Что делать-то? Ведь убьет Деян княжича, не посмотрит, что тот выше рангом. Силища-то какая у кузнеца, да и роста он огромного. Убьет, как пить дать. А я что смогу сделать? Народ побежать звать? Так позор-то какой! И негоже девке в мужские дела соваться. Закусила я рукав, чтоб не завыть от безысходности. Сама дура, зачем кузнеца привечала?
Размахнулся кузнец, двинул кулаком что кувалдой, но отскочил княжич, под рукой провернулся и ударил Деяна в живот. Да, по-моему, только руку ушиб. Деяну хоть бы хны. Махнул кузнец опять кулаком, чуть по уху княжичу не съездил, да снова увернулся тот и ударил противника по скуле. Деян головой тряхнул да снова наступать начал. Долго они так кружили вокруг. Княжич быстрый да верткий, никак не достанет его кузнец, зато Деян сильный да крепкий: удары княжича ему, что мертвому припарка. Вижу, оба уставать стали, а перевеса никакого нет. И тут на беду поскользнулся на траве заступник мой, не успел увернуться, и припечатал кулак кузнеца его прямо в глаз. Пока княжич головой тряс да в себя приходил, снова кузнец его достал. И началась уже не драка, а избиение.
– Деян, оставь его, – кричу. – Он-то ничем не виноват.
Да никто меня уже не слышит. Вошли мужики в раж.
Хоть и нелегко княжичу приходится, да не сдается он. Тряхнет головой и снова в бой бросается. Деян тоже уже на ногах плохо держится, шатается да промахивается. Пусть и не такие сильные удары у княжича, зато много их. Наконец, так ударил кузнец, что свалился парень под ноги ему.
– Говорил я тебе, не лезь ты. На что тебе эта девка сдалась? Не хотел я тебя бить, да ты сам меня вынудил.
Поднялся с колена княжич да пошел, шатаясь, на кузнеца. Один его глаз заплыл, бровь рассечена, кровь по лицу струится, губы как месиво, левая рука плетью висит, а идет он на Деяна, и лицо его страшное… Мне аж не по себе стало. Не выдержал и Деян:
– Княжич, зачем тебе это?
– Сказал я, что нельзя девку против ее воли брать. Не отступлюсь я от своего слова.
И поняла я, что и правда не отступится. Сдохнет, а не отступится. И Деян это понял. И понял, что княжич до смерти биться будет, своей или его. Плюнул кузнец противнику своему избитому под ноги и сказал:
– Ну и забирай ее. Твоя взяла. Неохота из-за какой-то дуры на смерть идти.
Подхватил свою свиту и, пошатываясь, пошел прочь.
Княжич стоял и смотрел ему вслед, пока тот за деревьями вдали не скрылся. Потом повернулся ко мне, прошептал:
– Лада, помощь мне требуется, – и упал замертво.
Завыла я, на колени подле него упала, схватила руку его правую, что не была сломана, прижала к своей щеке, заголосила. Не любила я никогда княжича, не думала, что пойдет он на такое за меня. Вернуть бы дни прошлые, совсем бы по-другому я себя вела, ноги бы ему целовала да дорожкой ковровой перед ним стелилась бы. Что с того, что не любит он меня? Ни один парень никогда не заступался за меня так. Деян зато говорил, что любит, только кому нужная такая любовь?
Выла я, выла, потом приходить в себя начала. Может, жив княжич? Может, помочь ему можно?
Приникла ухом к груди, прислушалась. Кажется, дышит. Его б к бабке моей, вылечила бы она его, дык ведь не дотащу. Придется за бабкой идти.
– Только не умирай, княжич, – зашептала я. – Слышишь? Дождись меня, не умирай. Я тебя поблагодарить еще должна.
Положила ему под голову плащ его сложенный да побежала к своей избе, благо не далеко была. Вернулись мы с волокушей, кое-как загрузили княжича на нее да потащили домой. Не такой уж он парень и крупный, а тащить нам с бабкой тяжелёхонько было, но ничего, справились.
Уложили на кровать, стали раздевать. Думала я, бабка прогонит меня, чтобы не видела я наготы княжича, ан нет.
