Били, остановившись рядом со мной, почтительно кивнул этому человеку. Что-то в его взгляде, в его невозмутимости, говорило о том, что я знаю его хорошо.
— Нико!? Это ты?! — вырвалось у меня с удивлением. Я и правда не ожидал увидеть здесь его.
— Если честно, я и сам не ожидал, тебя увидеть тут, Берислав, — ответил он с лёгкой улыбкой, в которой сквозила лёгкая ирония.
— Вот это да… Сколько же лет прошло… — невольно вырвалось у меня. В моей голове всё перемешалось. Этот человек, которого я считал умершим…
— 52560 часов, примерно так, — спокойно произнёс Нико.
Мне было не привычно высчитывать время в часах, и я немного задумался, пытаясь перевести это в привычные года. И тут же меня пронзила догадка:
— Но ты же умер… от голода.
— Кто тебе такое сказал? Ты о чём? — удивился Нико, его брови слегка нахмурились.
— Костя… Мы его встретили на Земле… — ответил я, вспоминая нашего старого друга и его рассказ.
— Ах, Костя… этот… этот… — Нико начал подбирать слова, немного замешкавшись. В этот момент заговорил Били:
— Ну что же, я вижу, вам есть о чём поговорить. Вы давно не виделись. Я умываю руки и прощаюсь с вами, Берислав, до завтрашнего утра.
Били вежливо кивнул мне, моргнул Нико и, оставив нас наедине, удалился. Мы с Нико вошли в уютное кафе, оставляя за спиной загадочного Били.
Мы сели за столик на двух персон, уютно устроившись в углу небольшого зала. Кафе действительно больше напоминало заведение для тех, кто хочет плотно поесть, чем место для светских бесед. Запах свежей выпечки смешивался с ароматом кофе, создавая уютную и немного домашнюю атмосферу.
— Как же я удивлен нашей встрече после стольких лет… Но я до сих пор не верю, что ты жив, после того как я сам выбрался из Оазиса… Встретил Костю, который сказал, что тебя нет… слова так и летели из меня
— Да-да, Костя… Эта сволочь… Он бросил меня подыхать… — вырвалось у Нико с горечью. Его лицо исказила гримаса, полная боли и негодования.
— Объясни, я не понимаю, что произошло, — попросил я, чувствуя, как нарастает напряжение.
Нико сделал глоток воды, прежде чем продолжить историю терзающую его мысли.
— Когда мы бежали из Оазиса… Мы провели в пути десять дней… Вода и еда были на исходе… На утро одиннадцатого дня я проснулся, а остатков моей еды и воды — нет. И Кости тоже нет. Он просто сбежал… с моими припасами…
Его голос дрогнул. Он выглядел изможденным, и я представил, какой ужас он испытал, оставшись один в безжизненной пустыне без еды и воды.
— Но как он мог с тобой так поступить? — встревоженно возмутился я. Предательство друга — это всегда удар ниже пояса, особенно в такой ситуации.
— Это друг мой… надо у него спросить… Меня спас дождь, — ответил Нико, немного успокоившись. — Я не ел три дня, но благодаря дождю я пил с лужи и хотя бы мог утолить жажду. А когда уже начинал изнемогать… меня подобрали с земли роботы-разведчики VATO. Так я и оказался тут, — закончил он, слабо улыбнувшись. Улыбка эта была скорее горькой, чем радостной.
— Да уж… Ну такого предательства от Кости я никак не мог ожидать, — признал я. Я знал Костю, хоть и не очень хорошо, но предательство друга всегда больно.
— Я и подавно, — сказал Нико, его голос был полон горечи. — Он был моим самым лучшим другом…
Только я собрался спросить, как у него обстоят дела в этом новом мире, как Нико сделал жест, чтобы я немного затих, поднес палец к губам и указал на большой монитор в кафе, где шла новостная лента. На экране бегущей строкой шла новость. Нико проговорил, усмехнувшись.
