— То есть родить от темного мага лучше? — хрипло — отчего-то вдруг стало трудно говорить — спросила Эллина. — Чтобы по твоему приказу меня потом бросили в тюрьму, а то и казнили?
Некогда, еще совсем юной выпускницей училища, гоэта работала с темным магом — Малисом. Власти тогда пошли на беспрецедентный шаг: заключили временное перемирие с теми, кого планомерно уничтожали. Увы, не без причины. Эллина не понаслышке знала о психологии темных. Они целиком и полностью зависели от баланса энергии. Если смерти в крови становилось больше, темные маги убивали, у них случалось помутнение рассудка. Вернуть баланс в норму могла постель, и Эллина стала средством спасения для Малиса, а он для нее — первым мужчиной и первой любовью. Возможно, из этих отношений вышло бы нечто большее, темный маг даже теперь тепло относился к гоэте — редкость для ему подобных, — но кровавые ритуалы все перечеркнули. Эллина сбежала, узнав о беременности и с большим трудом избавилась от ребенка. Аборты в Тордехеше строжайше запрещены, мало кто рисковал свободой или жизнью. Разумеется, стоило решение проблемы материнства соответственно.
— Тебе надлежало проявить большую разборчивость в связях и думать о последствиях, — припечатал Брагоньер, пропустив обвинение мимо ушей. — Методы предохранения давно разработаны, "мешочки" продаются открыто. Если ты считала себя достаточно взрослой для отношений, сходила бы к знахарке.
Эллина отошла к окну, отодвинула тяжелые портьеры и прижалась лбом к стеклу. Значит, поддержки ждать не откуда, муж тоже считал ее виноватой.
— Но у тебя нет детей, откуда ты знаешь?.. — Гоэта не договорила, сообразив, каким скандалом обернется вопрос.
— Хорошо, — неожиданно спокойно отреагировал Брагоньер, — я проверю. А теперь давай определимся, — он украдкой бросил взгляд на часы, — ты собираешься плакать или спать?
Вместо ответа Эллина отлепилась от окна и скинула пеньюар. Поднимать не стала, пусть валяется. Сама же побрела к кровати и устроилась на самом краю с видом побитой собаки. Гоэта с облегчением вздохнула, когда муж начал раздеваться. Она откинулась на спину и едва заметно улыбнулась, когда свет погас, а матрас чуть скрипнул, прогнувшись под тяжестью мужчины. Улыбка стала шире, когда пальцы Брагоньера коснулись ее щеки в скупой ласке. Эллина подползла к нему, обвила ногами и уснула.
На подкорке сознания мелькнуло: "Летом я рожу сына".
Эллина с улыбкой, больше походившей на оскал, разливала чай. Свекровь наблюдала за каждым движением, готовая в любой момент сказать очередную колкость. Леди Брагоньер-старшая делала это с изяществом, присущим особам высшего света. Аристократы, казалось, впитывали с молоком матери умение оскорбить человека и избежать наказания. Женщины по всем статьям превзошли мужчин, а если объект насмешек ниже по происхождению, они и вовсе сбрасывали маски, щедро потчуя ядом.
Гоэте хотелось соврать про беременность и посмотреть, как вытянется лицо свекрови. Та вышла к завтраку величавая, словно королева, не в домашнем платье, как Эллина. Создавалось впечатление, будто леди Брагоньер-старшая даже внешним видом старалась унизить невестку. Гоэта стойко держалась.
От улыбки сводило мышцы.
Как бы Эллине хотелось стукнуть чашкой о стол, но вместо этого она приторно интересовалась, покрепче или пожиже любит свекровь.
Вот зачем гоэта вышла замуж? Высший свет ей претил, Анабель могла сколько угодно таскать ее на приемы, но любовь к графам и баронессам не привила. Хорошо, Брагоньер не любитель светских развлечений, однако они регулярно бывали на музыкальных вечерах, посещали театр и минимум балов — словом, отбывали аристократическую повинность.