– Коли решила ты стать ведуньей, должна понимать любое тело, и мужское, и женское, знать, как его лечить.
Стянули с него все его платье, и лежит он, голый да беззащитный, весь избитый, в синяках да кровоподтеках. Про здоровье его мне думать надобно, а мои глаза так и норовят к его мужской стати обратиться. Думы какие-то неправедные в голову лезут о том, как я могла бы с ним любиться. Не Деяна, а княжича мне бы в мужья, так ведь не возьмет он меня.
Дала мне бабка отвар и велела тряпицей княжича обтирать, чтобы синяки скорей зажили, а сама сказала, что пойдет варить снадобье, чтобы его на ноги поставить.
Обтираю я княжича, а сама его все разглядываю. Словно никогда не видела его раньше. Кто ж знал, что у него такие волосы русые шелковистые, на лбу кудрявятся? А нос у него прямой, профиль гордый, а губы, хоть и разбитые, а красивые, полные, для поцелуев созданные. И грудь у него такая сильная да гладкая, и соски темные к моим пальцам просятся. А чресла его… Тут и вовсе мысли мои сумбурными стали. Стала я его пах обмывать, шевельнулся его дружок, словно поздороваться хочет. Засмущалась я, а взгляда отвесть не могу. Красивый княжич, весь красивый, с головы до ног. И где мои глаза раньше были, что его пригожести не видели?
Обтерла я княжича да покрывалом прикрыла от греха подальше, а тут и бабка вернулась. Приподняли мы голову страдальца на подушки, и стала его бабка отваром потихоньку отпаивать.
– А ты, говорит, иди в бане помойся, а потом с парнем-то и ляжешь. Почует он тело женское рядом, скорей жить захочет.
Пришла я после бани чистая, в одной сорочке. Смущаюсь, стою, косы тереблю, а бабка будто и не замечает моего смущения.
– Ложись, – говорит, – да прижмись к нему покрепче.
Накрыла нас покрывалом да ушла.
Лежу я рядом с княжичем и пошевелиться боюсь. Боюсь раны его потревожить да больно ему сделать. Лежу и думаю: «Никогда еще с парнем не лежала так, и не думала, что с княжичем получится. Будь он при голове ясной, отказался бы да посмеялся надо мной».
– Не захотел ты со мной вчера остаться, так судьба все равно тебя ко мне привела, – прошептала я ему, улыбнулась да заснула.
А на утро ему хуже стало. Три дня и три ночи метался княжич в бреду. Отпаивала его бабка моя разными отварами, никак княжич в себя не приходит.
– Боюсь, помрет он, – наконец говорит она.
– Да ты, что, бабушка? – запричитала я. – Нельзя так! Вылечить его нужно!
– Я не всесильная, не получается у меня.
Как представила я, что никогда уже не откроет княжич глаз своих насмешливых, слова ехидного не молвит мне, так и заплакала пуще прежнего.
– Отдала бы полжизни, лишь бы его вылечить, – шепчу.
– Ой, Ладка, никак любишь ты его? – удивляется бабка.
И открылось тут мне сердце мое. Ведь и правда: люблю я его. Всегда люб он мне был. А вся моя дерзость к нему – это от обиды, что не нужна я ему была да что смеялся всегда надо мной. Но нынче плевать мне на все. Пусть смеется, пусть задирает, лишь бы жив-здоров был!
– Люблю, бабуль, – кивнула я. – Ох, люблю.
Помолчала бабка да и говорит.
– Знаю я средство одно, как его на ноги поднять, да не знаю, решишься ли?
– Говори скорей, – кричу. – Все сделаю!
– Твоя любовь его на ноги поднять может, любовь душевная да телесная, вся, какая есть в тебе. Поделишься с ним своей силою, он и оживет. Но пока ведуньей ты не стала, нет у тебя умения передать силу ему. Так вот, могу заговор над тобой совершить, и пока ты утехам с ним будешь предаваться, силу жизненную в него вливать, постепенно уйдет из тебя умение любить, а сила колдовская в тебя войдет, и станешь ты ведуньей. Много ты уже премудростей колдовских знаешь. Теперь сможешь знания применять. А насчет него не переживай! Сваришь приворотное зелье, напоишь его, век подле тебя будет.
