В первый раз с того момента, как начались приготовления к балу, Александра от души порадовалась, что уделила своему туалету столько внимания. Было бы ужасно, если бы новый знакомый посчитал ее простоватой или недостаточно элегантной. Только бы не растеряться и не сделать какую-нибудь глупость от избытка волнения.
– Ну, и как тебе Сурин? – шепотом спросила Любовь Даниловна. И не дожидаясь ответа, прибавила: – Ради всего святого, не смотри так пристально в его сторону! Помни: мы должны держаться по отношению к этому человеку с вежливым безразличием и вести себя так, будто нам до него нет ни малейшего дела.
– Да, мама, я прекрасно помню об этом, – пробормотала Александра, неохотно отрываясь от своих мыслей. – Кстати, а кто из этих людей – Сурин?
– Как? Ты не поняла? – удивилась Любовь Даниловна. – Разумеется, тот, кто стоит ближе всех к губернатору! Высокий светловолосый мужчина в черном фраке, с небольшой элегантной бородкой…
Александра взглянула на губернатора и его собеседника и почувствовала прилив дурноты. Нет, этого просто не может быть. Не может, потому что… потому что это совершенно невозможно!
– Сурин – тот мужчина, что стоит слева от губернатора? – подавленно спросила она.
Любовь Даниловна посмотрела на дочь с легким беспокойством.
– Ну да, я же тебе говорю. А почему ты в таком изумлении? Ты ожидала увидеть его другим?
– Да, – ответила Александра, чтобы что-то ответить. – У меня в памяти отложилось, что он… брюнет, а не блондин! А впрочем, это совершенно неважно, – прибавила она с деланно-беззаботной улыбкой.
Началась вторая кадриль. К Александре подошел юноша, которому был обещан танец. Призвав на помощь самообладание, она приветливо улыбнулась кавалеру и пошла танцевать. К счастью, танец был сложным, и партнер не докучал ей разговором, что позволило девушке, машинально выполняя заученные движения, думать о своем.
Теперь, когда Александра оправилась от потрясения, она все больше и больше изумлялась своей потрясающей недогадливости. Подумать только: у нее даже мысли не мелькнуло, что ее новый знакомый мог оказаться «тем самым Суриным»! Хотя для такого предположения имелись все основания. И самое главное из них – место их романтического знакомства. В самом деле, кто еще мог кружить ранним утром возле ее усадьбы, если ни Сурин! Они встретились в девятом часу утра. Стало быть, он должен был выехать из Смоленска часом раньше, а для этого ему требовалось подняться с постели в шесть утра – слишком рано для столичного аристократа, за которого она сразу приняла своего загадочного незнакомца! А вот Сурин как раз таки мог подняться с постели так рано. И не полениться проскакать десять верст ради того, чтобы взглянуть на родные места, не рискуя столкнуться с кем-то из старых знакомых.
И эти грубые, простонародные словечки, то и дело проскальзывающие в его речи. Александре стало смешно, когда она вспомнила, что приписывала их веянию новых времен. И ладно, если бы Сурин нагрянул в их края неожиданно. А то ведь она прекрасно знала, что он должен приехать в Смоленск со дня на день. Как можно было не догадаться, что перед ней – именно этот человек? И если бы только сразу, но после!
Кадриль закончилась, и началась полька – последний танец перед обещанным новому знакомому медленным вальсом. Точнее, не «новому знакомому», а Сурину…
Чувствуя себя не в силах беззаботно порхать по паркету, Александра извинилась перед кавалером и отступила к стене, где стояли ее мать и другие не танцующие дамы. Как она жалела, что не рассказала о своем «загадочном незнакомце» Даше! Подруга могла бы поддержать ее в сложной ситуации. Но теперь это было невозможно, потому что пришлось бы рассказывать все с самого начала, а на это не оставалось времени.
