Я говорила, а она слушала, завороженная, и в эти минуты казалось, что болезнь отступает. А я ловила себя на мысли, что рассказываю это не только для нее, но и для себя. Чтобы не забыть. Хотя забыть было, в общем-то, нечего.
Князь Барагос относился ко мне с вежливой, холодной отстраненностью. Как к полезному, но странному домашнему животному. Он следил, чтобы меня хорошо кормили и одевали, но его взгляд, тяжелый и оценивающий, всегда останавливался на моих браслетах. Я ловила этот взгляд и мысленно скалилась. Наш негласный договор соблюдался: я не делаю сцен и не пытаюсь снять украшения, а он не вышвыривает меня на улицу и дает мне заботиться о Миле.
Все изменилось в один день.
В замке поднялась суматоха. Заскрипели ворота, во двор влетел отряд всадников в чужих, слишком ярких ливреях. От них пахло дорогой пылью и чужой спесью.
Я стояла у окна в комнате Милы, наблюдая за этим представлением.
— Кто это? — прошептала она, привстав на локте.
— Цирк на гастроли приехал, — буркнула я. — Судя по костюмам.
Вскоре нас обеих попросили спуститься в большой зал. Барагос уже был там, стоял перед камином с таким важным и довольным видом, будто проглотил канарейку. Перед ним стоял тощий человечек в расшитом золотом камзоле, с лицом, на котором читалось непоколебимое самомнение.
Человечек выпрямился, достал свиток с большой восковой печатью и начал зачитывать высоким, визгливым голосом что-то о «великой милости», «высокой чести» и «скреплении союзов».
Я зевала, разглядывая гобелены. Пока не услышала свое имя.
«…а потому Его Светлость, принц Лидрих, младший брат нашего возлюбленного короля Луторгина, изъявляет желание взять в супруги девицу Анну, приемную дочь князя Барагоса…»
Воздух вылетел из моих легких. Весь шум в зале — шепот придворных, треск огня в камине — пропал, заглушенный оглушительным гулом в ушах. Я медленно перевела взгляд на Барагоса. Он смотрел на меня не с извинением, а с холодным, жестким торжеством. Это был взгляд тюремщика, который наконец-то нашел применение своему пленнику.
— …помолвка состоится по прибытии… — продолжал визжать гонец.
— Нет, — выдохнула я. Слово сорвалось с губ тихо, но в гробовой тишине зала оно прозвучало, как удар хлыста.
Все взгляды устремились на меня. Барагос нахмурился.
— Что? — не понял гонец, морщась, будто я сказала нечто неприличное.
— Я сказала НЕТ — голос окреп и зазвучал уже с привычным мне сарказмом, за которым я прятала панику. — Вы, видимо, ошиблись адресом. Я не супруга. Я… падающий метеорит. Непригодна для династических браков.
Гонец покраснел от возмущения. Барагос сделал шаг ко мне, его лицо исказила маска ледяной ярости.
— Анна, — его голос был тихим и опасным, как шипение змеи. — Ты не в себе от радости. Воспользуйся моментом молчания.
Он схватил меня за руку чуть выше браслета, и его пальцы впились в кожу так больно, что я едва не вскрикнула. Он силой развернул меня к гонцу.
— Моя дочь выражает безмерную благодарность Его Светлости, — произнес он гадко, и его хватка стала еще железнее. — Она смиренно и с радостью принимает эту величайшую честь.
Я пыталась вырваться, но он был невероятно силен. Он тянул меня за собой, как куклу, из зала. На пороге я успела обернуться и встретиться взглядом с Милой. Она стояла бледная, худая, как тростинка, и смотрела на меня с таким ужасом и жалостью, что у меня похолодело внутри.
Он втолкнул меня в мои покои и захлопнул дверь, оставшись с другой стороны.
— Будешь умницей — выйдешь к ужину, — прозвучал его голос сквозь дубовую дверь. — Нет — так и будешь сидеть здесь до самой свадьбы. Выбора у тебя нет, Анна. Никакого.
Я услышала, как щелкнул ключ в замке.
Я осталась одна посреди комнаты, дрожа от ярости и унижения. Помолвка. С каким-то принцем-извращенцем, о похабных наклонностях которого шепталась вся прислуга.
