Дорого заплатил Всеслав Стоянович за морское путешествие девки – целых две гривны, а сверх того Май обещал бочонок мёда достать через бортника знакомого, так что никто Наумовну на пустом берегу не высадит.
Здорова ладья, небольшая, но вёрткая, по волнам легко скользила; да градцам на больших кораблях плавать и ни к чему: в Нево – море много урман, свеев да датчан, чьи быстрые снеккары со страшными чудищами на носах, воды бороздят днём и ночью, а, чтоб уйти от них, ладья должна, как птица, над водой летать.
Здоров плыл в Черен за товаром: город сей давно славился своими кузнецами и лучшей во всём крае пушниной.
Плыли они два дня, и город девушка увидела ранним утром. Корабль вошёл в устье Быстрой и пристал к берегу в одном из её рукавов, который горожане специально расширили для корабельной пристани. Замелькали люди на палубе; бросили сходни. Гореславу с её узелком одной из первых на берег вытолкнули, и оказалась она снова возле черенских выселок. Память у неё была крепкая, поэтому быстро девка нашла дорогу к Добрынину двору. Постучала в ворота; звонко залилась лаем Лисичка, лениво заворчал Бирюк. Ворота тихонечко заскрипели, и заспанная Миланья высунула голову в образовавшуюся щель.
- Гореслава Наумовна! – от удивления она чуть не сползла на землю. – Да как же так… Вас же свеи…
- Вернулась я, Миланьюшка, домой еду. А теперь впусти меня: две ночки я толком не спала, на корабле маялась.
Чернавка быстро ворота отворила и вперёд гостьи побежала к избе.
- Белёна Игнатьевна, Белёна Игнатьевна, радость – то какая! Гореслава Наумовна вернулась!
На крыльцо вышла хозяйка в наскоро надетой понёве и цветастом платке на плечах. Увидев Наумовну, она всплеснула руками.
- Миланья, постели в горнице для нашей ласточки.
Белёна Игнатьевна спустилась во двор и за руку ввела в дом гостью. В сенях её встречал Хват, такой забавный, сонный, с травинками в волосах ( в сенях же и спал, от жара летнего спасаясь).
- Мы ведь думали, что ты уж в земле Урманской, - он приветливо улыбнулся. – А ты здесь.
- Потом наговоритесь, - сказала хозяйка. – Пусть Гореслава отдохнёт с дороги, а я меж тем с Добрыней Всеславичем переговорю.
…После полудня, поев и отдохнув, Наумовна снова собралась в путь. Егора Добрынича, ещё давеча ушедшего с парнями на Мутную, не дождавшись, Гнедую запряг сам плотник. Но дел у хозяина видимо – невидимо, поэтому отвезти девку в родное печище вызвался Хват. Он был весел и, насвистывая что – то, легонько подхлестнул лошадь.
Погода была славная: солнышко светило ярко, но временами скрывалось за пеленой облаков. По дороге Хват рассказал, как кольцо, князем дарёное, попало к свеям: его Егор хотел отвезти девкиным родным, но по дороге повстречались ему лихие свейские люди. Насилу ушёл, поклажу всю побросав.
Но вот речка круто повернула; по обеим сторонам дороги зашелестел родной лес. Сердечко Гореславино радостно заныло, да и как же иначе, ведь всё тут с детства знакомо. Гнедая шагом пошла, жильё человеческое почуяв. Скоро и печище показалось в древесных просветах, и спустя некоторое время подъехали они к Наумову двору. Девка быстро на землю соскочило, ворота отворилась. Заворчал поначалу Серый, но потом признал. Навстречу ей выбежал Стоян, завертелся волчком, закричал во всё горло : « Гореслава вернулась!»…
11
Ох, и досталось же девке за то, что в пошлую годину из дома тайком бежала ! Отец, Наум Добрынич, слово грозное молвил, да по глазам читала Гореслава, что рад он радёшенек дочурку свою видеть; Добромира Ждановна же потрепала немного за косу, пожурила да отсыпаться в клеть послала. Гостя попотчевав, зашла к Наумовне Лада с крынкой молока.
- Попей – ка молочка, давненько ведь такого не пила.
Молоко родное слаще мёда показалось.
Опосля вместе с Хватом дошла до кузни, чтоб поклониться Силе Ждановичу и жене его, Мудрёне Братиловне, за гостеприимство сестреницы их.