— Вот и ещё один сгорел… — его слова звучали без особой жалости. — …красть терабайты и не стесняться…
На экране крупным шрифтом значилось: «Ещё один нарушитель системы безопасности уничтожен за попытку кражи бюджетных средств. Попытка кражи: двенадцати терабайт. Приговор: немедленное уничтожение». Нико, казалось, не был удивлен или расстроен этой новостью. Он спокойно смотрел на экран, а потом снова посмотрел на меня.
— И он повторил, — Такие объемы воруют, ты можешь представить? Двенадцать терабайт! — сказал Нико, его голос был полон сарказма. — А все говорят, — Чипы в голове не дадут сознанию пойти на воровство. Все это чушь!
— Слушай, а ты сам где трудишься и сколько получаешь? — спросил я, меня все сильней заинтересовала тема заработка в этом новом мире.
— Ремонтник и восстановитель дронов, — ответил Нико. — Моё жалование — четыре мегабайта за 600 рабочих часов. Этого, если честно, мне не хватает…
— Мне выдали первоначальный кредит 500 000 байтов, — поделился я своей информацией.
Нико тут же рассмеялся, громкий и заразительный смех заполнил тихий уголок кафе.
— Они тебе кинули кость, чтобы ты не сдох в ближайшие две недели и шел работать и платить по кредиту! — сказал он, успокоившись. — Это сущая мелочь! — добавил он, немного подумав. — Тут, Берислав, всё не так красиво, как кажется…
Его слова заставили меня задуматься. Кредит в 500 000 байтов казался внушительной суммой, но, судя по всему, это был лишь минимум, необходимый для выживания в этом мире, где объёмы данных измеряли не только информацию, но и, видимо, покупательскую способность. Я почувствовал, что только начинаю понимать, насколько сложной и жестокой может быть эта система.
— Ты тоже закредитован? — уточнил я, всё ещё поражаясь масштабам системы.
— Тут все закредитованы, и даже не один раз, — ответил Нико, его голос звучал устало. — Система потребления и быстрого темпа жизни… Многие работают на двух-трёх работах, чтобы позволить себе красивую жизнь, к которой все стремятся. И это при том, что только у самых богатых — а это верхушка системы — есть собственные дети и животные. Они себе это могут позволить, а остальные бегут за красивой жизнью из ленты новостных трендов…
— Да, ещё хотел спросить: а почему тут всё исчисляется только в часах? Нет недель, месяцев, годов? — удивился я, обратив внимание на странную систему исчисления времени.
— Очень просто, — ответил Нико. — Чтобы человек сильно не задумывался о времени и своем возрасте как о чём-то, что составляет какой-то этап. Главная цель — работа на максимуме. Нет выходных и праздников, нет пенсии и социального пакета. Хочешь отдыхать — пожалуйста, можешь отдыхать, но тогда тебе не на что будет жить. Хочешь отпуск — бери, пожалуйста, но сперва надо накопить на него. Можешь, конечно, верить в удачу, играть в казино или на ставках на спорт, но это только затягивает и глубже втягивает тебя в долги. Редко кто срывает куш, но, конечно, такие есть…
— А если я вдруг заболею… или ещё хуже — умру? — с тревогой продолжил я, представляя себе мрачную перспективу.
— Лечись, — ответил Нико, его голос был лишен всякой надежды. — Правда, вся медицина тоже платная и очень дорогая. А уж если сломался наглухо… то тебя запакуют в черный пакет, отправят в крематорий, а оттуда твой пепел отправится в открытый космос. Как-то так: был человек — и нет человека.
— Но твоё место система уже растит новую особь, — продолжил он, как будто описывая неотвратимый природный процесс. — Непрерывный механизм. Ты, наверно, уже слышал про города, где одни только дети и те, кто их взращивает?
— Да, я в курсе, — с унынием проговорил я. — Но зачем я им, если тут всё отлажено?
— Всё, да не всё, — покачал головой Нико. — В этой системе много сбоев. Не каждый выдерживает. Одни умирают, кто-то бунтует и попадает в Укры принудительно. Есть также отказники системы… Их, как космический мусор, бросают на старые, дрейфующие космические города-призраки. И они там живут… как отребье…
— А ты нужен, что бы заполнить те пустоты, где большая нехватка человеческого ресурса добавил Нико.