И тогда до меня дошло. Это не просто брак. Это расчет. Барагос что-то замышляет. И я — разменная монета. Бесправная, никчемная вещь в его политических играх.
Я подняла руки и в ярости дернула браслеты, как делала это уже тысячу раз.
— Ну же! — прошипела я им. — Если вы тут для моего же блага, то сейчас самое время проявить себя! Сделайте что-нибудь! Взорвитесь, разорвите его на куски!
Но металл оставался холодным и немым. Как и всегда.
Единственным ответом мне был тихий стук в дверь. И голосок Милы:
— Анна?.. Анна, прости меня… Отец сказал… он сказал, что если не ты, то… то мне придется выйти за него…
Вот оно. Второе дно этого ада. Шантаж. Идеальный, беспроигрышный ход.
Я медленно сползла по двери на пол, закрыла лицо руками. Клетка, в которой я жила два года, внезапно сузилась до размеров темного, душного ящика. И выход из него был только один — в объятия незнакомого монстра.
— Прекрасно, — прошептала я в ладони. — Просто прекрасный поворот сюжета. Надеюсь, этому принцу нравятся нервные невесты с украшениями на руках. Я ему всю его светскость к чертям собачьим сведу.
Анна
Я не знаю, сколько времени просидела на холодном каменном полу, прислонившись лбом к дубовой двери. Достаточно, чтобы ярость перебродила в ледяное, тошнотворное спокойствие. Достаточно, чтобы понять всю безнадежность своего положения.
За дверью было тихо. Мила, видимо, ушла. Или ее увели. Мысль о том, что ее, хрупкую, прозрачную, могут силой заставить сделать что-то против ее воли, заставляла мои руки сжиматься в кулаки. Эти чертовы браслеты впились в кожу.
Ключ в замке повернулся беззвучно. Дверь открылась, впуская в комнату не свет, а тень. Тень по имени Барагос. Он вошел и закрыл дверь за собой, не спеша. Его движения были плавными, выверенными, как у хищника, который знает, что добыча уже в ловушке.
Он обошел меня, уселся в кресло у камина, закинул ногу на ногу и сложил руки на животе. Смотрел. Молча. Его взгляд, тяжелый и оценивающий, ползал по мне, словно проверяя на прочность.
— Ну что, — наконец произнес он. Его голос был ровным, без единой нотки эмоций. — Ты немного остыла? Или тебе нужно еще времени, чтобы осознать оказанную тебе честь?
Я подняла на него глаза. Во рту было сухо и горько.
— О, я осознала, — мой голос прозвучал хрипло. — Осознала, что честь — это когда спрашивают. А не когда объявляют в приказном порядке, как о новом налоге на воздух.
Уголок его рта дрогнул в подобии улыбки. Ему, видимо, нравилось это. Нравилось, что я огрызаюсь. Это давало ему повод ломать меня дальше.
— Ты наивна, как ребенок, — сказал он, и в его словах не было ни капли снисхождения. Только констатация факта. — В нашем мире приказы и есть высшая форма признания. Принц Лидрих — второй человек в королевстве. Его благосклонность… — он многозначительно посмотрел на мои браслеты, — …открывает многие двери. И закрывает многие рты.
— Что он хочет от меня? — выдохнула я. — Я же никто. Подкидыш с дурной наследственностью, если верить вашим мудрецам.
— Он хочет то, что принадлежит мне по праву, — холодно ответил Барагос. — А я решил поделиться. Из великодушия. И ради высших интересов наших земель.
Великодушие. Высшие интересы. У меня зашевелились волосы на затылке. Это пахло чем-то очень, очень плохим.
— Я не выйду за него, — заявила я, пытаясь встать. Ноги не слушались. — Вы не можете меня заставить.
— О, могу, — он произнес это так тихо, что я чуть не пропустила. Потом вздохнул, снова приняв вид усталого, многострадального отца. — Но я не хочу применять силу, Анна. Ты — моя дочь. Пусть и приемная. Я предлагаю тебе выбор.
Он сделал паузу, давая мне прочувствовать весь идиотизм этой фразы. «Выбор». Пока я сидела взаперти.