Обратно Гореслава одна шла; ёлочки – шатры иголочками руки покалывали; берёзки на ветру шелестели. И так хорошо было в родном лесу возле Медвежьего озера, где каждая былинка её, Наумовну, знала. А птички звонкоголосые над головой кружились да песни свои распевали. И чего, девка глупая, в чужом краю искала, думала, что где – то есть место лучше родного печища? Нет такого места. Затрещали сухие ветки; Гореслава обернулась и рассмеялась: с ближайшего пригорка скатился Стоян.
- Чего же ты, кметь, падаешь? Земля – матушка не держит?
- Хотел я тебя напугать, а трава – то скользкая, - ответил мальчишка, былинки с себя отряхивая. Подошла к нему девка, по голове потрепала.
- Больно?
- Кметю больно не бывает.
Улыбнулась Наумовна. Глуздень он ещё, братец малый.
- Ну, научил тебя Радий из лука стрелять?
- Научил. Хочешь, шишку вон – ту собью?
Стоян пошарил за пригорком, с которого скатился, достал свой лук и палочку заострённую, что стрелой ему служила, прицелился, стрелу пустил. Удивилась девка, когда шишка на землю упала, только не та, в которую братец метил. Как же подрос, изменился он за год, что его не видела. А Наумыч стоял перед ней, гордый своим умением.
- А Радий ещё к князю на службу не ушёл?
- Нет. Уезжал он в Черен на зиму, а по весне вернулся. Зайти к нему хочешь? – мальчонка странно как – то на неё посмотрел. Нет, не глуздень он.
- Зачем же, не буду жинке его мешать.
- Ошибаешься, сестрёнка, нет у него в доме хозяйки.
- А Ярослава где? – не хотелось Гореславе больше об охотнике говорить, знала ведь, что, как узнает, что вернулась, вено отцу принесёт. – Ушла ли с нашего двора?
- Нет. Она с Желаной коров в поле пасёт.
От сердца отлегло. Не сосватать Радию её вперёд середней сестры.
Стоян с ней в поле не пошёл: захотелось ему по лесу побродить, веточек для стрелок наломать.
Бежала Наумовна по полю, солнцу ласковому лицо подставив. И хотелось ей остановиться, упасть на землю – матушку, вдоволь запахом трав надышаться. И не удержалась – таки. Пьянил, голову кружил аромат цветов полевых, тепло родной земли. Поднялась она на ноги и звонко рассмеялась. Как же хорошо дома вновь оказаться! Огляделась вокруг, коров неподалёку заметила. Вот и Серый, прихрамывая, за бабочками гоняется, а рядом с ним Желана. Подросла девчонка, скоро уж рубаху снимет. Заметив сестру старшую, навстречу ей побежала; от бега даже венок с головы слетел.
- Сестрица ,милая, живая! – запыхалась Желана, отдышаться никак не могла. – А нам сказывали, что не вернёшься ты.
Прижалась девчушка к Гореславе крепко – крепко, потом за руку схватила, к коровам повела. Возле их бурёнок сидела Ярослава с хворостиной, мух от себя отгоняла. По – прежнему пригожая она была, коса ещё длиннее стала, только не спешили парни её обрезать.
- Здравствуй, Гореслава. Давненько ты от нас сбежала, сестрёнка, - и рада, и не рада Ярослава была сестриному возвращению. – Давно вернулась?
- Нет. Да разве сама не видала? Серый же меня во дворе встречал, лаял. А теперь он здесь.
- Стоян его сюда привёл. А про тебя брат нам сказывал; я сама – то, когда приехала ты, уж в поле была. Ну, нагулялась ли?
- Вдоволь, Ярославушка, всё я повидала. А ты – то как?
- С Любимом я рассорилась, Стоян тебе, верно, сказывал. А Увар… Не пойду я за него, даже если жуковинья золотые принесёт. А тебе больше повезло, заботиться о тебе твой Бог.
- О чём ты?
- Радий ездил искать тебя в город, всю зиму там пропадал, а вернулся неженатым. Только не обойти тебе с ним вокруг ракит вперёд меня.
- По нраву он тебе?
- Все девки в печище по нему сохнут.
- Так и бери его себе. Не отдавала ему сердечко и никогда не отдам.