Александра украдкой взглянула на Сурина. Сейчас он беседовал с одним из губернских чиновников и его молодой женой. В сердце Александры шевельнулась надежда. Быть может, Сурин не вспомнит, что следующий вальс он должен танцевать с ней, и пригласит на него ту женщину? Это было бы ужасно невежливо по отношению к самой Александре, но в сложившихся обстоятельствах она бы не оскорбилась, а только обрадовалась. И в самом деле, ведь это будет скандал, если Сурин будет танцевать свой самый первый танец с ней! Да и как он сможет пригласить ее, если они не представлены друг другу официально?
«А мазурка?» – испуганно вспомнила девушка. Про мазурку Сурин уж точно не должен забыть или перепутать этот танец с другим. Но на каком основании он может пригласить на главный танец бала именно ее? Ведь она не дочка или жена какого-нибудь важного чиновника!
«Зато я дочка его бывших хозяев, – с горечью подумала Александра. – Людей, которые когда-то позволяли себе обращаться с ним, как с бесчувственной вещью. И именно по этой причине он хочет танцевать мазурку со мной. Это не честь для меня, а наказание… за родительские грехи!»
Внезапно маменька стиснула ее руку:
– Дорогая, я сейчас упаду в обморок… Мне кажется, этот ужасный Сурин идет прямо к нам!
Александра вскинула голову и почувствовала, как у нее перехватывает дыхание. Маменька не ошиблась: Сурин шел прямо к ним. Его сопровождал князь Геннадий Львович Кропоткин – тот самый важный чиновник, с которым он беседовал пару минут назад, когда Александра на них смотрела. Пока она собиралась с мыслями и призывала на помощь самообладание, мужчины подошли и остановились напротив.
Кропоткин любезно поздоровался с Бахметьевыми и представил им Сурина. Потом смущенно посмотрел на Любовь Даниловну и сказал:
– А теперь, сударыня, позвольте мне откланяться. Думаю, вам, как добрым старым знакомым, будет лучше беседовать без посторонних. – И, не успела испуганная Любовь Даниловна возразить, как князь испарился.
Не зная, что делать, Бахметьева беспомощно взглянула на дочь. Собрав остатки мужества, Александра хотела начать с Суриным любезную светскую беседу, но он опередил ее.
– Боже, Любовь Даниловна, – проговорил он с открытой, дружелюбной улыбкой, – мне даже не верится, что прошло целых двенадцать лет! Должен сказать, вы почти не изменились за эти годы: я узнал вас сразу, как только вошел в зал.
– Неужели? – пробормотала она, вспыхнув от смущения. – Что ж, мне очень приятно…
– Нет, в самом деле, такое впечатление, что пролетевшие годы даже не коснулись вашей романтической красоты, – бойко продолжал Сурин. – Ну, разве что самую чуточку… А вот вашу дочь я бы ни за что не узнал! Подумать, в какую ослепительную красавицу превратился тот капризный ребенок, из-за которого у меня когда-то были неприятности с вашей строгой свекровью!
Любовь Даниловна еще больше смутилась и покраснела.
– Право же, господин Сурин, мне так совестно вспоминать… о наших былых недоразумениях.
– Пустяки, милая Любовь Даниловна, – отмахнулся он. – Я сказал об этом вовсе не затем, чтобы, упаси боже, в чем-то вас упрекнуть, а лишь потому, что меня поразила Александра Ивановна. А дети… они почти все капризные, как я заметил по детям своих знакомых.
– А вы сами, господин Сурин, не подумываете еще о наследниках? – спросила Бахметьева, не найдя ничего лучшего по теме разговора, неожиданно перескочившего на детей.
Брови Сурина задумчиво изогнулись.
– Да, откровенно говоря, начинаю подумывать в последнее время. Да только, прежде чем наследников заводить, сначала жениться нужно, а это для меня сложно. – Он выдержал паузу и продолжал тихим, доверительным голосом: – Оно-то понятно, что за богатство почти любая пойдет. Но ведь хочется же, чтобы жена любила и уважала не только твои деньги, но хотя бы немножечко и тебя самого.
