрылась за Витарром и Клёной, девушка возмущенно запричитала:
— Вот же жук! Да тут синецветника на полушку от силы! Да он же растет у любой тропы! Ты зачем ему денег столько отдал? Нас же надули!
От раскрасневшаяся от волнения Клёна, казалось, даже забыла о своём недомогании.
— А костеришь меня как настоящая ваймо, — весело ухмыльнувшись, подначил рух.
Поток возмущений у девушки резко оборвался, она так и осталась стоять, не находя ответа и хлопая ртом как рыба, выброшенная на берег волной. Витарр же, довольный действием своих слов, серьезно продолжил:
— Если к нему в лавку придут и спросят про тебя, вероятнее всего он не сдаст, ведь мы щедро заплатили и почти земляки.
Клёна понимала разумность этого довода, но всё равно негодовала, просто теперь молча. Они проделали почти половину пути до северной стены, когда немного успокоившаяся девушка робко спросила:
— А Валн и Лукка — это где? Ты бывал там?
— Бывал. Это ниже по течению. Два самых крупных торговых города на реке после Триречья. Кроме них есть ещё много поселений поменьше. — Без тени насмешки ответил рух. — Валн ты и сама скоро увидишь. Путь до Гнезда долог.
— Ты отправил весть? — Серьезно спросила Клёна.
Рух вздохнул.
— Отправил. Мы немного тут задержимся. Отправимся в путь, как только получу ответ.
И сколько придется ждать? Неделю? Больше? — Девушка снова начинала злиться, и разговор грозил перейти в ещё одну ссору.
— Зачарованные птицы летают быстро. Думаю, всё вместе не займет больше трёх дней, — как можно спокойнее отозвался Витарр.
— Неужели нет более быстрого способа колдунством каким весть передать? Три дня! — Возмущение её не утихало. — А если нас те из Зимогорья выследят?
— Колдунство… Тьфу! Много ты понимаешь в колдунстве-то. Не выследят, — угрюмо буркнул рух.
Витарру совсем не хотелось признаваться, что колдунам в Триречье он не доверял. Не было тут никого знакомого, осевшего надолго, чтобы без опаски весть передать через кристалл. Если б Алистер не был таким мнительным и завел себе, наконец, треклятый кристалл, Смотрящие давно бы узнали о положении Витарра и отправили помощь. «Кристалл дорог, и его слишком легко прослушать. А зачарованные птицы хоть и медленнее, но отследить их сложнее», — вечно твердит «лис», да только он треклятых птиц создавать не умеет! Хотя может и врёт мавкин сын, что не умеет. А довериться в Зимогорье больше некому. Да и кружащим вокруг города рухам такого посланника легко было бы заметить и перехватили. А сейчас может получиться, слишком много из Триречья каждый день вылетает таких гонцов, за всеми не уследишь. Чуть больше суток у птицы, созданной магией, должен занять полёт до Южного гнезда. Когда Мать Ветров получит весть, то пришлёт навстречу отряд.
Больше путники не говорили до самой стены, погруженные каждый в свои мысли. Но когда оказались у основания, вновь образовавшийся между ними лёд отчуждения треснул.
Северная стена поражала воображение размером валунов, из которых была построена. Стоя у основания и трогая ладонью сглаженный ветрами и отполированный дождями камень, потрясенная Клёна не могла скрыть восхищения.
— Всемилостивая Перволунная Мать! Да тут один камень такой, что мы б всей деревней не подняли! А их тут сотни!
Витарр наблюдал со стороны. «Ребёнок», — мелькнула у Витарра мысль, вызывая лёгкую полуулыбку.
— Её правда построили Боги? — Девушка беззаботно улыбнулась и обернулась, не отрывая руку от камня.
— Возможно. Не знаю, — Пожал плечами рух. — В те времена даже Матери Ветров ещё не существовало.
Клёна прислонилась лбом к большому валуну в стене и закрыла глаза.
Огромный змей с глазами цвета пожухлой листвы смотрел прямо на Клёну. Его раздвоенный язык напряженно, будто в нетерпении, пробовал воздух. Гибкое тело, закованное в чешую цвета речной глины как в доспех, извивалось, свивалось в кольца, готовилось к нападению. Бросок и морда змея стремительно приближается…
Клёна вскрикнув отшатнулась от стены, но оступилась и упала спиной на землю.
— Что случилось? Ушиблась? — Витарр поспешил помочь ей встать.
— Привидится же такое, — шепнула девушка, проводя ладонью по лицу, будто счищая паутину.
Больше подходить к стене, а тем более касаться камней Клёна не решилась. Путь обратно к постоялому двору показался девушке нестерпимо длинным. Весь этот день казался невозможно длинным. А вот Витарр чувствовал себя в городе превосходно, заходил по пути в лавки, расспрашивал Клёну о травах и том, какие мази и порошки лучше купить в дорогу. С каждой покупкой настроение девушки портилось. «Одно жульё вокруг!» — возмущалась она сквозь зубы. Когда солнце уже начало клониться к закату, Клёна и Витарр добрались-таки до постоялого двора.
Сидя с миской дымящейся похлебки и кружкой заваренного порошка синецветника, девушка ожидала, пока спутник её о чём-то договаривался с дородной хозяйкой едальни. Когда Витарр вернулся за стол и сел напротив, Клёна задумчиво выдала:
— Ты другой…
— Те же руки, ноги и голова, — отмахнулся рух. — Ешь.
— Нет, — упрямо продолжила девушка. — Ты не такой, каким был в Зимогорье и раньше. Почему?
— Отхуда ме зать, — не переставая жевать, ответил Витарр.
Клёна хотела что-то добавить, но рух перебил её, доев, наконец, кусок хлеба:
— Ешь.