- Батюшка прикажет – пойдёшь за Радия. Счастья ты своего не замечаешь, от такого парня отказываешься по дурости. Ох, везучая ты, Гореслава, - девка вздохнула. – А на меня парни и не смотрят, сговорились, что ли.
Знала Гореслава, что лукавит сестра, но промолчала. И не хотелось ей, чтоб сестрицу поскорей сосватали: уж больно жалко Ярославу было, да знала Наумовна, что после этого сама в девках не засидится. Так решили Рожаницы да Доля её, знать, так тому и быть.
- Гореславушка, не замолвила бы ты словечко за меня перед Любимом: тебя парни всегда слушали. Уж ходила я к нему мириться, да не знаю, простил ли.
Отчего же сестре не помочь. Пошла Гореслава к Любимину двору, в ворота постучала. Запаял Мохнатый, вышел хозяин. Изменился Любим, борода у него отросла колючая. Рассказала ей Лада, что ещё в берёзозоле умер у него отец от хвори какой – то, и был теперь парень старшой в доме над матерью своей, сестрёнками да братишками малыми.
- Зачем пожаловала, Гореслава Наумовна? – не удивился он её появлению, словно и не исчезала девка из печища.
- Сестра послала. Спрашивает, почто ты её не жалуешь. Любит она тебя, Любим Найдёныч, только голову ей Увар вскружил. Прощения теперь Ярослава у тебя просит.
- А ты зачем так помирить с сестрой меня стараешься, корысть, что ли, какая есть?
- Жалко мне сестру, напрасно только красоту свою изводит.
- Ладно, скажи ей, чтоб у ворот ввечеру ждала. Всё, что ли?
- Всё, Любим Найдёныч.
- Ну, и ступай себе.
… Просияла Ярослава, когда сестра ей слова парня передала. Как коров пригнали, побежала наряжаться. Добромира же головой качала, говорила, что напрасно девка прихорашивается. Но ошиблась Ждановна: всю ночку прогуляла с Любимом Ярослава, а Мохнатый ей снова руки лизал. Расцвела девка, о свадьбе снова поговаривать стала. И, правда, пришли скоро к Науму Добрыничу сваты. Ярослава в своём куту сидела и плакала, пока они с отцом её говорили.
- Чего ж ты, милая? – спросила её Лада. – Любит он тебя.
- Жалко отца с матушкой покидать, в чужой дом уходить.
- Ничего, привыкнешь. Стерпится - слюбится.
… И ушла – таки Ярослава вскорости из рода; была – и нет её. Жених через порог перенёс – и умерла былая Ярослава Наумовна ; вместе с косой девичьей былая жизнь в прошлое ушла . Надолго запомнилась Гореславе сестра в вышитой красным узором, белой понёве с головодцем на голове, которая пела – плакала: «…. Отгоните вы кику белую со пути, со дороженьки!». И был сиречь на всё печище, и мок от слёз платок – фата у невесты , когда пели подруженьки песни печальные.
… Видела на свадьбе сестриной Гореслава Любаву. Пришла она вместе с Власом, села, где муж указал, на родителей и сестёр посматривая. И хотелось ей сесть с ними рядом, да не из их рода теперь. Была она в расшитой понёве и узорном повое; заприметила младшая Наумовна, что скоро закричит в новой избе первый Власович.
… Вот и ушла Ярослава со двора, стала теперь Гореслава старшей сестрицей. Отец со дня на день Радия с веном ждал.
В один денёк погожий сидела Наумовна со Стояном под ёлочкой – шатром на брёвнышке и рубаху вышивала; братец же что – то из веточки сосновой вырезал. Утром она Радия повстречала в поле, когда коров Желане выгонять помогала. Охотник из леса шёл и не приметить девку не мог. Слово за слово да зашёл разговор о сватовстве. Гореслава молча его выслушала, а после ответила:
- Коли батюшка скажет за тебя идти – пойду.
Понял парень, что не люб он, вспылил:
- Да кого же ты ждёшь, непутёвая?
- Я всегда ждала кого – то, Радий, только не приедет он.
- Есть, что ли, кто?
- Есть, да ты не бойся, далече он отсюда, не долетит.
Ничего не ответил на это охотник. Кликнул Лайко и пошёл прочь. Поняла девка, что парня обидела, да что ж ему ответить было, коли не люб. А Радий вдруг обернулся и крикнул:
- По своей воле не пойдёшь – силой уведу. А коли и так не удержу, то к князю мне идти.