Задумалась я. Что ведуньей стану, то здорово, но ведь любить княжича уже не смогу. А я только сейчас поняла, как это – любить. Будто полной грудью дышишь, будто цветы в душе расцветают, будто птицы громче поют и солнце ярче светит. Но о чем тут думать? Княжич же и умереть может, пока я тут размышлениям предаваться буду. Нет у меня выбора. Ради того, чтобы он жил, я на все пойду.
– Согласная я.
Кивнула и вручила себя бабке.
Снова я в баньке выпарилась. Отхлестала меня бабка, аж полосы на теле проступили. Потом ночью пошла на речку и стала купаться в лунном сиянии. Холодно было, аж зубы сводило, но терпела. Затем заставила меня бабка три раза вокруг избы нагишом обежать, а потом поставила на колени возле постели княжича и стала спрашивать, была ли я уже с парнем. А и не было у меня никого. Наши девки многие уже с парнями любились, а мне как будто никто и нужен не был. Обрадовалась бабка, когда узнала, что я веточка не сломанная, говорит, что это колдовству только на пользу. Кровь моя девственная лучшим лекарством будет. И стала объяснять, как мне лучше княжича любить.
– Тут, – говорит, – сложность в том, что он ничего делать не будет. Придется все тебе на себя брать.
А потом долго-долго читала она надо мной заговоры, силу передавала.
Наконец, ушла она и оставила меня одну с княжичем. Стала я парня целовать да ласкать, от уст его по груди и животу вниз спускаться. Потом низ живота стала целовать, и где ноги сходятся. Напрягся его дружок, начал расти и встал. Тут и мне радостнее стало. Видать, действует на княжича мое колдовство. Целовала я его, пока он соками весь не налился. Чувствую, приниматься за дело надобно. Села я на парня верхом и попробовала его уд в себя ввести. Плохо получалось, но я старалась, направила, куда нужно, а потом и насела на него. Больно тут мне стало, но бабка предупреждала, что так и будет, и стерпела я. Княжич и не такую боль ради меня вытерпел. Посидела так немного, подождала, пока боль утихнет, а потом начала двигаться. Сперва неловко было и неприятно, а потом начала я чувствовать, словно жар во мне разгорается. И нравится мне, как его кол в меня проникает, и хочется еще больше на него насесть да поглубже в себя впустить. Стала я стонать да шибче на парне прыгать.
Задышал вдруг сильно княжич, вздрогнул всем телом, и пролилось его семя в меня. А на меня словно волна какая-то накатила, все во мне перевернула, и подумала я, что нет счастья большего, чем быть с ним, целовать его да угождать ему. Жаль только, что не суждено мне его больше любить.
Потом легла я с ним рядом, укрыла нас меховым покрывалом и заснула.
Проснулась я утром, открыла глаза и наткнулась взглядом на взгляд княжича.
– Утро доброе, – прошептала я.
– Доброе, – кивнул княжич. – А теперь скажи, что это значит? – приоткрыл покрывало и показал на наши тела обнаженные.
– Прости, – пролепетала я да попыталась сползти с постели.
– Что ты, Лада! – ухватил меня княжич за руку. – Не тебе прощенья у меня просить. Да и не обижен я. Только смущен, что ничего не понимаю.
– Помнишь, княжич, как… – начала я, только перебил он меня и сказал тихо:
– Радим меня зовут. Хотел бы я, чтобы ты меня по имени называла.
– Радим, – повторила я, покатала его имя на языке, как горошек. Знала я, как его кличут, да не решалась никогда назвать. А теперь и причин нету.
Княжичу вдруг как будто что-то в голову пришло. Приподнял он покрывало, посмотрел на простыни…
– Лада, так ты… Получается, девственность я твою взял?
– Иначе не получалось тебя вылечить.
– Прости.
– Не за что тебе прощенья просить. Я сама так решила.
– Но почему?
– Не хотела, чтобы ты умер.
– Почему?
– Ты за меня заступился, чуть жизни не лишился. Это самое малое, чем я отплатить тебе могла.
– Из благодарности, значит?
– Я хоть из благодарности. А ты за меня бился вообще не понять из-за чего. Никогда же я тебе люба не была.