Его слова вызвали во мне чувство глубокого отчаяния. Идеальная, на первый взгляд, система, оказывалась жестокой и безжалостной машиной, которая без колебаний выбрасывала ненужные детали, оставляя людей на произвол судьбы. Жизнь здесь была лишь бесконечной гонкой за выживание, а люди — винтиками в огромном механизме, без права выбора и без надежды на покой.
Система, в которой он жил, была построена на постоянном движении, на постоянном стремлении к большему, без возможности остановиться и подумать о смысле происходящего, о том, зачем они так усердно работают, постоянно загоняя себя в долги.
Мы молчали с минуту… я продолжил…
— Города-призраки? А кто там живёт? — спросил я, пытаясь представить себе жизнь в этих заброшенных местах.
— Те, кто не смог платить по долгам, тяжелобольные и немощные, наркоманы, которые подсели на сильные наркотики, душевнобольные… Все, кто не смог принять или кого не приняла система космической жизни, — ответил Нико, его голос был полон безысходности.
— Но как они там живут? Чем питаются? Не легче ли вернуться на Землю? — продолжал я удивляться, не понимая, как можно существовать в таких условиях.
— Это, по сути дела, города-свалки, — объяснил Николя. — Весь мусор, чтобы не выбрасывать в космос, свозят именно туда. И всё то отребье, которое там находится, как черви в навозе, ищет еду в этом мусоре… А вернуться на Землю исключено. Никто тебя не отпустит, если ты только не боевой Укр, идущий на смерть, — добавил он, его слова звучали как приговор.
— Скажу больше, — продолжил Нико, словно погружаясь в мрачные статистические данные. — За то время, которое прошло с момента ядерной войны и успевших взлететь SPACE-XXXL космических кораблей-городов — а это сто шестьдесят два города — из них два города погибли после удачных диверсионных действий Союза, один потерял управление и исчез в чёрной дыре, восемь превратились в города-призраки, сорок один за чертой бедности и экономической пропасти… Плюс на полном обеспечении города-дети. Они не приносят экономического прироста, кроме как новых не созревших людей…
— Но почему Били мне показывал другую сторону системы? — удивился я, вспоминая рассказы своего знакомого.
— Били — простой агент здешней безопасности, — ответил Нико. — Зачем ему показывать, как тут плохо? А самое интересное — это то, что они меня специально нашли, чтобы я внушал тебе, как тут великолепно. Но я не собираюсь тебя обманывать. Лучшее время было на Оазисе… а тут…
— Слушай, если честно, давай уйдём в другое место, — сказал Нико, его голос звучал напряжённо. — Мне тут как-то не по себе. Пошли, пройдёмся, я знаю, куда можно сходить…
Пока мы были в кафе «За обе щеки», мы выпили только по стакану воды. Мы настолько прониклись беседой после стольких лет, что потеряли чувство времени.
Мы вышли из кафе. Космический город уже поворачивался от солнца к ночным звёздам. Холодный свет звёзд отражался в стеклянных небоскрёбах, создавая иллюзию холодного, бездушного величия.
— Да где же найти правду всему, что я увидел за это время странствий после ухода из Оазиса? — промолвил я, всё ещё находясь под впечатлением от услышанного.
— Правда в том, что у тебя нет обязанностей в этой системе, — начал Нико, его голос звучал тихо, но уверенно. — Они все надуманные. Вот смотри, ты целыми часами пыхтишь, нервничаешь из-за суеты, а зачем тебе это? Ты обязан только радоваться жизни и любить своих близких. Вот ты понимаешь, какая жизнь тебя ждёт? Понимаешь! Сейчас я существую с утра и до вечера, по двенадцать часов вкалывая с небольшими перерывами на отдых, сон и, если повезёт, секс. В моменте у тебя есть пара часов для себя любимого, которые ты тратишь, листая новости в интернете, лайкая незнакомых людей, информационную истерику и так далее. А мгновение проходит так быстро, ты практически их не замечаешь…
— Нелюбимая работа, зато там нормально платят, — продолжал Нико, его слова звучали как обвинение, обращённое не только ко мне, но и к нему самому. — Ты приходишь домой поздно вечером, уставший, злой на весь мир. Ешь, заходишь в глобальную сеть, дрочишь нервы, пока не захочется спать. А зачем ты тогда зарабатываешь, если ты практически не живёшь?
