…Впереди их ждал материк.
- Может, пора домой возвращаться? Нифонт же родителям настучит!
Десятилетний мальчишка бросил тоскливый взгляд на оставшийся позади лес с россыпью жёлтых и красных листьев, предвестников ранней осени в Валлии, и украдкой вздохнул. Ответ своего брата он знал наперёд.
- Очень страшно, - не замедлил подтвердить его догадки фыркнувший близнец. – Даже не знаю, кого бояться раньше! Простофилю Нифонта, который дальше своего носа не видит, маменьку, которая ввязалась в очередную авантюру, или папеньку с его вечной хандрой!
- Вечереет, - предпринял ещё одну попытку Равен. – Кушать хочется. Вдруг на ужин опоздаем?
- Стащим чего-нибудь на кухне, - отмахнулся Рамон, поднимаясь всё выше по каменистому холму. – Будто в первый раз? Ну или признайся, братец, что струсил, и дальше я пойду сам!
- Вот ещё, - вяло огрызнулся Равен. – Не оставлю же я тебя одного. Вдруг там волки…
- Пещера заброшена, я от местных слышал, - с наигранным воодушевлением сказал Рамон. – Сюда никто уже с десяток лет не захаживал! Говорят, кости там человеческие лежат, их даже зверьё не трогает…
Несмотря на внешнюю браваду, Рамон боялся проклятой пещеры не меньше, чем его брат, но гордость и детское любопытство пересиливали страх. Это место во всей окрестности оставалось единственным, в котором близнецы не бывали, и сегодня наступил тот день, когда Рамон решил исправить досадное недоразумение.
- Смотри, - шепнул он, придерживая брата за рукав. – Свет…
- Вижу… - тоже шёпотом ответил Равен.
Кому понадобилось шастать с зажжённым факелом по проклятой пещере? Кухарка говорила, что даже когда местная ведьма, безумная пророчица Виверия, бесследно исчезла, селяне продолжали обходить стороной эту часть леса. В былые времена здесь частенько пропадали люди и животные, и никто не хотел рисковать. Суеверные жители близлежащих деревень передавали из уст в уста истории, одну страшней другой, пугая детвору и остужая горячие отроческие головы, и пещера по сей день оставалась нетронутой любопытным народом.
Равен потянул брата за руку, сворачивая с тропинки, перебежал поближе к пещере, на цыпочках двигаясь вдоль каменистого холма, и присел, давая Рамону возможность выглянуть поверх его головы. Мальчишки, затаив дыхание, приблизились к входу, из которого лился синеватый свет, и осторожно высунули головы, заглядывая внутрь.
Пещера в свете висевшего под низким сводом светящегося шара была видна как на ладони, и в самом центре её, спиной к детям, стоял высокий худой человек. Сплетни оказались правдивы: всюду в крохотной пещере валялись кости, человеческие кости – на земляном полу, на куче набросанных в углу шкур, у слабо тлеющего кострища, рядом с походным мешком, сброшенным у входа…
Человек поднял руки, растопырил пальцы, и в воздух медленно, следуя за движениями его кистей, начали подниматься белеющие в синем свете скелеты…
- А-а-а!!! – дико закричал Рамон, когда лежавший у входа череп дрогнул, щёлкая челюстью.
Человек резко обернулся, и братья закричали уже вдвоём, потому что обожжённое, высохшее лицо незнакомца оказалось слишком жутким для детских глаз. Оторвавшиеся от земли кости неупокоенных мертвецов посыпались обратно, и человек раздражённо зашипел, сжимая кулаки. Синий шар в пещере погас, погружая во тьму всё вокруг, и близнецы наконец очнулись, срываясь с места.
Вниз, к подножию холма, оба сбежали с воплями, способными разбудить не только близлежащие деревни, но и окрестности далёкого Галагата, и кубарем выкатились из лесных зарослей на ведущую к поместью песчаную тропу.
Равен то и дело оглядывался, но погони не заметил: скорее, это от их шумной парочки шарахались во все стороны лесные жители – полусонные ежи, крылатые насекомые, встревоженные белки.