Слуга принес на подносе газету и почту. Положил рядом с Эллиной — маленькое, но превосходство. Хозяйка не свекровь, а она. Только вот леди ли Брагоньер отомстит, когда зимой они приедут в столицу на ежегодный королевский бал. Мать соэра не собиралась отдавать бразды правления семейным особняком выскочке.
Муж давно уехал на работу. Эллине предстоял очередной унылый день. Брагоньер запрещал брать заказы, и гоэта умирала со скуки. Однако сегодня предстояло нанести важный визит. Эллина послала горничную в квартал магов, чтобы та записала ее к врачу. Одна консультация стоила баснословных денег, но поговаривали, будто все его пациентки рожали здоровых малышей.
— Ольеру, приглашение, приглашение, счета… — Эллина перебирала конверты.
— Не слишком много ли ты тратишь? — подала голос свекровь, услышав слово "счета".
— Для женщины, которая спасла жизнь вашего сына, мало, — не оборачиваясь, ответила гоэта.
Ей надоела покорность. Пришла пора поставить вредную женщину на место. Пусть вспомнит, Эллина тоже дворянка, а не подзаборная девка, и если Брагоньер счел ее достойной любви, то углядел множество достоинств. Соэр не из тех, кого прельщает красота.
— В наше время статусом любовницы не гордились, — ядовито заметила леди Брагоньер и отпила из чашки. — Слишком много сахара, милая.
— Пытаюсь подсластить вашу жизнь, — вспылила Эллина. — Видимо, она чрезвычайно горька, раз чужое счастье не дает покоя.
— Счастье? — Свекровь хранила невозмутимое спокойствие. — Увы, в доме его нет. Я предупреждала Ольера, но он упрямый. Вы не способны родить ребенка, а говорите о счастье.
— Давно ли вы стали жрицей Сораты? — Все внутри гоэты кипело, даже чашка в руке дрожала. — Иначе откуда вам знать, что у нас не будет детей?
— Это очевидно, — пожала плечами собеседница и намазала себе тост. После посетовала, обращаясь к божественным брату и сестре: Дагору и Сорате: — Ни ума, ни воспитания, ни здоровья! Даже репутацию в качестве приданого не принесла. Одним словом — гоэта.
Эллина шумно вздохнула.
— Сколько можно вам повторять, что я не шлюха? Ваши грязные обвинения…
— Разве мой сын — ваш первый мужчина? Хорошая невеста бережет честь для мужа. Однако ваша невинность меня волнует меньше всего. Не надейтесь получить деньги Ольера по завещанию. Если не родите сына, не получите ни медяка, я позабочусь. Велите подать завтрак в мою комнату: у меня разболелась голова.
Леди Брагоньер промокнула губы и удалилась. Эллина мысленно пожелала ей онеметь и, не чувствуя вкуса, запихнула в рот сдобную булочку. Свекровь своего добилась, лишила аппетита.
Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, гоэта развернула газету. Муж терпеть не мог "Жизнь Сатии", по его словам, пособницу преступников и сборник грязных сплетен. Будь воля Брагоньера, единственную в городе частную газету запретили бы, а гранки уничтожили. Соэр признавал только информационные листы, которые вывешивали на видных местах по всему Тордехешу. В них печатали последние указы, сообщения о розыске преступников и прочие сведения, которые власти стремились донести до простого народа.
Эллина же "Жизнь Сатии" любила. Как всякая женщина, она интересовалась великосветскими историями, а, как гоэта, — криминальными заметками и объявлениями о найме на работу. Пролистывая газету, она наткнулась на некролог. В нем сообщалось о скоропостижной смерти некого врача от сердечного приступа. Коллеги не скупились на пафосные выражения скорби, но привлекли Эллину вовсе не они, а небольшая приписка: "Ведется следствие". Гоэта знала, — как-никак, муж столько лет отдал правосудию! — любая неожиданная смерть требует установки причин. Обычно следствие — сущая формальность, достаточно заключения врача о естественных причинах кончины. Однако женщина знала погибшего. Помнится, она обращалась к нему за помощью пару месяцев назад — так, сущие пустяки. Любопытная подробность: сегодня гоэта собиралась к его учителю. Занимательное совпадение!