Мы шли по безлюдным улицам космического города, а Нико продолжал свою речь, словно изливая душу:
— Правда в том, что ты можешь делать всё, что захочешь, но у всего есть последствия. Правда в том, что к твоей старости никто не изобретёт вечную жизнь, и ты умрёшь, а тут старики умирают быстро, после 60 идешь по сути на списание. Да ты в любой момент можешь умереть. Вот, а ты не ценишь, не помнишь, что, возможно, сегодня — твой последний день в жизни.
— Правда в том, что самое ценное в жизни — это человеческая жизнь, — подвёл он итог, остановившись на мгновение. — А у нас вечная война за ресурсы Земли. И тут, — он показал пальцем вверх, — и там, — указал вниз, — людям не кажется глупым, что если ты сейчас выйдешь на улицу и убьёшь любого прохожего, тебя закроют в клетку, а если пойдёшь на войну, убьёшь тысячи — тебя похвалят и даже мегабайты дадут. Тебя не смущает этот парадокс? Люди смирились с этой глупостью…
Дальше мы шли в тишине. Его слова висели в воздухе, тяжёлые и неотвратимые, словно отражение жестокой реальности, в которой мы оказались.
Молчание повисло между нами, тяжёлое и густое, как космическая пыль. Мы шли по улицам города, где гигантские, переливающиеся всеми цветами радуги, многоуровневые мосты, которые тянулись вверх и вниз, теряясь в бесконечной перспективе. Огромные стеклянные здания, похожие на кристаллы, отражали мерцание звёзд и далёких галактик, создавая ощущение невероятной глубины и масштаба. Воздух был чист, почти стерилен, но в нём ощущалась какая-то неестественная тишина, прерываемая лишь тихим гудением систем жизнеобеспечения и редким шуршанием шагов по идеально гладкому покрытию улиц.
Над нами простиралось прозрачное, как хрусталь, стеклянное небо. Оно было настолько чистым, что казалось, будто мы находимся не внутри гигантского сооружения, а парим где-то в открытом космосе. Мириады звёзд сверкали над нами, образуя завораживающую картину космической бездны. Млечный Путь пронзал небосвод, словно река света, вливающаяся в бесконечность. Звёзды, кажущиеся близкими и доступными, были на самом деле удалены на миллионы световых лет. Этот контраст между искусственным, технологичным миром города и безграничностью, вечностью космоса создавал ощущение одновременно уюта и беспокойства.
Я погрузился в глубокую задумчивость. Холодный свет звёзд, отражающийся в идеально гладких поверхностях зданий, усиливал ощущение инородности, неестественности окружающего мира. Внутри меня нарастало чувство тревоги, смешанное с бессилием и непониманием. Все, что я видел и слышал за последнее время, ломало привычные представления о реальности, о жизни, о добре и зле. Идеальный, на первый взгляд, космический город, оказался лишь блестящей оболочкой, скрывающей глубокую социальную и моральную язву.
Слова Нико эхом отдавались в моей голове. Символом всего того безумия, которое царило вокруг. Убийство одного человека — преступление, достойное заключения. Убийство тысяч — геройство, заслуга, награждаемая материальными благами. Где грань? Где справедливость? В этом идеально выстроенном, технологически совершенном мире, мораль была искажена до неузнаваемости. И это пугало больше всего. Это чувство безысходности, осознание того, что система, в которой мы оказались, — это бездушная машина, не считающаяся с человеческой жизнью, давила на меня всё сильнее.