— Какой же? — спросила я, уже зная, что ничего хорошего он не предложит.
— Ты выходишь за Лидриха. Ты становишься принцессой. Ты живешь в роскоши, которую тебе и не снилось. Ты забываешь обо всем этом, — он махнул рукой, словно говоря о досадной неприятности. — Или…
Он снова замолчал, наслаждаясь моментом.
— Или? — мне удалось подняться на ноги. Я стояла, пошатываясь, как пьяная.
— Или я буду вынужден предложить принцу другую невесту. Более… соответствующую его статусу по крови. Милу.
Слова повисли в воздухе, тяжелые и ядовитые, как угарный газ. Комната поплыла перед глазами.
— Ты с ума сошел, — прошептала я. — Она не переживет этого. Она…
— Она моя дочь, — перебил он меня, и в его глазах мелькнуло нечто настоящее, нечто ледяное и беспощадное. — И ее долг — послужить укреплению нашего рода. Как и твой. Раз уж ты считаешь себя частью этой семьи.
Это был не выбор. Это был ультиматум, оформленный в виде издевательства. «Спаси сестру, пожертвовав собой». Красиво. Пафосно. И абсолютно бесчеловечно.
— Он ее убьет, — выдохнула я. Слухи о забавах Лидриха были слишком живучими и слишком подробными, чтобы быть просто сплетнями.
— Возможно, — Барагос пожал плечами, как если бы речь шла о прогнозе погоды. — А возможно, ее хрупкость тронет его сердце. Кто знает. Это будет ее судьба. Или твоя. Выбирай.
Он встал и подошел ко мне вплотную. От него пахло дорогим вином и холодным металлом.
— Ты сильная, Анна. Выносливая. С характером. С тобой он… поиграется, и ему надоест. А Мила… — он покачал головой, делая скорбное лицо. — Мила сломается в первую же неделю. Ты же не хочешь смерти сестры? После всего, что я для тебя сделал?
«После всего, что я для тебя сделал». Посадил в клетку. Надел кандалы. Назвал дочерью для отвода глаз.
Я смотрела на него, и во рту был вкус пепла. Ненависть была такой острой, что я физически чувствовала ее вкус.
— Ладно, — прошипела я. Слово вырвалось против моей воли, обжигая губы. — Ладно. Я сделаю это.
Торжество в его глазах было мгновенным и безобразным. Он достиг цели.
— Умная девочка, — он потрепал меня по щеке, как собачонку. Я отшатнулась, как от удара. — Готовься. Принц принц прибудет через 2 месяца.
Он вышел, оставив дверь открытой. Символично. Теперь моя тюрьма была везде. Весь этот замок. Весь этот мир.
Я подошла к открытому окну и вдохнула холодный воздух. Где-то там, вдалеке, были Поющие Леса. Место, где я иногда чувствовала себя почти свободной.
— Отлично, — пробормотала я беззвездному небу. — Итак, вариант первый: выйти замуж за садиста. Вариант второй: стать причиной смерти единственного человека, который ко мне по-доброму относится. Что же выбрать, что же выбрать… О, да у меня просто разбегаются глаза от перспектив!
Я схватила первый попавшийся под руку кубок со стола и швырнула его в стену. Бронза звонко ударилась о камень и покатилась по полу.
Выбора не было. И это бесило больше всего.
Анна
Итак, план «А» — смириться и стать пушечным мясом для принца-садиста — был единогласно признан идиотским. В основном мной. И поскольку других добровольцев на роль жертвы не нашлось, пришлось срочно разрабатывать план «Б».
План «Б» был, скажем так, не сильно лучше. По сути, он заключался в одном слове: бежать.
Куда? Неважно. Зачем? Неважно. Главное — подальше от этого цирка уродов с его клоуном-распорядителем в лице Барагоса. Пусть его «высшие интересы» подавятся им сами.
Решение созрело ночью, после двух дней затворничества, в течение которых я извела все запасы еды, принесенные дрожащей служанкой, и обдумала примерно семьсот тридцать четыре способа отравления свадебного пирога. Все они были признаны несостоятельными, так как отравить всю свиту принца, включая коней, у меня просто не хватило бы яда.
