Хоть поединки морским уставом и запрещены, а тайной управе и всем её офицерам должно неукоснительно следить, чтобы это положение безоговорочно выполнялось, Шеддерик бы обрадовался такому повороту. Ланне ему всегда нравился. И хотя после возвращения из Коанеррета виделись они крайне редко, Шедде продолжал считать та Дирвила другом.
И вот – такой поворот. И глухая злость, появившаяся вчера, после короткого, но эмоционального разговора на крыльце дома та Дирвила, никуда не исчезла. А после встречи с Темершаной, кажется, ещё и разрослась, правда, помножившись на досаду.
Он смутно собирался дать Ланне возможность покинуть Тоненг во время праздника.
Официального разбирательства всё равно он устраивать не стал бы, но уж оградить мальканку от такого знакомства чеор та Хенвил был в состоянии.
И уж к чему он точно не был готов, так это к тому, что Темершана вдруг вступится за Ланне. Да ещё так искренне, словно успела забыть, за что именно Шедде собрался с него спросить.
Это было неприятно и походило на фарс, и прежняя горячая злость утихла, сменившись горечью и ощущением провала.
И зачем Ланнерика вообще принесло в Цитадель? Решил всё-таки оправдаться?
Из скупого рассказа рэты стало ясно, что особо винить его даже и не в чем. Сколько ему было лет тогда? Семнадцать? Восемнадцать?
Впрочем, сам-то себя Шедде и в восемнадцать считал человеком, отвечающим за свои поступки и дела.
Находясь в этом странном, словно раздвоенном настроении, та Хенвил и вошёл в кабинет наместника. Ланнерик встал навстречу.
Он был собран, строго одет в старый офицерский мундир без нашивок и знаков отличия – может быть, потратил целый вечер, чтобы их спороть.
Он, видимо, что-то решил для себя важное. И пришёл не за советом, помощью или чем-то подобным, нет, он пришёл именно за подтверждением. Смотрел отчуждённо, даже словно бы слепо. Приветственный кивок Шеддерика и вовсе проигнорировал.
Шеддерик прикрыл за собой дверь и, чуть склонив к плечу голову, стал ждать, что будет дальше. Помогать Ланнерику он не собирался.
Он всё-таки склонялся к тому, что Ланне, весь день предоставленный самому себе и своим мыслям, мог додуматься до хоть и запоздалого, но вызова. Который – дело чести офицера! – придётся принять и потом позориться, отметившись или «благородным» промахом, или не менее благородным, но ещё более унизительным «попаданием».
Ланне молча снял с пояса ножны и положил на пол, к ногам Шеддерика.
Спрямлённая абордажная сабля звякнула, выпав из ножен на два пальца.
Н-да. А в старых моряцких байках эта чудесная традиция казалась куда более значимой и торжественной. Так проштрафившийся матрос признаёт вину и отдаёт решение о своей судьбе в руки командира или старшего офицера. Или просто старшего в роду, если семья не имеет своего корабля и своего морского дела.
– Рэта сказала, это ты вывел её из замка. – Нарушил тишину Шеддерик, не торопясь поднимать саблю. Поднять – значит тоже признать, что вина существует, что она стоит жизни, и любое наказание будет справедливым. Но, во-первых Шеддерик не во всём ещё разобрался, а во-вторых, мстить за человека, который этой мести больше не хочет… это опять-таки сродни тому самому фарсу.
– Она не может помнить. Каких демонов, Шедде? Ты сказал своё слово, я признал свою вину. Чего ты ещё от меня хочешь?
– Я хочу? Это ты ко мне пришёл. И это ты сказал слугам, что будешь драться, если тебя попробуют выставить отсюда. Ну вот, я здесь. Я тебя слушаю.
Ланнерик покачал головой:
– Мальканка пообещала, что не скажет тебе. Не знаю уж, чем я это заслужил, но она сама так решила. А теперь, выходит, передумала.
– Ерунда. Я узнал о тебе от адмирала. От Кленнерика та Нурена. Он назвал имена всех, кто там был. А рэта… она не хочет вспоминать те дни. И я её понимаю. Ну, так, что ты сделал такое, что через десять лет вдруг решил покаяться?