– Понимаю вас, – закивала Любовь Даниловна. – Брак без любви и уважения – это просто чудовищно!
– И уж совершенно не хочется, – продолжал Сурин, – влипнуть в такой брак, где ты будешь стараться всячески угождать жене, а она тебе в ответ – презрение. За то, что ты не чистокровный дворянин, а… бывший холоп!
Бахметьева смущенно рассмеялась.
– Ах, ну что вы, господин Сурин, какие глупости! Не представляю, кто бы мог применить к вам такое нелепое определение. Разве что самые отсталые люди, напичканные предрассудками.
– Вы не поверите, сударыня, но в столице еще больше людей с предрассудками, чем в провинции, – усмехнулся Сурин. – Но бог с ними… Я слышу, полька закончилась, и сейчас начнется фигурный вальс. Любовь Даниловна, вы позволите пригласить вашу дочь?
– О, разумеется! – Бахметьева засветилась от восторга. – Дорогая, надеюсь, этот танец у тебя свободен?
– Да, маменька, – ответила Александра. И с сарказмом прибавила: – По счастливой случайности именно этот танец остался у меня не занятым.
– В таком случае, мадемуазель, прошу вас оказать мне честь, – Сурин поклонился и посмотрел на нее с призывной улыбкой.
Александра окинула его взглядом, от которого, по выражению ее бабушки, молоко должно было скиснуть. Потом напустила на лицо светскую улыбку и, присев перед Суриным в реверансе, подала ему руку.
Выстроившись в широкий круг, пары закружились в неспешном вальсе. Понимая, что за ней сейчас наблюдают десятки любопытных глаз, Александра старалась казаться веселой и время от времени приветливо взглядывала на своего кавалера, как полагалось во время танца. Но внутри у нее все кипело. Она ужасно сердилась на маменьку: за какие-то несколько минут разговора с Суриным та успела нарушить почти все бабушкины указания! Но Александра понимала, что мать не виновата. Просто Сурин с самого начала взял ее в оборот, и слабохарактерная Любовь Даниловна невольно подчинилась заданному им тону.
Но хуже всего было то, что Сурину, кажется, удалось сходу очаровать и расположить к себе ее мать. И это, по мнению Саши, не сулило им ничего хорошего. Что затеял этот многоопытный и опасный человек, какую игру он ведет с ними? К сожалению, ответа на этот вопрос пока не было. Оставалось держаться настороже и не терять рассудок.
– Какой у вас отчужденный взгляд, – озадаченно произнес Сурин. – Что случилось, милая Александра, за что вы на меня сердитесь? Прошу вас, скажите прямо, чтобы я знал, как загладить свою невольную вину!
Его голос звучал так проникновенно, что сердце Александры учащенно забилось. Но она быстро совладала с собой.
– За что я сержусь на вас? – переспросила она с колкой усмешкой. – Странно, что вы спрашиваете: казалось бы, такой неглупый человек и сам должен догадаться! Почему вы скрыли от меня свое имя?! Вы сделали это намеренно, чтобы выпросить у меня два танца, включая самый главный – мазурку?
– А если бы я назвал вам свое имя, вы бы отдали эти танцы мне? – с лукавой усмешкой задал он встречный вопрос.
Александра досадливо прикусила нижнюю губу.
– Не знаю. Может, и отдала бы, учитывая обстоятельства нашего знакомства и переполнявшее меня чувство благодарности. Но вы предпочли получить эти танцы обманом!
– Да, это было не очень хорошо, – неожиданно согласился он. – Но, посудите сами: как я мог назвать вам свое имя после того, как вы столь нелестно отозвались о моей персоне? Вам бы стало неловко, и вся милая непринужденность нашего общения исчезла бы!
Александра почувствовала, как лицо начинает гореть. Он знает, что они называют его между собой бывшим холопом… Боже, какой позор! И услышал он это оскорбительное словечко не от кого-то, а от нее самой.
– Наверное, вы правы, – ответила она, глядя в сторону. – Но тогда вам вообще не следовало просить у меня танцев!