Сказала, а сама, затаив дыхание, жду: что скажет? Хотя какая мне разница?
– Люба не люба, а девушка должна по своей воле мужчине отдаваться. Так я думаю.
Не любил он меня да и не полюбит никогда… Вздохнула я да сказала:
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – ответил Радим. Помолчал, потом добавил: – И что теперь будет?
– Что будет? Все хорошо будет. Ты домой пойдешь. Небось, потеряли тебя, не знают, где искать.
Княжич только рукой махнул:
– Думают, наверное, что я по девкам пошел.
– Угадали почти, – хмыкнула я.
– А ты, Лада? – спрашивает.
– А что я? У меня тоже все отлично будет. Бабка мне силу передала, теперь ведуньей буду.
– Передала? – удивился княжич. – Так ты что, кого-то полюбить уже успела?
– Успела, – киваю. А что мне теперь скрывать от него? – Тебя, Радим, полюбила.
– Меня? – опешил он. – И… от любви отказалась?
Ишь ты, все помнит, что я ему рассказывала.
– Отказалась, – киваю. – Говорила же я, что больше всего на свете хочу колдовской силой владеть.
– Говорила.
Сказал как-то горько, словно обидно ему.
– Да тебе-то что? – ответствую. – Ты-то и не любил меня никогда!
– И что, ты совсем-совсем ко мне теперь ничего не чувствуешь?
Посмотрела я на княжича и думаю: а ведь и правда, ничего к нему не чувствую. Вот уйдет он сейчас, а у меня даже ничего не дрогнет. Захочет на Малуше он жениться, я только обрадуюсь, что подружку пристрою в хорошие руки.
Пожала я плечами:
– Ничего, Радим. Такова моя плата за силу колдовскую.
– Будь счастлива, Лада, – сказал он да и стал собираться…
Долго ли, коротко ли, а Радим стал всерьез за Малушей ухаживать. Я к тому времени набралась опыта, стала применять знания да колдовать потихоньку. Особенно хорошо у меня стали получаться приворотные зелья. Все девки стали ко мне за ними бегать, да и парни некоторые захаживали. Бабка говорила, что это от того, что замес моей силы колдовской на любви моей сделан был.
Сама бабка на покой ушла, только поучала меня, а сама уже просителей не принимала. Но вот как-то раз и говорит она мне:
– Лада, замуж тебе надо. Детей рожать. Хочу, чтобы девочка при моей жизни родилась. Хочу помочь тебе растить ее. А чувствую, недолго мне осталось.
Легко сказать – замуж. Я-то и обычной девкой не сильно парней привечала, а сейчас, как ведуньей стала – они вообще меня стороной обходят. И тут подумала я про Радима. Не любил он меня никогда, так что с того? Я теперь какое хочешь приворотное зелье сварить могу, приворожу его, моим будет.
Как надумала, так и сделала. Сварила зелье, взяла с собой на гулянку. Радим как всегда с Малушей рядом, только возле нее и вьется, на меня и не смотрит.
Стала я вино разносить да всех потчевать. А в чарку, которую Радиму несла, зелье-то и влила. «Сейчас, думаю, голубь мой, любить только меня будешь, никого больше не заметишь».
Парни смеются, дескать, смотри, княжич, как бы не отравила-то тебя ведьма.
Взял Радим чарку из моих рук, посмотрел мне в глаза да и молвил. Тихо молвил, но все услышали, замерли.
– Спасибо тебе, Лада, что спасла ты мою жизнь никчемную. Век помнить буду. Из твоих рук что угодно приму, даже яд выпью, не побрезгую.
Его слова во мне словно перевернули что-то. Выбила я чарку из его рук да и убежала прочь.
Кто я такая, чтобы за него решать, кого ему любить, с кем дружить? Выбрал он Малушу, значит, быть посему. А мне и одной неплохо.
Стала я затворницей, сижу в избе бабкиной, никуда не выхожу. Бабка смотрит исподлобья, да не говорит ничего. Приходят ко мне девки да парни, вижу, побаиваются, а все равно идут: всем колдовские чары, заклинания да заговоры требуются. Между делом рассказывают, говорят, свадьба княжича с Малушей намечается. Я и рада, и за него, и за подружку свою. Приходила Малуша, спрашивала, как дела мои. Звала на девичник. Не пошла я. Негоже колдунье по девичникам шастать, людям настроение портить.
