Я знала, что Эндрю искренен в том, что говорил, но откуда ему было знать, как много лет будет разделять нас? Как много веков? И все же я ответила ему:
– Я верю!
И Майк выдернул меня в мое время. Я вернулась ровно в ту секунду, в которую исчезла из моего времени. Постаревшая на двое суток. Постаревшая на целую жизнь.
Я переписала все записи с Эндрю себе, и отдала в архив только то, что касалось непосредственно гибели судна. И часто потом ночами я смотрела на образ мужчины из прошлого, воскрешая в своей памяти те несколько часов с ним. Он казался почти живым, объемным, реальным, и я каждый раз, забывшись, протягивала руку, чтобы наткнуться на пустоту. Я пыталась найти упоминание о нем, но ни в списках погибших, ни в списках выживших Эндрю Морган не значился. Не было такого солдата среди освобожденных пленных северян, и он, получается, сказал мне правду: он был не тем, за кого себя выдавал.
Я лишь пыталась надеяться, что он выжил, но точно так же он мог и погибнуть после того, как я покинула его. От переохлаждения, или от потери крови. А то, что нигде в истории не упоминалось о неизвестном спасательном средстве, говорило о том, что Эндрю с моим спасательным жилетом так и не был найден.
Было проведено небольшое разбирательство, но никаких нарушений с моей стороны выявлено не было, стоимость утерянного (как я указала) спасательного жилета вычли из моей стипендии, и я продолжала обучение на своем факультете. Но сама я изменилась. Теперь я считала, что я обязана спасти кого-нибудь в том моменте прошлого, куда меня пошлют, иначе я не смогла бы считать себя человеком. Время – лишь физическая величина, и оно не может быть главнее человеческой жизни. Тем более такой короткой.
Но на следующие практики меня отправляли в более спокойные районы пространства-времени, и свое решение воплотить в жизнь мне так и не удавалось. Я пыталась выбить себе командировку в ближайшие к тысяча восемьсот шестьдесят пятому году районы, надеясь попробовать найти Эндрю в его времени, но мне это не удалось.
Тогда от отчаяния я познакомилась с Джеем Коулом, студентом факультета физики времени. Я слышала, что среди ребят-физиков практиковались несанкционированные «путешествия во времени». Студенты конструировали портативные машины и могли перемещаться по потоку времени самостоятельно, без поддержки службы института. Я спросила у Джея, могу ли я попросить кого-нибудь отправить меня в нужный момент прошлого или арендовать чью-нибудь машину времени. Парень только сочувствующе улыбнулся и сказал, что я точно не справлюсь. Даже не все физики могли рискнуть сделать такое.
Тогда я спросила, можно ли с их помощью вытащить человека из прошлого в наше время? Да, я знала, что по официальной версии - нельзя. Можно было только отправляться в прошлое и возвращаться в свое время. Перемещения в будущее не удавались, и для человека из прошлого двадцать второй век не мог быть доступен. Но ведь это версия официальной науки. И может быть... Я преданно заглядывала в глаза парню. Джей нахмурился, но пообещал, что изучит этот вопрос. Итогом был его вердикт: помочь он мне не сможет. Джей долго рассуждал, сыпал формулами, которые мне ни о чем не говорили, но главное я поняла: Эндрю никогда не добраться до меня. Оставался один выход: отправиться в прошлое и попытаться найти его там. И остаться с ним, если он, конечно, захочет. Но ведь он мог и не захотеть. Или его вообще уже не было в живых. Да и вряд ли кто-то захочет мне помочь попасть в прошлое.
Словно хватаясь за соломинку, я все же спросила:
– Джей, – спросила я, – почему ты не сразу отказал мне? Нас еще в школе учат, что перемещения в будущее недоступны. А ты как будто считал, что есть… возможность?