Над замком повисла зловещая тишина, предвещавшая приезд «жениха». Воздух звенел от напряжения. Идеальные условия для того, чтобы сделать ноги.
Я оставила Миле записку. Короткую, безличную. «Уезжаю. Не ищи. Будь здорова». Солгала в последнем пункте. Мы обе знали, что она не будет здорова. Но иначе она побежала бы за мной, а мне было нужно, чтобы она осталась. В относительной безопасности. Пока я не придумаю, как вытащить и ее из этой помойной ямы.
Пробраться через спящий замок оказалось до смешного просто. Стража дремала, потирая замерзшие руки. Видимо, никто не ожидал, что ценный «приз» добровольно сбежит из теплой клетки в холодную ночь. Идиоты.
Ноги сами понесли меня по знакомой, вытоптанной за два года тропинке. Не к воротам — это было бы слишком очевидно. А туда, где кончались владения Барагоса и начиналось нечто другое. Нейтральная территория между королевством Серебряный Престол и землями орков. В Поющие Леса.
Это место стало моим тайным убежищем. Единственным, где я могла дышать полной грудью, не чувствуя на себе оценивающих взглядов слуг или тяжелого, просчитывающего взгляда «отца». Где я могла быть просто… Анной. Кем бы она ни была.
И вот он, мой личный краешек свободы — небольшое озерцо, спрятанное в чаще. Вода в нем была всегда чистой и странно теплой, даже зимой, благодаря подземным ключам. А деревья вокруг, огромные и древние, стояли плотной стеной, надежно укрывая от всего мира.
Я приходила сюда, когда тоска по чему-то неведомому становилась невыносимой. Когда сарказм уже не спасал, а хотелось просто кричать. Здесь я могла позволить себе быть слабой. Здесь я втайне от всех пыталась тренироваться, повторяя смутно всплывавшие в памяти движения с палкой вместо рапиры. Здесь я просто сидела на берегу и смотрела на воду, пытаясь поймать в ней обрывки лиц, которые не могла вспомнить.
Это было мое место. Единственное, что принадлежало лично мне в этом мире.
И сейчас Леса встретили меня знакомым, тревожным шепотом. Деревья, словно старые друзья, расступились, пропуская меня в свои владения. Здесь пахло свободой. Или мне так хотелось думать.
Я шла, не разбирая дороги, подгоняемая адреналином и слепой яростью. Наконец я вышла к воде. И тут меня накрыло.
Отчаяние. Беспомощность. Ярость. Все сразу. Дрожь бьет не от холода, а от осознания полного, абсолютного тупика. Я сбежала. А что дальше? Умереть с голоду в лесу? Или… вернуться? Смириться?
— Нет! — я крикнула в ночь, и эхо издевательски повторило мой крик моему же единственному безопасному месту. — Нет, черт возьми! Нет!
Я упала на колени на холодный влажный мох у самой кромки моего озера и вцепилась в эти проклятые браслеты. Впервые — не с тихим отчаянием, а с лютой, бешеной ненавистью.
— Снимитесь! — прошипела я им, дергая что есть сил. Металл больно впивался в кожу, оставляя красные полосы. — Ну же! Вы же должны меня защищать, так защитите! Сделайте что-нибудь!
Я искала хоть какую-то защелку, хоть малейшую трещинку. Ничего. Идеально отполированная, монолитная поверхность. Как и вся моя жизнь сейчас — гладкий, отполированный до блеска тупик.
— Да что же вы такое?! — я замахнулась и изо всех сил ударила браслетом о выступающий камень у воды.
Раздался оглушительный лязг. Искры боли пронзили руку до самого плеча. По камню поползла тонкая трещина. По браслету — ни царапины.
Я била снова и снова. Лязг, боль, снова лязг. Слезы злости текли по щекам, но я даже не замечала их.
— Отпустите меня! Я не хочу! Я не буду его! Я не вещь!
Отчаянный крик сорвался с губ. И в тот же миг я почувствовала это.
Покалывание. Слабый, едва уловимый разряд, пробежавший от запястья до локтя. Браслеты… загорелись.