- Ты видел, видел?! – на ходу обратился к нему Рамон, с ужасом глядя назад. – Синий шар, свет, мертвецы! А морда-то, морда у этого упыря!..
- Бежим скорее! – не стал обсуждать увиденное Равен, понукая брата. – Домой!
На главную дорогу оба выбежали как раз вовремя, чтобы едва не врезаться в конный отряд из четырех всадников. Уже почти стемнело, и каждый держал в руке факел, освещая им дорогу.
- Вот вы где! – воскликнул один из них, и ослеплённые светом факелов братья узнали по голосу своего наставника Нифонта. – Мессир, вот же они!
- Рамон, Равен! – спрыгнувший наземь бородатый мужчина порывисто шагнул вперёд, положил тяжёлые ладони близнецам на плечи. – Мы вас битый час ищем! Тревожились, переживали! Почему вы ослушались Нифонта? Они с Паулом перепугались, едва дождались нас… Равен, ты же умный и рассудительный мальчик! Рамон, я думал, что могу доверять вам! Обоим! Где вы пропадали?
Близнецы пытались унять рваное после бега дыхание, и отвечать не спешили, даже когда спешился ещё один из всадников.
- Ма… - с трудом вытолкнул Равен, - ма…
Молодая женщина присела рядом с сыновьями на корточки, отстраняя мужчину от детей, притянула близнецов к себе, крепко обняла, обдавая обоих тонким ароматом дорогих духов.
- Никогда не убегайте больше из дому, слышали? – требовательно сказала она, отстраняясь и заглядывая в лица сыновей по очереди. – Никогда так больше не делайте!
Равен посмотрел во встревоженные тёмные глаза, влажные и большие, на пролегшую между бровями жёсткую складку. Мама, должно быть, только вернулась из Галагата: одно из лучших платьев, высокая столичная причёска, украшения, полуприкрытые тёплым плащом. Даже в волосах, тёмных, блестящих, всё ещё сверкали жемчужные булавки.
- Прости, мам, - первым вытолкнул из себя Рамон. – Мы просто… мы хотели… а там мужик такой…
- Какой ещё мужик? – вклинился бородатый мужчина. – Говорил же вам: не ходите в лес вдвоём! Можете повстречать кого угодно! Пьяных в деревнях хватает! Он вам ничего не сделал?
- Нет, но…
- И хвала Единому! А ведь всё могло закончиться гораздо хуже!
- Но… отец, - позвал мужчину Равен, - тот мужик, он был какой-то… странный... он…
- Что, напугал вас? И поделом, будете знать, как взрослых не слушать!
Рамон потерянно посмотрел на сурового отца, на встревоженную мать, которая, тем не менее, бросала на мужа укоризненные и недовольные взгляды. То ли очередная ссора с ним, то ли усталость, то ли чрезмерная тревога, а затем невероятное облегчение повлияло на неё – но обычно цепкая, внимательная в подобных вопросах мама решила не вдаваться в расспросы на дороге и решительно выпрямилась, загораживая детей от мужа.
- Дома поговорим, - прервала мужчину она. – Ночь уже, холодает, да и голодные небось оба! Так ведь? – обратилась уже к детям она.
- Да, мама, - невнятно ответили близнецы.
Задержки, которая последовала, пока детей распределяли по коням, хватило братьям, чтобы обменяться понимающими взглядами: то, что им довелось увидеть в пещере, должно стать только их секретом. Во-первых, влетит за то, что они вообще решили наведаться в проклятое место. Во-вторых, не поймут и не поверят. В-третьих… колдовства ведь не существовало, так? Кто знает, что там сдуру померещиться могло… как бы не высмеяли…
- Орест, - негромко обратилась к мужу женщина, когда тот забрался в седло вместе с одним из сыновей, поручив второго племяннику Нифонта, крепкому Паулу, - договорим дома, хорошо?
Мужчина кивнул и, не глядя на жену, повернул в сторону поместья.