– Отчего же не следовало, – спросил он с обезоруживающей улыбкой, – если мне этого очень хотелось?
Возразить на такое заявление было нечего, и Александра лишь поджала губы, напустив на лицо выражение холодного достоинства. Глупо было спрашивать, всегда ли он поступает так, как ему хочется, не считаясь с чувствами других: ответ на этот вопрос был и так понятен. Оставалось запастись терпением до конца бала и, выражаясь словами Сурина, относиться наплевательски к тому, что о ней будет кто-то судачить.
Наконец вальс закончился. Сурин отвел Александру к матери, но, к отчаянию девушки, вовсе не подумал откланяться, а продолжил беседовать с Любовью Даниловной. О чем они говорили, Александра не слышала, так как ее пригласили на следующий танец. Когда же она возвращалась на место, до нее донеслась фраза матери, от которой она едва не грохнулась в обморок:
– Любезный Сергей Николаевич, но что же может быть проще? Приезжайте к нам послезавтра обедать и сами все увидите!
– С благодарностью принимаю ваше приглашение, – ответил он. – Послезавтра… Да, очень хорошо! Вы отдохнете от бала, а я постараюсь решить неотложные дела…
Тут он заметил Александру, взиравшую на него с ужасом, и на мгновение замялся.
– Ну что же, Любовь Даниловна, пора мне откланяться. – Он поцеловал ее руку, потом посмотрел на Александру: – Мадемуазель, надеюсь, вы не забудете, что обещались танцевать со мною мазурку, и не отдадите этот танец другому?
– Ну что вы, как можно! – рассмеялась Бахметьева старшая. – Не волнуйтесь: даже если она и забудет, я ей непременно напомню.
Сурин откланялся. Машинально следя за ним взглядом, Александра увидела, как он подошел к жене князя Кропоткина и повел ее танцевать кадриль. Не желая, чтобы кто-нибудь пригласил и ее саму, Александра взяла маменьку под руку и повела на площадку лестницы, где несколько человек прогуливались, отдыхая от бального шума.
– Ma chere, неужели это правда, что Сурин пригласил тебя на мазурку? – восторженно спросила Любовь Даниловна. – Невероятно! Представляю, как лопнут от зависти противная Зубкова и остальные мамаши девиц на выданье!
– Я не знаю, лопнет ли от зависти Зубкова, – невежливо отозвалась Александра, – но зато знаю, что я сама сейчас лопну от негодования. – Она остановилась и посмотрела на Любовь Даниловну с глубоким укором. – Мама, что ты наделала! Как ты могла додуматься пригласить Сурина к нам на обед?! О боже, – Александра на мгновение прикрыла глаза. – Я просто не представляю, что скажет бабушка!
Любовь Даниловна досадливо поморщилась.
– Бабушка, бабушка! Всю жизнь мне приходится считаться с ней, будто я сама ее крепостная холопка, а не свободная женщина! Так или иначе, а дело сделано, теперь назад не воротишь, – прибавила она философски.
– Да уж! – вздохнула Александра. – Ладно, что случилось, то случилось. Но, умоляю тебя, мама: больше никаких любезностей с Суриным! И так, надо полагать, о нас уже все судачат и болтают разную чепуху.
– Да что о нас можно болтать? – пожала плечами Любовь Даниловна. – Ведь не мы же подошли к Сурину, а он к нам! И потом, – прибавила она, многозначительно глядя на дочь, – Сергей Николаевич – вполне приличный и светский человек. Знакомство с ним не может компрометировать!
– Да уж, – пробормотала Александра, не находя слов для возражений. Еще пару часов назад ее маменька на все лады крыла Сурина, а теперь…
Оставшиеся до мазурки танцы Сурин танцевал с женами местных чиновников. И это не понравилось Александре. Выходило, что она была единственной незамужней девицей, которую он удостоил приглашения на танец. Глупо было надеяться, что на это не обратят внимания, особенно после мазурки. А уж когда местные кумушки узнают, что Сурин приезжал к ним в имение, сплетен и пересудов будет не избежать.