… Славный выходил узор у неё из – под пальцев, не хуже, чем у Любавы когда – то был. Вот окончит она работу, ещё одну рубаху вышитую в сундук с приданым положит. Только для кого старается?
Тут влезла под лапы зелёные Желана, а глазёнки – то у неё блестели огнём.
- Что ж ты коров бросила, Желана?
- Кончай работу, Гореславушка: князь тёмноволосый сватать тебя приехал. Он там, у ворот наших.
И забыла Гореслава про вышивку, вылезла из – под ёлки, побежала к печищу. А сердечко быстрее ног летело, из груди выскакивало. И не замечала девка иголок, что ноги босые кололи, веток, что по лесу хлестали. Выбежала на опушку и отдышаться не может. Перебежала поле, увидала - у двора кони стоят, а среди них и серый в яблоках. А вот и Ермил ей рукой машет; рядом с ним – Уварко. И стоит впереди всех свет её очей, улыбается, на неё смотрит, смеётся:
- Что, не ждала ты меня, княгинюшка?
Быстрее ветра, не разбирая дороги, побежала к нему Гореслава, обо всём на свете позабыв. Сбылись сны, здесь её ладо…
11 марта 2001 – 26 декабря 2001.
Словарь
Альденгьюборг - древнее название крепости Ладоги на реке Волхов; ныне Старая Ладога в Ленинградской области .
Банник - дух бани, которого необходимо задобрить, чтобы не упарил (не убил).
Баской – красивый.
Баснь - сказка.
Берёзозол - апрель.
Бечета - сапфирин – серовато – голубой или синевато – серый полудрагоценный камень.
Богач – глубокая лужа, яма, колдобина, залитая водой.
Браное полотно – ткань с рельефным узором того же цвета, что основной сон, или другого, чаще всего белого с красным.
Братан – двоюродный брат.
Братчина – пир в складчину.
Брашнина – пища, питьё, чаще всего ритуальные.
Буевище – кладбище.
Вадмал – менее грубая, чем Дерюга, шерстяная материя у скандинавов. Бывала двух сортов : простая, или хавнарвадмал, и моренде – с коричневого цвета полосами; самый грубый сорт назывался торговым сукном.
Вальхалла – в скандинавской мифологии: небесное жилище, где пируют души умерших героев.
Варяжское море – Балтийское море.
Ведомая – старшая жена в эпоху многожёнства.
Вено – выкуп за невесту.
Вершник – всадник.
Вица – хворостина, длинная ветка.
Влазня – прихожая.
Волхв – жрец, владеющий недоступными другим знаниями.
Волхова – ольховые заросли.
Вотола - род плаща с капюшоном.
Всход – лестница.
Вьяница – вьюга.
Вятший – старший, знатный.
Глуздень – глупый , обычно о ребёнке.
Година – год.
Голицы – кожаные рукавицы без шерстяной подкладки.
Головодец – женский головной убор, внешне напоминающий кокошник.
Горница – верхнее помещение в избе.
Гость – купец.
Град, градец - крепость.
Гривна – шейное украшение, а так же денежная единица в виде слитка.
Гридень – воин в дружине.
Гридница – помещение для пиров и собраний дружины. Не отапливалась, но имела большие, « светлые» окна.
Гридня – дружина.
Громовое Яйцо - полудрагоценный камень с голубоватыми или жёлтыми кругами с голубым узором звёздчатой формы в центре; сам камень серый или серо – белый.
Грудень – ноябрь.
Даждьбог – бог солнца, « податель всех благ».
Дворовый – дух , хозяин двора.
дежа - кадка, где месят тесто для хлеба.
Дерюга – очень плотная грубая ткань ( сканд).
Долонь – ладонь.
Доля – божество индивидуальной судьбы.
Домостройничать – вести домашнее хозяйство.
Доха – шуба с мехом внутрь и наружу.
Драккар – парусно – вёсельный корабль с головой дракона на носу.
Ерник – мелкий лес.
Жуковинья – кольца, перстни.
Забеседовать – жаловаться, плакать.
Забрало – укрепление на крепостной стене.
Заячья кривца, заячья кровь – зверобой, болеутоляющее, витаминное и кровоостанавливающее средство.
Идунн – богиня вечной юности в скандинавской мифологии.
