- Ха. Ха. Ха, - размеренно выговорил мастер и, ухмыльнувшись, окинул племянника долгим взглядом, - А ты неплохо постарался, мой мальчик. Привел сюда этих ребят, привел их прямо в мои руки, чтобы…
- Не надо лжи, - Луи, моментально уловивший попытку мастера записать его в свои сообщники, и каким-то шестым чувством осознавший, что друзьям его эта попытка приятна мало, сдвинул брови, выставляя пред собой открытую ладонь в останавливающем жесте, - Я пришел сюда вместе с ними, со своими родными и со своими друзьями, пришел, чтобы одолеть тебя, и не надо пытаться настроить их против меня. Кому, как не тебе, должно быть известно, что я больше не на твоей стороне, что я…
- Предатель, - перебил его Альберт и, тонко улыбнувшись, задумчиво кивнул, - Да, мой мальчик, я усвоил это в тот момент, когда ты вонзил кинжал своего отца мне в грудь. Должен признать, сердце до сих пор болит… - он демонстративно охнул и прижал ладонь к левой стороне груди, правда, немного ниже сердечной мышцы. Судя по всему, болело у мага явно не сердце.
- Если бы у тебя было, чему болеть… - Эрик негромко вздохнул и, покосившись на младшего брата, слегка покачал головой, - Тебе не удастся настроить нас против Людовика, дядя, ибо поступки говорят яснее слов. И то, что делал ты… и что делал он… - молодой человек покачал головой снова и, набрав побольше воздуха, продолжил, - Но мне бы не хотелось убивать тебя, здесь ты не прав. Я надеялся на твое благоразумие…
- Благоразумие? – маг удивленно приподнял левую бровь и, пытаясь сдержать так и расплывающуюся по губам улыбку, закусил губу, - В чем же я должен проявить благоразумие, мой дорогой племянник? Внять голосу разума, уступить большинству, сдаться, сложить оружие… Позволить вам лишить меня моей мечты, моей жизни, о которой я столько грезил, лишить меня всего? Неужели ты полагаешь это действительным благоразумием, Эрик? – он мимолетно поморщился и, зачем-то покосившись на клетку с Ричардом, равнодушно пожал плечами, - Клянусь, я считал тебя умнее.
- Клянусь, я считал тебя благороднее, - Роман, как обычно не желающий допускать оскорблений в адрес своих родных, хмурясь, уверенно шагнул вперед, протискиваясь между братьями, - Хотя нет, вру, в твоем благородстве я уже давно разуверился, дядя. Это же мы были так наивны, что все время полагали тебя родственником, и даже сейчас… Ах, да что говорить! Зачем ты опять тянешь время?
Альберт равнодушно, с истинно дворянским хладнокровием медленно приподнял плечи, не то расправляя их, не то ими пожимая.
- Должно быть, все дело в том, что я более взрослый, более разумный человек, чем вы, друзья мои, ибо я никогда не начинаю наше общение с драки. Я предпочитаю решать проблемы мирным путем и, если кое-кто из вас помнит, даже в первый раз, придя к дверям Нормонда, я просто попросил уступить мне замок и титул, я не провоцировал конфликт.
- Брось, дядя, ты всегда провоцируешь конфликт! – Людовик, вновь не выдержав, даже немного подался вперед, но был удержан старшим, более разумным, братом, - Да один твой вид – это уже большая провокация! Нет, ну согласитесь? – он быстро оглянулся на отмалчивающихся друзей, - Видеть дядю – уже равносильно началу стычки!
- Ты все такой же мальчишка… - мастер негромко вздохнул и, слабо улыбнувшись, потрепал по голове несколько растерявшуюся от этого пантеру. Ричард в клетке, краем глаза заметив эту фамильярность, глухо зарычал и дернулся, силясь сбросить цепи гипноза, и цепи, удерживающие его.
Альберт не прореагировал, продолжая созерцать своих непосредственных собеседников, в особенности одного из них.