Тусклым, холодным синим светом засветились те самые серебристые руны. Они пульсировали в такт бешеному стуку моего сердца.
Князь Барагос относился ко мне с вежливой, холодной отстраненностью. Как к полезному, но странному домашнему животному. Он следил, чтобы меня хорошо кормили и одевали, но его взгляд, тяжелый и оценивающий, всегда останавливался на моих браслетах. Я ловила этот взгляд и мысленно скалилась. Наш негласный договор соблюдался: я не делаю сцен и не пытаюсь снять украшения, а он не вышвыривает меня на улицу и дает мне заботиться о Миле.
Все изменилось в один день.
В замке поднялась суматоха. Заскрипели ворота, во двор влетел отряд всадников в чужих, слишком ярких ливреях. От них пахло дорогой пылью и чужой спесью.
Я стояла у окна в комнате Милы, наблюдая за этим представлением.
— Кто это? — прошептала она, привстав на локте.
— Цирк на гастроли приехал, — буркнула я. — Судя по костюмам.
Вскоре нас обеих попросили спуститься в большой зал. Барагос уже был там, стоял перед камином с таким важным и довольным видом, будто проглотил канарейку. Перед ним стоял тощий человечек в расшитом золотом камзоле, с лицом, на котором читалось непоколебимое самомнение.
Человечек выпрямился, достал свиток с большой восковой печатью и начал зачитывать высоким, визгливым голосом что-то о «великой милости», «высокой чести» и «скреплении союзов».
Я зевала, разглядывая гобелены. Пока не услышала свое имя.
«…а потому Его Светлость, принц Лидрих, младший брат нашего возлюбленного короля Луторгина, изъявляет желание взять в супруги девицу Анну, приемную дочь князя Барагоса…»
Воздух вылетел из моих легких. Весь шум в зале — шепот придворных, треск огня в камине — пропал, заглушенный оглушительным гулом в ушах. Я медленно перевела взгляд на Барагоса. Он смотрел на меня не с извинением, а с холодным, жестким торжеством. Это был взгляд тюремщика, который наконец-то нашел применение своему пленнику.
— …помолвка состоится по прибытии… — продолжал визжать гонец.
— Нет, — выдохнула я. Слово сорвалось с губ тихо, но в гробовой тишине зала оно прозвучало, как удар хлыста.
Все взгляды устремились на меня. Барагос нахмурился.
— Что? — не понял гонец, морщась, будто я сказала нечто неприличное.
— Я сказала НЕТ — голос окреп и зазвучал уже с привычным мне сарказмом, за которым я прятала панику. — Вы, видимо, ошиблись адресом. Я не супруга. Я… падающий метеорит. Непригодна для династических браков.
Гонец покраснел от возмущения. Барагос сделал шаг ко мне, его лицо исказила маска ледяной ярости.
— Анна, — его голос был тихим и опасным, как шипение змеи. — Ты не в себе от радости. Воспользуйся моментом молчания.
Он схватил меня за руку чуть выше браслета, и его пальцы впились в кожу так больно, что я едва не вскрикнула. Он силой развернул меня к гонцу.
— Моя дочь выражает безмерную благодарность Его Светлости, — произнес он гадко, и его хватка стала еще железнее. — Она смиренно и с радостью принимает эту величайшую честь.
Я пыталась вырваться, но он был невероятно силен. Он тянул меня за собой, как куклу, из зала. На пороге я успела обернуться и встретиться взглядом с Милой. Она стояла бледная, худая, как тростинка, и смотрела на меня с таким ужасом и жалостью, что у меня похолодело внутри.
Он втолкнул меня в мои покои и захлопнул дверь, оставшись с другой стороны.
— Будешь умницей — выйдешь к ужину, — прозвучал его голос сквозь дубовую дверь. — Нет — так и будешь сидеть здесь до самой свадьбы. Выбора у тебя нет, Анна. Никакого.
Я услышала, как щелкнул ключ в замке.
Я осталась одна посреди комнаты, дрожа от ярости и унижения. Помолвка. С каким-то принцем-извращенцем, о похабных наклонностях которого шепталась вся прислуга.
И тогда до меня дошло. Это не просто брак. Это расчет. Барагос что-то замышляет. И я — разменная монета. Бесправная, никчемная вещь в его политических играх.
