Минимальная юбка и топик на тонких бретельках скрывали лишь те места, прикосновение к которым вряд ли можно было назвать дружеским. Оля улыбалась во весь рот, ситуация явно ее забавляла. Митя беспомощно улыбнулся в ответ и протянул ей пропуск; она подошла к ближайшему зеркалу и аккуратно прилепила значок на грудь, как редкое украшение. Отошла на пару шагов и на мгновенье замерла, любуясь собой. Митя с Борисом молча переглянулись; слова были не нужны.
— Ну, в общем… — Митя, чуть сбившись, продолжил, — все работает как обычно. Идентификатор дистанционный, радиус до трех метров. На каждой двери есть индикатор. Зеленый — доступ разрешен, красный — запрещен. Ключ действует только в пределах корпуса, но дальше нам и не нужно.
— А если пожар? — спросил Борис.
В такую возможность он, конечно, не верил, просто захотелось как-то осадить Митю — слишком поспешно и оптимистично у того прозвучало это «нам».
— Допуск нужен только на вход, выход всегда свободный.
Этого и следовало ожидать — Митя уловил его раздражение, но выкрутился легко и непринужденно, ответив одновременно и на прямой вопрос, и на скрытый упрек.
— А что значит «ЗэКа»? — спросила Оля. — Мы здесь на положении заключенных?
— ЗэКа? — удивленно переспросил Митя. — Это не Зэ, это тройка. «Третий контур», наше подразделение.
— И что это за хрень? — вмешался Борис. — Какой еще контур?
— Это внутренний жаргон, — примирительно ответил Митя. — Обычно мы строим модели процессов с использованием обратных связей, отсюда и контур. А третий — это уровень. Первый — мышление, решение задач, встающих перед живым существом. Мышлением, кстати, обладают и животные, только у них оно попроще. Второй уровень — рефлексия, наблюдение за собственным мышлением.
— Мышление о мышлении! — подсказала Оля.
Митя посмотрел на нее с удивлением.
— Можно сказать и так. А третий уровень — наблюдение за собственной рефлексией.
— Мышление о мышлении о мышлении! — радостно закончила Оля.
— Звучит довольно глупо, не находишь? — поинтересовался Борис.
Митя пожал плечами:
— По-моему, нормально звучит. А в чем проблема?
— Как-то слишком скромно, — съязвил Борис. — А почему не четвертый? Или сразу сотый? Наблюдение за наблюдением в энной степени, круто же.
— Да мы и на третьем еще не освоились, — ответил Митя, — только-только почву нащупали.
— Какую, нахрен, почву?! — вспылил Борис. — Что за пургу ты несешь?! Наблюдение за рефлексией — откуда? Нельзя выйти за свои пределы! Это все равно, что пытаться поднять себя за волосы!
Митя довольно кивнул.
— В точку! Проблема Мюнхгаузена в том и состоит, что здесь сам исследующий субъект одновременно является и объектом своего исследования. Что порождает бесконечную рекурсию взаимовлияний, распутать которую практически невозможно.
— Зачем же тогда вы с этим паритесь, если результат недостижим? — спросил Борис, остывая.
— Так ведь мы и не собираемся распутывать эти узлы. Мы их рубим. Мы же практики, и берем лишь то, что можно использовать прямо сейчас. Весьма полезный навык — и ему, кстати, можно научиться. Скоро вы и сами в этом убедитесь.
13
В буфете института было немноголюдно. Учебный год закончился, почти все студенты разъехались, а сотрудники в столь ранний час, как правило, забегали ненадолго, чтобы перехватить что-то на ходу. Друзья, решившие подкрепиться основательно, заняли столик у стойки. Неспешно расправляясь с закусками, они наблюдали за этой суетой. Многие сотрудники знали Митю, подходили к их столику, подсаживались на пару минут — поздороваться и перекинуться несколькими словами. Митя коротко представлял подходивших.
— Николай. Зомби.