«Остается махнуть на все рукой и держаться с философским спокойствием, – сказала себе Александра.
– Ну, и как тебе Сурин? – шепотом спросила Любовь Даниловна. И не дожидаясь ответа, прибавила: – Ради всего святого, не смотри так пристально в его сторону! Помни: мы должны держаться по отношению к этому человеку с вежливым безразличием и вести себя так, будто нам до него нет ни малейшего дела.
– Да, мама, я прекрасно помню об этом, – пробормотала Александра, неохотно отрываясь от своих мыслей. – Кстати, а кто из этих людей – Сурин?
– Как? Ты не поняла? – удивилась Любовь Даниловна. – Разумеется, тот, кто стоит ближе всех к губернатору! Высокий светловолосый мужчина в черном фраке, с небольшой элегантной бородкой…
Александра взглянула на губернатора и его собеседника и почувствовала прилив дурноты. Нет, этого просто не может быть. Не может, потому что… потому что это совершенно невозможно!
– Сурин – тот мужчина, что стоит слева от губернатора? – подавленно спросила она.
Любовь Даниловна посмотрела на дочь с легким беспокойством.
– Ну да, я же тебе говорю. А почему ты в таком изумлении? Ты ожидала увидеть его другим?
– Да, – ответила Александра, чтобы что-то ответить. – У меня в памяти отложилось, что он… брюнет, а не блондин! А впрочем, это совершенно неважно, – прибавила она с деланно-беззаботной улыбкой.
Началась вторая кадриль. К Александре подошел юноша, которому был обещан танец. Призвав на помощь самообладание, она приветливо улыбнулась кавалеру и пошла танцевать. К счастью, танец был сложным, и партнер не докучал ей разговором, что позволило девушке, машинально выполняя заученные движения, думать о своем.
Теперь, когда Александра оправилась от потрясения, она все больше и больше изумлялась своей потрясающей недогадливости. Подумать только: у нее даже мысли не мелькнуло, что ее новый знакомый мог оказаться «тем самым Суриным»! Хотя для такого предположения имелись все основания. И самое главное из них – место их романтического знакомства. В самом деле, кто еще мог кружить ранним утром возле ее усадьбы, если ни Сурин! Они встретились в девятом часу утра. Стало быть, он должен был выехать из Смоленска часом раньше, а для этого ему требовалось подняться с постели в шесть утра – слишком рано для столичного аристократа, за которого она сразу приняла своего загадочного незнакомца! А вот Сурин как раз таки мог подняться с постели так рано. И не полениться проскакать десять верст ради того, чтобы взглянуть на родные места, не рискуя столкнуться с кем-то из старых знакомых.
И эти грубые, простонародные словечки, то и дело проскальзывающие в его речи. Александре стало смешно, когда она вспомнила, что приписывала их веянию новых времен. И ладно, если бы Сурин нагрянул в их края неожиданно. А то ведь она прекрасно знала, что он должен приехать в Смоленск со дня на день. Как можно было не догадаться, что перед ней – именно этот человек? И если бы только сразу, но после!
Кадриль закончилась, и началась полька – последний танец перед обещанным новому знакомому медленным вальсом. Точнее, не «новому знакомому», а Сурину…
Чувствуя себя не в силах беззаботно порхать по паркету, Александра извинилась перед кавалером и отступила к стене, где стояли ее мать и другие не танцующие дамы. Как она жалела, что не рассказала о своем «загадочном незнакомце» Даше! Подруга могла бы поддержать ее в сложной ситуации. Но теперь это было невозможно, потому что пришлось бы рассказывать все с самого начала, а на это не оставалось времени.
Александра украдкой взглянула на Сурина. Сейчас он беседовал с одним из губернских чиновников и его молодой женой. В сердце Александры шевельнулась надежда. Быть может, Сурин не вспомнит, что следующий вальс он должен танцевать с ней, и пригласит на него ту женщину? Это было бы ужасно невежливо по отношению к самой Александре, но в сложившихся обстоятельствах она бы не оскорбилась, а только обрадовалась. И в самом деле, ведь это будет скандал, если Сурин будет танцевать свой самый первый танец с ней! Да и как он сможет пригласить ее, если они не представлены друг другу официально?