Велегор управлялся с конём на удивление хорошо. Януш подозревал в сыне скрытую способность влиять на сознание – в те моменты, когда мальчишка вскидывал чернющие глаза, точно пытаясь заглянуть человеку в самую душу – что уж говорить про бессловесное животное. Конь безропотно подчинялся каждой команде, и теперь Велегор, задумавшись, даже обгонял его порой на ровной дороге. Янушу приходилось окликать сына время от времени, особенно когда они проехали все мелкие деревушки и поселения, и выехали на главную дорогу, ведущую к столице Эдельвира.
Дорога на окраинах этой красивой и процветающей страны была такой же ровной и ухоженной, как и на подъезде к столице – укрытой толстым слоем жёлтого песка, сверкавшего на солнце, как настоящее золото. За два с лишним года, проведённых под сенью монастырских стен, Януш почти отвык от мирской жизни, и не уставал удивляться культуре этой западной страны, столь непохожей ни на аверонскую полупрезрительную снисходительность к глубинкам, ни на упрямое следование древним валлийским традициям, из-за которых любые, даже внешние, перемены не приветствовались обществом. Впрочем, за чистые дороги, аккуратные поля и изобилующие плодами сады эдельвирцы платили свою цену: непомерные налоги, обязательную трудовую повинность, призванную поддерживать порядок на прилегающих к поселениям территориях, и невероятно жёсткую систему законов, каждое отклонение от которой каралось огромными штрафами или же тюремным заключением. Даже монахам приходилось откупаться от сборщиков податей, так что Януш, вдоволь навосхищавшись чистыми деревнями, вспомнил про местные законы и тотчас остыл: пусть Валлия не могла похвастать подобной красотой и золотым песком на дорогах, но она также не могла посетовать на жадность своего короля.
- Как ты себя чувствуешь? – вдруг спросил Велегор.
Сыну пришлось обернуться, чтобы посмотреть на него, и Януш в очередной раз поразился тому, как сильно он вырос за проведённые в монастыре годы. Велегор так и остался худощавым – сказывалась постная монастырская пища – но цвет лица его улучшился, сам он вытянулся, в глазах поселилось отроческое понимание, исчезли презрительность и высокомерие, которые поначалу так расстраивали лекаря. Волосы у Велегора отросли, чёрные, как вороново крыло, гладкие и прямые, и оттого оттенённая ими светлая кожа казалась по-настоящему бледной.
- Нормально, - честно ответил лекарь, и сын, просверлив его взглядом, тотчас отвернулся.
Януш невесело усмехнулся, покачал головой, вспоминая события последних дней. Их хорошо приняли в своё время в монастыре: настоятель оказался мудрым и проницательным человеком, и лишних вопросов не задавал. Узнав, что Туманные Острова нуждаются в духовниках и лекарях, он тотчас направил на помощь Бажену нескольких монахов, которые должны были помочь священнику в его духовной миссии, а горожанам – во врачевании их телесных недугов. А им с Велегором отвели отдельную келью, и с тех пор потекла их тихая жизнь при монастыре.
Впрочем, тихая – сказано довольно громко, учитывая характер Велегора. Мальчишке не нравилось новое место, не нравились расположенные на территории монастыря храмы, постоянные службы и облачённые в чёрное фигуры – всё это вызывало в сыне раздражение и ярость. Это была совсем не та жизнь, которую хотел горячий, жадный на приключения мальчишка, когда они уезжали с Островов.
- Ненавижу тебя! – кричал Велегор, исступлённо молотя отца кулаками, когда Януш объявил о своём решении остаться в монастыре. – Ненавижу! Ты обещал показать мир, а вместо этого запер вместе с этими уродами! Не хочу, не хочу, не хочу!!!