Я нарушил тягостное молчание, вопрос вырвался из меня, как крик: — А как вытащить чип из головы?
— Нико!? Это ты?! — вырвалось у меня с удивлением. Я и правда не ожидал увидеть здесь его.
— Если честно, я и сам не ожидал, тебя увидеть тут, Берислав, — ответил он с лёгкой улыбкой, в которой сквозила лёгкая ирония.
— Вот это да… Сколько же лет прошло… — невольно вырвалось у меня. В моей голове всё перемешалось. Этот человек, которого я считал умершим…
— 52560 часов, примерно так, — спокойно произнёс Нико.
Мне было не привычно высчитывать время в часах, и я немного задумался, пытаясь перевести это в привычные года. И тут же меня пронзила догадка:
— Но ты же умер… от голода.
— Кто тебе такое сказал? Ты о чём? — удивился Нико, его брови слегка нахмурились.
— Костя… Мы его встретили на Земле… — ответил я, вспоминая нашего старого друга и его рассказ.
— Ах, Костя… этот… этот… — Нико начал подбирать слова, немного замешкавшись. В этот момент заговорил Били:
— Ну что же, я вижу, вам есть о чём поговорить. Вы давно не виделись. Я умываю руки и прощаюсь с вами, Берислав, до завтрашнего утра.
Били вежливо кивнул мне, моргнул Нико и, оставив нас наедине, удалился. Мы с Нико вошли в уютное кафе, оставляя за спиной загадочного Били.
Мы сели за столик на двух персон, уютно устроившись в углу небольшого зала. Кафе действительно больше напоминало заведение для тех, кто хочет плотно поесть, чем место для светских бесед. Запах свежей выпечки смешивался с ароматом кофе, создавая уютную и немного домашнюю атмосферу.
— Как же я удивлен нашей встрече после стольких лет… Но я до сих пор не верю, что ты жив, после того как я сам выбрался из Оазиса… Встретил Костю, который сказал, что тебя нет… слова так и летели из меня
— Да-да, Костя… Эта сволочь… Он бросил меня подыхать… — вырвалось у Нико с горечью. Его лицо исказила гримаса, полная боли и негодования.
— Объясни, я не понимаю, что произошло, — попросил я, чувствуя, как нарастает напряжение.
Нико сделал глоток воды, прежде чем продолжить историю терзающую его мысли.
— Когда мы бежали из Оазиса… Мы провели в пути десять дней… Вода и еда были на исходе… На утро одиннадцатого дня я проснулся, а остатков моей еды и воды — нет. И Кости тоже нет. Он просто сбежал… с моими припасами…
Его голос дрогнул. Он выглядел изможденным, и я представил, какой ужас он испытал, оставшись один в безжизненной пустыне без еды и воды.
— Но как он мог с тобой так поступить? — встревоженно возмутился я. Предательство друга — это всегда удар ниже пояса, особенно в такой ситуации.
— Это друг мой… надо у него спросить… Меня спас дождь, — ответил Нико, немного успокоившись. — Я не ел три дня, но благодаря дождю я пил с лужи и хотя бы мог утолить жажду. А когда уже начинал изнемогать… меня подобрали с земли роботы-разведчики VATO. Так я и оказался тут, — закончил он, слабо улыбнувшись. Улыбка эта была скорее горькой, чем радостной.
— Да уж… Ну такого предательства от Кости я никак не мог ожидать, — признал я. Я знал Костю, хоть и не очень хорошо, но предательство друга всегда больно.
— Я и подавно, — сказал Нико, его голос был полон горечи. — Он был моим самым лучшим другом…
Только я собрался спросить, как у него обстоят дела в этом новом мире, как Нико сделал жест, чтобы я немного затих, поднес палец к губам и указал на большой монитор в кафе, где шла новостная лента. На экране бегущей строкой шла новость. Нико проговорил, усмехнувшись.