— Зомби? Это фамилия? — Оля удивленно подняла брови.
— Нет, конечно, — улыбнулся Николай, явно довольный произведенным эффектом, — это внутренний код. Проблемы, которыми занимается наш отдел, для краткости называют зомбированием, а нас, соответственно — зомби. Но это только название, мозги мы ни у кого не выедаем.
— Здорово, не придется прикидываться безмозглой дурочкой, — мгновенно отреагировала Оля.
Борис стиснул зубы — Николай был выше его на голову и явно нравился женщинам, а Олину наивность вполне можно было принять за флирт. Впрочем, Николай быстро допил свой кофе и убежал спасать мир то ли от перезомбирования, то ли от недозомбирования — Борис не собирался вдаваться в подробности.
Вслед за Николаем-зомби к ним подошли Костя-оборотень и Ира-невидимка — обычные с виду ребята. Но втянуть их в разговор не получилось, они были слишком заняты выяснением своих запутанных отношений. Затем подошла Вика-вампир — единственная, чей вид хоть в чем-то соответствовал внутреннему коду. Эффектная худоба и радикально черные волосы делали ее весьма привлекательной. Когда Вика уже исчезала в дверях, Борис случайно перехватил Митин взгляд, провожающий девушку.
— Ми-итя?! — удивленно протянул он.
— Ну подловил, подловил, — Митя, кажется, даже слегка смутился. — Я же говорил, ты быстро учишься.
Они уже собирались уходить, когда в дверях показался высокий мужчина лет тридцати. Митя вскочил и замахал рукой, приглашая его к столу.
— Это Матвей, мой куратор, — пояснил он.
— По Древним? — уточнил Борис.
— Не только. Теперь уже не только по Древним и не только мой. Теперь он и ваш куратор.
Матвей тем временем добрался до их столика и присел на свободный стул.
— Рад приветствовать, молодые люди! Не сомневался, что все у вас пройдет удачно.
— Похоже, никто не сомневался, — раздраженно буркнул Борис. — Кроме меня.
— Мы в вас верили! — радостно сообщил Матвей. — И Митя за вас поручился.
— Обязательно отблагодарю его при случае.
— Ну-ну, не стоит делать из этого трагедию. Все не так уж плохо. Отнеситесь к своей миссии как к интересному приключению, которое обогатит вас ценным опытом.
— Хватит пропаганды, — поморщился Борис, — все ведь уже решили за нас. Я только не понимаю — мы-то вам зачем? Мы же здесь совсем левые люди.
Матвей хитро улыбнулся.
— Я бы так не сказал. Ты ведь интересовался нашим институтом и даже пытался сюда поступить.
Борис почувствовал, как его щеки стали горячими — он должен был рассказать об этом Оле, но предпочел скрыть свой позорный провал. Она быстро взглянула на него, но промолчала. Матвей продолжал:
— И потом, Митя же все объяснил — ему нельзя работать в одиночку, на этот счет у нас есть строгий протокол.
— Да, но его-то зачем было привлекать? Он же обычный студент! Что, больше совсем некого?
— Не совсем обычный, он один из лучших, — ответил Матвей, и Митя буквально расцвел под его взглядом. — Но по сути ты прав, работать сейчас действительно некому, все мобилизованы и призваны.
— Куда? На фронт?
— Можно и так сказать. Срочный заказ, форс-мажор.
— Это действительно так серьезно? — спросила Оля почти шепотом.
Матвей посмотрел на нее, и его напускная веселость исчезла.
— Да, к сожалению. Вы же видели последние статистические отчеты. Демографический всплеск в Азии ударил по всей мировой экономике, пришлось форсировать аграрную программу генной модификации. Все, конечно, многократно перепроверяется, и ни о каком вреде человеку не может быть и речи. Но… Как выяснилось, последняя модификация злаковых угнетает несколько видов кишечных бактерий, а они, в свою очередь, влияют на общий эмоциональный фон. Это нигде широко не обсуждалось, но было принято решение срочно исследовать всю внутрикишечную живность и составить карту ее корреляций с психическими состояниями. Работа архисрочная, и краев у нее не видно, поэтому всю текучку передали студентам. Надеюсь, ничего критичного мы не упустили.