Какое-то время спутники трапезничали молча. Рух по своему обыкновению прислушивался к разговорам вокруг, но в этот вечер ничего интереснее ожиданий от будущего урожая не обсуждали. С тех пор как большинство Старших Богов покинуло мир с каждым столетием, с каждым ушедшим Богом дела шли хуже.
— Раньше вона как ладно было: подношение Земному Змею принёс, и урожай хорош, — сетовал один морщинистый земледелец другому более молодому, попивая хмельной мёд. — А нынче что? Тьфу! Вот мы с поля столько зерна собирали, вам даже не представить!
— Верно сказываешь, старик, всё верно, — Кивал захмелевший собеседник. — Отец небесного огня нас оставил. Перволунная оставила. Огневица… Эх… Земной Змей и тот, поговаривают, ушёл. А на кого оставили то? Ну рухов что ль? Ой ли, этим дармоедам только деревни жечь, да почтенных кудесниц стращать!
— Ну ты и напился, Микола. Какие деревни? — недоумевал старик.
— А ты не слышал? Базар словно улей гудит! Де рухов окрест Зимогорья видели.
— Брешут, — отмахнулся собеседник.
— Упрямый старый пень! — Разъярился молодой и хлопнул ладонью по столу, — Да заблудиться мне в Топях, коль вру! Я своими ушами слышал от Старого Вихора, что недалеко от Зимогорья целую деревню пожгли. Ты Вихора знаешь, он зря брехать не станет.
С каждым услышанным словом Витарр мрачнел: «Треклятые отступники! Позор на весь руший род. Век не отмыться. Сколько добра ни сделай, а всё ту деревьку поминать будут!». Да только ничего ему не оставалось, кроме как сидеть, пить квас и слушать.
— Да Вихор твой тот ещё кот-баюн!
— Тебя сама Перволунная не переубедила бы! Рухи твои клятущие вона дамже кудесниц не жалеют, — молодой смутьян понизил голос до шёпота, — Бают, стихийница за каменьями в Лукку отправилась, а её опа, — Он красноречиво провел рукой по шее, — и того, на корм рыбам.
Старший лишь поджал морщинистые губы и покачал головой:
— Что ж ты, Микола, как баба сплетни то распускаешь? Вот в моё время рухи были стражами, их почитали почти как младших Богов. И никто не смел и рта разинуть. Знали, коль затеял какую подлость, Стражи найдут и покарают. А у кого теперь то заступничества искать? Тьфу, молодёжь…
— Да на что тебе заступники? Сами сдюжим, — ухмыльнулся порядком захмелевший молодчик.
В комнату Витарр поднялся мрачнее тучи, но Клёна была слишком вымотана, чтобы обращать внимание на терзания своего спутника и почти сразу уснула. Рух лёг на расстеленный на полу плащ.
Локарэ — господа (южное наречие).
Ваймо — супруг(а) в южном наречии
Великой рекой южане называют реку ниже соединения Березая и Березайки.
Матэо — мать (южное наречие)
Глава 9
Витарр лежал без сна и слушал размеренное посапывание Клёны. Мысли, роившиеся вокруг подслушанных разговоров о рухах, не давали покоя. Беспокоила и необходимость таиться от давних друзей. По началу Витарра откровенно забавляло, что Радмила его не узнает, но потом накатила тоска. В первые годы после дольно уединенного обучения в Северном гнезде среди постоянной муштры, скал и снегов, жить в Триречье оказалось особенно интересно. Матери Ветров это по вкусу не пришлось, но запрещать не стала. «Как защищать мир, с которым ты не знаком?» — парировала она на недовольство Смотрящего, когда юные рухи после обучения разлетались на несколько лет по всему свету. В то прекрасное время Витарр познакомился с молодым Братиславом, только купившим трактир и женившимся на Радмиле.
Витарр долго ворочался на дощатом полу и в итоге решил спуститься во двор, подышать воздухом. Однако оказалось, что Радмила ещё не легла, а мыла столы в едальне и тихо напевала. Мужчина замер на последней ступени и, сложив руки на груди, прислонился плечом к стене. Немало прошло времени, пока женщина заметила, что за ней наблюдают.
— Не спится, добрый кмет? — Слегка напрягшись, обратилась Радмила. — Может тёплого молока желаете?
— Сто лет не слышал, как ты поёшь, — задумчиво улыбнулся рух, казалось, позабыв о действии амулета.
Дородная женщина нахмурилась ещё больше.
— Вот я пень! — Хлопнул себя по лбу Витарр и снял с шеи амулет. — Не признала?
— Отец небесный! — Ахнула хозяйка постоялого двора и бросилась обнимать старого друга, не выпуская из рук мокрую тряпку. — Тарр! Ты так давно не появлялся.
Рух по-мальчишески улыбнулся, когда женщина отстранилась после объятий и несильно огрела его мокрой тряпкой по плечу.
— Негодный мальчишка, напугал меня! Почему скрыл? И ты никак жёнкой обзавёлся?
— Долго рассказывать, — Отмахнулся Витарр. — Я не видел Братислава. Он в порядке?
Радмила повела старого друга к ближайшему столу.
— Что ж ему сделается? В порядке. Мой отец недавно ушёл в Топи и оставил нам мельницу. Братислав уехал налаживать дела. У нас, если помнишь, пять взрослых дочерей и всем приданное нужно.
Женщина ненадолго вышла в кухню, а когда вернулась поставила на стол крынку вечернего молока и пару кружек.
— Ну рассказывай, Тарр. Ночь долгая. Али покрепче чего принести?
Давно уже Витарр не чувствовал себя настолько дома, как сидя за столом в пустой едальне с Радмилой. Рассказ и правда вышел долгий и напряженный. Хозяйка постоялого двора слушала, не перебивая, только иногда легко касалась руки старого друга.