Ингрия – территория современной Ленинградской и части Псковской и Новгородской областей; скандинавское название.
Здорова ладья, небольшая, но вёрткая, по волнам легко скользила; да градцам на больших кораблях плавать и ни к чему: в Нево – море много урман, свеев да датчан, чьи быстрые снеккары со страшными чудищами на носах, воды бороздят днём и ночью, а, чтоб уйти от них, ладья должна, как птица, над водой летать.
Здоров плыл в Черен за товаром: город сей давно славился своими кузнецами и лучшей во всём крае пушниной.
Плыли они два дня, и город девушка увидела ранним утром. Корабль вошёл в устье Быстрой и пристал к берегу в одном из её рукавов, который горожане специально расширили для корабельной пристани. Замелькали люди на палубе; бросили сходни. Гореславу с её узелком одной из первых на берег вытолкнули, и оказалась она снова возле черенских выселок. Память у неё была крепкая, поэтому быстро девка нашла дорогу к Добрынину двору. Постучала в ворота; звонко залилась лаем Лисичка, лениво заворчал Бирюк. Ворота тихонечко заскрипели, и заспанная Миланья высунула голову в образовавшуюся щель.
- Гореслава Наумовна! – от удивления она чуть не сползла на землю. – Да как же так… Вас же свеи…
- Вернулась я, Миланьюшка, домой еду. А теперь впусти меня: две ночки я толком не спала, на корабле маялась.
Чернавка быстро ворота отворила и вперёд гостьи побежала к избе.
- Белёна Игнатьевна, Белёна Игнатьевна, радость – то какая! Гореслава Наумовна вернулась!
На крыльцо вышла хозяйка в наскоро надетой понёве и цветастом платке на плечах. Увидев Наумовну, она всплеснула руками.
- Миланья, постели в горнице для нашей ласточки.
Белёна Игнатьевна спустилась во двор и за руку ввела в дом гостью. В сенях её встречал Хват, такой забавный, сонный, с травинками в волосах ( в сенях же и спал, от жара летнего спасаясь).
- Мы ведь думали, что ты уж в земле Урманской, - он приветливо улыбнулся. – А ты здесь.
- Потом наговоритесь, - сказала хозяйка. – Пусть Гореслава отдохнёт с дороги, а я меж тем с Добрыней Всеславичем переговорю.
…После полудня, поев и отдохнув, Наумовна снова собралась в путь. Егора Добрынича, ещё давеча ушедшего с парнями на Мутную, не дождавшись, Гнедую запряг сам плотник. Но дел у хозяина видимо – невидимо, поэтому отвезти девку в родное печище вызвался Хват. Он был весел и, насвистывая что – то, легонько подхлестнул лошадь.
Погода была славная: солнышко светило ярко, но временами скрывалось за пеленой облаков. По дороге Хват рассказал, как кольцо, князем дарёное, попало к свеям: его Егор хотел отвезти девкиным родным, но по дороге повстречались ему лихие свейские люди. Насилу ушёл, поклажу всю побросав.
Но вот речка круто повернула; по обеим сторонам дороги зашелестел родной лес. Сердечко Гореславино радостно заныло, да и как же иначе, ведь всё тут с детства знакомо. Гнедая шагом пошла, жильё человеческое почуяв. Скоро и печище показалось в древесных просветах, и спустя некоторое время подъехали они к Наумову двору. Девка быстро на землю соскочило, ворота отворилась. Заворчал поначалу Серый, но потом признал. Навстречу ей выбежал Стоян, завертелся волчком, закричал во всё горло : « Гореслава вернулась!»…
11
Ох, и досталось же девке за то, что в пошлую годину из дома тайком бежала ! Отец, Наум Добрынич, слово грозное молвил, да по глазам читала Гореслава, что рад он радёшенек дочурку свою видеть; Добромира Ждановна же потрепала немного за косу, пожурила да отсыпаться в клеть послала. Гостя попотчевав, зашла к Наумовне Лада с крынкой молока.
- Попей – ка молочка, давненько ведь такого не пила.
Молоко родное слаще мёда показалось.
Опосля вместе с Хватом дошла до кузни, чтоб поклониться Силе Ждановичу и жене его, Мудрёне Братиловне, за гостеприимство сестреницы их.