- Мне жаль, Луи, искренне жаль, что тех трех столетий, что ты провел рядом со мною, оказалось недостаточно для того, чтобы вырастить из тебя полноценного мага, серьезного, взрослого человека… Ты остался мальчиком, ребенком, мнящим себя магом лишь потому, что способен совершить несколько дешевых фокусов, достойных разве что фигляра на ярмарке. Я объяснял, я говорил тебе, что? тебе надлежит сделать, ка?к ты должен поступать, чтобы стать сильнее…
- Ты хотел сжечь меня дотла своей чертовой ненавистью, которую колол мне! – Людовик, взбешенный сверх всякой меры этой снисходительной насмешкой, рванулся вновь, и Эрик, сжимающий его плечо, еле удержал брата. Резкий порыв ветра толкнул старшего мага в грудь, заставляя его сделать небольшой шаг назад. Вокруг ощутимо потемнело; в зеленых глазах юноши засверкали искры – таким злым Луи еще не доводилось видеть никому.
- Хотел, чтобы я ненавидел людей, ближе которых у меня никого нет и не может быть в целом мире! – яростно продолжил он, - Хотел, чтобы я возненавидел семью, мою родную семью, так же сильно, как ненавидишь ее ты, хотя у твоей ненависти нет ни одной чертовой причины! Издевался надо мной, исковеркал, изувечил мою душу, превратил меня в жестокого мучителя, обожающего кровь, и все ради чего?! Ради своей глупой ненависти, основанной черти на чем, на том, что ты услышал случайно, что ты подслушал!..
- Луи, уймись! – Эрик, мрачнеющий с каждым мигом все больше, легко дернул брата за плечо, заставляя его отступить назад. Ярость, владеющая им, с каждым мигом, с каждым словом, казалось, становилась все больше, и молодому графу это решительно не нравилось.
Людовик отступил и, остановившись рядом с ним, медленно потянул расширившимися от ярости ноздрями воздух, силясь успокоить бушующий в его душе гнев. Ненависть, так старательно взращиваемая в его сердце, в его душе стоящим перед ним человеком, наконец обратилась против последнего, обрушиваясь на него всею своею силой.
Альберт с видимым любопытством склонил голову набок, всматриваясь в своего ученика, а затем неспешно переводя взгляд на старшего из своих племянников.
- Разумный старший брат… - медленно проговорил он и, усмехнувшись, одобрительно склонил подбородок, - Я рад, что мои доводы возымели на тебя хоть какое-то действие, Эрик. Рад, что ты повзрослел, рад, что ты сумел найти общий язык со своим глупым маленьким братом…
- Моя память не сохранила твоих доводов, Альберт, - граф де Нормонд, уже не столько сжимая плечо молодого мага, сколько просто держа на нем руку, немного выпрямился, одаривая названного дядю ледяным взглядом, - В общении со своей семьей я использую исключительно свой рассудок. Но что мне говорить об этом тому, кто свою семью предал…
Маг тонко улыбнулся и, изящно взмахнув рукой, мимолетно коснулся кончиками пальцев своего виска.
- О, Эрик… Свою семью я не предавал никогда. Не правда ли, моя дорогая? – взгляд темных глаз скользнул к Татьяне, и та, невольно съежившись, предприняла неловкую попытку спрятаться за мужа. Прямых взоров родителя она не любила, всегда подозревая за ними что-то нехорошее, и опять становится жертвой гипноза не желала.
- Сколько раз я предлагал, я просил тебя присоединиться ко мне… - мужчина задумчиво вздохнул и, слегка взъерошив волосы, покачал головой, - Я предлагал тебе свою помощь, свою поддержку, любовь! Я предлагал тебе целый мир, я готов был отдать тебе все, что создал, я готов был даже подарить тебе его! – он немного отступил и широким жестом указал на клетку с оборотнем, - Я был готов на все, Татьяна, я предлагал тебе все! Кажется… не я предал свою семью, не так ли? – взгляд его стал острым, и девушка, столь внезапно обвиненная в предательстве, вздрогнула, теперь пытаясь спрятаться еще и за Винсентом. Хранитель памяти в данный момент казался ей более подходящим защитником, нежели едва стоящий на ногах муж.
Надо сказать, в надеждах своих разочарована она не осталась.