— Ага! — прокомментировал Митя с заметным сарказмом. — «Ничего критичного»! От нас ведь ждут только положительной оценки, разве не так?
— Не так, — возразил Матвей. — Положительной оценки ждут от меня. А мне вы будете докладывать все как есть.
14
В лаборатории, где они продолжили разговор, было светло и уютно. Солнечный свет пробивался в комнату сквозь листву кленов, окружавших здание; слабый ветерок из открытых окон приятно остужал тело. Борис понимал, что согласиться все равно придется, других вариантов нет, но из какого-то нелепого упрямства все тянул с окончательным ответом. Зато Оля, похоже, так и рвалась ввязаться в новую авантюру.
— А как будет называться наш проект? — спросила она. — У нас ведь тоже будет какой-то внутренний код?
Борис подумал, что ей уже не терпится примерить на себя новое именование, как недавно она примеряла перед зеркалом значок «3К».
— Близнецы, — ответил Матвей.
— Близнецы? — удивленно переспросила Оля и, повернувшись к Борису, радостно фыркнула: — Боб, мы с тобой теперь близнецы! Отныне и думать забудь об инцесте!
Обычно, когда она улыбалась, внутри у Бориса все таяло. Но в этот раз напряжение было слишком велико. Он едва сумел выдавить в ответ жалкую неубедительную улыбку.
— Значит, близнецы? — торжественно спросил Митя и положил руку на стол ладонью вверх.
— Близнецы! — с готовностью согласилась Оля и вложила в его ладонь свою ладошку.
Они выжидательно уставились на Бориса, и он остро осознал всю нелепость этой наигранной ситуации. Было в ней что-то книжное или киношное, какое-то незакрытое детское переживание; но это было так свойственно Оле, и именно это так нравилось ему в ней. Преодолев себя, он протянул руку и накрыл своей пятерней Олины пальцы.
— Близнецы!
— Вот и славно! — подытожил Матвей.
— Не уверен, — процедил Борис, убирая руку.
— Боб, ну что ты, как неродной! — обиженно протянула Оля.
Борис тяжело вздохнул — действительно, что уж теперь выделываться.
— Мне кажется, сейчас самое время перейти к сути, — сказал он.
— Давно пора! — поддержала его Оля.
Матвей с Митей переглянулись, и куратор чуть заметно кивнул — рассказывай ты. Митя слегка подался вперед, поставил локти на стол и начал говорить. Его рассказ был сухим изложением фактов и напоминал ответ на экзамене по истории, вот только история эта была не совсем обычной.
— Восемь лет назад в одном из интернатов был поставлен долгосрочный эксперимент. Для него были отобраны дети, максимально схожие по всем психическим характеристикам. Идеальная группа одного психотипа. Воспитывали и обучали их по особой методике. То есть не просто поощрялось желательное поведение и осуждалось нежелательное, но по возможности блокировалась сама возможность любой реакции, отличной от ожидаемой. Для детей создавались условия, когда любое их значимое действие было предсказуемым — и они всегда оправдывали все ожидания. Через четыре года они завершат школьную программу, после чего их планируют распределить по институтам для дальнейшего обучения. Наша задача — пожить рядом с ними, присмотреться, провести стандартные циклы тестов и доложить о результатах. Интересует главным образом их готовность интегрироваться в социум. И прогноз по их дальнейшей судьбе.
Митя перевел взгляд на Матвея и закончил уже с нескрываемым сарказмом:
— Причем ждут от нас, как я понял, исключительно положительных результатов и позитивных прогнозов. Потому что скорое изменение образовательных методик — дело уже почти решенное.
— Но это же… зверство! — вырвалось у Бориса.