Обратно Гореслава одна шла; ёлочки – шатры иголочками руки покалывали; берёзки на ветру шелестели. И так хорошо было в родном лесу возле Медвежьего озера, где каждая былинка её, Наумовну, знала. А птички звонкоголосые над головой кружились да песни свои распевали. И чего, девка глупая, в чужом краю искала, думала, что где – то есть место лучше родного печища? Нет такого места. Затрещали сухие ветки; Гореслава обернулась и рассмеялась: с ближайшего пригорка скатился Стоян.
- Чего же ты, кметь, падаешь? Земля – матушка не держит?
- Хотел я тебя напугать, а трава – то скользкая, - ответил мальчишка, былинки с себя отряхивая. Подошла к нему девка, по голове потрепала.
- Больно?
- Кметю больно не бывает.
Улыбнулась Наумовна. Глуздень он ещё, братец малый.
- Ну, научил тебя Радий из лука стрелять?
- Научил. Хочешь, шишку вон – ту собью?
Стоян пошарил за пригорком, с которого скатился, достал свой лук и палочку заострённую, что стрелой ему служила, прицелился, стрелу пустил. Удивилась девка, когда шишка на землю упала, только не та, в которую братец метил. Как же подрос, изменился он за год, что его не видела. А Наумыч стоял перед ней, гордый своим умением.
- А Радий ещё к князю на службу не ушёл?
- Нет. Уезжал он в Черен на зиму, а по весне вернулся. Зайти к нему хочешь? – мальчонка странно как – то на неё посмотрел. Нет, не глуздень он.
- Зачем же, не буду жинке его мешать.
- Ошибаешься, сестрёнка, нет у него в доме хозяйки.
- А Ярослава где? – не хотелось Гореславе больше об охотнике говорить, знала ведь, что, как узнает, что вернулась, вено отцу принесёт. – Ушла ли с нашего двора?
- Нет. Она с Желаной коров в поле пасёт.
От сердца отлегло. Не сосватать Радию её вперёд середней сестры.
Стоян с ней в поле не пошёл: захотелось ему по лесу побродить, веточек для стрелок наломать.
Бежала Наумовна по полю, солнцу ласковому лицо подставив. И хотелось ей остановиться, упасть на землю – матушку, вдоволь запахом трав надышаться. И не удержалась – таки. Пьянил, голову кружил аромат цветов полевых, тепло родной земли. Поднялась она на ноги и звонко рассмеялась. Как же хорошо дома вновь оказаться! Огляделась вокруг, коров неподалёку заметила. Вот и Серый, прихрамывая, за бабочками гоняется, а рядом с ним Желана. Подросла девчонка, скоро уж рубаху снимет. Заметив сестру старшую, навстречу ей побежала; от бега даже венок с головы слетел.
- Сестрица ,милая, живая! – запыхалась Желана, отдышаться никак не могла. – А нам сказывали, что не вернёшься ты.
Прижалась девчушка к Гореславе крепко – крепко, потом за руку схватила, к коровам повела. Возле их бурёнок сидела Ярослава с хворостиной, мух от себя отгоняла. По – прежнему пригожая она была, коса ещё длиннее стала, только не спешили парни её обрезать.
- Здравствуй, Гореслава. Давненько ты от нас сбежала, сестрёнка, - и рада, и не рада Ярослава была сестриному возвращению. – Давно вернулась?
- Нет. Да разве сама не видала? Серый же меня во дворе встречал, лаял. А теперь он здесь.
- Стоян его сюда привёл. А про тебя брат нам сказывал; я сама – то, когда приехала ты, уж в поле была. Ну, нагулялась ли?
- Вдоволь, Ярославушка, всё я повидала. А ты – то как?
- С Любимом я рассорилась, Стоян тебе, верно, сказывал. А Увар… Не пойду я за него, даже если жуковинья золотые принесёт. А тебе больше повезло, заботиться о тебе твой Бог.
- О чём ты?
- Радий ездил искать тебя в город, всю зиму там пропадал, а вернулся неженатым. Только не обойти тебе с ним вокруг ракит вперёд меня.
- По нраву он тебе?
- Все девки в печище по нему сохнут.
- Так и бери его себе. Не отдавала ему сердечко и никогда не отдам.
- Батюшка прикажет – пойдёшь за Радия. Счастья ты своего не замечаешь, от такого парня отказываешься по дурости. Ох, везучая ты, Гореслава, - девка вздохнула. – А на меня парни и не смотрят, сговорились, что ли.