Эллина перечитала заметку, надеясь найти что-то интересное. Ссора со свекровью вылетела из головы. Муж прав, не стоило открывать рот. Леди ли Брагоньер-старшая никогда не скрывала характера, да что там — сын перенял многие черты матушки. Только рассудительностью Брагоньер пошел в отца. Гоэта никогда его не видела: баронет умер задолго до знакомства Эллины с бывшим Главным следователем Сатии, — однако по обрывкам разговоров поняла, тот отличался той же холодной рассудочностью и спокойствием, хотя не чурался слабостей. В этом отношении сын переплюнул отца. Брагоньер стремился походить на будущего монарха, старательно копировал его манеры. Сейчас, наверное, сожалел о кумире молодости. Соэр трепетно относился к понятиям "честь", "долг", "верность", а герцог ли Сомераш их грубо попрал. Одно убийство его величества Донавела чего стоит! Пусть не собственными руками, но по приказу регента.
Эллина разделяла мнение супруга насчет принца Гидеона: Сомераш не позволит, чтобы престол занял сын покойного монарха. Мальчика удалили от двора, отправили на обучение в другую страну. Вряд ли он оттуда вернется. Ребенка легко убить, обставив все как несчастный случай. Да и мало ли на свете болезней? Однако в приватном разговоре с женой, состоявшемся после отъезда наследника, Брагоньер предположил, корабль с принцем Гидеоном утонет. Нет, он не сказал прямо, но Эллина сумела догадаться по недомолвкам.
Так вот, характер леди ли Брагоньер-старшей понятен, как понятно и то, что она привыкла к подчинению. Даже сын проявлял к ней почтение, хотя не забывал, если требовалось, напоминать, кто глава рода.
Эллина для свекрови — неподходящая женщина, окрутившая баронета, естественно, она всеми силами старается ее выжить. Гоэте бы не замечать колкостей, умом она понимала неправильность собственного поведения, но не могла контролировать эмоции. Женщина постоянно думала о ребенке, об ответственности перед мужем и нервничала. Она вдруг остро поняла, что за последний год превратилась в истеричку. Отсюда и грубые ответы мужа: ему банально надоели ее вечные слезы. Брагоньер наверняка тоже переживает, но не глушит бутылками коньяк.
Смерть врача не давала покоя. Сердечный приступ у молодого мужчины? Эллина помнила его и решительно не видела причин, которые помешали бы доктору дожить до преклонных лет. Улыбчивый, энергичный, пышущий румянцем, судя по хихиканью помощницы, любитель женщин.
"Надо показать Ольеру", — решила гоэта и отложила газету в сторону.
Бросив взгляд на часы, Эллина допила остывший чай и позвонила в колокольчик.
— Заложите экипаж, — приказала она слуге. — И позови горничную, мне понадобится ее помощь.
Вот так, обыденно, привычно. Помнится, раньше она боялась командовать.
Квартал магов остался прежним: резные водостоки, широкие тротуары, черепичные крыши особняков. Прежде Эллина редко заглядывала сюда: не было ни необходимости, ни денег. Да и кому приятно ловить презрительные взгляды, заискивая в приемных врачей с корочками об образовании в университете. А все потому, что тогда гоэта не могла похвастаться гербом и золотыми лозенами в кошельке. Теперь Эллина не тряслась в седле, а ехала, откинувшись на набитое конским волосом сиденье экипажа. Муж купил его сразу по возвращению в Сатию. Увы, обошлось без свадебного путешествия, зато соэр позаботился об удобстве супруги. Самого его устраивали извозчики и породистый жеребец в конюшне.
Никто не узнавал в затянутой в серое атласное платье женщине мелкого бытового мага, встречные волшебники одаривали улыбками и поклонами. «Благородная сеньора» вместо "Эй, ты!" всего за росчерк пера.
Экипаж остановился у небольшого аккуратного особняка. Нижний этаж приспособили для нужд врача, сам он с семейством обитал выше. Судя по золоченой вывеске, дела у господина Женда шли хорошо.