Ланне запрокинул голову и несколько мгновений смотрел в потолок, словно набираясь мужества для ответа. А может, счёл, что ответ очевиден. Шеддерик теперь только начал догадываться, что тот штурм поломал та Дирвила не меньше, чем рэту Итвену. Но если Темершане было, кого ненавидеть и кого винить, то несчастный Ланне винил и ненавидел только и исключительно самого себя. И, кажется, продолжает это делать…
Фарс? Ну да. Только теперь уже совсем не смешной.
– Я не вмешался. – Подтвердил Ланнерик эту догадку. – Там же была не только рэта Итвена. Мы же тогда не сразу и поняли, что она – дочь рэтшара. Там был мальчик лет восьми и женщины, служанки. Они просили пощады, просили их не убивать. Плакали… и… это не помогло.
– И ты считаешь, что смог бы остановить хмельных от победы, только что занявших крепость солдат?
– Я мог попытаться. Думаю, ты бы попытался.
– Никто не знает, – дёрнул щекой Шеддерик. – Меня там не было.
По лицу та Дирвила несложно было прочитать упрямое: «Зато я знаю!». Но Шедде, кажется, понял, почему Темершана передумала мстить. Может, просто почувствовала женским чутьём, а может и догадалась: он уже себя сам наказал, да так, что не сравнится никакая тюрьма.
– Дурак ты. – Шедде сам не понял, что сказал это вслух. Просто вдруг увидел вытянувшееся в удивлении лицо собеседника. И мгновенно вспыхнувший гнев. Гнев – это хорошо. Это куда лучше той собранной обречённости, с которой та Дирвил вошёл в кабинет. Шедде слишком хорошо был с ней знаком, чтобы не понимать, какое это опасное знакомство.
Покачал головой. Объяснять было бесполезно. «Прощать» – смешно.
Фарс продолжался.
– И, тем не менее, ты вывел её из замка.
– Да, вывел. Вывез, на телеге с трупами! Вообще-то мне приказали её добить – а я не смог.
Шедде хотел приказать – «Заткнись!». Но передумал. Ланне же кажется, что его нужно презирать и ненавидеть. Он же вроде как «трус».
– Добивать нужно было, – вздохнул он, – сразу, как ты понял, к чему идёт дело. Избавил бы женщин от издевательств, а своих… товарищей… от необходимости скрывать подробности героического штурма даже от наместника.
Ланнерик потрясенно замолчал: такой вариант ему даже в голову не пришёл – ни тогда, ни сейчас.
– Ну что, – усмехнулся Шеддерик, – Теперь я – бездушное чудовище?
Но та Дирвил продолжал смотреть на него странно. Как будто только что увидел – впервые за много лет.
– Ланне… – кивнул чеор та Хенвил на саблю, понизив голос, – подними железку. Я не собираюсь ни калечить тебя, ни убивать.
Ланнерик сощурился и даже набрал в лёгкие воздуха, чтобы возразить. Шедде не дал:
– И драться с тобой на саблях или пистолетах тоже не буду. Дал слово одному покойному другу. И ты тоже… дай-ка ты мне обещание, что не наделаешь никаких глупостей…
– Каких? – отмер наконец Ланнерик.
– Таких, после которых обычно остаются рыдающие женщины и прощальные записки.
Оба молчали ещё минуту, пока Ланнерик наконец не ответил.
– Обещаю.
Он не стал ни прощаться, ни провожать Ланнерика.
Просто стоял у стола, досадуя на себя за этот дурацкий разговор.
Что получилось не так, он не понял, но чувство недосказанности и незавершённости всё-таки осталось.
Наместник Кинрик
Всё утро промаявшись, придумывая, как будет разговаривать с Нейтри, Кинрик и к завтраку вышел, будучи погружённым в себя.
В маленьком зале накрыли только для двоих – для молодожёнов.
День уже разгорелся, так что ставни убрали, а свечи притушили.
Придумать достойную причину, по которой Нейтри должна уехать в загородный дом хотя бы на время, не получалось – впору просить у мальканки, чтобы устроила скандал и разогнала от наместника всех поклонниц. Кинрик даже улыбнулся, когда эта мысль вдруг забрела в его голову. Если бы всё было так просто.
