9
Как только убедилась Гореслава, что болезнь к князю больше не воротится, ушла она из княжеских палат, ушла тихо, по утру, пока Услада не проснулась и, калачиком, свернувшись, спала на лавке. Спустилась по резному крыльцу и вздохнула с облегчением. Вот пойдёт она сейчас по полу проснувшемуся Градцу к сонной избе Всеслава Стояновича, заживёт прежней жизнью, а в липене и дома будет…
Когда подошла ко двору, удивилась тому, что Любава, зевая, несла по двору ведро с водой: час – то ранний.
- Что случилось, Любавушка?
- Май ни свет ни заря приехал. Да ты разве не видала Снежинку его?
И точно: не приметила девка белой кобылы, дремавшей у повети.
- Да как же он двор свой оставил?
- За сестрой приехал. Хочет коров в Градец пригнать и зажить с нами одной семьёй до грудня.
- Тесно в избе будет.
- В тесноте, да не в обиде. Ступай, поспи немного, пока отец с Маем не вернулись. Устала ты, Гореславушка, измучила себя заботами.
В избе все суетились, даже малая Голуба спешила поспеть в клеть до того, как туда прибежит Заря. Зима Ярославовна достала из подклети остатки телячьей туши и трудилась над густой кашей, которую собиралась сдобрить мясом.
- Вернулась? - бросила через плечо вошедшей хозяйка. – Посиди, отдохни маленько и подои корову.
- Я уж подоила, - зазвенел голос Зари из дальнего кута. – Пускай Гореслава поспит немножечко, ведь столько ночей глаз она не смыкала, устала очень.
И правда: лишь только присела Наумовна на лавку, как рука сама собой к голове потянулась, а голова – к лавке. И заснула девка, словно в омут тёмный окунулась. Проснулась она около полудня. В избе никого не было; угли в печке слабо тлели. Гореслава отыскала остатки каши в горшке, поела и, сладко потянувшись, вышла в сени. Там пахло сеном, конской сбруей и зерном ( Зима Ярославовна хранила там мешки с овсом и рожью) – этот запах надолго запомнился девушке и стал для неё запахом домашнего очага; почти так же пахло в родной клети. Гореслава вдохнула аромат сена и толкнула дверь.
Заря сидела на крыльце и лущила овёс. Она вздрогнула от скрипа и чуть не уронила миску с зерном.
- Напугала ты меня, Гореслава. Хорошо ли спала?
- Да не жалуюсь.
- А к тебе приходили уж.
- Кто же?
- Кметь твой, Ермил. Говорил, что сказать ему что – то треба.
- Хорошо, потом переговорю с ним.
- Любава с Голубой в лес по ягоды пошли; взяла бы и ты лукошко да догнала их. Ушли они только что, а ягоду у Зелёной Горки собирать будут.
- А ты почему с ними не пошла?
- Брата жду. Уеду я обратно в лес на наше подворье: коров сюда нам перегнать треба.
- А что так?
- Людей лихих в лесу много стало, сама знаешь.
…Ах, погожие денёчки летние, век бы под солнышком тёплым гулять, травами дышать, на небо любоваться! Не спеша шла Гореслава лесными тропинками с лукошком к Зелёной Горке, останавливаясь через шаг, чтобы наклониться, цветок лесной понюхать, былинку с земли поднять. Шла она босиком, чтобы всё тепло да ласку земли – матушки почувствовать, силой её напитаться. И как сердечко радовалась, когда взлетала у неё из – под ног бабочка – радуга, или же заводила песенку свою птичка певчая. А ягод в лесу видимо – невидимо! Земляника, сочная, червлёная, выглядывала из – под каждого листочка, к себе манила. Уж и полное лукошко набрала Наумовна, а ягода всё не пропадала. Присела девка на бугорок, огляделась вокруг: совсем рядом была Зелёная Горка. « Если бы всю ягоду эту лесную собрать да киселя и варенья из неё наварить, то на всё печище бы хватило», - подумала Гореслава и посмотрела на своё лукошко.
Вдруг затрещали веточки мелкие, раздались голоса девичьи с соседней полянки:
- Ой, не могу я ягоду эту есть больше, Любава, уж и во рту – то сладко.
- Ты бы лучше не в рот, а в лукошко ягоду клала.
- Я клала, а она сама в рот прыгает.