На широкое крыльцо вели три ступеньки.
Вокруг — тщательно постриженные кусты. На окнах — ящики с цветами.
Эллина сжала пальцы и зажмурилась.
Сората, пусть врач скажет, что она не бесплодна! Гоэта принесет богатые дары храму, отстоит на коленях неделю, лишь бы в следующем году детская перестала пустовать. Эллина обставляла ее сама, тщательно подбирала вещи, а теперь боялась заходить: всякий раз при взгляде на пустующую кроватку наворачивались слезы.
Кучер слез с облучка и распахнул дверцу экипажа.
Эллина натянула перчатки и со вздохом ступила на тротуар.
Всего пара шагов, а как сложно их сделать!
Звякнул колокольчик, и дверь отворила улыбчивая девушка. Эллина протянула визитную карточку. Помощница кивнула и заулыбалась еще шире, хотя, казалось, больше некуда. Ольер ли Брагоньер слишком известен в Сатии, чтобы не лебезить перед его женой, благо по врачам в последнее время она ходила часто.
— Я записана на одиннадцать.
Эллина прошлась по приемной, выдержанной в теплых тонах, и пробежалась взглядом по развешанным на стенах благодарственным письмам. Их оказалось много — неудивительно, при клиентуре господина Женда.
На самом видном месте — два диплома. Один врачебный, второй магический.
Кожаные диваны, цветы — все, чтобы пациенты чувствовали себя комфортно.
Помощница господина Женда заглянула в журнал и кивнула.
— Доктор ждет вас, проходите.
На негнущихся ногах Эллина вслед за девушкой шагнула в залитый солнцем кабинет. Он совсем не напоминал смотровую обычных врачей. Господин Женд старался, чтобы клиенты не воспринимала его как врача.
— Госпожа Ольер ли Брагоньер, — наклонившись к писавшему за солидным, как он сам, столом врачу, доложила помощница.
Господин Женд поднял голову и снял очки. Он оказался лысым, полноватым, одетым с иголочки человеком лет пятидесяти. Все лицо, казалось, выражало добродушие, и только глаза выдавали человека хитрого, умевшего притворяться. Эллина не сомневалась, ради выгоды господин Женд пошел бы на все.
— Приветствую, благородная сеньора. — Значит, врач так и не заработал личного дворянства, раз обращался к гоэте как к вышестоящей. — Присаживайтесь! — Он махнул на бежевый кожаный диван. — Рассказывайте, что вас беспокоит.
Гоэта шумно вздохнула и в волнении стянула перчатки, чтобы чем-то занять руки.
— Дети, — упавшим голосом призналась она. — Я не могу забеременеть.
Господин Женд крякнул и заверил: на свете нет ничего невозможного.
Врач начал с обычных вопросов, потом затронул личное: отношения с мужем. Эллина отвечала предельно откровенно, понимая, от этого зависит будущее семьи. Господин Женд никак не комментировал ее рассказ, просто кивал, делал пометки или выяснял детали.
Гоэта мысленно усмехалась: даже с Анабель она не делилась подробностями сексуальной жизни, а тут расписывала постороннему человеку позы, ощущения и прочие пикантные подробности. Когда она закончила, в кабинете на время воцарилось молчание.
Врач жевал губы и хмурился. Эллина ерзала на диване. Чем больше господин Женд безмолвствовал, тем больше волновалась гоэта, предполагая самое худшее.
— Странно, — наконец изрек доктор и вытащил из ящика тонкие перчатки. — Не вижу никаких трудностей. Возраст, конечно, неподходящий, но не смертельный. Скажите, ваш муж не мог застудиться?
— Он всегда тепло одевается, — заверила Эллина и, смутившись, добавила: — И с потенцией проблем нет. Может, муж не самый страстный любовник, но я не жалуюсь.
Господин Женд кивнул и попросил пациентку раздеться за ширмой.
Осмотр длился недолго. Пару раз гоэта морщилась: врач производил не самые приятные манипуляции. Но вот господин Женд стянул перчатки и выбросил в ведро. Подтянув белье, Эллина замерла в ожидании вердикта.