Я подняла руки и в ярости дернула браслеты, как делала это уже тысячу раз.
— Ну же! — прошипела я им. — Если вы тут для моего же блага, то сейчас самое время проявить себя! Сделайте что-нибудь! Взорвитесь, разорвите его на куски!
Но металл оставался холодным и немым. Как и всегда.
Единственным ответом мне был тихий стук в дверь. И голосок Милы:
— Анна?.. Анна, прости меня… Отец сказал… он сказал, что если не ты, то… то мне придется выйти за него…
Вот оно. Второе дно этого ада. Шантаж. Идеальный, беспроигрышный ход.
Я медленно сползла по двери на пол, закрыла лицо руками. Клетка, в которой я жила два года, внезапно сузилась до размеров темного, душного ящика. И выход из него был только один — в объятия незнакомого монстра.
— Прекрасно, — прошептала я в ладони. — Просто прекрасный поворот сюжета. Надеюсь, этому принцу нравятся нервные невесты с украшениями на руках. Я ему всю его светскость к чертям собачьим сведу.
Глава 4. Выбор без выбора.
Анна
Я не знаю, сколько времени просидела на холодном каменном полу, прислонившись лбом к дубовой двери. Достаточно, чтобы ярость перебродила в ледяное, тошнотворное спокойствие. Достаточно, чтобы понять всю безнадежность своего положения.
За дверью было тихо. Мила, видимо, ушла. Или ее увели. Мысль о том, что ее, хрупкую, прозрачную, могут силой заставить сделать что-то против ее воли, заставляла мои руки сжиматься в кулаки. Эти чертовы браслеты впились в кожу.
Ключ в замке повернулся беззвучно. Дверь открылась, впуская в комнату не свет, а тень. Тень по имени Барагос. Он вошел и закрыл дверь за собой, не спеша. Его движения были плавными, выверенными, как у хищника, который знает, что добыча уже в ловушке.
Он обошел меня, уселся в кресло у камина, закинул ногу на ногу и сложил руки на животе. Смотрел. Молча. Его взгляд, тяжелый и оценивающий, ползал по мне, словно проверяя на прочность.
— Ну что, — наконец произнес он. Его голос был ровным, без единой нотки эмоций. — Ты немного остыла? Или тебе нужно еще времени, чтобы осознать оказанную тебе честь?
Я подняла на него глаза. Во рту было сухо и горько.
— О, я осознала, — мой голос прозвучал хрипло. — Осознала, что честь — это когда спрашивают. А не когда объявляют в приказном порядке, как о новом налоге на воздух.
Уголок его рта дрогнул в подобии улыбки. Ему, видимо, нравилось это. Нравилось, что я огрызаюсь. Это давало ему повод ломать меня дальше.
— Ты наивна, как ребенок, — сказал он, и в его словах не было ни капли снисхождения. Только констатация факта. — В нашем мире приказы и есть высшая форма признания. Принц Лидрих — второй человек в королевстве. Его благосклонность… — он многозначительно посмотрел на мои браслеты, — …открывает многие двери. И закрывает многие рты.
— Что он хочет от меня? — выдохнула я. — Я же никто. Подкидыш с дурной наследственностью, если верить вашим мудрецам.
— Он хочет то, что принадлежит мне по праву, — холодно ответил Барагос. — А я решил поделиться. Из великодушия. И ради высших интересов наших земель.
Великодушие. Высшие интересы. У меня зашевелились волосы на затылке. Это пахло чем-то очень, очень плохим.
— Я не выйду за него, — заявила я, пытаясь встать. Ноги не слушались. — Вы не можете меня заставить.
— О, могу, — он произнес это так тихо, что я чуть не пропустила. Потом вздохнул, снова приняв вид усталого, многострадального отца. — Но я не хочу применять силу, Анна. Ты — моя дочь. Пусть и приемная. Я предлагаю тебе выбор.
Он сделал паузу, давая мне прочувствовать весь идиотизм этой фразы. «Выбор». Пока я сидела взаперти.
— Какой же? — спросила я, уже зная, что ничего хорошего он не предложит.