«А мазурка?» – испуганно вспомнила девушка. Про мазурку Сурин уж точно не должен забыть или перепутать этот танец с другим. Но на каком основании он может пригласить на главный танец бала именно ее? Ведь она не дочка или жена какого-нибудь важного чиновника!
«Зато я дочка его бывших хозяев, – с горечью подумала Александра. – Людей, которые когда-то позволяли себе обращаться с ним, как с бесчувственной вещью. И именно по этой причине он хочет танцевать мазурку со мной. Это не честь для меня, а наказание… за родительские грехи!»
Внезапно маменька стиснула ее руку:
– Дорогая, я сейчас упаду в обморок… Мне кажется, этот ужасный Сурин идет прямо к нам!
Александра вскинула голову и почувствовала, как у нее перехватывает дыхание. Маменька не ошиблась: Сурин шел прямо к ним. Его сопровождал князь Геннадий Львович Кропоткин – тот самый важный чиновник, с которым он беседовал пару минут назад, когда Александра на них смотрела. Пока она собиралась с мыслями и призывала на помощь самообладание, мужчины подошли и остановились напротив.
Кропоткин любезно поздоровался с Бахметьевыми и представил им Сурина. Потом смущенно посмотрел на Любовь Даниловну и сказал:
– А теперь, сударыня, позвольте мне откланяться. Думаю, вам, как добрым старым знакомым, будет лучше беседовать без посторонних. – И, не успела испуганная Любовь Даниловна возразить, как князь испарился.
Не зная, что делать, Бахметьева беспомощно взглянула на дочь. Собрав остатки мужества, Александра хотела начать с Суриным любезную светскую беседу, но он опередил ее.
– Боже, Любовь Даниловна, – проговорил он с открытой, дружелюбной улыбкой, – мне даже не верится, что прошло целых двенадцать лет! Должен сказать, вы почти не изменились за эти годы: я узнал вас сразу, как только вошел в зал.
– Неужели? – пробормотала она, вспыхнув от смущения. – Что ж, мне очень приятно…
– Нет, в самом деле, такое впечатление, что пролетевшие годы даже не коснулись вашей романтической красоты, – бойко продолжал Сурин. – Ну, разве что самую чуточку… А вот вашу дочь я бы ни за что не узнал! Подумать, в какую ослепительную красавицу превратился тот капризный ребенок, из-за которого у меня когда-то были неприятности с вашей строгой свекровью!
Любовь Даниловна еще больше смутилась и покраснела.
– Право же, господин Сурин, мне так совестно вспоминать… о наших былых недоразумениях.
– Пустяки, милая Любовь Даниловна, – отмахнулся он. – Я сказал об этом вовсе не затем, чтобы, упаси боже, в чем-то вас упрекнуть, а лишь потому, что меня поразила Александра Ивановна. А дети… они почти все капризные, как я заметил по детям своих знакомых.
– А вы сами, господин Сурин, не подумываете еще о наследниках? – спросила Бахметьева, не найдя ничего лучшего по теме разговора, неожиданно перескочившего на детей.
Брови Сурина задумчиво изогнулись.
– Да, откровенно говоря, начинаю подумывать в последнее время. Да только, прежде чем наследников заводить, сначала жениться нужно, а это для меня сложно. – Он выдержал паузу и продолжал тихим, доверительным голосом: – Оно-то понятно, что за богатство почти любая пойдет. Но ведь хочется же, чтобы жена любила и уважала не только твои деньги, но хотя бы немножечко и тебя самого.
– Понимаю вас, – закивала Любовь Даниловна. – Брак без любви и уважения – это просто чудовищно!