Джей помялся, но все же нехотя ответил:
– Есть. Только об этом не говорят. Наши парни пробивались на пару дней вперед, даже видели себя в будущем. Тех, кто этим занимался, забрали из института. Официально их отчислили, но я думаю, просто засекретили их работу. Но у меня нет доступа к их исследованиям, а у самого меня ничего не получается.
Пара дней. Даже если ребята-физики смогут пробиваться в будущее на пару лет, мне это не поможет. Я не смогу вытащить Эндрю на три столетия вперед. Впрочем, может, он еще и не захотел бы этого.
– Сюда бы Энди, – вдруг вздохнул Джей, – вот он бы смог разобраться. Он просто чертов гений! Только теперь его не сыщешь, где-то затерялся в ткани пространства-времени, уже года три от него не было известий. Вполне возможно, что погиб. Говорят, частые перемещения тяжело сказываются на психике, а еще нарушаются внутренние биологические часы, и время в твоем организме начинает течь неправильно.
– Кого? – холодея от предчувствия спросила я.
– Что «кого»? – не понял Джей
– Про кого ты говоришь?
– Про Энди. Эндрю Моргана. Он был аспирантом на пространственно-временной кафедре. Профессора пять лет назад зарезали его работу, где он доказывал, что «эффекта бабочки» не существует. Тогда он заявил, что снабдит свою теорию фактами. Сконструировал портативную машину времени и начал прыгать по ткани времени. Три года назад появлялся. Тайком, конечно, чтоб не перехватили. Оставил голографические видео, вычисления и опять исчез. Его данные произвели панику в рядах профессоров, поэтому их сразу же засекретили…
Джей продолжал еще что-то говорить, а я сидела, оглушенная, и только повторяла мысленно: «Он обещал меня найти! Он обещал, что мы встретимся! Он просил верить!» Руки и ноги дрожали от надежды и от страха. Три года не появлялся. Я его видела около полугода назад, но ведь у него время течет иначе. Может быть, его уже несколько лет нет в живых. Но он просил меня верить. И мне ничего не оставалось. Я верила.
Прошло два года. Близилась моя дипломная работа. С тех пор мой руководитель не предлагал мне работы в катастрофах, но я решила, что моей дипломной работой будет взрыв башен-близнецов. И я уже знала, что сделаю все возможное, чтобы спасти как можно больше людей из прошлого. Именно в этом я видела свое предназначение, а отнюдь не в фиксировании событий прошлого. Я помнила, как Эндрю вытаскивал человека из огня, я воспроизводила в памяти его слова, и я, наконец, поняла, что он пытался мне сказать тогда, на палубе «Султаны». Каждый день он шел спасать людей. В каждой катастрофе, куда он перемещался с помощью своего временно'го устройства, он рисковал жизнью. Он не знал, имеет ли это смысл, потому что спасти он мог не многих. Но он делал это, как каждодневную работу, снова и снова. Он боялся, что его усилия не стоят выеденного яйца, и не понимал, должен ли продолжать. Именно это пытался он у меня спросить. И я ответила: «Если есть причина…» И теперь я знала, что эта причина есть и будет существовать всегда. Всегда, пока существует человечество. Эта причина – жизнь человека.
Я уже не надеялась, что когда-нибудь встречу Эндрю. Слишком много времени прошло и в моем, и в его времени. И я решила, что моя дипломная работа будет маленьким вкладом в его теорию отсутствия «эффекта бабочки».
Я вытащила из горящего здания всего лишь двоих, женщину и мальчика. На большее у меня не хватило ни сил, ни времени. Я не стала вырезать из голографического видео ни одного фрагмента, который явно указывал на мои нарушения основного закона невмешательства.
Когда мой видеоролик смотрели члены комиссии и набившиеся в зал студенты, стояла мертвая тишина. Я знала, что потом буду привлечена к суду, что я больше никогда не смогу бывать в прошлом, но я сидела с сухими глазами и вспоминала, как Эндрю спрашивал:
– Но если ты можешь..?
И я отвечала ему:
– Ты должен.