— Вот и ещё один сгорел… — его слова звучали без особой жалости. — …красть терабайты и не стесняться…
На экране крупным шрифтом значилось: «Ещё один нарушитель системы безопасности уничтожен за попытку кражи бюджетных средств. Попытка кражи: двенадцати терабайт. Приговор: немедленное уничтожение». Нико, казалось, не был удивлен или расстроен этой новостью. Он спокойно смотрел на экран, а потом снова посмотрел на меня.
— И он повторил, — Такие объемы воруют, ты можешь представить? Двенадцать терабайт! — сказал Нико, его голос был полон сарказма. — А все говорят, — Чипы в голове не дадут сознанию пойти на воровство. Все это чушь!
— Слушай, а ты сам где трудишься и сколько получаешь? — спросил я, меня все сильней заинтересовала тема заработка в этом новом мире.
— Ремонтник и восстановитель дронов, — ответил Нико. — Моё жалование — четыре мегабайта за 600 рабочих часов. Этого, если честно, мне не хватает…
— Мне выдали первоначальный кредит 500 000 байтов, — поделился я своей информацией.
Нико тут же рассмеялся, громкий и заразительный смех заполнил тихий уголок кафе.
— Они тебе кинули кость, чтобы ты не сдох в ближайшие две недели и шел работать и платить по кредиту! — сказал он, успокоившись. — Это сущая мелочь! — добавил он, немного подумав. — Тут, Берислав, всё не так красиво, как кажется…
Его слова заставили меня задуматься. Кредит в 500 000 байтов казался внушительной суммой, но, судя по всему, это был лишь минимум, необходимый для выживания в этом мире, где объёмы данных измеряли не только информацию, но и, видимо, покупательскую способность. Я почувствовал, что только начинаю понимать, насколько сложной и жестокой может быть эта система.
— Ты тоже закредитован? — уточнил я, всё ещё поражаясь масштабам системы.
— Тут все закредитованы, и даже не один раз, — ответил Нико, его голос звучал устало. — Система потребления и быстрого темпа жизни… Многие работают на двух-трёх работах, чтобы позволить себе красивую жизнь, к которой все стремятся. И это при том, что только у самых богатых — а это верхушка системы — есть собственные дети и животные. Они себе это могут позволить, а остальные бегут за красивой жизнью из ленты новостных трендов…
— Да, ещё хотел спросить: а почему тут всё исчисляется только в часах? Нет недель, месяцев, годов? — удивился я, обратив внимание на странную систему исчисления времени.
— Очень просто, — ответил Нико. — Чтобы человек сильно не задумывался о времени и своем возрасте как о чём-то, что составляет какой-то этап. Главная цель — работа на максимуме. Нет выходных и праздников, нет пенсии и социального пакета. Хочешь отдыхать — пожалуйста, можешь отдыхать, но тогда тебе не на что будет жить. Хочешь отпуск — бери, пожалуйста, но сперва надо накопить на него. Можешь, конечно, верить в удачу, играть в казино или на ставках на спорт, но это только затягивает и глубже втягивает тебя в долги. Редко кто срывает куш, но, конечно, такие есть…
— А если я вдруг заболею… или ещё хуже — умру? — с тревогой продолжил я, представляя себе мрачную перспективу.
— Лечись, — ответил Нико, его голос был лишен всякой надежды. — Правда, вся медицина тоже платная и очень дорогая. А уж если сломался наглухо… то тебя запакуют в черный пакет, отправят в крематорий, а оттуда твой пепел отправится в открытый космос. Как-то так: был человек — и нет человека.
— Но твоё место система уже растит новую особь, — продолжил он, как будто описывая неотвратимый природный процесс. — Непрерывный механизм. Ты, наверно, уже слышал про города, где одни только дети и те, кто их взращивает?
— Да, я в курсе, — с унынием проговорил я. — Но зачем я им, если тут всё отлажено?
— Всё, да не всё, — покачал головой Нико. — В этой системе много сбоев. Не каждый выдерживает. Одни умирают, кто-то бунтует и попадает в Укры принудительно. Есть также отказники системы… Их, как космический мусор, бросают на старые, дрейфующие космические города-призраки. И они там живут… как отребье…
— А ты нужен, что бы заполнить те пустоты, где большая нехватка человеческого ресурса добавил Нико.