– И уж совершенно не хочется, – продолжал Сурин, – влипнуть в такой брак, где ты будешь стараться всячески угождать жене, а она тебе в ответ – презрение. За то, что ты не чистокровный дворянин, а… бывший холоп!
Бахметьева смущенно рассмеялась.
– Ах, ну что вы, господин Сурин, какие глупости! Не представляю, кто бы мог применить к вам такое нелепое определение. Разве что самые отсталые люди, напичканные предрассудками.
– Вы не поверите, сударыня, но в столице еще больше людей с предрассудками, чем в провинции, – усмехнулся Сурин. – Но бог с ними… Я слышу, полька закончилась, и сейчас начнется фигурный вальс. Любовь Даниловна, вы позволите пригласить вашу дочь?
– О, разумеется! – Бахметьева засветилась от восторга. – Дорогая, надеюсь, этот танец у тебя свободен?
– Да, маменька, – ответила Александра. И с сарказмом прибавила: – По счастливой случайности именно этот танец остался у меня не занятым.
– В таком случае, мадемуазель, прошу вас оказать мне честь, – Сурин поклонился и посмотрел на нее с призывной улыбкой.
Александра окинула его взглядом, от которого, по выражению ее бабушки, молоко должно было скиснуть. Потом напустила на лицо светскую улыбку и, присев перед Суриным в реверансе, подала ему руку.
Выстроившись в широкий круг, пары закружились в неспешном вальсе. Понимая, что за ней сейчас наблюдают десятки любопытных глаз, Александра старалась казаться веселой и время от времени приветливо взглядывала на своего кавалера, как полагалось во время танца. Но внутри у нее все кипело. Она ужасно сердилась на маменьку: за какие-то несколько минут разговора с Суриным та успела нарушить почти все бабушкины указания! Но Александра понимала, что мать не виновата. Просто Сурин с самого начала взял ее в оборот, и слабохарактерная Любовь Даниловна невольно подчинилась заданному им тону.
Но хуже всего было то, что Сурину, кажется, удалось сходу очаровать и расположить к себе ее мать. И это, по мнению Саши, не сулило им ничего хорошего. Что затеял этот многоопытный и опасный человек, какую игру он ведет с ними? К сожалению, ответа на этот вопрос пока не было. Оставалось держаться настороже и не терять рассудок.
– Какой у вас отчужденный взгляд, – озадаченно произнес Сурин. – Что случилось, милая Александра, за что вы на меня сердитесь? Прошу вас, скажите прямо, чтобы я знал, как загладить свою невольную вину!
Его голос звучал так проникновенно, что сердце Александры учащенно забилось. Но она быстро совладала с собой.
– За что я сержусь на вас? – переспросила она с колкой усмешкой. – Странно, что вы спрашиваете: казалось бы, такой неглупый человек и сам должен догадаться! Почему вы скрыли от меня свое имя?! Вы сделали это намеренно, чтобы выпросить у меня два танца, включая самый главный – мазурку?
– А если бы я назвал вам свое имя, вы бы отдали эти танцы мне? – с лукавой усмешкой задал он встречный вопрос.
Александра досадливо прикусила нижнюю губу.
– Не знаю. Может, и отдала бы, учитывая обстоятельства нашего знакомства и переполнявшее меня чувство благодарности. Но вы предпочли получить эти танцы обманом!
– Да, это было не очень хорошо, – неожиданно согласился он. – Но, посудите сами: как я мог назвать вам свое имя после того, как вы столь нелестно отозвались о моей персоне? Вам бы стало неловко, и вся милая непринужденность нашего общения исчезла бы!
Александра почувствовала, как лицо начинает гореть. Он знает, что они называют его между собой бывшим холопом… Боже, какой позор! И услышал он это оскорбительное словечко не от кого-то, а от нее самой.
– Наверное, вы правы, – ответила она, глядя в сторону. – Но тогда вам вообще не следовало просить у меня танцев!
– Отчего же не следовало, – спросил он с обезоруживающей улыбкой, – если мне этого очень хотелось?