Некогда, еще совсем юной выпускницей училища, гоэта работала с темным магом — Малисом. Власти тогда пошли на беспрецедентный шаг: заключили временное перемирие с теми, кого планомерно уничтожали. Увы, не без причины. Эллина не понаслышке знала о психологии темных. Они целиком и полностью зависели от баланса энергии. Если смерти в крови становилось больше, темные маги убивали, у них случалось помутнение рассудка. Вернуть баланс в норму могла постель, и Эллина стала средством спасения для Малиса, а он для нее — первым мужчиной и первой любовью. Возможно, из этих отношений вышло бы нечто большее, темный маг даже теперь тепло относился к гоэте — редкость для ему подобных, — но кровавые ритуалы все перечеркнули. Эллина сбежала, узнав о беременности и с большим трудом избавилась от ребенка. Аборты в Тордехеше строжайше запрещены, мало кто рисковал свободой или жизнью. Разумеется, стоило решение проблемы материнства соответственно.
— Тебе надлежало проявить большую разборчивость в связях и думать о последствиях, — припечатал Брагоньер, пропустив обвинение мимо ушей. — Методы предохранения давно разработаны, "мешочки" продаются открыто. Если ты считала себя достаточно взрослой для отношений, сходила бы к знахарке.
Эллина отошла к окну, отодвинула тяжелые портьеры и прижалась лбом к стеклу. Значит, поддержки ждать не откуда, муж тоже считал ее виноватой.
— Но у тебя нет детей, откуда ты знаешь?.. — Гоэта не договорила, сообразив, каким скандалом обернется вопрос.
— Хорошо, — неожиданно спокойно отреагировал Брагоньер, — я проверю. А теперь давай определимся, — он украдкой бросил взгляд на часы, — ты собираешься плакать или спать?
Вместо ответа Эллина отлепилась от окна и скинула пеньюар. Поднимать не стала, пусть валяется. Сама же побрела к кровати и устроилась на самом краю с видом побитой собаки. Гоэта с облегчением вздохнула, когда муж начал раздеваться. Она откинулась на спину и едва заметно улыбнулась, когда свет погас, а матрас чуть скрипнул, прогнувшись под тяжестью мужчины. Улыбка стала шире, когда пальцы Брагоньера коснулись ее щеки в скупой ласке. Эллина подползла к нему, обвила ногами и уснула.
На подкорке сознания мелькнуло: "Летом я рожу сына".
Эллина с улыбкой, больше походившей на оскал, разливала чай. Свекровь наблюдала за каждым движением, готовая в любой момент сказать очередную колкость. Леди Брагоньер-старшая делала это с изяществом, присущим особам высшего света. Аристократы, казалось, впитывали с молоком матери умение оскорбить человека и избежать наказания. Женщины по всем статьям превзошли мужчин, а если объект насмешек ниже по происхождению, они и вовсе сбрасывали маски, щедро потчуя ядом.
Гоэте хотелось соврать про беременность и посмотреть, как вытянется лицо свекрови. Та вышла к завтраку величавая, словно королева, не в домашнем платье, как Эллина. Создавалось впечатление, будто леди Брагоньер-старшая даже внешним видом старалась унизить невестку. Гоэта стойко держалась.
От улыбки сводило мышцы.
Как бы Эллине хотелось стукнуть чашкой о стол, но вместо этого она приторно интересовалась, покрепче или пожиже любит свекровь.
Вот зачем гоэта вышла замуж? Высший свет ей претил, Анабель могла сколько угодно таскать ее на приемы, но любовь к графам и баронессам не привила. Хорошо, Брагоньер не любитель светских развлечений, однако они регулярно бывали на музыкальных вечерах, посещали театр и минимум балов — словом, отбывали аристократическую повинность.
Слуга принес на подносе газету и почту. Положил рядом с Эллиной — маленькое, но превосходство. Хозяйка не свекровь, а она. Только вот леди ли Брагоньер отомстит, когда зимой они приедут в столицу на ежегодный королевский бал. Мать соэра не собиралась отдавать бразды правления семейным особняком выскочке.