Рассмеялась Любава. Тут – то и увидела Наумовна Голубу: смешная была девчонка, вся в травинках лесных, а рот красный от земляники.
- Славно батюшка Леший вас одарил. Отблагодарили ли его за угощение?
- Отблагодарили, - ответствовала старшая Всеславовна. – А ты – то что тут делаешь, Гореслава?
- Сказала мне Заря, что вы по ягоду к Зелёной Горке пошли, вот и решила тоже лукошко Зиме Ярославовне принести.
- Быстро же ты управилась. А мы – вот больше ягоды съели, чем в лукошко положили.
Вдоволь набрав и наевшись ягоды лесной, девушки пошли к Соловке. Вода в ней потеплела немного, но искупаться они не решились, лишь прошлись по мелководью и отмыли Голубу.
Бодрые, весёлые, довольные, с полными лукошками возвращались девки домой. У ворот натолкнулась Гореслава на Ермила. Кметь помялся немного, а потом протянул ей камешек чудесный на кожаном шнурочке.
- Это Громовое Яйцо жалует тебе князь за заботу.
Камешек большой был – с кулачок детский, и узор по нему голубоватыми кругами да прожилками от центра разбегался.
Велела поблагодарить Светозара Наумовна, хотела уйти, но видит: парень с ноги на ногу мнётся, не уходит.
- Чего тебе ещё, Ермил?
- Радость Твёрдовна велела передать, чтоб пришла ты на закате к Перунову дубу.
- И давно ж ты у ней на побегушках?
- Да поймала она за рукав, долго упрашивала. Почему ж просьбу девичью не уважить, - обиделся кметь, в сторону смотрел, а потом важно сказал: - Пойду я, в крепости у гридня дел много поважнее, чем с девками беседовать.
… Незадолго до заката сняла Гореслава одинцы и колечко дарёное – мало ли, что случится может – прикрепила к поясу конёк – оберег, Эриков подарок, вздохнула тяжко и пошла со двора. Знала она, зачем позвала её супротивница: за внимание княжеское пенять будет.
Перунов дуб рос на самой вершине Зелёной Горки , у крутого песчаного обрыва над Соловкой. Закат окрасил листву в червлёные краски, бликами играл на морщинистой коре. Дубу этому было больше ста зим, и ствол его на высоте двух саженей от земли разветвлялся на пять толстых ветвей, казалось, подпиравших небо.
Наумовна побоялась прислониться к морщинистому стволу и присела возле выступавшего из земли корня.
Радость Твёрдовна пришла вскорости. Чёрные глаза, словно каменья заморские, блестели; коса цвета вороного крыла змеёй вилась по спине. Была она ростом чуть поменьше Гореславы, но из – за худощавости казалась выше. « И в кого она пошла, такая чёрная, большеглазая?» – подумала девушка.
Радость немного постояла, разглядывая Наумовну, а потом смело подошла к Перунову дубу.
- Ты, что ли, Гореслава, Наумова дочь? – с усмешкой спросила чёрноволосая, и глаза у неё сверкнули, словно угли печные.
- Я. А ты, кажись, Радостью Твёрдовной зовешься, - не испугалась девка, так же бойко отвечала.
- А знаешь ли ты, что князь наш Светозар мне мил?
- Весь Градец знает это.
- Тогда почто ты у меня отбить хочешь?
- Никого я у тебя не отбивала.
- Лжёшь, знаю всё: и то, как ты вкруг него вилась и как зельем ведьмачим опоила. Совсем забыл меня. Прихожу я в крепость, а он велит передать, чтоб уходила. И всё из- за тебя.
- Если он тебя бросил – не моя в том вина.
- Врёшь, травами своими его опоила, голову вскружила моему соколу.
Хотела ответить Гореслава словом едким, но ухватила её Радость за косу и к обрыву потащила.
- Гуляла бы ты, пришлая, с Ермилом, а на чужих парней бы не зарилась, - приговаривала девка и царапалась, как кошка.
Но не такова была Наумовна, чтобы такое простить, извернулась, схватила супротивницу за пояс. Завизжала Твёрдовна, зубами в руку ей вцепилась. Однако, не помогла ей кошачья повадка: сумела – таки Гореслава развязать ей пояс. Что уж тут поделать – отступила Радость, губки покусывала, а пояс с оберегами в руку у Наумовны повис сиротливо. Какой позор на девичью голову; хорошо, что люди не видали.