Винсент, мгновенно ощутивший себя защитником не только девушки, но и целой семьи, гордо расправил плечи и чуть сузил глаза.
- Ты ошибаешься… правнук, - мрачновато, с нарочитой ленцой вымолвил он, - Все, что делала Татьяна, она делала с моего ведома, поэтому нет, она семью не предавала. Чего не скажешь о тебе… - он смерил стоящего перед ним мага долгим заинтересованным взглядом, - Ты и вовсе ухитрился предать сразу две семьи, Альберт… или мне следует называть тебя Антуаном?
Глаза мастера потемнели. Имя, данное ему при рождении той, кто называла себя его матерью, мужчина не любил, и одного лишь его произнесения было довольно, чтобы разжечь в его груди пламя.
Резкий порыв ветра взметнул волосы Винсента; где-то в отдалении, под потолком, громыхнул гром. Тьма, немного разошедшаяся после того, как успокоился Людовик, вновь сгустилась вокруг них, тьма тяжелая, давящая, угрожающая и устрашающая…
Татьяна напряженно сжалась за спиной дядюшки, заодно пытаясь затащить за нее и супруга, явственно насторожившегося, но даже и не думающего отступать. Луи стиснул кулаки, - его, судя по всему, тоже раздирал бешенный гнев. Роман, исполняя обязанности временно отвлеченного старшего брата, осторожно положил ладонь ему на плечо, силясь успокоить, пытаясь вернуть младшему непрестанно ускользающее хладнокровие. Владислав, остающийся пока позади, испытал мимолетное желание спрятаться за елку, и даже кошка на плечах хранителя памяти проявила некоторое беспокойство.
Сам Винсент, однако, не прореагировал. Он оставался все так же спокоен, все так же холоден и безмерно уверен в себе, насмешлив и колок, все так же раздражающе умиротворен, как и прежде. Он немного приподнял подбородок и смерил собеседника еще одним долгим взглядом.
- Знаешь… - медленно вымолвил он, - А ведь тебе бы следовало гордиться своим именем, Антуан ла Бошер. Ибо ты есть копия человека, от которого ведешь свой род, человека… бывшего моим отцом.
- Человека, изгнавшего тебя на каторгу за убийство предателя? – темные глаза Альберта чуть сузились, в них заплясали дьявольские искры, - Да-да, Венсен, я знаю историю твоей жизни. Знаю историю его жизни… и мне противно быть его потомком! – он медленно потянул носом воздух, затем так же медленно выдохнул и, насильно успокаивая собственную ярость, заставил себя выдавить улыбку, - Что ж… Мне не везет с семьями, тут ничего не скажешь. Я всегда был чужаком для тех, кого считал родными – начиная с матери, и заканчивая… дочерью. Удивительно, что сын мой меня уважает, не испытывая желания предать…
- Черт возьми, дядя, о каком предательстве ты все ведешь речь?! – Людовик, честно пытающийся сдерживать себя, снова не выдержал. Беседа с дядей, который с недавних пор будил в его душе такую жестокую ненависть, причиняла юноше едва ли не боль, Альберта хотелось растерзать, разорвать на мелкие кусочки, а после растоптать каждый из этих кусочков, а приходилось держать себя в руках, обуздывая ярость.
- Тебя-то вообще никто никогда не предавал, тебя все за что-то любили, все тебе наивно верили, даже я… - он на миг задохнулся и, резко выдохнув, гневно продолжил, - Отец всегда называл тебя своим братом, дед считал тебя сыном, а нам ты был дядей! Единственным предательством в твоей жизни может считаться то, которое совершил ты сам!.. Ох, я не могу больше, - юноша быстро оглянулся на сжимающего его плечо брата и честно попытался изобразить вселенскую печаль, - Роман, пусти меня, я очень хочу его стукнуть. Ну, пожалуйста!
По губам виконта молнией скользнула быстрая улыбка. В эти секунды, в мгновения, когда просил позволить ему ударить дядюшку, Людовик вдруг оказался до такой степени похож на самого себя в четырнадцатилетнем возрасте, что Роман еле сдержался, чтобы как-то это не прокомментировать. Ему внезапно почудилось, что за плечо он снова держит мальчишку, мальчика, своего младшего брата, удерживая его от безрассудной и опасной драки, ребенка, а не взрослого парня.