Фильм закончился. Возникла пауза. Я зажмурилась, не желая видеть ничьих осуждающих лиц, и вдруг безумно знакомый бархатистый голос произнес:
– Как вы можете видеть, это еще одно независимое доказательство моей теории вмешательства. Мы все неверно понимали утверждения Хампе: «История не терпит сослагательного наклонения». Как бы мы ни пытались вмешаться в прошлое, оно выстраивает свою структуру независимо от наших действий. Если человеку суждено погибнуть, он погибнет. Если ему суждено выжить, как бы он не стремился умереть, он выживет. Если человек остается в прошлом, значит ему это предначертано. Если ему суждено встретить кого-то…
Я сидела, боясь пошевелиться, боясь вздохнуть. Я слушала голос и боялась повернуться. Боялась, что едва я открою глаза, фантом рассеется, и я снова наткнусь на пустоту, как при просмотре моих видео. Но на этих словах я не выдержала, вскочила и, наконец, посмотрела на того, кто произносил эту речь.
– … он встретит. И неважно, в каком времени, в каком пространстве и в какой точке континуума это произойдет. Как ни печально сознавать, но мы всего лишь пешки Судьбы. Или, если хотите, Времени. Оно плетет свою временну'ю ткань, невзирая на наши желания и помыслы, на наши поступки или отказы от них. Но именно так мы можем оставаться людьми. Невзирая ни на что мы должны делать то, что должны.
Эндрю с задних рядов начал спускаться к трибуне.
В зале поднялся невообразимый шум. Люди начали спорить, одни (кажется, физики-временщики) начали доказывать необходимость вмешательства во временную ткань ради изучения структуры времени, другие им отвечали, что раз наше вмешательство не имеет смысла, то и не стоит ничего трогать. А Эндрю подошел ко мне и, взяв за руку, повел прочь из зала. Мы вышли в коридор, и он прижал меня к себе, уткнувшись подбородком мне в макушку, и так мы стояли и молчали, просто радуясь, что можем это делать – прикасаться друг к другу.
В зале что-то грохнуло, видимо, кто-то уронил стул, Эндрю вздрогнул и напрягся, скорей всего по привычке реагировать на резкие звуки. А потом улыбнулся и посмотрел на меня:
– Поздравляю! Твоя дипломная работа произвела фурор.
А я спросила его:
– Ты еще тогда понял, кто я?
– Сначала, когда ты решила со мной познакомиться, нет. Я принял тебя за девушку девятнадцатого века. К слову, ты очень хорошо вживаешься в образ. Я знаю, что постоянно путаю речь, да и вообще часто веду себя, не соответствуя эпохе. Физиков особо и не учат этому. А ты была такой настоящей девушкой девятнадцатого века, только очень решительной. – Эндрю улыбнулся. – Мне это в тебе нравилось, напоминало современных мне девушек. И я так хотел оградить тебя от гибели, так что успокоился, только когда посадил тебя в Мемфисе в повозку и отправил подальше от парохода. А когда я увидел тебя на палубе после взрыва, у меня чуть разрыв сердца не случился. У меня возникали подозрения, я даже одно время думал, что кого-то подослали ко мне, но ты занималась своими делами, не стремясь провести со мной много времени, и я решил, что нет, ты не из наших. Только когда ты вытащила спасательный жилет, я понял, что ошибался.
– Почему ты не сказал, что ты временщик?
– Я боялся, что ты начнешь меня искать сквозь время. Или выдашь мое местонахождение, и меня найдут через прямой контакт.
– Ты заставил меня думать, что даже если ты остался жив, мы все равно не сможем быть вместе, потому что из разного времени, – воскликнула я. – А потом я думала, что ты умер!
– Я же пообещал, что найду тебя! – он обнял меня и, прежде чем поцеловать, сказал: – Я нашел тебя, я сдержал слово. Я обещал тебе, что мы обязательно встретимся, пусть и через много лет. Ты верила мне?