Ушло несколько месяцев на то, чтобы мальчик свыкся с новым местом – время, за которое Януш успел поседеть от постоянных выходок сына. Сбежать Велегор, хвала Единому, не пытался, но ярость при малейшем неповиновении его прихотям окружающих прорывалась наружу неприятнейшими сюрпризами: бушующий подросток мог разгромить келью, поджечь храм, испепелить святые книги и даже ранить кого-нибудь из монахов. Велегор мог куда больше, если бы не благодать Единого, пропитавшая монастырские стены и подавлявшая всплески чёрной злобы.
Сын скоро смирился, подружился с некоторыми молодыми монахами, и даже начал посещать службы – вначале просто потому, что весь монастырь пустел в это время, и играть становилось совершенно не с кем, затем из интереса к чему-то новому – сказывалась его любознательная натура – и наконец Велегор увлёкся по-настоящему.
- Вчера я молился, - обронил он как-то после утренних молитв Януша. Отец с сыном собирались на завтрак в общем зале, и мальчик ждал его, сидя на своей кровати и обхватив колени тонкими руками. – Ночью. Ты спал, а светильник горел. Я встал и прочёл одну из твоих любимых молитв.
- И? – затаив дыхание, спросил Януш.
- И мне показалось, что ваш Бог меня слышит. Каждое моё слово, каждый мой вдох. – Мальчик поднял на него бездонные глаза и сказал без улыбки, - я хочу молиться вместе с тобой.
Этот день стал счастливейшим в его жизни. Именно тогда Януш понял, что годы на Островах, все тревоги и опасения после них, нервные потрясения, переживания и усталость – всё это было не зря. Велегор не изменился в один миг, и едва ли изменился так уж сильно даже спустя два года – но то, что монастырская жизнь научила его сдержанности, послушанию и спокойствию, казалось бесспорным. Как и то, что Велегор научился контролировать если не всю, то хотя бы часть своей силы – при помощи всё тех же молитв.
Время в монастыре текло медленно, размеренно, несмотря на выходки Велегора, и казалось почти безоблачным, если бы не усугубившаяся в последние дни болезнь самого Януша. Лекарь скрывал свой недуг, как мог, но цепкие глаза сына, равно как и его способность видеть «энергию жизни», как называл это сам Велегор, не позволили Янушу притворяться и дальше. Неведомая хворь, прощальный подарок с Островов, точила его организм последовательно и методично – лекарь чувствовал недомогания, слабость, тошноту; участились носовые кровотечения. Настоятель первым заговорил с ним о необходимости посетить столичных лекарей, если сам Януш вылечить себя не мог. Лекарь отмалчивался, оттягивая неизбежное: боялся признаться даже самому себе, что не готов к жизни с Велегором в большом мире. А вдруг он не справится? Что если сын однажды не сдержится, и пострадают люди или он сам?
Ведь недаром в последнее время монастырь то и дело подвергался нападениям дикого зверья и бандитов! Однажды разбойникам удалось даже поджечь стены обители, и монахи едва сумели унять огонь. Даже старый настоятель не мог припомнить подобных бед: казалось, будто это Велегор притягивал к себе зло.
А затем в монастырь пришёл монах-отшельник, проживавший высоко в горах, и спускавшийся вниз, к монастырю, лишь на самые большие праздники. Святой старец, как шёпотом называли его молодые монахи, редко обращался к кому-то на людях, но после праздничной службы сам подозвал их с Велегором.
- Врачеваться тебе надо, лекарь, - глядя сквозь Януша бледно-голубыми, будто незрячими глазами, прошелестел старец. – Умираешь…
Януш знал, что монахам-отшельникам дано видеть чуть больше, чем прочим, однако всё равно оказался не готов к подобной проницательности. Потому и ляпнул невпопад, забывая обращаться к святому подобающим образом:
- Ну и что вы предлагаете?
Старый монах светло улыбнулся, протянул руку для благословения. Велегор сообразил первым, припал на колено, позволяя монаху возложить ладонь на его голову.
- Хороший у тебя сын, лекарь, - грустно и едва слышно проговорил отшельник. – Умный, внимательный… и носит он в себе зло лишь по твоей ошибке…
Януш вздрогнул, склонился перед старцем, чтобы спрятать мокрые глаза.