На помощь пришел, как это ни удивительно, сам предмет ненависти молодого мага.
Способ, правда, для удержания младшего своего племянника в рамках Альберт выбрал довольно нетривиальный и, можно смело сказать, несколько опрометчивый.
- Да, ты прав, Луи… - медленно вымолвил он, немного сужая глаза, - Как же я могу винить твоего святого папочку в предательстве? Разве можно считать предательством слова, выкрикнутые в лицо девятилетнему мальчику, каким я был тогда, жестокие слова о том, что я не родной сын своего отца? Разве можно считать предательством то, что отец – мой отец! – подтвердил это, едва ли не радуясь, что я наконец прозрел? Разве должен был я злиться тогда, разве должен был ненавидеть людей, которых всегда любил и почитал, и которые отвергли меня? Брата, который постоянно спорил и соперничал со мной, отца, который не любил меня из-за поведения хвостатой бестии!.. Ах, кстати. Тиона… - маг выразительно поднял руку с браслетом. В глазах его засверкали опасные искры, и он, поймав настороженный взгляд кошки, издевательски поманил ее пальцем.
- Кис-кис-кис.
Кошка напряглась. Возвращаться к мастеру она не хотела, хотела остаться рядом с любимыми хозяевами, остаться на плече своего создателя, к которому, после того, как признала его, вернувшего себе свое собственное «я», испытывала просто невероятно горячую привязанность, но и сопротивляться повелению человека, владеющего браслетом и кулоном, не могла. Тио разрывали противоречия, хвост ее подрагивал, уши были прижаты – кошка терялась между двумя инстинктивными желаниями, тянущими ее в разные стороны, и совершенно не знала, что ей делать и как ей быть.
Винсент немного приподнял подбородок и, уверенным движением воздев руку, коснулся открытой ладонью кошачьей головы. Несколько секунд он просто держал руку на ней, затем медленно провел по гладкой шерстке вдоль спины, и спокойно, как-то по-особенному умиротворенно улыбнулся.
- Ты стал излишне амбициозен… потомок, - в голосе его зазвучала нескрываемая, жестковатая насмешка, - Советую сдержать свое честолюбие. Тиона не принадлежит ни тебе, ни Татьяне, ни Эрику, ибо с самого первого дня своего существования она принадлежала только мне. Я создал ее, создал по своему образу и подобию, она знает, она признает меня и, если не любит кого-то и не хочет идти к нему… - мужчина обезоруживающе отвел руку в сторону, - Она не пойдет. С моей магией тебе не совладать, праправнук, она много древнее и сильнее твоей…
- Об этом станет известно после, - последовал сдержанный ответ, - А покамест я просил бы тебя, прадед, не вмешиваться в мое общение с теми единственными из моей семьи, к коим я всегда питал самое искреннее расположение.
- Вот ведь врет и даже не покраснеет! – Роман, которому в свое время пришлось сполна испытать на себе искреннее расположение Альберта, раздраженно потер затылок, - Сильно же ты, дядюшка, нас любишь, если брата моего мучил взаперти, а меня в свое время об дерево приложил!
- Да и про отца бред какой-то, - поддержал брата Людовик, - Он мне признавался, что подслушал о том, что не родной, чисто случайно, и к тому же был постарше.
Маг широко улыбнулся и, разведя руки в стороны, безмятежно пожал плечами.
- Я лгал, Луи. Не хотел травмировать твою и без того жестоко израненную юную душу…
- Ага, и поэтому предпочел травить меня ненавистью, - согласно кивнул юноша и, чувствуя, как его вновь одолевает ярость, несколько раз глубоко вздохнул. Роман, заметив состояние брата, аккуратно коснулся его плеча, помогая держать себя в руках.