Знала Гореслава, что лукавит сестра, но промолчала. И не хотелось ей, чтоб сестрицу поскорей сосватали: уж больно жалко Ярославу было, да знала Наумовна, что после этого сама в девках не засидится. Так решили Рожаницы да Доля её, знать, так тому и быть.
- Гореславушка, не замолвила бы ты словечко за меня перед Любимом: тебя парни всегда слушали. Уж ходила я к нему мириться, да не знаю, простил ли.
Отчего же сестре не помочь. Пошла Гореслава к Любимину двору, в ворота постучала. Запаял Мохнатый, вышел хозяин. Изменился Любим, борода у него отросла колючая. Рассказала ей Лада, что ещё в берёзозоле умер у него отец от хвори какой – то, и был теперь парень старшой в доме над матерью своей, сестрёнками да братишками малыми.
- Зачем пожаловала, Гореслава Наумовна? – не удивился он её появлению, словно и не исчезала девка из печища.
- Сестра послала. Спрашивает, почто ты её не жалуешь. Любит она тебя, Любим Найдёныч, только голову ей Увар вскружил. Прощения теперь Ярослава у тебя просит.
- А ты зачем так помирить с сестрой меня стараешься, корысть, что ли, какая есть?
- Жалко мне сестру, напрасно только красоту свою изводит.
- Ладно, скажи ей, чтоб у ворот ввечеру ждала. Всё, что ли?
- Всё, Любим Найдёныч.
- Ну, и ступай себе.
… Просияла Ярослава, когда сестра ей слова парня передала. Как коров пригнали, побежала наряжаться. Добромира же головой качала, говорила, что напрасно девка прихорашивается. Но ошиблась Ждановна: всю ночку прогуляла с Любимом Ярослава, а Мохнатый ей снова руки лизал. Расцвела девка, о свадьбе снова поговаривать стала. И, правда, пришли скоро к Науму Добрыничу сваты. Ярослава в своём куту сидела и плакала, пока они с отцом её говорили.
- Чего ж ты, милая? – спросила её Лада. – Любит он тебя.
- Жалко отца с матушкой покидать, в чужой дом уходить.
- Ничего, привыкнешь. Стерпится - слюбится.
… И ушла – таки Ярослава вскорости из рода; была – и нет её. Жених через порог перенёс – и умерла былая Ярослава Наумовна ; вместе с косой девичьей былая жизнь в прошлое ушла . Надолго запомнилась Гореславе сестра в вышитой красным узором, белой понёве с головодцем на голове, которая пела – плакала: «…. Отгоните вы кику белую со пути, со дороженьки!». И был сиречь на всё печище, и мок от слёз платок – фата у невесты , когда пели подруженьки песни печальные.
… Видела на свадьбе сестриной Гореслава Любаву. Пришла она вместе с Власом, села, где муж указал, на родителей и сестёр посматривая. И хотелось ей сесть с ними рядом, да не из их рода теперь. Была она в расшитой понёве и узорном повое; заприметила младшая Наумовна, что скоро закричит в новой избе первый Власович.
… Вот и ушла Ярослава со двора, стала теперь Гореслава старшей сестрицей. Отец со дня на день Радия с веном ждал.
В один денёк погожий сидела Наумовна со Стояном под ёлочкой – шатром на брёвнышке и рубаху вышивала; братец же что – то из веточки сосновой вырезал. Утром она Радия повстречала в поле, когда коров Желане выгонять помогала. Охотник из леса шёл и не приметить девку не мог. Слово за слово да зашёл разговор о сватовстве. Гореслава молча его выслушала, а после ответила:
- Коли батюшка скажет за тебя идти – пойду.
Понял парень, что не люб он, вспылил:
- Да кого же ты ждёшь, непутёвая?
- Я всегда ждала кого – то, Радий, только не приедет он.
- Есть, что ли, кто?
- Есть, да ты не бойся, далече он отсюда, не долетит.
Ничего не ответил на это охотник. Кликнул Лайко и пошёл прочь. Поняла девка, что парня обидела, да что ж ему ответить было, коли не люб. А Радий вдруг обернулся и крикнул:
- По своей воле не пойдёшь – силой уведу. А коли и так не удержу, то к князю мне идти.