Темершана Итвена тоже выглядела не радостно. Поковыряла в тарелке и вдруг уставилась в окно, отвлёкшись на какие-то свои мысли.
И Кинрик решил нарушить тишину именно из-за этого совпадения настроений.
– Вам тоже печально? Что-то случилось?
– Да нет, – Кинне не мог начать называть мальканку женой, тем более что со вчерашнего дня ничего, вроде бы, не изменилось. Так что мысленно называл её просто мальканкой. Так удобней и привычней. – Ничего такого. Я, кажется, поссорилась с чеором та Хенвилом. То есть, это нельзя назвать ссорой, но мне кажется, я его нечаянно обидела.
– Ничего себе, – Кинрик даже посмотрел на неё с интересом. – Мне вот ни разу не удалось, хотя я нарочно старался. Шедде – он у нас в этом смысле какой-то непрошибаемый.
– Почему? Ну да, он замкнутый и не любит говорить о себе, но ведь этого многие не любят, – заступилась она. – Но он тоже человек, и его многое тревожит.
– Что же, например?
Мальканка заметно смутилась, но всё-таки ответила:
– Он боится за вашу жизнь. И вообще за тех, кто ему дорог.
Кинрик прикинул список этих самых «дорогих» Шеддерику людей, и понял, что это очень короткий список. Кто в нём может быть, кроме него самого и отчасти – его молодой жены? Родня на островах? Так он никого из них не видел уже лет пять, а то и больше, и по всему понятно, не очень-то и хотел. Был ещё предсказатель Роверик, но он умер осенью, он не в счёт.
Кинрик поспешил сменить тему:
– Слышали, в Цитадель прибыл светлейший чеор Эммегил?
Настала очередь Темершаны стряхнуть с себя задумчивость и сосредоточиться на разговоре.
– Нет, не слышала. Но помню, что он как-то причастен к покушениям на вас прошлой осенью.
– Возможно, но доказать ничего не удалось, иначе он давно был бы в тюрьме. Он хитрый, коварный и при том очень умный враг. Будьте с ним осторожней…
– Я понимаю. Кинрик…
Рэта Итвена так редко обращалась к нему по имени, что наместник невольно насторожился.
– Что?
– Я знаю, что моя задача уже почти выполнена… но что я должна делать дальше? У жён наместников есть какие-то обязанности, традиции?
Этот вопрос поставил Кинрика в тупик. Какие обязанности? Быть хорошей женой, да и всё. Не компрометировать мужа, быть скромной, внимательной, всюду его сопровождать, родить наследника… хотя, про последнее мальканке лучше не говорить.
Кинрик не очень понимал, в чём загвоздка, но сам только порадовался, когда Шеддерик донёс до него мысль, что делить с ней постель ему не обязательно.
В конце концов, детей у него может быть сколько угодно и на стороне.
Вообще-то об обязанностях правильной супруги наместника можно было бы поговорить с Шеддериком, но не посылать же мальканку к нему. Будет некрасиво выглядеть. Как будто Кинрик не знает, что делать с хоть и навязанной против воли, но в целом молодой, красивой, и, в общем-то, неглупой женой.
– Думаю, у вас есть несколько дней, чтобы отдохнуть, – мягко сказал он. – А потом прибудут корабли с Ифлена… и…
И всё снова может пойти наперекосяк.
Мальканка едва заметно, но решительно покачала головой:
– Я не это имела в виду. Я хочу верить, что всё, что мы обещали городу… верней, обещал чеор та Хенвил, ведь моё присутствие там нужно было лишь для того, чтобы его выслушали до конца. Не знаю, собираетесь ли вы… как наместник… что-то предпринимать… но мне самой не хотелось бы прослыть лгуньей, слову которой нельзя верить. Как я буду смотреть в глаза людям, которые мне поверили и согласились нас поддержать, если вдруг вы передумаете…
Еще этого не хватало! Чего такого мог наобещать Шедде? И кому? И не связано ли возвращение Эммегила с этими самыми обещаниями? Хотя он, скорей всего, просто как стервятник, перелетел поближе, в ожидании, когда имперский флот (куда более крупный хищник, чем сам светлейший со всей его челядью), расправится и с нынешним своевольничающим наместником, и, что важнее – с его уж слишком активным старшим братом.