– Через много веков, – поправила я. – Но я верила! Я верила…
Конец
– Я верю!
И Майк выдернул меня в мое время. Я вернулась ровно в ту секунду, в которую исчезла из моего времени. Постаревшая на двое суток. Постаревшая на целую жизнь.
Я переписала все записи с Эндрю себе, и отдала в архив только то, что касалось непосредственно гибели судна. И часто потом ночами я смотрела на образ мужчины из прошлого, воскрешая в своей памяти те несколько часов с ним. Он казался почти живым, объемным, реальным, и я каждый раз, забывшись, протягивала руку, чтобы наткнуться на пустоту. Я пыталась найти упоминание о нем, но ни в списках погибших, ни в списках выживших Эндрю Морган не значился. Не было такого солдата среди освобожденных пленных северян, и он, получается, сказал мне правду: он был не тем, за кого себя выдавал.
Я лишь пыталась надеяться, что он выжил, но точно так же он мог и погибнуть после того, как я покинула его. От переохлаждения, или от потери крови. А то, что нигде в истории не упоминалось о неизвестном спасательном средстве, говорило о том, что Эндрю с моим спасательным жилетом так и не был найден.
Было проведено небольшое разбирательство, но никаких нарушений с моей стороны выявлено не было, стоимость утерянного (как я указала) спасательного жилета вычли из моей стипендии, и я продолжала обучение на своем факультете. Но сама я изменилась. Теперь я считала, что я обязана спасти кого-нибудь в том моменте прошлого, куда меня пошлют, иначе я не смогла бы считать себя человеком. Время – лишь физическая величина, и оно не может быть главнее человеческой жизни. Тем более такой короткой.
Но на следующие практики меня отправляли в более спокойные районы пространства-времени, и свое решение воплотить в жизнь мне так и не удавалось. Я пыталась выбить себе командировку в ближайшие к тысяча восемьсот шестьдесят пятому году районы, надеясь попробовать найти Эндрю в его времени, но мне это не удалось.
Тогда от отчаяния я познакомилась с Джеем Коулом, студентом факультета физики времени. Я слышала, что среди ребят-физиков практиковались несанкционированные «путешествия во времени». Студенты конструировали портативные машины и могли перемещаться по потоку времени самостоятельно, без поддержки службы института. Я спросила у Джея, могу ли я попросить кого-нибудь отправить меня в нужный момент прошлого или арендовать чью-нибудь машину времени. Парень только сочувствующе улыбнулся и сказал, что я точно не справлюсь. Даже не все физики могли рискнуть сделать такое.
Тогда я спросила, можно ли с их помощью вытащить человека из прошлого в наше время? Да, я знала, что по официальной версии - нельзя. Можно было только отправляться в прошлое и возвращаться в свое время. Перемещения в будущее не удавались, и для человека из прошлого двадцать второй век не мог быть доступен. Но ведь это версия официальной науки. И может быть... Я преданно заглядывала в глаза парню. Джей нахмурился, но пообещал, что изучит этот вопрос. Итогом был его вердикт: помочь он мне не сможет. Джей долго рассуждал, сыпал формулами, которые мне ни о чем не говорили, но главное я поняла: Эндрю никогда не добраться до меня. Оставался один выход: отправиться в прошлое и попытаться найти его там. И остаться с ним, если он, конечно, захочет. Но ведь он мог и не захотеть. Или его вообще уже не было в живых. Да и вряд ли кто-то захочет мне помочь попасть в прошлое.
Словно хватаясь за соломинку, я все же спросила:
– Джей, – спросила я, – почему ты не сразу отказал мне? Нас еще в школе учат, что перемещения в будущее недоступны. А ты как будто считал, что есть… возможность?
Джей помялся, но все же нехотя ответил:
– Есть. Только об этом не говорят. Наши парни пробивались на пару дней вперед, даже видели себя в будущем. Тех, кто этим занимался, забрали из института. Официально их отчислили, но я думаю, просто засекретили их работу. Но у меня нет доступа к их исследованиям, а у самого меня ничего не получается.