… Славный выходил узор у неё из – под пальцев, не хуже, чем у Любавы когда – то был. Вот окончит она работу, ещё одну рубаху вышитую в сундук с приданым положит. Только для кого старается?
Тут влезла под лапы зелёные Желана, а глазёнки – то у неё блестели огнём.
- Что ж ты коров бросила, Желана?
- Кончай работу, Гореславушка: князь тёмноволосый сватать тебя приехал. Он там, у ворот наших.
И забыла Гореслава про вышивку, вылезла из – под ёлки, побежала к печищу. А сердечко быстрее ног летело, из груди выскакивало. И не замечала девка иголок, что ноги босые кололи, веток, что по лесу хлестали. Выбежала на опушку и отдышаться не может. Перебежала поле, увидала - у двора кони стоят, а среди них и серый в яблоках. А вот и Ермил ей рукой машет; рядом с ним – Уварко. И стоит впереди всех свет её очей, улыбается, на неё смотрит, смеётся:
- Что, не ждала ты меня, княгинюшка?
Быстрее ветра, не разбирая дороги, побежала к нему Гореслава, обо всём на свете позабыв. Сбылись сны, здесь её ладо…
11 марта 2001 – 26 декабря 2001.
Словарь
Альденгьюборг - древнее название крепости Ладоги на реке Волхов; ныне Старая Ладога в Ленинградской области .
Банник - дух бани, которого необходимо задобрить, чтобы не упарил (не убил).
Баской – красивый.
Баснь - сказка.
Берёзозол - апрель.
Бечета - сапфирин – серовато – голубой или синевато – серый полудрагоценный камень.
Богач – глубокая лужа, яма, колдобина, залитая водой.
Браное полотно – ткань с рельефным узором того же цвета, что основной сон, или другого, чаще всего белого с красным.
Братан – двоюродный брат.
Братчина – пир в складчину.
Брашнина – пища, питьё, чаще всего ритуальные.
Буевище – кладбище.
Вадмал – менее грубая, чем Дерюга, шерстяная материя у скандинавов. Бывала двух сортов : простая, или хавнарвадмал, и моренде – с коричневого цвета полосами; самый грубый сорт назывался торговым сукном.
Вальхалла – в скандинавской мифологии: небесное жилище, где пируют души умерших героев.
Варяжское море – Балтийское море.
Ведомая – старшая жена в эпоху многожёнства.
Вено – выкуп за невесту.
Вершник – всадник.
Вица – хворостина, длинная ветка.
Влазня – прихожая.
Волхв – жрец, владеющий недоступными другим знаниями.
Волхова – ольховые заросли.
Вотола - род плаща с капюшоном.
Всход – лестница.
Вьяница – вьюга.
Вятший – старший, знатный.
Глуздень – глупый , обычно о ребёнке.
Година – год.
Голицы – кожаные рукавицы без шерстяной подкладки.
Головодец – женский головной убор, внешне напоминающий кокошник.
Горница – верхнее помещение в избе.
Гость – купец.
Град, градец - крепость.
Гривна – шейное украшение, а так же денежная единица в виде слитка.
Гридень – воин в дружине.
Гридница – помещение для пиров и собраний дружины. Не отапливалась, но имела большие, « светлые» окна.
Гридня – дружина.
Громовое Яйцо - полудрагоценный камень с голубоватыми или жёлтыми кругами с голубым узором звёздчатой формы в центре; сам камень серый или серо – белый.
Грудень – ноябрь.
Даждьбог – бог солнца, « податель всех благ».
Дворовый – дух , хозяин двора.
дежа - кадка, где месят тесто для хлеба.
Дерюга – очень плотная грубая ткань ( сканд).
Долонь – ладонь.
Доля – божество индивидуальной судьбы.
Домостройничать – вести домашнее хозяйство.
Доха – шуба с мехом внутрь и наружу.
Драккар – парусно – вёсельный корабль с головой дракона на носу.
Ерник – мелкий лес.
Жуковинья – кольца, перстни.
Забеседовать – жаловаться, плакать.
Забрало – укрепление на крепостной стене.
Заячья кривца, заячья кровь – зверобой, болеутоляющее, витаминное и кровоостанавливающее средство.
Идунн – богиня вечной юности в скандинавской мифологии.
Ингрия – территория современной Ленинградской и части Псковской и Новгородской областей; скандинавское название.