Часть 2. Слеза Единого
Глава 1. К истокам
- Может, пора домой возвращаться? Нифонт же родителям настучит!
Десятилетний мальчишка бросил тоскливый взгляд на оставшийся позади лес с россыпью жёлтых и красных листьев, предвестников ранней осени в Валлии, и украдкой вздохнул. Ответ своего брата он знал наперёд.
- Очень страшно, - не замедлил подтвердить его догадки фыркнувший близнец. – Даже не знаю, кого бояться раньше! Простофилю Нифонта, который дальше своего носа не видит, маменьку, которая ввязалась в очередную авантюру, или папеньку с его вечной хандрой!
- Вечереет, - предпринял ещё одну попытку Равен. – Кушать хочется. Вдруг на ужин опоздаем?
- Стащим чего-нибудь на кухне, - отмахнулся Рамон, поднимаясь всё выше по каменистому холму. – Будто в первый раз? Ну или признайся, братец, что струсил, и дальше я пойду сам!
- Вот ещё, - вяло огрызнулся Равен. – Не оставлю же я тебя одного. Вдруг там волки…
- Пещера заброшена, я от местных слышал, - с наигранным воодушевлением сказал Рамон. – Сюда никто уже с десяток лет не захаживал! Говорят, кости там человеческие лежат, их даже зверьё не трогает…
Несмотря на внешнюю браваду, Рамон боялся проклятой пещеры не меньше, чем его брат, но гордость и детское любопытство пересиливали страх. Это место во всей окрестности оставалось единственным, в котором близнецы не бывали, и сегодня наступил тот день, когда Рамон решил исправить досадное недоразумение.
- Смотри, - шепнул он, придерживая брата за рукав. – Свет…
- Вижу… - тоже шёпотом ответил Равен.
Кому понадобилось шастать с зажжённым факелом по проклятой пещере? Кухарка говорила, что даже когда местная ведьма, безумная пророчица Виверия, бесследно исчезла, селяне продолжали обходить стороной эту часть леса. В былые времена здесь частенько пропадали люди и животные, и никто не хотел рисковать. Суеверные жители близлежащих деревень передавали из уст в уста истории, одну страшней другой, пугая детвору и остужая горячие отроческие головы, и пещера по сей день оставалась нетронутой любопытным народом.
Равен потянул брата за руку, сворачивая с тропинки, перебежал поближе к пещере, на цыпочках двигаясь вдоль каменистого холма, и присел, давая Рамону возможность выглянуть поверх его головы. Мальчишки, затаив дыхание, приблизились к входу, из которого лился синеватый свет, и осторожно высунули головы, заглядывая внутрь.
Пещера в свете висевшего под низким сводом светящегося шара была видна как на ладони, и в самом центре её, спиной к детям, стоял высокий худой человек. Сплетни оказались правдивы: всюду в крохотной пещере валялись кости, человеческие кости – на земляном полу, на куче набросанных в углу шкур, у слабо тлеющего кострища, рядом с походным мешком, сброшенным у входа…
Человек поднял руки, растопырил пальцы, и в воздух медленно, следуя за движениями его кистей, начали подниматься белеющие в синем свете скелеты…
- А-а-а!!! – дико закричал Рамон, когда лежавший у входа череп дрогнул, щёлкая челюстью.
Человек резко обернулся, и братья закричали уже вдвоём, потому что обожжённое, высохшее лицо незнакомца оказалось слишком жутким для детских глаз. Оторвавшиеся от земли кости неупокоенных мертвецов посыпались обратно, и человек раздражённо зашипел, сжимая кулаки. Синий шар в пещере погас, погружая во тьму всё вокруг, и близнецы наконец очнулись, срываясь с места.
Вниз, к подножию холма, оба сбежали с воплями, способными разбудить не только близлежащие деревни, но и окрестности далёкого Галагата, и кубарем выкатились из лесных зарослей на ведущую к поместью песчаную тропу.
Равен то и дело оглядывался, но погони не заметил: скорее, это от их шумной парочки шарахались во все стороны лесные жители – полусонные ежи, крылатые насекомые, встревоженные белки.