– Он мне не говорил.
– Я думаю, он расскажет. Ведь он дал обещание и от вашего имени тоже…
– И что он обещал?
– Поддерживать мир, не реагировать на провокации. Встретиться с рыбацкой артелью и с купцами. В будущем – понизить налоги и, возможно, разрешить торговать без колониальной пошлины хотя бы на часть товаров.
Кинрик даже слегка побледнел. Если честно, экономика никогда не была его сильной стороной. Но эти обещания звучали слишком… радикально.
– Это был лишь предварительный разговор, – попробовала она сгладить неловкость, – и конечно, ваш брат собирался ещё встречаться и разговаривать уже по сути дела.
Размах деятельности Шеддерика и до этого поражал Кинне. Но тут даже его фантазия сдалась. Шеддерик, которому, возможно, оставалось жить на свободе неделю или две. Которому даже старая соттинскся ведьма неизменно пророчила скорую мучительную смерть. Причём, с самого его возвращения. Человек, который успел заполучить во враги сильнейших сианов Танеррета… да и многих представителей древних и уважаемых ифленских родов. Стоит ли поминать ещё и старое фамильное проклятие, о котором брат словно бы забыл, но ведь оно тоже никуда не делось?
– Понятно… непонятно только, когда он собирается всё успеть… и почему ещё не бросил всё к морским жуфам…
Темери ответила на это лёгким пожатием плеч, означающим упрямое намерение как-то поучаствовать в предстоящих событиях.
Да уж, покладистой домашней жены из неё не получится.
А может и к лучшему! – внезапно заключил Кинрик. Завтрак им обоим оказался не в радость, так может, не стоит его затягивать?
Он протянул девушке руку, помог выбраться из-за стола. Ладонь у неё была шершавая, тёплая и узкая. Совсем не похожая на изящную, мягкую ладонь Нейтри.
– Идёмте!
Слуга, ждавший этого момента, распахнул двери. Там, снаружи, оказывается, уже собрались придворные – не то просто поглазеть на них, не то – поприветствовать.
Кинрик вдруг увидел Вельву – девушка стояла неподалёку и провожала его отчаянным, нежным взглядом. Сразу захотелось подойти и утешить. Но это было бы неприлично. К тому же Кинрик невольно сразу же вспомнил о предстоящем разговоре с Нейтри. И это его расстроило ещё больше.
Внезапно до Кинрика дошло, что означал взгляд Вельвы – да и многие другие внимательные взгляды – как ифленских, так и мальканских дворян. Все они думают, что наместник провёл ночь в объятиях молодой жены. И возможно, надеются по случайным словам или жестам догадаться, «как всё прошло».
– Рэта Итвена, – шепнул он на ухо мальканке. – у меня есть идея.
– Какая?
– Не пугайтесь, но мне снова хочется натянуть им всем нос. Всем нашим придворным сплетникам…
Темершана окинула взглядом собравшихся, и еле заметно сжала в ответ пальцы наместника. Оставалось лишь надеяться, что она правильно поняла задумку.
Кинрик громко и очень галантно сказал:
– Благодарю вас за чудесное утро, моя дорогая! – и коснулся губами сначала её пальцев, потом щеки. – Надеюсь, вам оно понравилось так же, как и мне!
– Разумеется, – улыбнулась мальканка.
– Позвольте, я провожу вас на галерею. Там сейчас чудесно!
Когда собрание придворных осталось позади, Кинрик быстро свернул в один из служебных коридоров второго этажа, скрытый от благородных чеоров плотной вишнёвой гардиной. Остановился, прижавшись спиной к стене и неудержимо рассмеялся.
Темери словно заразилась от него смехом и тоже улыбнулась.
– Что вы задумали? – спросила она.
– Сейчас все эти люди помчатся на галерею, проклиная нас за любовь к прогулкам на свежем воздухе. Подозреваю, даже тёплые плащи накидывать не станут, чтобы ничего не упустить.
– Чего, например?