Муж давно уехал на работу. Эллине предстоял очередной унылый день. Брагоньер запрещал брать заказы, и гоэта умирала со скуки. Однако сегодня предстояло нанести важный визит. Эллина послала горничную в квартал магов, чтобы та записала ее к врачу. Одна консультация стоила баснословных денег, но поговаривали, будто все его пациентки рожали здоровых малышей.
— Ольеру, приглашение, приглашение, счета… — Эллина перебирала конверты.
— Не слишком много ли ты тратишь? — подала голос свекровь, услышав слово "счета".
— Для женщины, которая спасла жизнь вашего сына, мало, — не оборачиваясь, ответила гоэта.
Ей надоела покорность. Пришла пора поставить вредную женщину на место. Пусть вспомнит, Эллина тоже дворянка, а не подзаборная девка, и если Брагоньер счел ее достойной любви, то углядел множество достоинств. Соэр не из тех, кого прельщает красота.
— В наше время статусом любовницы не гордились, — ядовито заметила леди Брагоньер и отпила из чашки. — Слишком много сахара, милая.
— Пытаюсь подсластить вашу жизнь, — вспылила Эллина. — Видимо, она чрезвычайно горька, раз чужое счастье не дает покоя.
— Счастье? — Свекровь хранила невозмутимое спокойствие. — Увы, в доме его нет. Я предупреждала Ольера, но он упрямый. Вы не способны родить ребенка, а говорите о счастье.
— Давно ли вы стали жрицей Сораты? — Все внутри гоэты кипело, даже чашка в руке дрожала. — Иначе откуда вам знать, что у нас не будет детей?
— Это очевидно, — пожала плечами собеседница и намазала себе тост. После посетовала, обращаясь к божественным брату и сестре: Дагору и Сорате: — Ни ума, ни воспитания, ни здоровья! Даже репутацию в качестве приданого не принесла. Одним словом — гоэта.
Эллина шумно вздохнула.
— Сколько можно вам повторять, что я не шлюха? Ваши грязные обвинения…
— Разве мой сын — ваш первый мужчина? Хорошая невеста бережет честь для мужа. Однако ваша невинность меня волнует меньше всего. Не надейтесь получить деньги Ольера по завещанию. Если не родите сына, не получите ни медяка, я позабочусь. Велите подать завтрак в мою комнату: у меня разболелась голова.
Леди Брагоньер промокнула губы и удалилась. Эллина мысленно пожелала ей онеметь и, не чувствуя вкуса, запихнула в рот сдобную булочку. Свекровь своего добилась, лишила аппетита.
Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, гоэта развернула газету. Муж терпеть не мог "Жизнь Сатии", по его словам, пособницу преступников и сборник грязных сплетен. Будь воля Брагоньера, единственную в городе частную газету запретили бы, а гранки уничтожили. Соэр признавал только информационные листы, которые вывешивали на видных местах по всему Тордехешу. В них печатали последние указы, сообщения о розыске преступников и прочие сведения, которые власти стремились донести до простого народа.
Эллина же "Жизнь Сатии" любила. Как всякая женщина, она интересовалась великосветскими историями, а, как гоэта, — криминальными заметками и объявлениями о найме на работу. Пролистывая газету, она наткнулась на некролог. В нем сообщалось о скоропостижной смерти некого врача от сердечного приступа. Коллеги не скупились на пафосные выражения скорби, но привлекли Эллину вовсе не они, а небольшая приписка: "Ведется следствие". Гоэта знала, — как-никак, муж столько лет отдал правосудию! — любая неожиданная смерть требует установки причин. Обычно следствие — сущая формальность, достаточно заключения врача о естественных причинах кончины. Однако женщина знала погибшего. Помнится, она обращалась к нему за помощью пару месяцев назад — так, сущие пустяки. Любопытная подробность: сегодня гоэта собиралась к его учителю. Занимательное совпадение!