Слово было выбрано неудачно, но ничего другого просто не пришло на ум.
— Так же нельзя, они ведь живые люди!
— Все вопросы к нему, — Митя раздраженно кивнул на Матвея. — Если хотите, он может рассказать вам про другое время и особую ситуацию. А нам придется принять все как данность и работать с тем, что есть.
— Митя, тебе что-то здесь не нравится? — осторожно спросила Оля.
— Да мне все здесь не нравится! — от избытка чувств Митя даже стукнул ладонью по столу. — Все, от начала до конца! Какие-то подонки создали пробную партию искалеченных людей, а теперь еще и собираются штамповать их конвейерным способом!
— Вот и напиши все это в своем отчете, — перебил его Матвей. — Никакого решения ведь пока нет.
— Это лишь формальность! — отмахнулся Митя. — И потом… Наше общество наконец-то достигло хрупкого равновесия между умеренной слежкой и воздержанием от зла. Флуктуации в обе стороны незначительны. Но эти дети изначально воспитывались в очень жестких условиях. Если кто-то из них все же научился шифроваться, из него может вырасти настоящий монстр. Выпустить такого в наш мир — все равно что хорька пустить в курятник; против него будут бессильны все системы слежения и прогнозирования.
15
Борис подумал, что Митя, возможно, сильно преувеличивает гипотетическую опасность. Или преувеличивает — или чего-то не договаривает. Осторожно подбирая слова, он спросил:
— Митя, у тебя есть основания считать, что кто-то из них шифруется?
— Нет, прямых указаний на это не было. Но в последний год было несколько инцидентов, не укладывающихся в прогнозы.
— Например?
— Например, драка между мальчиками.
— Разве это так необычно? — спросила Оля.
— С легкими телесными, — пояснил Митя. — Минус два зуба.
— Сразу два?! — поразилась Оля.
— Два премоляра. Правые верхние, четверка и пятерка.
— Да не может быть! — не поверил Борис. — Какой же силы должен быть удар? Все это как-то странно.
— Странно, что так легко отделался, — возразил Митя, — все могло закончиться куда хуже.
— В смысле?
— Наш драчун, Марат, в раннем детстве потерял левую руку. Несчастный случай. Сейчас у него механический протез, «умная рука». Это целый интеллектуальный комплекс с продвинутой системой защит, он вообще не должен был допустить удара в лицо. Но если все же допустил, если произошел какой-то невероятный сбой — чудо, что не раскрошил челюсть в труху. Мощи у него хватило бы с избытком.
На какое-то время воцарилась тишина; все молчали, переваривая услышанное. Наконец Оля спросила:
— Что значит — «умная рука»?
— При протезировании никогда не получается восстановить утраченные функции в полном объеме, — пояснил Митя, — но степень управляемости может быть разной. Это зависит от того, сколько нервных волокон удается подключить к системе. Чем меньше управляемость, тем «умнее» должен быть протез.
— А у Марата? — спросил Борис.
— Как раз у Марата управляемость оставляет желать лучшего. Он задает лишь интенцию, а почти все функции координации берет на себя техника. То есть Марат может лишь потянуться к чашке — а система должна отметить направление движения, включить сенсоры, опознать предмет как чашку, понять, что чашку надо взять за ручку и нести ровно, чтоб ничего не расплескать. Затем Марат тянет руку на себя — и система понимает, что надо поднести чашку к губам и наклонить, чтобы можно было сделать глоток. Если защита определит температуру как безопасную.
— Все так плохо? — спросила Оля.
— На самом деле у Марата управляемость еще не самая низкая. Но в общих чертах все именно так и работает.
— И что же случилось с системой защиты? — спросил Борис.
— Именно это нам и предстоит узнать. У меня есть несколько версий, но не хочу озвучивать их раньше времени.
Что это за версии, никто не спросил. Бориса сейчас больше интересовало другое.