– Например, как мы целуемся. Или ругаемся. Они надеются на скандал. Мне иногда кажется, что знатные чеоры, обитающие, что при императорском дворе, что здесь – питаются исключительно слухами и сплетнями. Вот и пусть мёрзнут.
И вот – такой поворот. И глухая злость, появившаяся вчера, после короткого, но эмоционального разговора на крыльце дома та Дирвила, никуда не исчезла. А после встречи с Темершаной, кажется, ещё и разрослась, правда, помножившись на досаду.
Он смутно собирался дать Ланне возможность покинуть Тоненг во время праздника.
Официального разбирательства всё равно он устраивать не стал бы, но уж оградить мальканку от такого знакомства чеор та Хенвил был в состоянии.
И уж к чему он точно не был готов, так это к тому, что Темершана вдруг вступится за Ланне. Да ещё так искренне, словно успела забыть, за что именно Шедде собрался с него спросить.
Это было неприятно и походило на фарс, и прежняя горячая злость утихла, сменившись горечью и ощущением провала.
И зачем Ланнерика вообще принесло в Цитадель? Решил всё-таки оправдаться?
Из скупого рассказа рэты стало ясно, что особо винить его даже и не в чем. Сколько ему было лет тогда? Семнадцать? Восемнадцать?
Впрочем, сам-то себя Шедде и в восемнадцать считал человеком, отвечающим за свои поступки и дела.
Находясь в этом странном, словно раздвоенном настроении, та Хенвил и вошёл в кабинет наместника. Ланнерик встал навстречу.
Он был собран, строго одет в старый офицерский мундир без нашивок и знаков отличия – может быть, потратил целый вечер, чтобы их спороть.
Он, видимо, что-то решил для себя важное. И пришёл не за советом, помощью или чем-то подобным, нет, он пришёл именно за подтверждением. Смотрел отчуждённо, даже словно бы слепо. Приветственный кивок Шеддерика и вовсе проигнорировал.
Шеддерик прикрыл за собой дверь и, чуть склонив к плечу голову, стал ждать, что будет дальше. Помогать Ланнерику он не собирался.
Он всё-таки склонялся к тому, что Ланне, весь день предоставленный самому себе и своим мыслям, мог додуматься до хоть и запоздалого, но вызова. Который – дело чести офицера! – придётся принять и потом позориться, отметившись или «благородным» промахом, или не менее благородным, но ещё более унизительным «попаданием».
Ланне молча снял с пояса ножны и положил на пол, к ногам Шеддерика.
Спрямлённая абордажная сабля звякнула, выпав из ножен на два пальца.
Н-да. А в старых моряцких байках эта чудесная традиция казалась куда более значимой и торжественной. Так проштрафившийся матрос признаёт вину и отдаёт решение о своей судьбе в руки командира или старшего офицера. Или просто старшего в роду, если семья не имеет своего корабля и своего морского дела.
– Рэта сказала, это ты вывел её из замка. – Нарушил тишину Шеддерик, не торопясь поднимать саблю. Поднять – значит тоже признать, что вина существует, что она стоит жизни, и любое наказание будет справедливым. Но, во-первых Шеддерик не во всём ещё разобрался, а во-вторых, мстить за человека, который этой мести больше не хочет… это опять-таки сродни тому самому фарсу.
– Она не может помнить. Каких демонов, Шедде? Ты сказал своё слово, я признал свою вину. Чего ты ещё от меня хочешь?
– Я хочу? Это ты ко мне пришёл. И это ты сказал слугам, что будешь драться, если тебя попробуют выставить отсюда. Ну вот, я здесь. Я тебя слушаю.
Ланнерик покачал головой:
– Мальканка пообещала, что не скажет тебе. Не знаю уж, чем я это заслужил, но она сама так решила. А теперь, выходит, передумала.
– Ерунда. Я узнал о тебе от адмирала. От Кленнерика та Нурена. Он назвал имена всех, кто там был. А рэта… она не хочет вспоминать те дни. И я её понимаю. Ну, так, что ты сделал такое, что через десять лет вдруг решил покаяться?