Эллина перечитала заметку, надеясь найти что-то интересное. Ссора со свекровью вылетела из головы. Муж прав, не стоило открывать рот. Леди ли Брагоньер-старшая никогда не скрывала характера, да что там — сын перенял многие черты матушки. Только рассудительностью Брагоньер пошел в отца. Гоэта никогда его не видела: баронет умер задолго до знакомства Эллины с бывшим Главным следователем Сатии, — однако по обрывкам разговоров поняла, тот отличался той же холодной рассудочностью и спокойствием, хотя не чурался слабостей. В этом отношении сын переплюнул отца. Брагоньер стремился походить на будущего монарха, старательно копировал его манеры. Сейчас, наверное, сожалел о кумире молодости. Соэр трепетно относился к понятиям "честь", "долг", "верность", а герцог ли Сомераш их грубо попрал. Одно убийство его величества Донавела чего стоит! Пусть не собственными руками, но по приказу регента.
Эллина разделяла мнение супруга насчет принца Гидеона: Сомераш не позволит, чтобы престол занял сын покойного монарха. Мальчика удалили от двора, отправили на обучение в другую страну. Вряд ли он оттуда вернется. Ребенка легко убить, обставив все как несчастный случай. Да и мало ли на свете болезней? Однако в приватном разговоре с женой, состоявшемся после отъезда наследника, Брагоньер предположил, корабль с принцем Гидеоном утонет. Нет, он не сказал прямо, но Эллина сумела догадаться по недомолвкам.
Так вот, характер леди ли Брагоньер-старшей понятен, как понятно и то, что она привыкла к подчинению. Даже сын проявлял к ней почтение, хотя не забывал, если требовалось, напоминать, кто глава рода.
Эллина для свекрови — неподходящая женщина, окрутившая баронета, естественно, она всеми силами старается ее выжить. Гоэте бы не замечать колкостей, умом она понимала неправильность собственного поведения, но не могла контролировать эмоции. Женщина постоянно думала о ребенке, об ответственности перед мужем и нервничала. Она вдруг остро поняла, что за последний год превратилась в истеричку. Отсюда и грубые ответы мужа: ему банально надоели ее вечные слезы. Брагоньер наверняка тоже переживает, но не глушит бутылками коньяк.
Смерть врача не давала покоя. Сердечный приступ у молодого мужчины? Эллина помнила его и решительно не видела причин, которые помешали бы доктору дожить до преклонных лет. Улыбчивый, энергичный, пышущий румянцем, судя по хихиканью помощницы, любитель женщин.
"Надо показать Ольеру", — решила гоэта и отложила газету в сторону.
Бросив взгляд на часы, Эллина допила остывший чай и позвонила в колокольчик.
— Заложите экипаж, — приказала она слуге. — И позови горничную, мне понадобится ее помощь.
Вот так, обыденно, привычно. Помнится, раньше она боялась командовать.
Квартал магов остался прежним: резные водостоки, широкие тротуары, черепичные крыши особняков. Прежде Эллина редко заглядывала сюда: не было ни необходимости, ни денег. Да и кому приятно ловить презрительные взгляды, заискивая в приемных врачей с корочками об образовании в университете. А все потому, что тогда гоэта не могла похвастаться гербом и золотыми лозенами в кошельке. Теперь Эллина не тряслась в седле, а ехала, откинувшись на набитое конским волосом сиденье экипажа. Муж купил его сразу по возвращению в Сатию. Увы, обошлось без свадебного путешествия, зато соэр позаботился об удобстве супруги. Самого его устраивали извозчики и породистый жеребец в конюшне.
Никто не узнавал в затянутой в серое атласное платье женщине мелкого бытового мага, встречные волшебники одаривали улыбками и поклонами. «Благородная сеньора» вместо "Эй, ты!" всего за росчерк пера.
Экипаж остановился у небольшого аккуратного особняка. Нижний этаж приспособили для нужд врача, сам он с семейством обитал выше. Судя по золоченой вывеске, дела у господина Женда шли хорошо.
На широкое крыльцо вели три ступеньки.
Вокруг — тщательно постриженные кусты. На окнах — ящики с цветами.