- Ты предал нас, дядя, - Эрик, не желающий оставаться в стороне от занимательнейшей беседы, на мгновение закусил губу, - Предал меня, Романа, Луи… Предал всех нас, и теперь надеешься обелить себя, обвиняя в чем-то нашего отца? Ты предал даже того, кто был предан тебе – я говорю о Ричарде, - предал без тени сомнения! Если…
- Не надо лжи, - Луи, моментально уловивший попытку мастера записать его в свои сообщники, и каким-то шестым чувством осознавший, что друзьям его эта попытка приятна мало, сдвинул брови, выставляя пред собой открытую ладонь в останавливающем жесте, - Я пришел сюда вместе с ними, со своими родными и со своими друзьями, пришел, чтобы одолеть тебя, и не надо пытаться настроить их против меня. Кому, как не тебе, должно быть известно, что я больше не на твоей стороне, что я…
- Предатель, - перебил его Альберт и, тонко улыбнувшись, задумчиво кивнул, - Да, мой мальчик, я усвоил это в тот момент, когда ты вонзил кинжал своего отца мне в грудь. Должен признать, сердце до сих пор болит… - он демонстративно охнул и прижал ладонь к левой стороне груди, правда, немного ниже сердечной мышцы. Судя по всему, болело у мага явно не сердце.
- Если бы у тебя было, чему болеть… - Эрик негромко вздохнул и, покосившись на младшего брата, слегка покачал головой, - Тебе не удастся настроить нас против Людовика, дядя, ибо поступки говорят яснее слов. И то, что делал ты… и что делал он… - молодой человек покачал головой снова и, набрав побольше воздуха, продолжил, - Но мне бы не хотелось убивать тебя, здесь ты не прав. Я надеялся на твое благоразумие…
- Благоразумие? – маг удивленно приподнял левую бровь и, пытаясь сдержать так и расплывающуюся по губам улыбку, закусил губу, - В чем же я должен проявить благоразумие, мой дорогой племянник? Внять голосу разума, уступить большинству, сдаться, сложить оружие… Позволить вам лишить меня моей мечты, моей жизни, о которой я столько грезил, лишить меня всего? Неужели ты полагаешь это действительным благоразумием, Эрик? – он мимолетно поморщился и, зачем-то покосившись на клетку с Ричардом, равнодушно пожал плечами, - Клянусь, я считал тебя умнее.
- Клянусь, я считал тебя благороднее, - Роман, как обычно не желающий допускать оскорблений в адрес своих родных, хмурясь, уверенно шагнул вперед, протискиваясь между братьями, - Хотя нет, вру, в твоем благородстве я уже давно разуверился, дядя. Это же мы были так наивны, что все время полагали тебя родственником, и даже сейчас… Ах, да что говорить! Зачем ты опять тянешь время?
Альберт равнодушно, с истинно дворянским хладнокровием медленно приподнял плечи, не то расправляя их, не то ими пожимая.
- Должно быть, все дело в том, что я более взрослый, более разумный человек, чем вы, друзья мои, ибо я никогда не начинаю наше общение с драки. Я предпочитаю решать проблемы мирным путем и, если кое-кто из вас помнит, даже в первый раз, придя к дверям Нормонда, я просто попросил уступить мне замок и титул, я не провоцировал конфликт.
- Брось, дядя, ты всегда провоцируешь конфликт! – Людовик, вновь не выдержав, даже немного подался вперед, но был удержан старшим, более разумным, братом, - Да один твой вид – это уже большая провокация! Нет, ну согласитесь? – он быстро оглянулся на отмалчивающихся друзей, - Видеть дядю – уже равносильно началу стычки!
- Ты все такой же мальчишка… - мастер негромко вздохнул и, слабо улыбнувшись, потрепал по голове несколько растерявшуюся от этого пантеру. Ричард в клетке, краем глаза заметив эту фамильярность, глухо зарычал и дернулся, силясь сбросить цепи гипноза, и цепи, удерживающие его.
Альберт не прореагировал, продолжая созерцать своих непосредственных собеседников, в особенности одного из них.