Ланне запрокинул голову и несколько мгновений смотрел в потолок, словно набираясь мужества для ответа. А может, счёл, что ответ очевиден. Шеддерик теперь только начал догадываться, что тот штурм поломал та Дирвила не меньше, чем рэту Итвену. Но если Темершане было, кого ненавидеть и кого винить, то несчастный Ланне винил и ненавидел только и исключительно самого себя. И, кажется, продолжает это делать…
Фарс? Ну да. Только теперь уже совсем не смешной.
– Я не вмешался. – Подтвердил Ланнерик эту догадку. – Там же была не только рэта Итвена. Мы же тогда не сразу и поняли, что она – дочь рэтшара. Там был мальчик лет восьми и женщины, служанки. Они просили пощады, просили их не убивать. Плакали… и… это не помогло.
– И ты считаешь, что смог бы остановить хмельных от победы, только что занявших крепость солдат?
– Я мог попытаться. Думаю, ты бы попытался.
– Никто не знает, – дёрнул щекой Шеддерик. – Меня там не было.
По лицу та Дирвила несложно было прочитать упрямое: «Зато я знаю!». Но Шедде, кажется, понял, почему Темершана передумала мстить. Может, просто почувствовала женским чутьём, а может и догадалась: он уже себя сам наказал, да так, что не сравнится никакая тюрьма.
– Дурак ты. – Шедде сам не понял, что сказал это вслух. Просто вдруг увидел вытянувшееся в удивлении лицо собеседника. И мгновенно вспыхнувший гнев. Гнев – это хорошо. Это куда лучше той собранной обречённости, с которой та Дирвил вошёл в кабинет. Шедде слишком хорошо был с ней знаком, чтобы не понимать, какое это опасное знакомство.
Покачал головой. Объяснять было бесполезно. «Прощать» – смешно.
Фарс продолжался.
– И, тем не менее, ты вывел её из замка.
– Да, вывел. Вывез, на телеге с трупами! Вообще-то мне приказали её добить – а я не смог.
Шедде хотел приказать – «Заткнись!». Но передумал. Ланне же кажется, что его нужно презирать и ненавидеть. Он же вроде как «трус».
– Добивать нужно было, – вздохнул он, – сразу, как ты понял, к чему идёт дело. Избавил бы женщин от издевательств, а своих… товарищей… от необходимости скрывать подробности героического штурма даже от наместника.
Ланнерик потрясенно замолчал: такой вариант ему даже в голову не пришёл – ни тогда, ни сейчас.
– Ну что, – усмехнулся Шеддерик, – Теперь я – бездушное чудовище?
Но та Дирвил продолжал смотреть на него странно. Как будто только что увидел – впервые за много лет.
– Ланне… – кивнул чеор та Хенвил на саблю, понизив голос, – подними железку. Я не собираюсь ни калечить тебя, ни убивать.
Ланнерик сощурился и даже набрал в лёгкие воздуха, чтобы возразить. Шедде не дал:
– И драться с тобой на саблях или пистолетах тоже не буду. Дал слово одному покойному другу. И ты тоже… дай-ка ты мне обещание, что не наделаешь никаких глупостей…
– Каких? – отмер наконец Ланнерик.
– Таких, после которых обычно остаются рыдающие женщины и прощальные записки.
Оба молчали ещё минуту, пока Ланнерик наконец не ответил.
– Обещаю.
Он не стал ни прощаться, ни провожать Ланнерика.
Просто стоял у стола, досадуя на себя за этот дурацкий разговор.
Что получилось не так, он не понял, но чувство недосказанности и незавершённости всё-таки осталось.
Наместник Кинрик
Всё утро промаявшись, придумывая, как будет разговаривать с Нейтри, Кинрик и к завтраку вышел, будучи погружённым в себя.
В маленьком зале накрыли только для двоих – для молодожёнов.
День уже разгорелся, так что ставни убрали, а свечи притушили.
Придумать достойную причину, по которой Нейтри должна уехать в загородный дом хотя бы на время, не получалось – впору просить у мальканки, чтобы устроила скандал и разогнала от наместника всех поклонниц. Кинрик даже улыбнулся, когда эта мысль вдруг забрела в его голову. Если бы всё было так просто.
Темершана Итвена тоже выглядела не радостно. Поковыряла в тарелке и вдруг уставилась в окно, отвлёкшись на какие-то свои мысли.