— Ладно, — сказал он, — с тобой все ясно, тебя только пусти в огород. А чего кураторы ждут от нас? Провести опросы, отделить правду от лжи и принести результаты на блюдечке? И ради этого стоит куда-то ехать?
— Даже не так, — ответил Матвей. — Отделять правду от лжи не придется, близнецы просто не могут лгать.
— Ну, в общем… — Митя, чуть сбившись, продолжил, — все работает как обычно. Идентификатор дистанционный, радиус до трех метров. На каждой двери есть индикатор. Зеленый — доступ разрешен, красный — запрещен. Ключ действует только в пределах корпуса, но дальше нам и не нужно.
— А если пожар? — спросил Борис.
В такую возможность он, конечно, не верил, просто захотелось как-то осадить Митю — слишком поспешно и оптимистично у того прозвучало это «нам».
— Допуск нужен только на вход, выход всегда свободный.
Этого и следовало ожидать — Митя уловил его раздражение, но выкрутился легко и непринужденно, ответив одновременно и на прямой вопрос, и на скрытый упрек.
— А что значит «ЗэКа»? — спросила Оля. — Мы здесь на положении заключенных?
— ЗэКа? — удивленно переспросил Митя. — Это не Зэ, это тройка. «Третий контур», наше подразделение.
— И что это за хрень? — вмешался Борис. — Какой еще контур?
— Это внутренний жаргон, — примирительно ответил Митя. — Обычно мы строим модели процессов с использованием обратных связей, отсюда и контур. А третий — это уровень. Первый — мышление, решение задач, встающих перед живым существом. Мышлением, кстати, обладают и животные, только у них оно попроще. Второй уровень — рефлексия, наблюдение за собственным мышлением.
— Мышление о мышлении! — подсказала Оля.
Митя посмотрел на нее с удивлением.
— Можно сказать и так. А третий уровень — наблюдение за собственной рефлексией.
— Мышление о мышлении о мышлении! — радостно закончила Оля.
— Звучит довольно глупо, не находишь? — поинтересовался Борис.
Митя пожал плечами:
— По-моему, нормально звучит. А в чем проблема?
— Как-то слишком скромно, — съязвил Борис. — А почему не четвертый? Или сразу сотый? Наблюдение за наблюдением в энной степени, круто же.
— Да мы и на третьем еще не освоились, — ответил Митя, — только-только почву нащупали.
— Какую, нахрен, почву?! — вспылил Борис. — Что за пургу ты несешь?! Наблюдение за рефлексией — откуда? Нельзя выйти за свои пределы! Это все равно, что пытаться поднять себя за волосы!
Митя довольно кивнул.
— В точку! Проблема Мюнхгаузена в том и состоит, что здесь сам исследующий субъект одновременно является и объектом своего исследования. Что порождает бесконечную рекурсию взаимовлияний, распутать которую практически невозможно.
— Зачем же тогда вы с этим паритесь, если результат недостижим? — спросил Борис, остывая.
— Так ведь мы и не собираемся распутывать эти узлы. Мы их рубим. Мы же практики, и берем лишь то, что можно использовать прямо сейчас. Весьма полезный навык — и ему, кстати, можно научиться. Скоро вы и сами в этом убедитесь.
13
В буфете института было немноголюдно. Учебный год закончился, почти все студенты разъехались, а сотрудники в столь ранний час, как правило, забегали ненадолго, чтобы перехватить что-то на ходу. Друзья, решившие подкрепиться основательно, заняли столик у стойки. Неспешно расправляясь с закусками, они наблюдали за этой суетой. Многие сотрудники знали Митю, подходили к их столику, подсаживались на пару минут — поздороваться и перекинуться несколькими словами. Митя коротко представлял подходивших.
— Николай. Зомби.
— Зомби? Это фамилия? — Оля удивленно подняла брови.
— Нет, конечно, — улыбнулся Николай, явно довольный произведенным эффектом, — это внутренний код. Проблемы, которыми занимается наш отдел, для краткости называют зомбированием, а нас, соответственно — зомби. Но это только название, мозги мы ни у кого не выедаем.