- Мне жаль, Луи, искренне жаль, что тех трех столетий, что ты провел рядом со мною, оказалось недостаточно для того, чтобы вырастить из тебя полноценного мага, серьезного, взрослого человека… Ты остался мальчиком, ребенком, мнящим себя магом лишь потому, что способен совершить несколько дешевых фокусов, достойных разве что фигляра на ярмарке. Я объяснял, я говорил тебе, что? тебе надлежит сделать, ка?к ты должен поступать, чтобы стать сильнее…
- Ты хотел сжечь меня дотла своей чертовой ненавистью, которую колол мне! – Людовик, взбешенный сверх всякой меры этой снисходительной насмешкой, рванулся вновь, и Эрик, сжимающий его плечо, еле удержал брата. Резкий порыв ветра толкнул старшего мага в грудь, заставляя его сделать небольшой шаг назад. Вокруг ощутимо потемнело; в зеленых глазах юноши засверкали искры – таким злым Луи еще не доводилось видеть никому.
- Хотел, чтобы я ненавидел людей, ближе которых у меня никого нет и не может быть в целом мире! – яростно продолжил он, - Хотел, чтобы я возненавидел семью, мою родную семью, так же сильно, как ненавидишь ее ты, хотя у твоей ненависти нет ни одной чертовой причины! Издевался надо мной, исковеркал, изувечил мою душу, превратил меня в жестокого мучителя, обожающего кровь, и все ради чего?! Ради своей глупой ненависти, основанной черти на чем, на том, что ты услышал случайно, что ты подслушал!..
- Луи, уймись! – Эрик, мрачнеющий с каждым мигом все больше, легко дернул брата за плечо, заставляя его отступить назад. Ярость, владеющая им, с каждым мигом, с каждым словом, казалось, становилась все больше, и молодому графу это решительно не нравилось.
Людовик отступил и, остановившись рядом с ним, медленно потянул расширившимися от ярости ноздрями воздух, силясь успокоить бушующий в его душе гнев. Ненависть, так старательно взращиваемая в его сердце, в его душе стоящим перед ним человеком, наконец обратилась против последнего, обрушиваясь на него всею своею силой.
Альберт с видимым любопытством склонил голову набок, всматриваясь в своего ученика, а затем неспешно переводя взгляд на старшего из своих племянников.
- Разумный старший брат… - медленно проговорил он и, усмехнувшись, одобрительно склонил подбородок, - Я рад, что мои доводы возымели на тебя хоть какое-то действие, Эрик. Рад, что ты повзрослел, рад, что ты сумел найти общий язык со своим глупым маленьким братом…
- Моя память не сохранила твоих доводов, Альберт, - граф де Нормонд, уже не столько сжимая плечо молодого мага, сколько просто держа на нем руку, немного выпрямился, одаривая названного дядю ледяным взглядом, - В общении со своей семьей я использую исключительно свой рассудок. Но что мне говорить об этом тому, кто свою семью предал…
Маг тонко улыбнулся и, изящно взмахнув рукой, мимолетно коснулся кончиками пальцев своего виска.
- О, Эрик… Свою семью я не предавал никогда. Не правда ли, моя дорогая? – взгляд темных глаз скользнул к Татьяне, и та, невольно съежившись, предприняла неловкую попытку спрятаться за мужа. Прямых взоров родителя она не любила, всегда подозревая за ними что-то нехорошее, и опять становится жертвой гипноза не желала.
- Сколько раз я предлагал, я просил тебя присоединиться ко мне… - мужчина задумчиво вздохнул и, слегка взъерошив волосы, покачал головой, - Я предлагал тебе свою помощь, свою поддержку, любовь! Я предлагал тебе целый мир, я готов был отдать тебе все, что создал, я готов был даже подарить тебе его! – он немного отступил и широким жестом указал на клетку с оборотнем, - Я был готов на все, Татьяна, я предлагал тебе все! Кажется… не я предал свою семью, не так ли? – взгляд его стал острым, и девушка, столь внезапно обвиненная в предательстве, вздрогнула, теперь пытаясь спрятаться еще и за Винсентом. Хранитель памяти в данный момент казался ей более подходящим защитником, нежели едва стоящий на ногах муж.
Надо сказать, в надеждах своих разочарована она не осталась.
Винсент, мгновенно ощутивший себя защитником не только девушки, но и целой семьи, гордо расправил плечи и чуть сузил глаза.