- Пояс я тебе отдам, но впредь не называй меня ведьмой. Никогда я зелья приворотного не варила, и перед людьми меня не стыди.
Вырвала свой пояс Твёрдовна, быстрыми шагами пошла вниз по Зелёной Горке. А Гореслава постояла маленько и тоже к Градцу пошла окружной дорогой.
Ужели не люба ему больше Радость, ужели не быть ей княгиней? И не верилось в то девке, обмануть себя надеждой ложной боялась. Но не спроста же говорила ей слова обидные чёрноглазая; знать, действительно стали приворотными травы лесные.
Когда переходила девка Соловку, то посмеялась над видом своим. Нет, краше разукрасила её Твёрдовна, чем Всезнава с подруженьками. Бедовая девка. Гореслава осторожно умыла лицо, переплела косу и в город поспешила. Солнышко уж закатилось, поэтому не боялась Наумовна, что кто – то заметит её, такую красивую. Лишь бы только кметей не повстречать!
10
Говорят, сердце девичье недолго кручинится, так и с Радостью приключилось. В первые – то дни после встречи у Перунова дуба она стороной парней с девками обходила, всё на крепость посматривала. Помнится, дивилась тогда Гореслава, откуда в чёрноволосой девке столько злости, но потом дивиться перестала, когда рассказали, что род Твёрдовны из – за моря и будто бы прабабка её гречанкой была. Но люди много бают, да не всё быль.
… А Радость Твёрдовна нового дролю себе нашла. Как – то пошла Наумовна в крепость, чтобы с Ермилом поговорить и о здоровье княжеском справиться. В Градце её теперь все знали: отроки у ворот словом ласковым перебрасывались, кмети её по имени – отчеству величали. Итак, шла она и с Соболько, забавным чернявым отроком, беседовала, когда Радость Твёрдовну увидала. Девка к ней спиной стояла, на плечо Будимиру голову положила и о чём – то с ним ворковала., а кметь стоял да улыбался. Потом Твёрдовна засмеялась и ещё крепче к парню прижалась.
Наумовна подошла поближе к бывшей супротивнице, наблюдая за тем, как Будимир медленно уводит Радость к воротам, где расторопный, бывший у него в услужении корел поджидал его с конём на поводу. « Сейчас на Соловку поедут звёздами любоваться, - подумала девка. – Быстро же ей другой полюбился. Да кто – Будимир! Светозара жаль: сорокой – пустозвонкой девка его оказалась. А я – то и поверить была готова, что любит она его».
Соболько, вертевшийся возле неё, позвал. Гореслава обернулась, подошла.
- Ермила я видел, он просил позвать тебя.
- Уже иду. А ты ступай, а то Услада на меня глазами волчьими смотрит.
Парня как ветром сдуло.
Ермил ждал её возле гридницы, как заприметил девку, так сразу же навстречу ей пошёл.
- Здравствуй, Гореслава. Вечерок сегодня славный, да и ночка будет звёздная. Прогуляемся?
- Почему ж нет. Мне Соболько сказал, что ты звал меня…
- Звал. Хотел с тобой погулять, поговорить.
… Звёзд на небе будет видимо – невидимо, а пока небо – светлое ещё от недавно зашедшего солнца.
Шли они медленно вдоль крепостных посолонь, туда, где Соловка огибала город ещё одним полукольцом. На берегу парни развели костры, возле которых прогуливались с девками; иной раз какая – нибудь пара бралась за руки, разбегалась и прыгала через дрожащее пламя.
- Никогда я здесь не была, - прошептала Наумовна, осматривая серебристую рябь воды, в которой бликами играли костры.
- А там спит море – Нево, - Ермил указал посолонь, где неясной полосой темнел лес.
- Хорошо – то как, словно в Ирий попала, - Гореслава подошла к одному из костров и прислушалась к девичьему говору. Кажется, среди прочих голосов узнала она и голос Зари.
- Везде поспеет девка – солнышко, - мысленно усмехнулась девка.
Ермил отошёл куда – то; вернулся он чуть погодя и странно как – то улыбался.
- Гореслава, дует от реки, отойдём.
Наумовна послушно пошла за ним к зарослям волховы, не смея спросить, что задумал кметь.
