Благородный чеор Шеддерик та Хенвил
Развалюха не внушала доверия, но это была всё-таки крыша. Рэта уже почти не могла идти, да и сам Шеддерик едва переставлял ноги. Ну ладно, может быть, это и преувеличение – выносливости ему на некоторое время хватит. И всё же – этого времени совершенно точно будет недостаточно, чтобы пешком добраться до ближайшего города. Тем паче, что сейчас он мог определить лишь общее направление.
Вообще, чем дальше, тем меньше ему казалась удачной идея привезти мальканку в Тоненг. Потому что, кажется, проблем это сулило едва ли не больше, чем выгоды от её возвращения. Её скрытность и непредсказуемость, оказывается, таили под собой ненависть. Да, вполне объяснимую, может даже, достойную сочувствия, однако слишком слепую, слишком непримиримую. С ней будет трудно. Справится ли Кинрик?
Может быть, не сразу.
Вот только, если их путешествие по лесам затянется, возможно, что спасать ситуацию «мирными методами» будет поздно.
А если они и вовсе не вернутся, то вся тяжесть ответственности за жизнь наместника ляжет на Гун-хе. А у Гун-хе не армия. Да и сам южанин – скорее тактик, чем стратег…
Пустые это были мысли, так что Шеддерик заставил себя вернуться к решению насущных проблем. В комнате темно? Значит, нужен огонь…
Глаза потихоньку привыкли к полутьме: дверь он оставил открытой ради сумеречного дневного света. Быстро увидел связку дров у самого входа и несколько не расколотых брёвнышек чуть дальше в тени. На узком подоконнике пылилась железная кружка.
Низкий потолок мешал ему разогнуться, как будто дом этот когда-то построили не местные охотники, а морские жуфы из бабушкиных сказок.
Чеора та Сиверс первые мгновения тоже стояла, низко опустив голову, но потом всё-таки выпрямилась: ей едва хватило высоты потолка.
Маленькое, тесное помещение вмещало печку, длинную лавку у стены справа от входа и запас дров. Над печкой, занимая половину комнаты, был устроен деревянный настил, использовавшийся как лежанка. Сверху она была завалена старыми влажными одеялами и мешками с сеном
Рэта сразу увидела что-то за печкой и шагнула туда, дав, наконец, Шедде возможность увидеть их убежище в деталях.
Печь выглядела безнадёжной – мазаная серой глиной, она была закопчена и покрыта крупными трещинами. Шеддерик даже попробовал в одну из них просунуть ладонь – и у него почти получилось. Внутри нашёлся пробитый в верхней части котел и средство вынимать его из печи – что-то среднее между багром и ухватом. Острый обломанный конец этого приспособления был словно изготовлен для того, чтобы цеплять конкретно этот котелок за конкретно эту пробоину.
Под потолком в одном из углов висели связки сухих трав: не то приправы, не то – оберег Повелителей Бурь, не то дань здешней мелкой нечисти.
Как Шедде и предполагал, печь сразу же задымила, да так, что хоть вон беги. Но дым через некоторое время развеялся, а весёлое пламя чуть приподняло настроение – хотя до того момента, когда оно начнёт греть помещение, было ещё долго.
Чеор та Хенвил первым делом перевернул и устроил напротив огня пару чурбачков – себе и Темершане, если вдруг она решит присесть.
Пока разгоралось пламя, Шеддерик незаметно наблюдал за ней.
Вот она открыла какую-то коробочку, сунула туда нос – и вдруг громко чихнула, подняв из этой самой коробочки целое облако лёгкой пыли. Вот, отступив немного, вытащила из-за печки мешок грубой ткани. Что она надеялась там найти?
Развязала, не оборачиваясь, словно Шеддерика рядом и вовсе не было. В тот момент она напомнила ему любопытного котенка, забравшегося туда, куда нельзя, и стремящегося побыстрей всё рассмотреть и потрогать – пока не пришли хозяева и не отняли игрушки.
– Садитесь к огню, – подождав ещё немного, предложил он.
– Здесь какая-то крупа. Мешок только снизу намок, так что можно будет сварить кашу.