Пара дней. Даже если ребята-физики смогут пробиваться в будущее на пару лет, мне это не поможет. Я не смогу вытащить Эндрю на три столетия вперед. Впрочем, может, он еще и не захотел бы этого.
– Сюда бы Энди, – вдруг вздохнул Джей, – вот он бы смог разобраться. Он просто чертов гений! Только теперь его не сыщешь, где-то затерялся в ткани пространства-времени, уже года три от него не было известий. Вполне возможно, что погиб. Говорят, частые перемещения тяжело сказываются на психике, а еще нарушаются внутренние биологические часы, и время в твоем организме начинает течь неправильно.
– Кого? – холодея от предчувствия спросила я.
– Что «кого»? – не понял Джей
– Про кого ты говоришь?
– Про Энди. Эндрю Моргана. Он был аспирантом на пространственно-временной кафедре. Профессора пять лет назад зарезали его работу, где он доказывал, что «эффекта бабочки» не существует. Тогда он заявил, что снабдит свою теорию фактами. Сконструировал портативную машину времени и начал прыгать по ткани времени. Три года назад появлялся. Тайком, конечно, чтоб не перехватили. Оставил голографические видео, вычисления и опять исчез. Его данные произвели панику в рядах профессоров, поэтому их сразу же засекретили…
Джей продолжал еще что-то говорить, а я сидела, оглушенная, и только повторяла мысленно: «Он обещал меня найти! Он обещал, что мы встретимся! Он просил верить!» Руки и ноги дрожали от надежды и от страха. Три года не появлялся. Я его видела около полугода назад, но ведь у него время течет иначе. Может быть, его уже несколько лет нет в живых. Но он просил меня верить. И мне ничего не оставалось. Я верила.
***
Прошло два года. Близилась моя дипломная работа. С тех пор мой руководитель не предлагал мне работы в катастрофах, но я решила, что моей дипломной работой будет взрыв башен-близнецов. И я уже знала, что сделаю все возможное, чтобы спасти как можно больше людей из прошлого. Именно в этом я видела свое предназначение, а отнюдь не в фиксировании событий прошлого. Я помнила, как Эндрю вытаскивал человека из огня, я воспроизводила в памяти его слова, и я, наконец, поняла, что он пытался мне сказать тогда, на палубе «Султаны». Каждый день он шел спасать людей. В каждой катастрофе, куда он перемещался с помощью своего временно'го устройства, он рисковал жизнью. Он не знал, имеет ли это смысл, потому что спасти он мог не многих. Но он делал это, как каждодневную работу, снова и снова. Он боялся, что его усилия не стоят выеденного яйца, и не понимал, должен ли продолжать. Именно это пытался он у меня спросить. И я ответила: «Если есть причина…» И теперь я знала, что эта причина есть и будет существовать всегда. Всегда, пока существует человечество. Эта причина – жизнь человека.
Я уже не надеялась, что когда-нибудь встречу Эндрю. Слишком много времени прошло и в моем, и в его времени. И я решила, что моя дипломная работа будет маленьким вкладом в его теорию отсутствия «эффекта бабочки».
Я вытащила из горящего здания всего лишь двоих, женщину и мальчика. На большее у меня не хватило ни сил, ни времени. Я не стала вырезать из голографического видео ни одного фрагмента, который явно указывал на мои нарушения основного закона невмешательства.
Когда мой видеоролик смотрели члены комиссии и набившиеся в зал студенты, стояла мертвая тишина. Я знала, что потом буду привлечена к суду, что я больше никогда не смогу бывать в прошлом, но я сидела с сухими глазами и вспоминала, как Эндрю спрашивал:
– Но если ты можешь..?
И я отвечала ему:
– Ты должен.