Из – за листьев пробивался яркий огонёк костра.
- Там, за волховой, пригорок; присядь на него, на воду посмотри. А я скоро вернусь.
Девка плечами передёрнула, к пригорку не пошла. Ермил с ней спорить не стал, махнул рукой и вернулся к реке, откуда доносилась весёлая девичья песня.
Гореслава постояла немного и пошла прочь.
- Добрый вечер тебе, Гореслава Наумовна, - голос раздался с того самого пригорка, куда звал её кметь. – Вижу, Ермил плохо просьбу мою исполнил.
Наумовна обошла волхову, прошла ещё немного до пригорка и увидала костёр, одиноко горевшему у самой воды. « И стоило Ермилу так плутать, чтобы от реки к реке придти», - усмехнулась про себя девка и присела возле огня, там, куда указал ей князь. Его она сразу узнала: ни голос, ни лицо не изменила болезнь.
- Давненько ты в крепость не заходила, - Светозар поворошил угли в костре. Гореславе показалось, что когда – то она уже видела эти прыгающие искорки огня, наверное, у свеев. Только тогда всё было иначе.
- А что мне в крепость ходить: здоровы вы, а кметя – жениха нет у меня. Да и девкам некоторым я не по сердцу пришлось.
- Завидуют они тебе.
- Чему ж завидовать?
- Красоте твоей
Зардели щёки девичьи; потупила Гореслава взор.
- Есть и покраше меня, - прошептала она.
Светозар встал; Наумовна сначала перепугалась: вдруг рана откроется и ноги подкосятся, но князь на то и князь, чтобы на ногах устоять. Гореслава всё же шла за ним осторожно, боясь, что излишняя забота разгневает его.
- Я слышал, уезжаешь ты, - князь неожиданно остановился и обернулся к ней; Наумовна, не ожидавшая этого, чуть на него не натолкнулась. Сделалось ей вдруг так смешно, что веселья в себе удержать не смогла. Светозар тоже улыбнулся.
- Ну, об отъезде твоём мы опосля поговорим. А теперь иди к другим девкам, повеселись.
А ей и не хотелось от него уходить, только бы стоять с ним рядом да слушать его.
Князь, между тем, отошёл от неё на несколько шагов, остановился и, не оборачиваясь, спросил:
- Так где печище твоё?
- Возле Быстрой реки, что из озера Нево вытекает и в Медвежье озеро впадает. Речка эта рядом с Череном протекает.
- Ну, счастливого пути.
Он ушёл от неё к кметям; они тут же столпились вокруг него, побросав своих девок, а Гореслава завидовала каждому гридню, с которым князь говорил.
К ней тихонько подошла Заря, положила руку на плечо.
- Я с Маем переговорила. Он сказал, что лесом ехать долго да и небезопасно, лучше всего по морю плыть. Есть у него друг, который через два заката поплывёт в Черен; с ним и поплывёшь.
- Хорошо, - она слушала в пол уха, наблюдая за лихими девками, закружившимися, словно в танке, перед Светозаром. Не его ты, девка; в печище родилась, там и всю жизнь проживёт. Что ж, видать, Радия, она невеста. Стерпится - слюбится.
… Наумовна свои пожитки быстро собрала, уложила в узел да покрепче завязала. Провожать её вышел весь двор Всеслава; шли медленно, молчаливо, только малая Голуба всё дёргала мать за понёву и спрашивала, куда Гореслава уезжает.
На полпути догнал их Ермил на своём борзом коне.
- Добрый путь тебе, Гореславушка, милости стрибожьей. Теперь буду я князя просить, чтобы почаще в Черен заглядывал.
- Для чего же?
- Чтоб к тебе поближе быть и хоть изредка тебя видеть. Ну, прощай, век не забуду.
- И тебе всего доброго, Ермил. Прощай.
Здорова ладья покачивалась под белым парусом почти у самого устья реки, и белобрысый парнишка готов был в любую минуту оттолкнуть её от берега.
Май и Заря помогли Наумовне взойти на борт ладьи и дольше всех прощались с ней. Потом они сошли на берег, и девки долго – долго махали кораблю вслед.
Гореслава видела, как постепенно исчезают вдалеке очертания крепости и терялись среди утренней дымки друзья… Вот и пропал Градец, вокруг только синее море. Далеко навсегда остался её ладо.