– Конечно. Отдохните, чеора та Сиверс. Я принесу воды.
Она кивнула, но вместо этого с победным пыхтением вытащила из-за мешочка с крупой промасленный сверток.
– Свечки! Целых три…
Кажется, находки, да и вообще крыша над головой девушку взбодрили. Она немного успокоилась и забыла злиться.
Ну, вот и славно: успокаивать нервных барышень Шеддерик не любил. Он даже не всегда различал, которая из них и на самом деле расстроена, а которая – ловко притворяется, чтобы вызвать сочувствие или получить подарок. И если бы кто-то потребовал честного ответа, он бы, пожалуй, сказал, что ему нет разницы, притворяется женщина, или и на самом деле в печали. Если притворяется, значит, наверное, так ей надо.
Расстраивала сама необходимость притворяться в ответ.
Может и хорошо, что именно эта женщина старательно избегает выглядеть слабой.
Придя к такому выводу, Шеддерик обнаружил, что уже давно стоит у ручья с полным котелком и в задумчивости разглядывает бегущую чёрную воду. Возвращаться в тёмную холодную избушку не хотелось… но там был огонь и насущные дела. От которых не избавиться, даже если сильно захочешь.
Вернувшись, увидел, что Темершана та Сиверс тоже не теряла времени. Почистила лавку, достала откуда-то обколотое глиняное блюдо и теперь осторожно разбирала зёрна, отделяя их от комков плесени и грязи. Светила одинокая свечка. В избушке пахло сухим теплом и вперемешку – землей.
– Не закрывайте! – не отрываясь от работы, попросила она.
– Так мы этот дворец никогда не обогреем, – улыбнулся Шедде, но просьбу выполнил. Снаружи сквозь облака начало проглядывать солнце. А солнце – это всегда лучше, чем тёмная хмарь.
Она отвлеклась от зёрен, поправила волосы. Шеддерик заметил:
– У вас сажа на щеке. Вот тут. – Показал на собственную скулу.
Темершана зеркально потёрла указанное место, и тут же ответила:
– А у вас – борода. Это необычно. Все ваши бреют бороды.
– Клятвенно обещаю побриться, как только выдастся возможность.
– Не нужно.
– Вы считаете, мне к лицу? – Шедде решил воспользоваться хорошим настроением девушки и немного её взбодрить, хотя и догадывался, что вряд ли удастся. Он даже повернулся к свету и гордо задрал к потолку подбородок, чтоб Темери смогла его лучше разглядеть.
Но оказалось, что снова ошибся. Темершана выпрямилась на лавке и обстоятельно ответила:
– Дело не в этом. С бородой вы меньше похожи на ифленца. Это немного… я начинаю забывать, кто вы и куда мы идём.
– А я уж думал, что-то поменялось.
– Я понимаю, – вздохнула она, – Вы от меня устали, наверное. Это ничего, я постараюсь молчать, и всё будет хорошо.
– Почему вы думаете, что если молчать, то всё будет хорошо?
Шеддерик осторожно опустился на дальний от мальканки край лавки.
– Не знаю. Я ведь думала, что у меня есть дом – монастырь Золотой Матери. Пресветлые сёстры были почти как семья. Но появились вы, и оказалось, что всё неправда. Кроме, пожалуй, самой Ленны, которая никогда… она никогда не предаёт.
– Я говорил – в городе вас помнят. Там есть люди, для которых ваше возвращение будет праздником.
– Вряд ли. – Улыбка едва заметно коснулась её губ – кажется, впервые за всё это время. – Я изменилась… весь мир изменился.
– И, тем не менее, я знаю хотя бы одного человека, которому вы дороги не только как доброе воспоминание. Может быть, припомните – Янур Текар, у него таверна под названием «Каракатица»…
Темершана даже вскочила:
– Шкипер Янур? Он жив? Правда? Как он? Впрочем, вы же, наверное, не знаете…
– На момент моего отъезда он был жив и здоров. Насколько знаю, заведение у него небогатое, но популярное у рыбаков и горожан. Значит, помните...
– У меня была лодка.