— Здорово, не придется прикидываться безмозглой дурочкой, — мгновенно отреагировала Оля.
Борис стиснул зубы — Николай был выше его на голову и явно нравился женщинам, а Олину наивность вполне можно было принять за флирт. Впрочем, Николай быстро допил свой кофе и убежал спасать мир то ли от перезомбирования, то ли от недозомбирования — Борис не собирался вдаваться в подробности.
Вслед за Николаем-зомби к ним подошли Костя-оборотень и Ира-невидимка — обычные с виду ребята. Но втянуть их в разговор не получилось, они были слишком заняты выяснением своих запутанных отношений. Затем подошла Вика-вампир — единственная, чей вид хоть в чем-то соответствовал внутреннему коду. Эффектная худоба и радикально черные волосы делали ее весьма привлекательной. Когда Вика уже исчезала в дверях, Борис случайно перехватил Митин взгляд, провожающий девушку.
— Ми-итя?! — удивленно протянул он.
— Ну подловил, подловил, — Митя, кажется, даже слегка смутился. — Я же говорил, ты быстро учишься.
Они уже собирались уходить, когда в дверях показался высокий мужчина лет тридцати. Митя вскочил и замахал рукой, приглашая его к столу.
— Это Матвей, мой куратор, — пояснил он.
— По Древним? — уточнил Борис.
— Не только. Теперь уже не только по Древним и не только мой. Теперь он и ваш куратор.
Матвей тем временем добрался до их столика и присел на свободный стул.
— Рад приветствовать, молодые люди! Не сомневался, что все у вас пройдет удачно.
— Похоже, никто не сомневался, — раздраженно буркнул Борис. — Кроме меня.
— Мы в вас верили! — радостно сообщил Матвей. — И Митя за вас поручился.
— Обязательно отблагодарю его при случае.
— Ну-ну, не стоит делать из этого трагедию. Все не так уж плохо. Отнеситесь к своей миссии как к интересному приключению, которое обогатит вас ценным опытом.
— Хватит пропаганды, — поморщился Борис, — все ведь уже решили за нас. Я только не понимаю — мы-то вам зачем? Мы же здесь совсем левые люди.
Матвей хитро улыбнулся.
— Я бы так не сказал. Ты ведь интересовался нашим институтом и даже пытался сюда поступить.
Борис почувствовал, как его щеки стали горячими — он должен был рассказать об этом Оле, но предпочел скрыть свой позорный провал. Она быстро взглянула на него, но промолчала. Матвей продолжал:
— И потом, Митя же все объяснил — ему нельзя работать в одиночку, на этот счет у нас есть строгий протокол.
— Да, но его-то зачем было привлекать? Он же обычный студент! Что, больше совсем некого?
— Не совсем обычный, он один из лучших, — ответил Матвей, и Митя буквально расцвел под его взглядом. — Но по сути ты прав, работать сейчас действительно некому, все мобилизованы и призваны.
— Куда? На фронт?
— Можно и так сказать. Срочный заказ, форс-мажор.
— Это действительно так серьезно? — спросила Оля почти шепотом.
Матвей посмотрел на нее, и его напускная веселость исчезла.
— Да, к сожалению. Вы же видели последние статистические отчеты. Демографический всплеск в Азии ударил по всей мировой экономике, пришлось форсировать аграрную программу генной модификации. Все, конечно, многократно перепроверяется, и ни о каком вреде человеку не может быть и речи. Но… Как выяснилось, последняя модификация злаковых угнетает несколько видов кишечных бактерий, а они, в свою очередь, влияют на общий эмоциональный фон. Это нигде широко не обсуждалось, но было принято решение срочно исследовать всю внутрикишечную живность и составить карту ее корреляций с психическими состояниями. Работа архисрочная, и краев у нее не видно, поэтому всю текучку передали студентам. Надеюсь, ничего критичного мы не упустили.