И Кинрик решил нарушить тишину именно из-за этого совпадения настроений.
– Вам тоже печально? Что-то случилось?
– Да нет, – Кинне не мог начать называть мальканку женой, тем более что со вчерашнего дня ничего, вроде бы, не изменилось. Так что мысленно называл её просто мальканкой. Так удобней и привычней. – Ничего такого. Я, кажется, поссорилась с чеором та Хенвилом. То есть, это нельзя назвать ссорой, но мне кажется, я его нечаянно обидела.
– Ничего себе, – Кинрик даже посмотрел на неё с интересом. – Мне вот ни разу не удалось, хотя я нарочно старался. Шедде – он у нас в этом смысле какой-то непрошибаемый.
– Почему? Ну да, он замкнутый и не любит говорить о себе, но ведь этого многие не любят, – заступилась она. – Но он тоже человек, и его многое тревожит.
– Что же, например?
Мальканка заметно смутилась, но всё-таки ответила:
– Он боится за вашу жизнь. И вообще за тех, кто ему дорог.
Кинрик прикинул список этих самых «дорогих» Шеддерику людей, и понял, что это очень короткий список. Кто в нём может быть, кроме него самого и отчасти – его молодой жены? Родня на островах? Так он никого из них не видел уже лет пять, а то и больше, и по всему понятно, не очень-то и хотел. Был ещё предсказатель Роверик, но он умер осенью, он не в счёт.
Кинрик поспешил сменить тему:
– Слышали, в Цитадель прибыл светлейший чеор Эммегил?
Настала очередь Темершаны стряхнуть с себя задумчивость и сосредоточиться на разговоре.
– Нет, не слышала. Но помню, что он как-то причастен к покушениям на вас прошлой осенью.
– Возможно, но доказать ничего не удалось, иначе он давно был бы в тюрьме. Он хитрый, коварный и при том очень умный враг. Будьте с ним осторожней…
– Я понимаю. Кинрик…
Рэта Итвена так редко обращалась к нему по имени, что наместник невольно насторожился.
– Что?
– Я знаю, что моя задача уже почти выполнена… но что я должна делать дальше? У жён наместников есть какие-то обязанности, традиции?
Этот вопрос поставил Кинрика в тупик. Какие обязанности? Быть хорошей женой, да и всё. Не компрометировать мужа, быть скромной, внимательной, всюду его сопровождать, родить наследника… хотя, про последнее мальканке лучше не говорить.
Кинрик не очень понимал, в чём загвоздка, но сам только порадовался, когда Шеддерик донёс до него мысль, что делить с ней постель ему не обязательно.
В конце концов, детей у него может быть сколько угодно и на стороне.
Вообще-то об обязанностях правильной супруги наместника можно было бы поговорить с Шеддериком, но не посылать же мальканку к нему. Будет некрасиво выглядеть. Как будто Кинрик не знает, что делать с хоть и навязанной против воли, но в целом молодой, красивой, и, в общем-то, неглупой женой.
– Думаю, у вас есть несколько дней, чтобы отдохнуть, – мягко сказал он. – А потом прибудут корабли с Ифлена… и…
И всё снова может пойти наперекосяк.
Мальканка едва заметно, но решительно покачала головой:
– Я не это имела в виду. Я хочу верить, что всё, что мы обещали городу… верней, обещал чеор та Хенвил, ведь моё присутствие там нужно было лишь для того, чтобы его выслушали до конца. Не знаю, собираетесь ли вы… как наместник… что-то предпринимать… но мне самой не хотелось бы прослыть лгуньей, слову которой нельзя верить. Как я буду смотреть в глаза людям, которые мне поверили и согласились нас поддержать, если вдруг вы передумаете…
Еще этого не хватало! Чего такого мог наобещать Шедде? И кому? И не связано ли возвращение Эммегила с этими самыми обещаниями? Хотя он, скорей всего, просто как стервятник, перелетел поближе, в ожидании, когда имперский флот (куда более крупный хищник, чем сам светлейший со всей его челядью), расправится и с нынешним своевольничающим наместником, и, что важнее – с его уж слишком активным старшим братом.
– Он мне не говорил.