Она снова улыбнулась – как будто мыслями вернулась во времена до ифленского нашествия. Улыбка ей шла – как, впрочем, она идёт всем без исключения молодым хорошеньким девушкам. Улыбка её меняла.
– У меня была лодка – небольшое одномачтовое судёнышко. Отец подарил её мне на день рождения. Шкипер Янур – старый друг отца, и он, конечно, согласился командовать моей лодкой. Я же его с детства помню. Он приходил на лодку первым. Вставал на носу и слушал, как бьют на причале колокола. Матросы должны были успеть прийти до последнего боя. А я караулила за бочками, чтобы его напугать, когда он, наконец, пойдёт по палубе. Отец думал, что я буду просто кататься вдоль берега и любоваться видами из окна каюты. А мне хотелось, чтобы всё – по-настоящему. И я донимала Янура, пока он не согласился немного меня поучить…
– …и вы забрались на мачту, – вздохнул Шеддерик. – и потом долго думали, как будете слезать.
– Вы как догадались? Правда. С мачты корабль кажется таким маленьким.
– И ветер. И страшно пальцы разжать…
– Да. И ещё внизу смешно причитает тётушка, которую приставили присматривать за мной на лодке. Потому что молодой девушке неприлично путешествовать одной в компании грубых матросов…
– И в какой-то момент желание лезть вниз исчезает…
Она бросила на Шеддерика быстрый недоверчивый взгляд. А потом вернулась к своему рукоделию. Хотя даже беглого взгляда на плошку хватило бы, чтоб понять – там не осталось уже ни одного гнилого или плесневелого зернышка.
Так что пояснять пришлось её спутанной макушке:
– Когда мне было семь лет, я тоже залез на мачту. Прятался от отца. Снимали целый вечер всем экипажем. Даже пришлось на сутки отложить отплытие.
– Вам, наверное, влетело.
– Было дело…
– Шкипер Янур отправил меня мыть посуду. А потом сказал, что в дамских башмачках на мачте делать нечего. И попросил отца, чтобы мне заказали матросский костюм. Это всё равно было как игра: никто бы не позволил мне ходить под парусом дальше рыбацкой бухты. А хотелось верить, что всё по-настоящему. И мы в хороший день выходили за гряду, в открытый океан… пока однажды не увидели там ифленские паруса. Янур приказал срочно возвращаться. Так что мы были первыми, кто узнал о нашествии…
Она рассказывала как будто даже не Шеддерику, а зернам в плошке. Медленно водила по ним пальцем, рисуя странные узоры, и говорила.
– А потом была осада. Осень выдалась тёплой, был неплохой урожай… так говорили взрослые: что урожай хороший, что мы продержимся до прихода помощи из соседних рэтахов. Что эта помощь уже собирается, и ждать не придётся долго. Но ифленский флот прошёл защитную гряду так, словно им кто-то расчищал путь. Солдаты в чёрном… мы видели сверху, из крепости, как солдаты вошли в город, как начались бои на улицах. Было очень страшно, потому что ничего нельзя сделать – война в твоей родной бухте и в то же время за огромной каменной стеной. Мало кто ведь успел покинуть Тоненг – всё случилось быстро. Но часть горожан укрылась в крепости, а в гарнизоне начали спешно обучать ополченцев. Я тогда представляла, что переоденусь мальчишкой и тоже сбегу в ополченцы. Может, так надо было сделать, но я не решилась.
– Вы бы погибли.
– Может быть, это было бы и лучше, чем то, как вышло на самом деле…
Голос её звучал уже почти шепотом. Шеддерик решил, что если она продолжит рассказ, то перебивать больше не будет…
–Вы знаете, что было дальше, – вздохнула она.
– Я был далеко на юге. Что император затеял войну на Побережье, услышал лишь через полгода после того, как Тоненг был взят, а весь рэтах Танеррет перешёл под власть островов.
– Было много крови. Когда сопротивление сломили, солдаты принялись вымещать злость на мебели и на немногих выживших… мы прятались в одной из комнат в круглой башне. Считалось, что она самая защищённая. Мы тогда уже знали, что отец убит, и знали, что тоже скоро умрем…
– Почему же вы оставались в крепости?
– Отец был уверен, что придёт помощь. А она не пришла.