— Ага! — прокомментировал Митя с заметным сарказмом. — «Ничего критичного»! От нас ведь ждут только положительной оценки, разве не так?
— Не так, — возразил Матвей. — Положительной оценки ждут от меня. А мне вы будете докладывать все как есть.
14
В лаборатории, где они продолжили разговор, было светло и уютно. Солнечный свет пробивался в комнату сквозь листву кленов, окружавших здание; слабый ветерок из открытых окон приятно остужал тело. Борис понимал, что согласиться все равно придется, других вариантов нет, но из какого-то нелепого упрямства все тянул с окончательным ответом. Зато Оля, похоже, так и рвалась ввязаться в новую авантюру.
— А как будет называться наш проект? — спросила она. — У нас ведь тоже будет какой-то внутренний код?
Борис подумал, что ей уже не терпится примерить на себя новое именование, как недавно она примеряла перед зеркалом значок «3К».
— Близнецы, — ответил Матвей.
— Близнецы? — удивленно переспросила Оля и, повернувшись к Борису, радостно фыркнула: — Боб, мы с тобой теперь близнецы! Отныне и думать забудь об инцесте!
Обычно, когда она улыбалась, внутри у Бориса все таяло. Но в этот раз напряжение было слишком велико. Он едва сумел выдавить в ответ жалкую неубедительную улыбку.
— Значит, близнецы? — торжественно спросил Митя и положил руку на стол ладонью вверх.
— Близнецы! — с готовностью согласилась Оля и вложила в его ладонь свою ладошку.
Они выжидательно уставились на Бориса, и он остро осознал всю нелепость этой наигранной ситуации. Было в ней что-то книжное или киношное, какое-то незакрытое детское переживание; но это было так свойственно Оле, и именно это так нравилось ему в ней. Преодолев себя, он протянул руку и накрыл своей пятерней Олины пальцы.
— Близнецы!
— Вот и славно! — подытожил Матвей.
— Не уверен, — процедил Борис, убирая руку.
— Боб, ну что ты, как неродной! — обиженно протянула Оля.
Борис тяжело вздохнул — действительно, что уж теперь выделываться.
— Мне кажется, сейчас самое время перейти к сути, — сказал он.
— Давно пора! — поддержала его Оля.
Матвей с Митей переглянулись, и куратор чуть заметно кивнул — рассказывай ты. Митя слегка подался вперед, поставил локти на стол и начал говорить. Его рассказ был сухим изложением фактов и напоминал ответ на экзамене по истории, вот только история эта была не совсем обычной.
— Восемь лет назад в одном из интернатов был поставлен долгосрочный эксперимент. Для него были отобраны дети, максимально схожие по всем психическим характеристикам. Идеальная группа одного психотипа. Воспитывали и обучали их по особой методике. То есть не просто поощрялось желательное поведение и осуждалось нежелательное, но по возможности блокировалась сама возможность любой реакции, отличной от ожидаемой. Для детей создавались условия, когда любое их значимое действие было предсказуемым — и они всегда оправдывали все ожидания. Через четыре года они завершат школьную программу, после чего их планируют распределить по институтам для дальнейшего обучения. Наша задача — пожить рядом с ними, присмотреться, провести стандартные циклы тестов и доложить о результатах. Интересует главным образом их готовность интегрироваться в социум. И прогноз по их дальнейшей судьбе.
Митя перевел взгляд на Матвея и закончил уже с нескрываемым сарказмом:
— Причем ждут от нас, как я понял, исключительно положительных результатов и позитивных прогнозов. Потому что скорое изменение образовательных методик — дело уже почти решенное.
— Но это же… зверство! — вырвалось у Бориса.
Слово было выбрано неудачно, но ничего другого просто не пришло на ум.
— Так же нельзя, они ведь живые люди!
— Все вопросы к нему, — Митя раздраженно кивнул на Матвея. — Если хотите, он может рассказать вам про другое время и особую ситуацию. А нам придется принять все как данность и работать с тем, что есть.