- Ты ошибаешься… правнук, - мрачновато, с нарочитой ленцой вымолвил он, - Все, что делала Татьяна, она делала с моего ведома, поэтому нет, она семью не предавала. Чего не скажешь о тебе… - он смерил стоящего перед ним мага долгим заинтересованным взглядом, - Ты и вовсе ухитрился предать сразу две семьи, Альберт… или мне следует называть тебя Антуаном?
Глаза мастера потемнели. Имя, данное ему при рождении той, кто называла себя его матерью, мужчина не любил, и одного лишь его произнесения было довольно, чтобы разжечь в его груди пламя.
Резкий порыв ветра взметнул волосы Винсента; где-то в отдалении, под потолком, громыхнул гром. Тьма, немного разошедшаяся после того, как успокоился Людовик, вновь сгустилась вокруг них, тьма тяжелая, давящая, угрожающая и устрашающая…
Татьяна напряженно сжалась за спиной дядюшки, заодно пытаясь затащить за нее и супруга, явственно насторожившегося, но даже и не думающего отступать. Луи стиснул кулаки, - его, судя по всему, тоже раздирал бешенный гнев. Роман, исполняя обязанности временно отвлеченного старшего брата, осторожно положил ладонь ему на плечо, силясь успокоить, пытаясь вернуть младшему непрестанно ускользающее хладнокровие. Владислав, остающийся пока позади, испытал мимолетное желание спрятаться за елку, и даже кошка на плечах хранителя памяти проявила некоторое беспокойство.
Сам Винсент, однако, не прореагировал. Он оставался все так же спокоен, все так же холоден и безмерно уверен в себе, насмешлив и колок, все так же раздражающе умиротворен, как и прежде. Он немного приподнял подбородок и смерил собеседника еще одним долгим взглядом.
- Знаешь… - медленно вымолвил он, - А ведь тебе бы следовало гордиться своим именем, Антуан ла Бошер. Ибо ты есть копия человека, от которого ведешь свой род, человека… бывшего моим отцом.
- Человека, изгнавшего тебя на каторгу за убийство предателя? – темные глаза Альберта чуть сузились, в них заплясали дьявольские искры, - Да-да, Венсен, я знаю историю твоей жизни. Знаю историю его жизни… и мне противно быть его потомком! – он медленно потянул носом воздух, затем так же медленно выдохнул и, насильно успокаивая собственную ярость, заставил себя выдавить улыбку, - Что ж… Мне не везет с семьями, тут ничего не скажешь. Я всегда был чужаком для тех, кого считал родными – начиная с матери, и заканчивая… дочерью. Удивительно, что сын мой меня уважает, не испытывая желания предать…
- Черт возьми, дядя, о каком предательстве ты все ведешь речь?! – Людовик, честно пытающийся сдерживать себя, снова не выдержал. Беседа с дядей, который с недавних пор будил в его душе такую жестокую ненависть, причиняла юноше едва ли не боль, Альберта хотелось растерзать, разорвать на мелкие кусочки, а после растоптать каждый из этих кусочков, а приходилось держать себя в руках, обуздывая ярость.
- Тебя-то вообще никто никогда не предавал, тебя все за что-то любили, все тебе наивно верили, даже я… - он на миг задохнулся и, резко выдохнув, гневно продолжил, - Отец всегда называл тебя своим братом, дед считал тебя сыном, а нам ты был дядей! Единственным предательством в твоей жизни может считаться то, которое совершил ты сам!.. Ох, я не могу больше, - юноша быстро оглянулся на сжимающего его плечо брата и честно попытался изобразить вселенскую печаль, - Роман, пусти меня, я очень хочу его стукнуть. Ну, пожалуйста!
По губам виконта молнией скользнула быстрая улыбка. В эти секунды, в мгновения, когда просил позволить ему ударить дядюшку, Людовик вдруг оказался до такой степени похож на самого себя в четырнадцатилетнем возрасте, что Роман еле сдержался, чтобы как-то это не прокомментировать. Ему внезапно почудилось, что за плечо он снова держит мальчишку, мальчика, своего младшего брата, удерживая его от безрассудной и опасной драки, ребенка, а не взрослого парня.