Его слова вызвали во мне чувство глубокого отчаяния. Идеальная, на первый взгляд, система, оказывалась жестокой и безжалостной машиной, которая без колебаний выбрасывала ненужные детали, оставляя людей на произвол судьбы. Жизнь здесь была лишь бесконечной гонкой за выживание, а люди — винтиками в огромном механизме, без права выбора и без надежды на покой.
Система, в которой он жил, была построена на постоянном движении, на постоянном стремлении к большему, без возможности остановиться и подумать о смысле происходящего, о том, зачем они так усердно работают, постоянно загоняя себя в долги.
Мы молчали с минуту… я продолжил…
— Города-призраки? А кто там живёт? — спросил я, пытаясь представить себе жизнь в этих заброшенных местах.
— Те, кто не смог платить по долгам, тяжелобольные и немощные, наркоманы, которые подсели на сильные наркотики, душевнобольные… Все, кто не смог принять или кого не приняла система космической жизни, — ответил Нико, его голос был полон безысходности.
— Но как они там живут? Чем питаются? Не легче ли вернуться на Землю? — продолжал я удивляться, не понимая, как можно существовать в таких условиях.
— Это, по сути дела, города-свалки, — объяснил Николя. — Весь мусор, чтобы не выбрасывать в космос, свозят именно туда. И всё то отребье, которое там находится, как черви в навозе, ищет еду в этом мусоре… А вернуться на Землю исключено. Никто тебя не отпустит, если ты только не боевой Укр, идущий на смерть, — добавил он, его слова звучали как приговор.
— Скажу больше, — продолжил Нико, словно погружаясь в мрачные статистические данные. — За то время, которое прошло с момента ядерной войны и успевших взлететь SPACE-XXXL космических кораблей-городов — а это сто шестьдесят два города — из них два города погибли после удачных диверсионных действий Союза, один потерял управление и исчез в чёрной дыре, восемь превратились в города-призраки, сорок один за чертой бедности и экономической пропасти… Плюс на полном обеспечении города-дети. Они не приносят экономического прироста, кроме как новых не созревших людей…
— Но почему Били мне показывал другую сторону системы? — удивился я, вспоминая рассказы своего знакомого.
— Били — простой агент здешней безопасности, — ответил Нико. — Зачем ему показывать, как тут плохо? А самое интересное — это то, что они меня специально нашли, чтобы я внушал тебе, как тут великолепно. Но я не собираюсь тебя обманывать. Лучшее время было на Оазисе… а тут…
— Слушай, если честно, давай уйдём в другое место, — сказал Нико, его голос звучал напряжённо. — Мне тут как-то не по себе. Пошли, пройдёмся, я знаю, куда можно сходить…
Пока мы были в кафе «За обе щеки», мы выпили только по стакану воды. Мы настолько прониклись беседой после стольких лет, что потеряли чувство времени.
Мы вышли из кафе. Космический город уже поворачивался от солнца к ночным звёздам. Холодный свет звёзд отражался в стеклянных небоскрёбах, создавая иллюзию холодного, бездушного величия.
— Да где же найти правду всему, что я увидел за это время странствий после ухода из Оазиса? — промолвил я, всё ещё находясь под впечатлением от услышанного.
— Правда в том, что у тебя нет обязанностей в этой системе, — начал Нико, его голос звучал тихо, но уверенно. — Они все надуманные. Вот смотри, ты целыми часами пыхтишь, нервничаешь из-за суеты, а зачем тебе это? Ты обязан только радоваться жизни и любить своих близких. Вот ты понимаешь, какая жизнь тебя ждёт? Понимаешь! Сейчас я существую с утра и до вечера, по двенадцать часов вкалывая с небольшими перерывами на отдых, сон и, если повезёт, секс. В моменте у тебя есть пара часов для себя любимого, которые ты тратишь, листая новости в интернете, лайкая незнакомых людей, информационную истерику и так далее. А мгновение проходит так быстро, ты практически их не замечаешь…
— Нелюбимая работа, зато там нормально платят, — продолжал Нико, его слова звучали как обвинение, обращённое не только ко мне, но и к нему самому. — Ты приходишь домой поздно вечером, уставший, злой на весь мир. Ешь, заходишь в глобальную сеть, дрочишь нервы, пока не захочется спать. А зачем ты тогда зарабатываешь, если ты практически не живёшь?
