Глава 1. …в кольце тумана.
Мы жили на самом краю земли. Влажная почва, с пробивающимися тут и там лишайниками, камни, с каждым годом все больше и больше обнажающие свои неказистые бока, низкорослый чахлый кустарник, хоть как-то сглаживающий шероховатости и грани ландшафта. Сумрак. Почти всегда – облака. Низкие, приветствующие за руку землю, медленно-медленно проплывают едва ли не над самой головой. И только на пару недель, весной, кто-то случайный, казалось, стряхивал крошки такого редкого белого хлеба со своей скатерти, и на иссиня-темной зелени начинали ёршиться, пробуя насыщенный влагой воздух на вкус своими острыми лепестками, крохотные головки цветов. Цветы были чужды этому миру, и совсем скоро от них оставались лишь скукоженные грустные ошметки. Я подцепила пальцем один из них. Пожухлый цветок из белого стал совсем рыжим. Будто и он не вынес влажности и проржавел. Тут ничто не вечно.
Повертела, бросила прочь, не поддаваясь соблазну. И без них красиво. Тихо и мрачно. Нечего портить привычный мне мир в попытке украсить его на миг, и потом уйти в никуда! Было со мной уже такое.
Если бы не лишайники, впитывающие любую, едва задремавшую на поверхности, воду, ботинки бы сильно чавкали. Но за Городом все приспособлено к тишине. Я почти бесшумно ступаю и по лишайнику, и по камню. Как знать, может, прямо у нас под боком спит что-то настолько ужасное, что всё приспособилось, затаилось, только бы не будить это зло?
Глупые мысли. Сон разума.
Вглядываюсь. Дальше на моем пути виднеется высокая тень. Единственное дерево, которое я знаю. И единственное, в чем нет ни намека на влагу на ближайшие сотни метров. Тонкое, ветвистое, как разбежавшаяся трещина в камне. Оно стоит на самой границе. Дальше плотной пеленой висит туман. По бокам все дальше и дальше поднимаются горы, а впереди – этот чертов туман. Туда никто не ходит. Мир заканчивается тут. Тут же конец и моего пути.
На границе можно ощутить легкий ветер. Я сажусь на камень, который давно уже здесь облюбовала, и подставляю ветру лицо.
– Здравствуй! – говорю я. Таков мой обычай.
Ветер мне, конечно же, не отвечает. Но в его шорохе мне чудятся легкие возгласы, которые он принес из других отражений.
Из тех, что не окружены туманом.
Я сижу и слушаю. Пытаюсь. До тех пор, пока не дает о себе знать Голос. Я, конечно же, не отвечу. Я знаю, почему Мар вызывает меня, но говорить сейчас хоть с кем-то желания у меня нет вовсе. Впрочем, становится и так ясно, что моя прогулка завершена. Пора возвращаться. Отряхиваю штаны – но это, скорее, по привычке. Кожа – самый подходящий материал для одежды. Синтетическая, прочная и вентилируемая. Дорого, за нее пришлось отдать аж четыре крупных перла. Такая, конечно, тоже начнёт рассыпаться, хоть далеко и не так быстро. Но вот выбора цвета, в отличие от одежды из ткани, тут совсем нет. Грязно-серый, почти черный. Что ж, пойдет. Меня устраивает. Городу такой цвет только под стать. Моему настроению – тоже.
– Я вернусь через месяц, – говорю я ветру, уже отсчитывая шаги. Тот на меня не обращает никакого внимания. До других отражений слишком далеко. Недосягаемо. А я поворачиваюсь, и смотрю на Эо. Издалека даже и не скажешь, что с Городом что-то не так.
Не надо, не присматривайся. За твоей спиной все равно – туман.
Город разрушается. Еще в детстве я натолкнулась на труп дикой птицы. Она лежала в траве, неловко раскинув крылья. Часть перьев осыпалась. Будто листва. Она лежала тут давно, и из грудной клетки сквозь плоть торчали ребра. Я пнула ее. Это был мой единственный контакт с дикой фауной. Город мне очень сильно ее напоминает. Такая же торчащая арматура и блоки перекрытий, выглядывающие тут и там из бетонных тел зданий. Все распадается постоянно. Мне кажется, что тут такая влажность только для того, чтобы уравновесить пыль. Две противоборствующие стихии слились, и образовали симбиоз. Улицы, конечно, стараются убирать, Мар за этим следит. Но то, что раньше было асфальтом, взметается привидением из-под ног, стоит только ступить с поля лишайника на дорогу. Душа города – всего лишь пыль.