На помощь пришел, как это ни удивительно, сам предмет ненависти молодого мага.
Способ, правда, для удержания младшего своего племянника в рамках Альберт выбрал довольно нетривиальный и, можно смело сказать, несколько опрометчивый.
- Да, ты прав, Луи… - медленно вымолвил он, немного сужая глаза, - Как же я могу винить твоего святого папочку в предательстве? Разве можно считать предательством слова, выкрикнутые в лицо девятилетнему мальчику, каким я был тогда, жестокие слова о том, что я не родной сын своего отца? Разве можно считать предательством то, что отец – мой отец! – подтвердил это, едва ли не радуясь, что я наконец прозрел? Разве должен был я злиться тогда, разве должен был ненавидеть людей, которых всегда любил и почитал, и которые отвергли меня? Брата, который постоянно спорил и соперничал со мной, отца, который не любил меня из-за поведения хвостатой бестии!.. Ах, кстати. Тиона… - маг выразительно поднял руку с браслетом. В глазах его засверкали опасные искры, и он, поймав настороженный взгляд кошки, издевательски поманил ее пальцем.
- Кис-кис-кис.
Кошка напряглась. Возвращаться к мастеру она не хотела, хотела остаться рядом с любимыми хозяевами, остаться на плече своего создателя, к которому, после того, как признала его, вернувшего себе свое собственное «я», испытывала просто невероятно горячую привязанность, но и сопротивляться повелению человека, владеющего браслетом и кулоном, не могла. Тио разрывали противоречия, хвост ее подрагивал, уши были прижаты – кошка терялась между двумя инстинктивными желаниями, тянущими ее в разные стороны, и совершенно не знала, что ей делать и как ей быть.
Винсент немного приподнял подбородок и, уверенным движением воздев руку, коснулся открытой ладонью кошачьей головы. Несколько секунд он просто держал руку на ней, затем медленно провел по гладкой шерстке вдоль спины, и спокойно, как-то по-особенному умиротворенно улыбнулся.
- Ты стал излишне амбициозен… потомок, - в голосе его зазвучала нескрываемая, жестковатая насмешка, - Советую сдержать свое честолюбие. Тиона не принадлежит ни тебе, ни Татьяне, ни Эрику, ибо с самого первого дня своего существования она принадлежала только мне. Я создал ее, создал по своему образу и подобию, она знает, она признает меня и, если не любит кого-то и не хочет идти к нему… - мужчина обезоруживающе отвел руку в сторону, - Она не пойдет. С моей магией тебе не совладать, праправнук, она много древнее и сильнее твоей…
- Об этом станет известно после, - последовал сдержанный ответ, - А покамест я просил бы тебя, прадед, не вмешиваться в мое общение с теми единственными из моей семьи, к коим я всегда питал самое искреннее расположение.
- Вот ведь врет и даже не покраснеет! – Роман, которому в свое время пришлось сполна испытать на себе искреннее расположение Альберта, раздраженно потер затылок, - Сильно же ты, дядюшка, нас любишь, если брата моего мучил взаперти, а меня в свое время об дерево приложил!
- Да и про отца бред какой-то, - поддержал брата Людовик, - Он мне признавался, что подслушал о том, что не родной, чисто случайно, и к тому же был постарше.
Маг широко улыбнулся и, разведя руки в стороны, безмятежно пожал плечами.
- Я лгал, Луи. Не хотел травмировать твою и без того жестоко израненную юную душу…
- Ага, и поэтому предпочел травить меня ненавистью, - согласно кивнул юноша и, чувствуя, как его вновь одолевает ярость, несколько раз глубоко вздохнул. Роман, заметив состояние брата, аккуратно коснулся его плеча, помогая держать себя в руках.
- Ты предал нас, дядя, - Эрик, не желающий оставаться в стороне от занимательнейшей беседы, на мгновение закусил губу, - Предал меня, Романа, Луи… Предал всех нас, и теперь надеешься обелить себя, обвиняя в чем-то нашего отца? Ты предал даже того, кто был предан тебе – я говорю о Ричарде, - предал без тени сомнения! Если…