Мы шли по безлюдным улицам космического города, а Нико продолжал свою речь, словно изливая душу:
— Правда в том, что ты можешь делать всё, что захочешь, но у всего есть последствия. Правда в том, что к твоей старости никто не изобретёт вечную жизнь, и ты умрёшь, а тут старики умирают быстро, после 60 идешь по сути на списание. Да ты в любой момент можешь умереть. Вот, а ты не ценишь, не помнишь, что, возможно, сегодня — твой последний день в жизни.
— Правда в том, что самое ценное в жизни — это человеческая жизнь, — подвёл он итог, остановившись на мгновение. — А у нас вечная война за ресурсы Земли. И тут, — он показал пальцем вверх, — и там, — указал вниз, — людям не кажется глупым, что если ты сейчас выйдешь на улицу и убьёшь любого прохожего, тебя закроют в клетку, а если пойдёшь на войну, убьёшь тысячи — тебя похвалят и даже мегабайты дадут. Тебя не смущает этот парадокс? Люди смирились с этой глупостью…
Дальше мы шли в тишине. Его слова висели в воздухе, тяжёлые и неотвратимые, словно отражение жестокой реальности, в которой мы оказались.
Молчание повисло между нами, тяжёлое и густое, как космическая пыль. Мы шли по улицам города, где гигантские, переливающиеся всеми цветами радуги, многоуровневые мосты, которые тянулись вверх и вниз, теряясь в бесконечной перспективе. Огромные стеклянные здания, похожие на кристаллы, отражали мерцание звёзд и далёких галактик, создавая ощущение невероятной глубины и масштаба. Воздух был чист, почти стерилен, но в нём ощущалась какая-то неестественная тишина, прерываемая лишь тихим гудением систем жизнеобеспечения и редким шуршанием шагов по идеально гладкому покрытию улиц.
Над нами простиралось прозрачное, как хрусталь, стеклянное небо. Оно было настолько чистым, что казалось, будто мы находимся не внутри гигантского сооружения, а парим где-то в открытом космосе. Мириады звёзд сверкали над нами, образуя завораживающую картину космической бездны. Млечный Путь пронзал небосвод, словно река света, вливающаяся в бесконечность. Звёзды, кажущиеся близкими и доступными, были на самом деле удалены на миллионы световых лет. Этот контраст между искусственным, технологичным миром города и безграничностью, вечностью космоса создавал ощущение одновременно уюта и беспокойства.
Я погрузился в глубокую задумчивость. Холодный свет звёзд, отражающийся в идеально гладких поверхностях зданий, усиливал ощущение инородности, неестественности окружающего мира. Внутри меня нарастало чувство тревоги, смешанное с бессилием и непониманием. Все, что я видел и слышал за последнее время, ломало привычные представления о реальности, о жизни, о добре и зле. Идеальный, на первый взгляд, космический город, оказался лишь блестящей оболочкой, скрывающей глубокую социальную и моральную язву.
Слова Нико эхом отдавались в моей голове. Символом всего того безумия, которое царило вокруг. Убийство одного человека — преступление, достойное заключения. Убийство тысяч — геройство, заслуга, награждаемая материальными благами. Где грань? Где справедливость? В этом идеально выстроенном, технологически совершенном мире, мораль была искажена до неузнаваемости. И это пугало больше всего. Это чувство безысходности, осознание того, что система, в которой мы оказались, — это бездушная машина, не считающаяся с человеческой жизнью, давила на меня всё сильнее.
Я нарушил тягостное молчание, вопрос вырвался из меня, как крик: — А как вытащить чип из головы?