Он опадал, сколько я себя помню. Сейчас весна, но в Эо будто вечная осень – истлевает бетон, обнажается металлический скелет, но ржаво тлеет и тот. Отваливаются мелкими кусочками стекла – сколько зазубрин торчит, тщась уловить отблеск солнца в своих гранях, там, где еще остались окна. Окна – какая бессмыслица! Делать отверстия там, где скоро не будет ничего.
Город раскинулся ложноногой амебой между горами и границей тумана. И только один отросток убежал за холм. Верное решение – это позволило остаться там людям. Хотя бы там. В два-три этажа, невысокие, дома района еще можно поддерживать в приемлемом состоянии. Да и риск обвала части строения – меньше. Улицы широкие. Поэтому все живут в этой отдаленной части Эо. Приняли закон пятнадцати – и все равно кучкуются рядом, под боком друг у друга. Кажется, как такие вещи могут происходить одновременно? Но в Эо во многом так. Делать одно – и иметь в виду другое. Слышать то, что тебе не полагается – и тут же об этом забывать. Жить в разрушающемся Городе, отстраняться, и прибиваться все же поближе к другим людям.
Только не в центре. Центр города, скопление старых высоток, лучше обходить стороной. Впрочем, мальчишки редко кого слушают. Через улицу вижу стайку таких. В этом возрасте они еще тянутся к сверстникам, ищут друг в друге поддержку, бросают взгляды, собираются компаниями, но это пройдет. Для них же будет лучше. Строго на них смотрю. Алька с секунду раздумывает о том, не скрыться ли по-быстрому в переулке, но, в итоге, с должной долей досады, направляется ко мне. Руки в карманах, взгляд виноватого малыша, которого тут же и простят. Чертенок! Это еще ему и пятнадцати нет!
– Инка, вот как знал, что тебя здесь встречу! Даже свою лучшую куртку одел!
– Она у тебя одна.
– Ну вот, не соврал же! Единственная – всегда лучшая! – нахально ведет он бровью. – Все для тебя!
Зло улыбаюсь.
– Что из этого должно мне помешать заложить тебя Лийсе?
– Ой, да брось! – оба глаза двусмысленно пробегаются по мне, сверху донизу. Впрочем, мои ботинки им не интересны. – Не может же человек, который так близко знает мой гардероб, так подло ябедничать?
Ростом едва ли не ниже меня, тщедушный под своими пятью слоями одежды, основная масса из которых – рубашки, а гонору, будто на квартал отсыпали. Все это, конечно, наша игра. Алька стреляет глазами из-под темных нечесаных прядей, но я знаю, что за этими размашистыми манерами скрывается. В конце концов, живу за стенкой.
– Вот же моллюск недожаренный! – чуть толкаю его пальцем, что только вызывает его самонадеянную улыбку. – Здесь вашим сборищам не место. Знаки об опасности мы что, просто так повесили?
– Какие знаки? – пацан говорит так удивленно, что на мгновение я успеваю подумать (и испугаться), что истлели уже и они. Я не уверена, но мне кажется, что, в последнее время, все стало рассыпаться быстрее.
Но Алька, конечно же, шутит. Хмарь белая! Будто он и без знаков не знает, чем грозит бетоном по темечку. Отвечаю ему в рифму. Ну не мой же сын, в конце концов!
– Инка-а, – пацан цокает языком, одновременно пытаясь запомнить ругательство, – может тебе рот с мылом помыть? – И тут же, – Хочешь, помогу?
– Ну так и быть, договорились! – с ехидством говорю ему. – Я не рассказываю твоей матери, что встретила тебя здесь, а ты первый дегустируешь мыло!
– Да будто ей не все равно! – внезапно резкое, и совсем уж плаксивое.