– Но как-то же вы оказались в этой вашей обители всеобщей любви? Что случилось?
– Что могло случиться в только что взятой крепости с женщинами, детьми и калеками, которым больше негде было прятаться? Одних убили… других – лучше бы убили. Мне было четырнадцать. Для ифленских убийц это вполне достаточный возраст, чтобы…
Она вдруг выпрямилась и прямо посмотрела в глаза Шеддерику. Впервые за эти три долгих дня.
– Я дралась. Я убила одного из них каменной статуэткой. Это их разозлило – а до того они смеялись. Убивали, смотрели и смеялись. Я надеялась, что всё однажды забудется… но почему-то даже сейчас я помню… я их всех помню. Пожалуйста, не спрашивайте меня больше. Я говорила, не хочу об этом…
Боевого опыта Шедде хватило, чтобы представить, как это было – как это могло быть. Как отчаянно должна была драться та, прежняя Темершана. И какими смешными должны были казаться её попытки защитить себя разгорячённым боем солдатам. Она была их законной добычей – вместе с драгоценностями, мебелью, запасами еды и вина.
Многое встало на свои места.
У неё были причины не желать возвращаться в Тоненг. Серьёзные причины. До которых, вообще-то, самому Шеддерику та Хенвилу не должно быть никакого дела. Потому что она – это всего лишь ещё один хороший шанс избежать народного бунта в Тоненге и большой войны с соседями рэтаха – в будущем.
Шеддерик осторожно сказал:
– Если вы желаете, я верну вас в монастырь или отведу в любое названное вами место.
– А если бы я сказала вам… сказала тогда, в обители. Вы отказались бы от идеи женить на мне своего брата?
– Не знаю. – Шеддерик продолжал наблюдать, как пальцы девушки всё медленней двигаются по плошке с зернами. – Может быть. Но скорей всего я просто действовал бы немного иначе. Темери. Я не хочу вас обманывать. Страна действительно на грани большой беды, и вы мне тогда и вправду казались единственной возможностью если не отменить катастрофу, то хотя бы отложить. Да, ваше присутствие не гарантирует, что всё пройдёт гладко. Но вы – единственная наследница рэтшара. Наследница, портреты которой есть чуть не в каждом доме, их держат за полкой с идольцами Покровителей. Но если вы сейчас скажете мне, что хотите вернуться к монахиням, я выполню вашу просьбу.
Темершана покачала головой с лёгким сожалением:
– Я не смогу вернуться. Я вышла из-под покровов Великой Матери. Это означает, что обряд речения для меня более недоступен. И я не хочу быть у них приживалкой. Особенно после того, как легко они согласились на сделку с вами. Я сама решила, что поеду в Тоненг, помните?
– Ну, я не оставил вам выбора.
– Знаю. И всё-таки, это было моё решение.
– Мы с братом сможем вас защитить.
– Давайте сюда воду. Попробую сварить нам что-то вроде каши. Только соли здесь нет, так что будет невкусно.
Шеддерик, немного удивлённый резкой сменой темы, передал ей на четверть заполненный котелок.
Темершана осторожно ссыпала в него зерна, а потом ловко, как будто всю жизнь так готовила, импровизированным ухватом поставила котел в печку. Подышала на замёрзшие руки и ответила на вопрос, который так и не прозвучал.
– Те люди. Офицеры, соратники вашего отца. Ведь не только я их помню. Они тогда прекрасно знали, кто я. Они тоже должны меня помнить…
Шеддерик обозвал себя в уме беспросветным идиотом, но не придумал, как ей ответить. Просто сказал:
– Залезайте на печку. Там, наверное, уже тепло. Отдохните.
– Каша. Надо дождаться. Может пригореть…
Фразы у неё получались короткие и ломаные – как будто в сознании её удерживала только одна сила воли.
– Я послежу за кашей, – пообещал Шедде. – И позову вас, как только будет готово…
Темершана та Сиверс
Темери проснулась с ощущением большой потери. Словно что-то оторвали от сердца, что-то значимое, но незримое. Оторвали и спрятали в старинной железной шкатулке, а ключ выбросили в окно.