Эллина сжала пальцы и зажмурилась.
Сората, пусть врач скажет, что она не бесплодна! Гоэта принесет богатые дары храму, отстоит на коленях неделю, лишь бы в следующем году детская перестала пустовать. Эллина обставляла ее сама, тщательно подбирала вещи, а теперь боялась заходить: всякий раз при взгляде на пустующую кроватку наворачивались слезы.
Кучер слез с облучка и распахнул дверцу экипажа.
Эллина натянула перчатки и со вздохом ступила на тротуар.
Всего пара шагов, а как сложно их сделать!
Звякнул колокольчик, и дверь отворила улыбчивая девушка. Эллина протянула визитную карточку. Помощница кивнула и заулыбалась еще шире, хотя, казалось, больше некуда. Ольер ли Брагоньер слишком известен в Сатии, чтобы не лебезить перед его женой, благо по врачам в последнее время она ходила часто.
— Я записана на одиннадцать.
Эллина прошлась по приемной, выдержанной в теплых тонах, и пробежалась взглядом по развешанным на стенах благодарственным письмам. Их оказалось много — неудивительно, при клиентуре господина Женда.
На самом видном месте — два диплома. Один врачебный, второй магический.
Кожаные диваны, цветы — все, чтобы пациенты чувствовали себя комфортно.
Помощница господина Женда заглянула в журнал и кивнула.
— Доктор ждет вас, проходите.
На негнущихся ногах Эллина вслед за девушкой шагнула в залитый солнцем кабинет. Он совсем не напоминал смотровую обычных врачей. Господин Женд старался, чтобы клиенты не воспринимала его как врача.
Часть комнаты отгораживала ширма, тоже не белая, с ярким узором.
— Госпожа Ольер ли Брагоньер, — наклонившись к писавшему за солидным, как он сам, столом врачу, доложила помощница.
Господин Женд поднял голову и снял очки. Он оказался лысым, полноватым, одетым с иголочки человеком лет пятидесяти. Все лицо, казалось, выражало добродушие, и только глаза выдавали человека хитрого, умевшего притворяться. Эллина не сомневалась, ради выгоды господин Женд пошел бы на все.
— Приветствую, благородная сеньора. — Значит, врач так и не заработал личного дворянства, раз обращался к гоэте как к вышестоящей. — Присаживайтесь! — Он махнул на бежевый кожаный диван. — Рассказывайте, что вас беспокоит.
Гоэта шумно вздохнула и в волнении стянула перчатки, чтобы чем-то занять руки.
— Дети, — упавшим голосом призналась она. — Я не могу забеременеть.
Господин Женд крякнул и заверил: на свете нет ничего невозможного.
Врач начал с обычных вопросов, потом затронул личное: отношения с мужем. Эллина отвечала предельно откровенно, понимая, от этого зависит будущее семьи. Господин Женд никак не комментировал ее рассказ, просто кивал, делал пометки или выяснял детали.
Гоэта мысленно усмехалась: даже с Анабель она не делилась подробностями сексуальной жизни, а тут расписывала постороннему человеку позы, ощущения и прочие пикантные подробности. Когда она закончила, в кабинете на время воцарилось молчание.
Врач жевал губы и хмурился. Эллина ерзала на диване. Чем больше господин Женд безмолвствовал, тем больше волновалась гоэта, предполагая самое худшее.
— Странно, — наконец изрек доктор и вытащил из ящика тонкие перчатки. — Не вижу никаких трудностей. Возраст, конечно, неподходящий, но не смертельный. Скажите, ваш муж не мог застудиться?
— Он всегда тепло одевается, — заверила Эллина и, смутившись, добавила: — И с потенцией проблем нет. Может, муж не самый страстный любовник, но я не жалуюсь.
Господин Женд кивнул и попросил пациентку раздеться за ширмой.
Осмотр длился недолго. Пару раз гоэта морщилась: врач производил не самые приятные манипуляции. Но вот господин Женд стянул перчатки и выбросил в ведро. Подтянув белье, Эллина замерла в ожидании вердикта.