– День рождения уже совсем скоро, да? – парень, надувшись, ничего мне не сказал, только нос поморщил. Впрочем, ответ я и так знаю. – Тебе одному уже совсем скоро жить! Как, по-твоему, она должна себя с тобой вести? Думаешь, Лийсе сейчас легко от этого? Легко отстраняться от того, кого знает, как свои пять пальцев?
– Дурацкие законы! – Алька ботинком ковыряет пыль. Его вечерние разговоры с матерью я тоже слышу. Сбоку ботинка дырка.
– Ты пока не можешь этого осознать. Но в Эо лучше жить одному. Чем раньше – тем лучше. В пятнадцать это вполне уже по силам. Меньше связей – меньше боли, – говорю я, а сама вспоминаю о сегодняшнем визите к стене тумана. А еще раньше, утром, я видела своего отца. Он, помедлив, кивнул мне с другой стороны улицы, и пошел себе дальше. Я тоже не сразу его узнала.
– Ты жестокая, Инка! – нарочито негодует Алька, – Тебе бы кровавые жертвы приносить!
– Мне – можно принести что-то не из пайка, если Лийса достать сможет. У меня почти уже не осталось перлов, – я показываю Альке браслет, на котором всего лишь несколько мелких бусин. Второй, разумеется, держу под рукавом куртки. – А сейчас я засекаю время. И чтобы через пять минут я видела все ваши спины уже вот у того поворота!
Мальчишки редко кого слушают. Вздыхаю. Смотрю на верхние этажи небоскребов.
– Вечером зайдешь? – окликаю я его.
И некоторые девчонки – тоже. Сама-то я как раз в центр и направляюсь.
Снова чувствую вибрацию Голоса. Снова его отключаю – я уже почти на месте. Марик, уже порядком встревоженный, судя по тому, как он щелкает пальцами, тоже видит меня, и отклоняет свой же повторный вызов. Машет мне рукой.
– Наконец-то! – наполовину с упреком, наполовину – с облегчением говорит он, делая пару шагов мне навстречу. Марик уже с сединой в волосах, скрывающих почти все его лицо, кроме глаз, и почти что круглый. Даже поразительно, как он порой так ловко пробирается по возведенным лесам, когда при ходьбе по ровной земле, он переваливается, как утка. Будь это кто-то другой, это бы выглядело смешным и нелепым, но у него, почему-то, не выглядит. – Ты же знаешь, как я переживаю, когда ты уходишь туда!
– Знаю. Прости. Я не могу там ни с кем разговаривать. Слова будто сами не идут на язык.
– Эх, девочка! – вздыхает он. Кажется, что всем телом. Так, как будто и не прошел этот десяток лет, и я сама все еще так и норовлю сорваться в туман. Следом. – Ты все надеешься, что он вернется?
Последнее не очень похоже на вопрос, но я все же мотаю головой. Вот так, все как полагается, держаться дальше от окружающих, родителей – но, вопреки всему, никак не отпускать миражи.
– Нет. Уже очень давно нет. Но я не могу не ходить туда, понимаешь? Его давно уже нет в живых, Мар, Янн ушел в туман. Я не строю иллюзий. Но кто, если не я, будет хранить о нем память?
Он тихо жмет мне руку выше запястья.
– Все верно, Ина, все верно.
Никто бы так не сказал, только Мар. Мы все нарушаем законы. Но беспокойство так и не покидает его. Как и каждый раз, когда я хожу к границе.
Несколько лет назад Марик потерял сына. Его отнял Эо. Тот самый Эо, который Марик с таким усердием пытается восстановить. По кусочку, по дому, по улице. Но усердия было мало, и Город потребовал крови. Как раз вот здесь, недалеко, через пару кварталов, Эо бросил в Тая камень. Попал. Счет снова в пользу Города.
Как ни странно, Марик не озлобился. Не бросил свое дело, и даже в запой ушел всего на неделю. Стал печальнее, задумчивей, чем раньше. Закрылся. Мог резко окрикнуть. Лишние связи – лишняя боль. Мар это демонстрировал наглядно. Но ругаться – ни на кого не ругался. Даже на меня, хотя я изрядно ему нервов попортила. В какой-то мере, хотя никто из нас двоих это явно не озвучил и по сей день, Марик заменил мне родителей, которые, как и полагается, еще до моих пятнадцати отдалились, а потом и вовсе пропали из виду, несмотря на не такую уж и большую численность жителей Эо.