– Я думаю, он расскажет. Ведь он дал обещание и от вашего имени тоже…
– И что он обещал?
– Поддерживать мир, не реагировать на провокации. Встретиться с рыбацкой артелью и с купцами. В будущем – понизить налоги и, возможно, разрешить торговать без колониальной пошлины хотя бы на часть товаров.
Кинрик даже слегка побледнел. Если честно, экономика никогда не была его сильной стороной. Но эти обещания звучали слишком… радикально.
– Это был лишь предварительный разговор, – попробовала она сгладить неловкость, – и конечно, ваш брат собирался ещё встречаться и разговаривать уже по сути дела.
Размах деятельности Шеддерика и до этого поражал Кинне. Но тут даже его фантазия сдалась. Шеддерик, которому, возможно, оставалось жить на свободе неделю или две. Которому даже старая соттинскся ведьма неизменно пророчила скорую мучительную смерть. Причём, с самого его возвращения. Человек, который успел заполучить во враги сильнейших сианов Танеррета… да и многих представителей древних и уважаемых ифленских родов. Стоит ли поминать ещё и старое фамильное проклятие, о котором брат словно бы забыл, но ведь оно тоже никуда не делось?
– Понятно… непонятно только, когда он собирается всё успеть… и почему ещё не бросил всё к морским жуфам…
Темери ответила на это лёгким пожатием плеч, означающим упрямое намерение как-то поучаствовать в предстоящих событиях.
Да уж, покладистой домашней жены из неё не получится.
А может и к лучшему! – внезапно заключил Кинрик. Завтрак им обоим оказался не в радость, так может, не стоит его затягивать?
Он протянул девушке руку, помог выбраться из-за стола. Ладонь у неё была шершавая, тёплая и узкая. Совсем не похожая на изящную, мягкую ладонь Нейтри.
– Идёмте!
Слуга, ждавший этого момента, распахнул двери. Там, снаружи, оказывается, уже собрались придворные – не то просто поглазеть на них, не то – поприветствовать.
Кинрик вдруг увидел Вельву – девушка стояла неподалёку и провожала его отчаянным, нежным взглядом. Сразу захотелось подойти и утешить. Но это было бы неприлично. К тому же Кинрик невольно сразу же вспомнил о предстоящем разговоре с Нейтри. И это его расстроило ещё больше.
Внезапно до Кинрика дошло, что означал взгляд Вельвы – да и многие другие внимательные взгляды – как ифленских, так и мальканских дворян. Все они думают, что наместник провёл ночь в объятиях молодой жены. И возможно, надеются по случайным словам или жестам догадаться, «как всё прошло».
– Рэта Итвена, – шепнул он на ухо мальканке. – у меня есть идея.
– Какая?
– Не пугайтесь, но мне снова хочется натянуть им всем нос. Всем нашим придворным сплетникам…
Темершана окинула взглядом собравшихся, и еле заметно сжала в ответ пальцы наместника. Оставалось лишь надеяться, что она правильно поняла задумку.
Кинрик громко и очень галантно сказал:
– Благодарю вас за чудесное утро, моя дорогая! – и коснулся губами сначала её пальцев, потом щеки. – Надеюсь, вам оно понравилось так же, как и мне!
– Разумеется, – улыбнулась мальканка.
– Позвольте, я провожу вас на галерею. Там сейчас чудесно!
Когда собрание придворных осталось позади, Кинрик быстро свернул в один из служебных коридоров второго этажа, скрытый от благородных чеоров плотной вишнёвой гардиной. Остановился, прижавшись спиной к стене и неудержимо рассмеялся.
Темери словно заразилась от него смехом и тоже улыбнулась.
– Что вы задумали? – спросила она.
– Сейчас все эти люди помчатся на галерею, проклиная нас за любовь к прогулкам на свежем воздухе. Подозреваю, даже тёплые плащи накидывать не станут, чтобы ничего не упустить.
– Чего, например?
– Например, как мы целуемся. Или ругаемся. Они надеются на скандал. Мне иногда кажется, что знатные чеоры, обитающие, что при императорском дворе, что здесь – питаются исключительно слухами и сплетнями. Вот и пусть мёрзнут.