Размахнулся кузнец, двинул кулаком что кувалдой, но отскочил княжич, под рукой провернулся и ударил Деяна в живот. Да, по-моему, только руку ушиб. Деяну хоть бы хны. Махнул кузнец опять кулаком, чуть по уху княжичу не съездил, да снова увернулся тот и ударил противника по скуле. Деян головой тряхнул да снова наступать начал. Долго они так кружили вокруг. Княжич быстрый да верткий, никак не достанет его кузнец, зато Деян сильный да крепкий: удары княжича ему, что мертвому припарка. Вижу, оба уставать стали, а перевеса никакого нет. И тут на беду поскользнулся на траве заступник мой, не успел увернуться, и припечатал кулак кузнеца его прямо в глаз. Пока княжич головой тряс да в себя приходил, снова кузнец его достал. И началась уже не драка, а избиение.
– Деян, оставь его, – кричу. – Он-то ничем не виноват.
Да никто меня уже не слышит. Вошли мужики в раж.
Хоть и нелегко княжичу приходится, да не сдается он. Тряхнет головой и снова в бой бросается. Деян тоже уже на ногах плохо держится, шатается да промахивается. Пусть и не такие сильные удары у княжича, зато много их. Наконец, так ударил кузнец, что свалился парень под ноги ему.
– Говорил я тебе, не лезь ты. На что тебе эта девка сдалась? Не хотел я тебя бить, да ты сам меня вынудил.
Поднялся с колена княжич да пошел, шатаясь, на кузнеца. Один его глаз заплыл, бровь рассечена, кровь по лицу струится, губы как месиво, левая рука плетью висит, а идет он на Деяна, и лицо его страшное… Мне аж не по себе стало. Не выдержал и Деян:
– Княжич, зачем тебе это?
– Сказал я, что нельзя девку против ее воли брать. Не отступлюсь я от своего слова.
И поняла я, что и правда не отступится. Сдохнет, а не отступится. И Деян это понял. И понял, что княжич до смерти биться будет, своей или его. Плюнул кузнец противнику своему избитому под ноги и сказал:
– Ну и забирай ее. Твоя взяла. Неохота из-за какой-то дуры на смерть идти.
Подхватил свою свиту и, пошатываясь, пошел прочь.
Княжич стоял и смотрел ему вслед, пока тот за деревьями вдали не скрылся. Потом повернулся ко мне, прошептал:
– Лада, помощь мне требуется, – и упал замертво.
Завыла я, на колени подле него упала, схватила руку его правую, что не была сломана, прижала к своей щеке, заголосила. Не любила я никогда княжича, не думала, что пойдет он на такое за меня. Вернуть бы дни прошлые, совсем бы по-другому я себя вела, ноги бы ему целовала да дорожкой ковровой перед ним стелилась бы. Что с того, что не любит он меня? Ни один парень никогда не заступался за меня так. Деян зато говорил, что любит, только кому нужная такая любовь?
Выла я, выла, потом приходить в себя начала. Может, жив княжич? Может, помочь ему можно?
Приникла ухом к груди, прислушалась. Кажется, дышит. Его б к бабке моей, вылечила бы она его, дык ведь не дотащу. Придется за бабкой идти.
– Только не умирай, княжич, – зашептала я. – Слышишь? Дождись меня, не умирай. Я тебя поблагодарить еще должна.
Положила ему под голову плащ его сложенный да побежала к своей избе, благо не далеко была. Вернулись мы с волокушей, кое-как загрузили княжича на нее да потащили домой. Не такой уж он парень и крупный, а тащить нам с бабкой тяжелёхонько было, но ничего, справились.
Уложили на кровать, стали раздевать. Думала я, бабка прогонит меня, чтобы не видела я наготы княжича, ан нет.
– Коли решила ты стать ведуньей, должна понимать любое тело, и мужское, и женское, знать, как его лечить.