А, когда ушел Янн, пересек границу, исчез в тумане, мы сплотились еще больше. Будто бы он принял, понял, что я тоже могу что-то чувствовать, что-то, что совсем лишнее в этом Городе. А, может быть, Марик боялся, что я тоже уйду.
Но за туманом ничего нет.
И я повторяю это себе каждый день.
Слишком много высоток. Поднимаю глаза на противоположную сторону улицы. Бетонный остов, с каждым этажом все больше превращавшийся в скелет, уходил в пелену облаков. Не люблю это место. Центр мне слишком сильно напоминает предел. И мы не сможем восстановить ни одного небоскреба, как уже восстановили, хоть и временно, дома за холмом. Но тут, буквально у подножия рукотворных гор, оставалась библиотека. По злой иронии, хранить книги ни в одном другом здании мы не могли. Что-то было в архитектуре, в материале стен, в совокупности мелких условий, что микроклимат, подходящий для книг, старых изданий, которых сейчас и вовсе не найти, был только тут. И только внутри библиотеки было до странности, до непривычки, сухо.
Что не мешало наружным стенам облетать, рассыпаться и крошиться. Мы зашли под строительный навес.
Леса возвели только с северной стороны здания. Четыре этажа – и так немалый объем работ. Но здание библиотеки всегда было особенным. Монумент. Памятник всему, что когда-либо достигли люди. Наверное, оно вызывало трепет даже когда Эо и не стоял в руинах (а было ли такое?). Высокие потолки, массивные перекрытия, внушительные арки и колонны внутри, а снаружи – фантастические глифы, по которым я тут же, как только леса достигли нужной высоты, не удержавшись, провела рукой, впитывая и сглаживая их совершенные несовершенства, возникшие по воле быстротечного Эо. Библиотека, даже в таком потрепанном виде, не могла не приводить к скомканному чувству восторга и нерешительности одновременно. Когда-то книгами были заполнены все этажи: детские книги, научные труды, философские трактаты, стеллажи дисциплин… Развлекательная литература – в отдельном крыле. Не все удалось сохранить. Далеко не все. Многие шкафы демонстрировали по паре томиков, какие-то – пустовали вовсе. Сейчас и дерева-то такого не найдешь, из которого они были сделаны. Это было не здание. Это была настоящая сокровищница!
Или могила.
Но все же...
Но все же главное было не в этом. Даже не в книгах, стоимость которых уже и не могла быть измерена браслетами перлов. Все самое ценное, как и всегда, находится глубже.
Под землей, под толстыми стенами и переходами лестниц, сверкала своими гранями Явь.
Глава 2. …в перекрестье отражений.
Про Явь мне рассказал Марик.
Ну, как рассказал...
Мне было пятнадцать, я оказалась одна, и он еще часто приносил что-то на завтрак. Я и раньше бывала в мерсенарии, но тогда я будто потеряла ориентиры, опоры. То, что казалось таким простым и само собой разумеющимся при родителях, стало вдруг невозможным, странным и непонятным просто потому, что теперь меня не поддерживал никто. Только Мар. В мерсе мне доставался только стандартный паек, который и обедом-то назвать трудно. Желающих взять свежих овощей или хлеба было всегда предостаточно, хотя за них и приходилось отдавать несколько едва ли не самых крупных перлов. Уже позже я сама стала стараться чем-то его угостить, но Мар счел за благо прекратить эти попытки, и, постепенно, завтраки превратились в перекус бутербродами прямо на рабочей площадке. Но нам нравилось и это. Будто еда оставалась не только внутри нас самих, но насыщала, делала весомым, также и то, что мы делаем.
А еще Мар тогда стал выспрашивать, что же мне снилось ночью.
– Что видела сегодня? – я морщусь. Традиционный вопрос, вот будто в голову мне лезет, и обычно я просто отмахивалась от него, или несла какую-то нелепицу, лишь бы только позабавить нас обоих, и растянуть завтрак на более долгое время.