— Ты выходишь за Лидриха. Ты становишься принцессой. Ты живешь в роскоши, которую тебе и не снилось. Ты забываешь обо всем этом, — он махнул рукой, словно говоря о досадной неприятности. — Или…
Он снова замолчал, наслаждаясь моментом.
— Или? — мне удалось подняться на ноги. Я стояла, пошатываясь, как пьяная.
— Или я буду вынужден предложить принцу другую невесту. Более… соответствующую его статусу по крови. Милу.
Слова повисли в воздухе, тяжелые и ядовитые, как угарный газ. Комната поплыла перед глазами.
— Ты с ума сошел, — прошептала я. — Она не переживет этого. Она…
— Она моя дочь, — перебил он меня, и в его глазах мелькнуло нечто настоящее, нечто ледяное и беспощадное. — И ее долг — послужить укреплению нашего рода. Как и твой. Раз уж ты считаешь себя частью этой семьи.
Это был не выбор. Это был ультиматум, оформленный в виде издевательства. «Спаси сестру, пожертвовав собой». Красиво. Пафосно. И абсолютно бесчеловечно.
— Он ее убьет, — выдохнула я. Слухи о забавах Лидриха были слишком живучими и слишком подробными, чтобы быть просто сплетнями.
— Возможно, — Барагос пожал плечами, как если бы речь шла о прогнозе погоды. — А возможно, ее хрупкость тронет его сердце. Кто знает. Это будет ее судьба. Или твоя. Выбирай.
Он встал и подошел ко мне вплотную. От него пахло дорогим вином и холодным металлом.
— Ты сильная, Анна. Выносливая. С характером. С тобой он… поиграется, и ему надоест. А Мила… — он покачал головой, делая скорбное лицо. — Мила сломается в первую же неделю. Ты же не хочешь смерти сестры? После всего, что я для тебя сделал?
«После всего, что я для тебя сделал». Посадил в клетку. Надел кандалы. Назвал дочерью для отвода глаз.
Я смотрела на него, и во рту был вкус пепла. Ненависть была такой острой, что я физически чувствовала ее вкус.
— Ладно, — прошипела я. Слово вырвалось против моей воли, обжигая губы. — Ладно. Я сделаю это.
Торжество в его глазах было мгновенным и безобразным. Он достиг цели.
— Умная девочка, — он потрепал меня по щеке, как собачонку. Я отшатнулась, как от удара. — Готовься. Принц принц прибудет через 2 месяца.
Он вышел, оставив дверь открытой. Символично. Теперь моя тюрьма была везде. Весь этот замок. Весь этот мир.
Я подошла к открытому окну и вдохнула холодный воздух. Где-то там, вдалеке, были Поющие Леса. Место, где я иногда чувствовала себя почти свободной.
— Отлично, — пробормотала я беззвездному небу. — Итак, вариант первый: выйти замуж за садиста. Вариант второй: стать причиной смерти единственного человека, который ко мне по-доброму относится. Что же выбрать, что же выбрать… О, да у меня просто разбегаются глаза от перспектив!
Я схватила первый попавшийся под руку кубок со стола и швырнула его в стену. Бронза звонко ударилась о камень и покатилась по полу.
Выбора не было. И это бесило больше всего.
Глава 5. Бегство в никуда, или Идиотский план «Б»
Анна
Итак, план «А» — смириться и стать пушечным мясом для принца-садиста — был единогласно признан идиотским. В основном мной. И поскольку других добровольцев на роль жертвы не нашлось, пришлось срочно разрабатывать план «Б».
План «Б» был, скажем так, не сильно лучше. По сути, он заключался в одном слове: бежать.
Куда? Неважно. Зачем? Неважно. Главное — подальше от этого цирка уродов с его клоуном-распорядителем в лице Барагоса. Пусть его «высшие интересы» подавятся им сами.
Решение созрело ночью, после двух дней затворничества, в течение которых я извела все запасы еды, принесенные дрожащей служанкой, и обдумала примерно семьсот тридцать четыре способа отравления свадебного пирога. Все они были признаны несостоятельными, так как отравить всю свиту принца, включая коней, у меня просто не хватило бы яда.