Стянули с него все его платье, и лежит он, голый да беззащитный, весь избитый, в синяках да кровоподтеках. Про здоровье его мне думать надобно, а мои глаза так и норовят к его мужской стати обратиться. Думы какие-то неправедные в голову лезут о том, как я могла бы с ним любиться. Не Деяна, а княжича мне бы в мужья, так ведь не возьмет он меня.
Дала мне бабка отвар и велела тряпицей княжича обтирать, чтобы синяки скорей зажили, а сама сказала, что пойдет варить снадобье, чтобы его на ноги поставить.
Обтираю я княжича, а сама его все разглядываю. Словно никогда не видела его раньше. Кто ж знал, что у него такие волосы русые шелковистые, на лбу кудрявятся? А нос у него прямой, профиль гордый, а губы, хоть и разбитые, а красивые, полные, для поцелуев созданные. И грудь у него такая сильная да гладкая, и соски темные к моим пальцам просятся. А чресла его… Тут и вовсе мысли мои сумбурными стали. Стала я его пах обмывать, шевельнулся его дружок, словно поздороваться хочет. Засмущалась я, а взгляда отвесть не могу. Красивый княжич, весь красивый, с головы до ног. И где мои глаза раньше были, что его пригожести не видели?
Обтерла я княжича да покрывалом прикрыла от греха подальше, а тут и бабка вернулась. Приподняли мы голову страдальца на подушки, и стала его бабка отваром потихоньку отпаивать.
– А ты, говорит, иди в бане помойся, а потом с парнем-то и ляжешь. Почует он тело женское рядом, скорей жить захочет.
Пришла я после бани чистая, в одной сорочке. Смущаюсь, стою, косы тереблю, а бабка будто и не замечает моего смущения.
– Ложись, – говорит, – да прижмись к нему покрепче.
Накрыла нас покрывалом да ушла.
Лежу я рядом с княжичем и пошевелиться боюсь. Боюсь раны его потревожить да больно ему сделать. Лежу и думаю: «Никогда еще с парнем не лежала так, и не думала, что с княжичем получится. Будь он при голове ясной, отказался бы да посмеялся надо мной».
– Не захотел ты со мной вчера остаться, так судьба все равно тебя ко мне привела, – прошептала я ему, улыбнулась да заснула.
А на утро ему хуже стало. Три дня и три ночи метался княжич в бреду. Отпаивала его бабка моя разными отварами, никак княжич в себя не приходит.
– Боюсь, помрет он, – наконец говорит она.
– Да ты, что, бабушка? – запричитала я. – Нельзя так! Вылечить его нужно!
– Я не всесильная, не получается у меня.
Как представила я, что никогда уже не откроет княжич глаз своих насмешливых, слова ехидного не молвит мне, так и заплакала пуще прежнего.
– Отдала бы полжизни, лишь бы его вылечить, – шепчу.
– Ой, Ладка, никак любишь ты его? – удивляется бабка.
И открылось тут мне сердце мое. Ведь и правда: люблю я его. Всегда люб он мне был. А вся моя дерзость к нему – это от обиды, что не нужна я ему была да что смеялся всегда надо мной. Но нынче плевать мне на все. Пусть смеется, пусть задирает, лишь бы жив-здоров был!
– Люблю, бабуль, – кивнула я. – Ох, люблю.
Помолчала бабка да и говорит.
– Знаю я средство одно, как его на ноги поднять, да не знаю, решишься ли?
– Говори скорей, – кричу. – Все сделаю!
– Твоя любовь его на ноги поднять может, любовь душевная да телесная, вся, какая есть в тебе. Поделишься с ним своей силою, он и оживет. Но пока ведуньей ты не стала, нет у тебя умения передать силу ему. Так вот, могу заговор над тобой совершить, и пока ты утехам с ним будешь предаваться, силу жизненную в него вливать, постепенно уйдет из тебя умение любить, а сила колдовская в тебя войдет, и станешь ты ведуньей. Много ты уже премудростей колдовских знаешь. Теперь сможешь знания применять. А насчет него не переживай! Сваришь приворотное зелье, напоишь его, век подле тебя будет.