- Ты видел, видел?! – на ходу обратился к нему Рамон, с ужасом глядя назад. – Синий шар, свет, мертвецы! А морда-то, морда у этого упыря!..
- Бежим скорее! – не стал обсуждать увиденное Равен, понукая брата. – Домой!
На главную дорогу оба выбежали как раз вовремя, чтобы едва не врезаться в конный отряд из четырех всадников. Уже почти стемнело, и каждый держал в руке факел, освещая им дорогу.
- Вот вы где! – воскликнул один из них, и ослеплённые светом факелов братья узнали по голосу своего наставника Нифонта. – Мессир, вот же они!
- Рамон, Равен! – спрыгнувший наземь бородатый мужчина порывисто шагнул вперёд, положил тяжёлые ладони близнецам на плечи. – Мы вас битый час ищем! Тревожились, переживали! Почему вы ослушались Нифонта? Они с Паулом перепугались, едва дождались нас… Равен, ты же умный и рассудительный мальчик! Рамон, я думал, что могу доверять вам! Обоим! Где вы пропадали?
Близнецы пытались унять рваное после бега дыхание, и отвечать не спешили, даже когда спешился ещё один из всадников.
- Ма… - с трудом вытолкнул Равен, - ма…
Молодая женщина присела рядом с сыновьями на корточки, отстраняя мужчину от детей, притянула близнецов к себе, крепко обняла, обдавая обоих тонким ароматом дорогих духов.
- Никогда не убегайте больше из дому, слышали? – требовательно сказала она, отстраняясь и заглядывая в лица сыновей по очереди. – Никогда так больше не делайте!
Равен посмотрел во встревоженные тёмные глаза, влажные и большие, на пролегшую между бровями жёсткую складку. Мама, должно быть, только вернулась из Галагата: одно из лучших платьев, высокая столичная причёска, украшения, полуприкрытые тёплым плащом. Даже в волосах, тёмных, блестящих, всё ещё сверкали жемчужные булавки.
- Прости, мам, - первым вытолкнул из себя Рамон. – Мы просто… мы хотели… а там мужик такой…
- Какой ещё мужик? – вклинился бородатый мужчина. – Говорил же вам: не ходите в лес вдвоём! Можете повстречать кого угодно! Пьяных в деревнях хватает! Он вам ничего не сделал?
- Нет, но…
- И хвала Единому! А ведь всё могло закончиться гораздо хуже!
- Но… отец, - позвал мужчину Равен, - тот мужик, он был какой-то… странный... он…
- Что, напугал вас? И поделом, будете знать, как взрослых не слушать!
Рамон потерянно посмотрел на сурового отца, на встревоженную мать, которая, тем не менее, бросала на мужа укоризненные и недовольные взгляды. То ли очередная ссора с ним, то ли усталость, то ли чрезмерная тревога, а затем невероятное облегчение повлияло на неё – но обычно цепкая, внимательная в подобных вопросах мама решила не вдаваться в расспросы на дороге и решительно выпрямилась, загораживая детей от мужа.
- Дома поговорим, - прервала мужчину она. – Ночь уже, холодает, да и голодные небось оба! Так ведь? – обратилась уже к детям она.
- Да, мама, - невнятно ответили близнецы.
Задержки, которая последовала, пока детей распределяли по коням, хватило братьям, чтобы обменяться понимающими взглядами: то, что им довелось увидеть в пещере, должно стать только их секретом. Во-первых, влетит за то, что они вообще решили наведаться в проклятое место. Во-вторых, не поймут и не поверят. В-третьих… колдовства ведь не существовало, так? Кто знает, что там сдуру померещиться могло… как бы не высмеяли…
- Орест, - негромко обратилась к мужу женщина, когда тот забрался в седло вместе с одним из сыновей, поручив второго племяннику Нифонта, крепкому Паулу, - договорим дома, хорошо?
Мужчина кивнул и, не глядя на жену, повернул в сторону поместья.