Фильм закончился. Возникла пауза. Я зажмурилась, не желая видеть ничьих осуждающих лиц, и вдруг безумно знакомый бархатистый голос произнес:
– Как вы можете видеть, это еще одно независимое доказательство моей теории вмешательства. Мы все неверно понимали утверждения Хампе: «История не терпит сослагательного наклонения». Как бы мы ни пытались вмешаться в прошлое, оно выстраивает свою структуру независимо от наших действий. Если человеку суждено погибнуть, он погибнет. Если ему суждено выжить, как бы он не стремился умереть, он выживет. Если человек остается в прошлом, значит ему это предначертано. Если ему суждено встретить кого-то…
Я сидела, боясь пошевелиться, боясь вздохнуть. Я слушала голос и боялась повернуться. Боялась, что едва я открою глаза, фантом рассеется, и я снова наткнусь на пустоту, как при просмотре моих видео. Но на этих словах я не выдержала, вскочила и, наконец, посмотрела на того, кто произносил эту речь.
– … он встретит. И неважно, в каком времени, в каком пространстве и в какой точке континуума это произойдет. Как ни печально сознавать, но мы всего лишь пешки Судьбы. Или, если хотите, Времени. Оно плетет свою временну'ю ткань, невзирая на наши желания и помыслы, на наши поступки или отказы от них. Но именно так мы можем оставаться людьми. Невзирая ни на что мы должны делать то, что должны.
Эндрю с задних рядов начал спускаться к трибуне.
В зале поднялся невообразимый шум. Люди начали спорить, одни (кажется, физики-временщики) начали доказывать необходимость вмешательства во временную ткань ради изучения структуры времени, другие им отвечали, что раз наше вмешательство не имеет смысла, то и не стоит ничего трогать. А Эндрю подошел ко мне и, взяв за руку, повел прочь из зала. Мы вышли в коридор, и он прижал меня к себе, уткнувшись подбородком мне в макушку, и так мы стояли и молчали, просто радуясь, что можем это делать – прикасаться друг к другу.
В зале что-то грохнуло, видимо, кто-то уронил стул, Эндрю вздрогнул и напрягся, скорей всего по привычке реагировать на резкие звуки. А потом улыбнулся и посмотрел на меня:
– Поздравляю! Твоя дипломная работа произвела фурор.
А я спросила его:
– Ты еще тогда понял, кто я?
– Сначала, когда ты решила со мной познакомиться, нет. Я принял тебя за девушку девятнадцатого века. К слову, ты очень хорошо вживаешься в образ. Я знаю, что постоянно путаю речь, да и вообще часто веду себя, не соответствуя эпохе. Физиков особо и не учат этому. А ты была такой настоящей девушкой девятнадцатого века, только очень решительной. – Эндрю улыбнулся. – Мне это в тебе нравилось, напоминало современных мне девушек. И я так хотел оградить тебя от гибели, так что успокоился, только когда посадил тебя в Мемфисе в повозку и отправил подальше от парохода. А когда я увидел тебя на палубе после взрыва, у меня чуть разрыв сердца не случился. У меня возникали подозрения, я даже одно время думал, что кого-то подослали ко мне, но ты занималась своими делами, не стремясь провести со мной много времени, и я решил, что нет, ты не из наших. Только когда ты вытащила спасательный жилет, я понял, что ошибался.
– Почему ты не сказал, что ты временщик?
– Я боялся, что ты начнешь меня искать сквозь время. Или выдашь мое местонахождение, и меня найдут через прямой контакт.
– Ты заставил меня думать, что даже если ты остался жив, мы все равно не сможем быть вместе, потому что из разного времени, – воскликнула я. – А потом я думала, что ты умер!
– Я же пообещал, что найду тебя! – он обнял меня и, прежде чем поцеловать, сказал: – Я нашел тебя, я сдержал слово. Я обещал тебе, что мы обязательно встретимся, пусть и через много лет. Ты верила мне?
– Через много веков, – поправила я. – Но я верила! Я верила…
Конец