Задумалась я. Что ведуньей стану, то здорово, но ведь любить княжича уже не смогу. А я только сейчас поняла, как это – любить. Будто полной грудью дышишь, будто цветы в душе расцветают, будто птицы громче поют и солнце ярче светит. Но о чем тут думать? Княжич же и умереть может, пока я тут размышлениям предаваться буду. Нет у меня выбора. Ради того, чтобы он жил, я на все пойду.
– Согласная я.
Кивнула и вручила себя бабке.
Снова я в баньке выпарилась. Отхлестала меня бабка, аж полосы на теле проступили. Потом ночью пошла на речку и стала купаться в лунном сиянии. Холодно было, аж зубы сводило, но терпела. Затем заставила меня бабка три раза вокруг избы нагишом обежать, а потом поставила на колени возле постели княжича и стала спрашивать, была ли я уже с парнем. А и не было у меня никого. Наши девки многие уже с парнями любились, а мне как будто никто и нужен не был. Обрадовалась бабка, когда узнала, что я веточка не сломанная, говорит, что это колдовству только на пользу. Кровь моя девственная лучшим лекарством будет. И стала объяснять, как мне лучше княжича любить.
– Тут, – говорит, – сложность в том, что он ничего делать не будет. Придется все тебе на себя брать.
А потом долго-долго читала она надо мной заговоры, силу передавала.
Наконец, ушла она и оставила меня одну с княжичем. Стала я парня целовать да ласкать, от уст его по груди и животу вниз спускаться. Потом низ живота стала целовать, и где ноги сходятся. Напрягся его дружок, начал расти и встал. Тут и мне радостнее стало. Видать, действует на княжича мое колдовство. Целовала я его, пока он соками весь не налился. Чувствую, приниматься за дело надобно. Села я на парня верхом и попробовала его уд в себя ввести. Плохо получалось, но я старалась, направила, куда нужно, а потом и насела на него. Больно тут мне стало, но бабка предупреждала, что так и будет, и стерпела я. Княжич и не такую боль ради меня вытерпел. Посидела так немного, подождала, пока боль утихнет, а потом начала двигаться. Сперва неловко было и неприятно, а потом начала я чувствовать, словно жар во мне разгорается. И нравится мне, как его кол в меня проникает, и хочется еще больше на него насесть да поглубже в себя впустить. Стала я стонать да шибче на парне прыгать.
Задышал вдруг сильно княжич, вздрогнул всем телом, и пролилось его семя в меня. А на меня словно волна какая-то накатила, все во мне перевернула, и подумала я, что нет счастья большего, чем быть с ним, целовать его да угождать ему. Жаль только, что не суждено мне его больше любить.
Потом легла я с ним рядом, укрыла нас меховым покрывалом и заснула.
Проснулась я утром, открыла глаза и наткнулась взглядом на взгляд княжича.
– Утро доброе, – прошептала я.
– Доброе, – кивнул княжич. – А теперь скажи, что это значит? – приоткрыл покрывало и показал на наши тела обнаженные.
– Прости, – пролепетала я да попыталась сползти с постели.
– Что ты, Лада! – ухватил меня княжич за руку. – Не тебе прощенья у меня просить. Да и не обижен я. Только смущен, что ничего не понимаю.
– Помнишь, княжич, как… – начала я, только перебил он меня и сказал тихо:
– Радим меня зовут. Хотел бы я, чтобы ты меня по имени называла.
– Радим, – повторила я, покатала его имя на языке, как горошек. Знала я, как его кличут, да не решалась никогда назвать. А теперь и причин нету.
Княжичу вдруг как будто что-то в голову пришло. Приподнял он покрывало, посмотрел на простыни…
– Лада, так ты… Получается, девственность я твою взял?
– Иначе не получалось тебя вылечить.
– Прости.
– Не за что тебе прощенья просить. Я сама так решила.
– Но почему?
– Не хотела, чтобы ты умер.
– Почему?
– Ты за меня заступился, чуть жизни не лишился. Это самое малое, чем я отплатить тебе могла.
– Из благодарности, значит?
– Я хоть из благодарности. А ты за меня бился вообще не понять из-за чего. Никогда же я тебе люба не была.
Сказала, а сама, затаив дыхание, жду: что скажет? Хотя какая мне разница?
– Люба не люба, а девушка должна по своей воле мужчине отдаваться. Так я думаю.