Велегор управлялся с конём на удивление хорошо. Януш подозревал в сыне скрытую способность влиять на сознание – в те моменты, когда мальчишка вскидывал чернющие глаза, точно пытаясь заглянуть человеку в самую душу – что уж говорить про бессловесное животное. Конь безропотно подчинялся каждой команде, и теперь Велегор, задумавшись, даже обгонял его порой на ровной дороге. Янушу приходилось окликать сына время от времени, особенно когда они проехали все мелкие деревушки и поселения, и выехали на главную дорогу, ведущую к столице Эдельвира.
Дорога на окраинах этой красивой и процветающей страны была такой же ровной и ухоженной, как и на подъезде к столице – укрытой толстым слоем жёлтого песка, сверкавшего на солнце, как настоящее золото. За два с лишним года, проведённых под сенью монастырских стен, Януш почти отвык от мирской жизни, и не уставал удивляться культуре этой западной страны, столь непохожей ни на аверонскую полупрезрительную снисходительность к глубинкам, ни на упрямое следование древним валлийским традициям, из-за которых любые, даже внешние, перемены не приветствовались обществом. Впрочем, за чистые дороги, аккуратные поля и изобилующие плодами сады эдельвирцы платили свою цену: непомерные налоги, обязательную трудовую повинность, призванную поддерживать порядок на прилегающих к поселениям территориях, и невероятно жёсткую систему законов, каждое отклонение от которой каралось огромными штрафами или же тюремным заключением. Даже монахам приходилось откупаться от сборщиков податей, так что Януш, вдоволь навосхищавшись чистыми деревнями, вспомнил про местные законы и тотчас остыл: пусть Валлия не могла похвастать подобной красотой и золотым песком на дорогах, но она также не могла посетовать на жадность своего короля.
- Как ты себя чувствуешь? – вдруг спросил Велегор.
Сыну пришлось обернуться, чтобы посмотреть на него, и Януш в очередной раз поразился тому, как сильно он вырос за проведённые в монастыре годы. Велегор так и остался худощавым – сказывалась постная монастырская пища – но цвет лица его улучшился, сам он вытянулся, в глазах поселилось отроческое понимание, исчезли презрительность и высокомерие, которые поначалу так расстраивали лекаря. Волосы у Велегора отросли, чёрные, как вороново крыло, гладкие и прямые, и оттого оттенённая ими светлая кожа казалась по-настоящему бледной.
- Нормально, - честно ответил лекарь, и сын, просверлив его взглядом, тотчас отвернулся.
Януш невесело усмехнулся, покачал головой, вспоминая события последних дней. Их хорошо приняли в своё время в монастыре: настоятель оказался мудрым и проницательным человеком, и лишних вопросов не задавал. Узнав, что Туманные Острова нуждаются в духовниках и лекарях, он тотчас направил на помощь Бажену нескольких монахов, которые должны были помочь священнику в его духовной миссии, а горожанам – во врачевании их телесных недугов. А им с Велегором отвели отдельную келью, и с тех пор потекла их тихая жизнь при монастыре.
Впрочем, тихая – сказано довольно громко, учитывая характер Велегора. Мальчишке не нравилось новое место, не нравились расположенные на территории монастыря храмы, постоянные службы и облачённые в чёрное фигуры – всё это вызывало в сыне раздражение и ярость. Это была совсем не та жизнь, которую хотел горячий, жадный на приключения мальчишка, когда они уезжали с Островов.
- Ненавижу тебя! – кричал Велегор, исступлённо молотя отца кулаками, когда Януш объявил о своём решении остаться в монастыре. – Ненавижу! Ты обещал показать мир, а вместо этого запер вместе с этими уродами! Не хочу, не хочу, не хочу!!!