Возразить на такое заявление было нечего, и Александра лишь поджала губы, напустив на лицо выражение холодного достоинства. Глупо было спрашивать, всегда ли он поступает так, как ему хочется, не считаясь с чувствами других: ответ на этот вопрос был и так понятен. Оставалось запастись терпением до конца бала и, выражаясь словами Сурина, относиться наплевательски к тому, что о ней будет кто-то судачить.
Наконец вальс закончился. Сурин отвел Александру к матери, но, к отчаянию девушки, вовсе не подумал откланяться, а продолжил беседовать с Любовью Даниловной. О чем они говорили, Александра не слышала, так как ее пригласили на следующий танец. Когда же она возвращалась на место, до нее донеслась фраза матери, от которой она едва не грохнулась в обморок:
– Любезный Сергей Николаевич, но что же может быть проще? Приезжайте к нам послезавтра обедать и сами все увидите!
– С благодарностью принимаю ваше приглашение, – ответил он. – Послезавтра… Да, очень хорошо! Вы отдохнете от бала, а я постараюсь решить неотложные дела…
Тут он заметил Александру, взиравшую на него с ужасом, и на мгновение замялся.
– Ну что же, Любовь Даниловна, пора мне откланяться. – Он поцеловал ее руку, потом посмотрел на Александру: – Мадемуазель, надеюсь, вы не забудете, что обещались танцевать со мною мазурку, и не отдадите этот танец другому?
– Ну что вы, как можно! – рассмеялась Бахметьева старшая. – Не волнуйтесь: даже если она и забудет, я ей непременно напомню.
Сурин откланялся. Машинально следя за ним взглядом, Александра увидела, как он подошел к жене князя Кропоткина и повел ее танцевать кадриль. Не желая, чтобы кто-нибудь пригласил и ее саму, Александра взяла маменьку под руку и повела на площадку лестницы, где несколько человек прогуливались, отдыхая от бального шума.
– Ma chere, неужели это правда, что Сурин пригласил тебя на мазурку? – восторженно спросила Любовь Даниловна. – Невероятно! Представляю, как лопнут от зависти противная Зубкова и остальные мамаши девиц на выданье!
– Я не знаю, лопнет ли от зависти Зубкова, – невежливо отозвалась Александра, – но зато знаю, что я сама сейчас лопну от негодования. – Она остановилась и посмотрела на Любовь Даниловну с глубоким укором. – Мама, что ты наделала! Как ты могла додуматься пригласить Сурина к нам на обед?! О боже, – Александра на мгновение прикрыла глаза. – Я просто не представляю, что скажет бабушка!
Любовь Даниловна досадливо поморщилась.
– Бабушка, бабушка! Всю жизнь мне приходится считаться с ней, будто я сама ее крепостная холопка, а не свободная женщина! Так или иначе, а дело сделано, теперь назад не воротишь, – прибавила она философски.
– Да уж! – вздохнула Александра. – Ладно, что случилось, то случилось. Но, умоляю тебя, мама: больше никаких любезностей с Суриным! И так, надо полагать, о нас уже все судачат и болтают разную чепуху.
– Да что о нас можно болтать? – пожала плечами Любовь Даниловна. – Ведь не мы же подошли к Сурину, а он к нам! И потом, – прибавила она, многозначительно глядя на дочь, – Сергей Николаевич – вполне приличный и светский человек. Знакомство с ним не может компрометировать!
– Да уж, – пробормотала Александра, не находя слов для возражений. Еще пару часов назад ее маменька на все лады крыла Сурина, а теперь…
Оставшиеся до мазурки танцы Сурин танцевал с женами местных чиновников. И это не понравилось Александре. Выходило, что она была единственной незамужней девицей, которую он удостоил приглашения на танец. Глупо было надеяться, что на это не обратят внимания, особенно после мазурки. А уж когда местные кумушки узнают, что Сурин приезжал к ним в имение, сплетен и пересудов будет не избежать.
«Остается махнуть на все рукой и держаться с философским спокойствием, – сказала себе Александра.