Не любил он меня да и не полюбит никогда… Вздохнула я да сказала:
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – ответил Радим. Помолчал, потом добавил: – И что теперь будет?
– Что будет? Все хорошо будет. Ты домой пойдешь. Небось, потеряли тебя, не знают, где искать.
Княжич только рукой махнул:
– Думают, наверное, что я по девкам пошел.
– Угадали почти, – хмыкнула я.
– А ты, Лада? – спрашивает.
– А что я? У меня тоже все отлично будет. Бабка мне силу передала, теперь ведуньей буду.
– Передала? – удивился княжич. – Так ты что, кого-то полюбить уже успела?
– Успела, – киваю. А что мне теперь скрывать от него? – Тебя, Радим, полюбила.
– Меня? – опешил он. – И… от любви отказалась?
Ишь ты, все помнит, что я ему рассказывала.
– Отказалась, – киваю. – Говорила же я, что больше всего на свете хочу колдовской силой владеть.
– Говорила.
Сказал как-то горько, словно обидно ему.
– Да тебе-то что? – ответствую. – Ты-то и не любил меня никогда!
– И что, ты совсем-совсем ко мне теперь ничего не чувствуешь?
Посмотрела я на княжича и думаю: а ведь и правда, ничего к нему не чувствую. Вот уйдет он сейчас, а у меня даже ничего не дрогнет. Захочет на Малуше он жениться, я только обрадуюсь, что подружку пристрою в хорошие руки.
Пожала я плечами:
– Ничего, Радим. Такова моя плата за силу колдовскую.
– Будь счастлива, Лада, – сказал он да и стал собираться…
Долго ли, коротко ли, а Радим стал всерьез за Малушей ухаживать. Я к тому времени набралась опыта, стала применять знания да колдовать потихоньку. Особенно хорошо у меня стали получаться приворотные зелья. Все девки стали ко мне за ними бегать, да и парни некоторые захаживали. Бабка говорила, что это от того, что замес моей силы колдовской на любви моей сделан был.
Сама бабка на покой ушла, только поучала меня, а сама уже просителей не принимала. Но вот как-то раз и говорит она мне:
– Лада, замуж тебе надо. Детей рожать. Хочу, чтобы девочка при моей жизни родилась. Хочу помочь тебе растить ее. А чувствую, недолго мне осталось.
Легко сказать – замуж. Я-то и обычной девкой не сильно парней привечала, а сейчас, как ведуньей стала – они вообще меня стороной обходят. И тут подумала я про Радима. Не любил он меня никогда, так что с того? Я теперь какое хочешь приворотное зелье сварить могу, приворожу его, моим будет.
Как надумала, так и сделала. Сварила зелье, взяла с собой на гулянку. Радим как всегда с Малушей рядом, только возле нее и вьется, на меня и не смотрит.
Стала я вино разносить да всех потчевать. А в чарку, которую Радиму несла, зелье-то и влила. «Сейчас, думаю, голубь мой, любить только меня будешь, никого больше не заметишь».
Парни смеются, дескать, смотри, княжич, как бы не отравила-то тебя ведьма.
Взял Радим чарку из моих рук, посмотрел мне в глаза да и молвил. Тихо молвил, но все услышали, замерли.
– Спасибо тебе, Лада, что спасла ты мою жизнь никчемную. Век помнить буду. Из твоих рук что угодно приму, даже яд выпью, не побрезгую.
Его слова во мне словно перевернули что-то. Выбила я чарку из его рук да и убежала прочь.
Кто я такая, чтобы за него решать, кого ему любить, с кем дружить? Выбрал он Малушу, значит, быть посему. А мне и одной неплохо.
Стала я затворницей, сижу в избе бабкиной, никуда не выхожу. Бабка смотрит исподлобья, да не говорит ничего. Приходят ко мне девки да парни, вижу, побаиваются, а все равно идут: всем колдовские чары, заклинания да заговоры требуются. Между делом рассказывают, говорят, свадьба княжича с Малушей намечается. Я и рада, и за него, и за подружку свою. Приходила Малуша, спрашивала, как дела мои. Звала на девичник. Не пошла я. Негоже колдунье по девичникам шастать, людям настроение портить.