— Митя, тебе что-то здесь не нравится? — осторожно спросила Оля.
— Да мне все здесь не нравится! — от избытка чувств Митя даже стукнул ладонью по столу. — Все, от начала до конца! Какие-то подонки создали пробную партию искалеченных людей, а теперь еще и собираются штамповать их конвейерным способом!
— Вот и напиши все это в своем отчете, — перебил его Матвей. — Никакого решения ведь пока нет.
— Это лишь формальность! — отмахнулся Митя. — И потом… Наше общество наконец-то достигло хрупкого равновесия между умеренной слежкой и воздержанием от зла. Флуктуации в обе стороны незначительны. Но эти дети изначально воспитывались в очень жестких условиях. Если кто-то из них все же научился шифроваться, из него может вырасти настоящий монстр. Выпустить такого в наш мир — все равно что хорька пустить в курятник; против него будут бессильны все системы слежения и прогнозирования.
15
Борис подумал, что Митя, возможно, сильно преувеличивает гипотетическую опасность. Или преувеличивает — или чего-то не договаривает. Осторожно подбирая слова, он спросил:
— Митя, у тебя есть основания считать, что кто-то из них шифруется?
— Нет, прямых указаний на это не было. Но в последний год было несколько инцидентов, не укладывающихся в прогнозы.
— Например?
— Например, драка между мальчиками.
— Разве это так необычно? — спросила Оля.
— С легкими телесными, — пояснил Митя. — Минус два зуба.
— Сразу два?! — поразилась Оля.
— Два премоляра. Правые верхние, четверка и пятерка.
— Да не может быть! — не поверил Борис. — Какой же силы должен быть удар? Все это как-то странно.
— Странно, что так легко отделался, — возразил Митя, — все могло закончиться куда хуже.
— В смысле?
— Наш драчун, Марат, в раннем детстве потерял левую руку. Несчастный случай. Сейчас у него механический протез, «умная рука». Это целый интеллектуальный комплекс с продвинутой системой защит, он вообще не должен был допустить удара в лицо. Но если все же допустил, если произошел какой-то невероятный сбой — чудо, что не раскрошил челюсть в труху. Мощи у него хватило бы с избытком.
На какое-то время воцарилась тишина; все молчали, переваривая услышанное. Наконец Оля спросила:
— Что значит — «умная рука»?
— При протезировании никогда не получается восстановить утраченные функции в полном объеме, — пояснил Митя, — но степень управляемости может быть разной. Это зависит от того, сколько нервных волокон удается подключить к системе. Чем меньше управляемость, тем «умнее» должен быть протез.
— А у Марата? — спросил Борис.
— Как раз у Марата управляемость оставляет желать лучшего. Он задает лишь интенцию, а почти все функции координации берет на себя техника. То есть Марат может лишь потянуться к чашке — а система должна отметить направление движения, включить сенсоры, опознать предмет как чашку, понять, что чашку надо взять за ручку и нести ровно, чтоб ничего не расплескать. Затем Марат тянет руку на себя — и система понимает, что надо поднести чашку к губам и наклонить, чтобы можно было сделать глоток. Если защита определит температуру как безопасную.
— Все так плохо? — спросила Оля.
— На самом деле у Марата управляемость еще не самая низкая. Но в общих чертах все именно так и работает.
— И что же случилось с системой защиты? — спросил Борис.
— Именно это нам и предстоит узнать. У меня есть несколько версий, но не хочу озвучивать их раньше времени.
Что это за версии, никто не спросил. Бориса сейчас больше интересовало другое.
— Ладно, — сказал он, — с тобой все ясно, тебя только пусти в огород. А чего кураторы ждут от нас? Провести опросы, отделить правду от лжи и принести результаты на блюдечке? И ради этого стоит куда-то ехать?
— Даже не так, — ответил Матвей. — Отделять правду от лжи не придется, близнецы просто не могут лгать.