Над замком повисла зловещая тишина, предвещавшая приезд «жениха». Воздух звенел от напряжения. Идеальные условия для того, чтобы сделать ноги.
Я оставила Миле записку. Короткую, безличную. «Уезжаю. Не ищи. Будь здорова». Солгала в последнем пункте. Мы обе знали, что она не будет здорова. Но иначе она побежала бы за мной, а мне было нужно, чтобы она осталась. В относительной безопасности. Пока я не придумаю, как вытащить и ее из этой помойной ямы.
Пробраться через спящий замок оказалось до смешного просто. Стража дремала, потирая замерзшие руки. Видимо, никто не ожидал, что ценный «приз» добровольно сбежит из теплой клетки в холодную ночь. Идиоты.
Ноги сами понесли меня по знакомой, вытоптанной за два года тропинке. Не к воротам — это было бы слишком очевидно. А туда, где кончались владения Барагоса и начиналось нечто другое. Нейтральная территория между королевством Серебряный Престол и землями орков. В Поющие Леса.
Это место стало моим тайным убежищем. Единственным, где я могла дышать полной грудью, не чувствуя на себе оценивающих взглядов слуг или тяжелого, просчитывающего взгляда «отца». Где я могла быть просто… Анной. Кем бы она ни была.
И вот он, мой личный краешек свободы — небольшое озерцо, спрятанное в чаще. Вода в нем была всегда чистой и странно теплой, даже зимой, благодаря подземным ключам. А деревья вокруг, огромные и древние, стояли плотной стеной, надежно укрывая от всего мира.
Я приходила сюда, когда тоска по чему-то неведомому становилась невыносимой. Когда сарказм уже не спасал, а хотелось просто кричать. Здесь я могла позволить себе быть слабой. Здесь я втайне от всех пыталась тренироваться, повторяя смутно всплывавшие в памяти движения с палкой вместо рапиры. Здесь я просто сидела на берегу и смотрела на воду, пытаясь поймать в ней обрывки лиц, которые не могла вспомнить.
Это было мое место. Единственное, что принадлежало лично мне в этом мире.
И сейчас Леса встретили меня знакомым, тревожным шепотом. Деревья, словно старые друзья, расступились, пропуская меня в свои владения. Здесь пахло свободой. Или мне так хотелось думать.
Я шла, не разбирая дороги, подгоняемая адреналином и слепой яростью. Наконец я вышла к воде. И тут меня накрыло.
Отчаяние. Беспомощность. Ярость. Все сразу. Дрожь бьет не от холода, а от осознания полного, абсолютного тупика. Я сбежала. А что дальше? Умереть с голоду в лесу? Или… вернуться? Смириться?
— Нет! — я крикнула в ночь, и эхо издевательски повторило мой крик моему же единственному безопасному месту. — Нет, черт возьми! Нет!
Я упала на колени на холодный влажный мох у самой кромки моего озера и вцепилась в эти проклятые браслеты. Впервые — не с тихим отчаянием, а с лютой, бешеной ненавистью.
— Снимитесь! — прошипела я им, дергая что есть сил. Металл больно впивался в кожу, оставляя красные полосы. — Ну же! Вы же должны меня защищать, так защитите! Сделайте что-нибудь!
Я искала хоть какую-то защелку, хоть малейшую трещинку. Ничего. Идеально отполированная, монолитная поверхность. Как и вся моя жизнь сейчас — гладкий, отполированный до блеска тупик.
— Да что же вы такое?! — я замахнулась и изо всех сил ударила браслетом о выступающий камень у воды.
Раздался оглушительный лязг. Искры боли пронзили руку до самого плеча. По камню поползла тонкая трещина. По браслету — ни царапины.
Я била снова и снова. Лязг, боль, снова лязг. Слезы злости текли по щекам, но я даже не замечала их.
— Отпустите меня! Я не хочу! Я не буду его! Я не вещь!
Отчаянный крик сорвался с губ. И в тот же миг я почувствовала это.
Покалывание. Слабый, едва уловимый разряд, пробежавший от запястья до локтя. Браслеты… загорелись.
Тусклым, холодным синим светом засветились те самые серебристые руны. Они пульсировали в такт бешеному стуку моего сердца.