Ушло несколько месяцев на то, чтобы мальчик свыкся с новым местом – время, за которое Януш успел поседеть от постоянных выходок сына. Сбежать Велегор, хвала Единому, не пытался, но ярость при малейшем неповиновении его прихотям окружающих прорывалась наружу неприятнейшими сюрпризами: бушующий подросток мог разгромить келью, поджечь храм, испепелить святые книги и даже ранить кого-нибудь из монахов. Велегор мог куда больше, если бы не благодать Единого, пропитавшая монастырские стены и подавлявшая всплески чёрной злобы.
Сын скоро смирился, подружился с некоторыми молодыми монахами, и даже начал посещать службы – вначале просто потому, что весь монастырь пустел в это время, и играть становилось совершенно не с кем, затем из интереса к чему-то новому – сказывалась его любознательная натура – и наконец Велегор увлёкся по-настоящему.
- Вчера я молился, - обронил он как-то после утренних молитв Януша. Отец с сыном собирались на завтрак в общем зале, и мальчик ждал его, сидя на своей кровати и обхватив колени тонкими руками. – Ночью. Ты спал, а светильник горел. Я встал и прочёл одну из твоих любимых молитв.
- И? – затаив дыхание, спросил Януш.
- И мне показалось, что ваш Бог меня слышит. Каждое моё слово, каждый мой вдох. – Мальчик поднял на него бездонные глаза и сказал без улыбки, - я хочу молиться вместе с тобой.
Этот день стал счастливейшим в его жизни. Именно тогда Януш понял, что годы на Островах, все тревоги и опасения после них, нервные потрясения, переживания и усталость – всё это было не зря. Велегор не изменился в один миг, и едва ли изменился так уж сильно даже спустя два года – но то, что монастырская жизнь научила его сдержанности, послушанию и спокойствию, казалось бесспорным. Как и то, что Велегор научился контролировать если не всю, то хотя бы часть своей силы – при помощи всё тех же молитв.
Время в монастыре текло медленно, размеренно, несмотря на выходки Велегора, и казалось почти безоблачным, если бы не усугубившаяся в последние дни болезнь самого Януша. Лекарь скрывал свой недуг, как мог, но цепкие глаза сына, равно как и его способность видеть «энергию жизни», как называл это сам Велегор, не позволили Янушу притворяться и дальше. Неведомая хворь, прощальный подарок с Островов, точила его организм последовательно и методично – лекарь чувствовал недомогания, слабость, тошноту; участились носовые кровотечения. Настоятель первым заговорил с ним о необходимости посетить столичных лекарей, если сам Януш вылечить себя не мог. Лекарь отмалчивался, оттягивая неизбежное: боялся признаться даже самому себе, что не готов к жизни с Велегором в большом мире. А вдруг он не справится? Что если сын однажды не сдержится, и пострадают люди или он сам?
Ведь недаром в последнее время монастырь то и дело подвергался нападениям дикого зверья и бандитов! Однажды разбойникам удалось даже поджечь стены обители, и монахи едва сумели унять огонь. Даже старый настоятель не мог припомнить подобных бед: казалось, будто это Велегор притягивал к себе зло.
А затем в монастырь пришёл монах-отшельник, проживавший высоко в горах, и спускавшийся вниз, к монастырю, лишь на самые большие праздники. Святой старец, как шёпотом называли его молодые монахи, редко обращался к кому-то на людях, но после праздничной службы сам подозвал их с Велегором.
- Врачеваться тебе надо, лекарь, - глядя сквозь Януша бледно-голубыми, будто незрячими глазами, прошелестел старец. – Умираешь…
Януш знал, что монахам-отшельникам дано видеть чуть больше, чем прочим, однако всё равно оказался не готов к подобной проницательности. Потому и ляпнул невпопад, забывая обращаться к святому подобающим образом:
- Ну и что вы предлагаете?
Старый монах светло улыбнулся, протянул руку для благословения. Велегор сообразил первым, припал на колено, позволяя монаху возложить ладонь на его голову.
- Хороший у тебя сын, лекарь, - грустно и едва слышно проговорил отшельник. – Умный, внимательный… и носит он в себе зло лишь по твоей ошибке…
Януш вздрогнул, склонился перед старцем, чтобы спрятать мокрые глаза.
