Пролог
Знаешь, что самое страшное в бесконечности?
Не то, что она не имеет конца.
А то, что в ней повторяются ошибки.
Я видел сотни миров. Тысячи. Одни разрушены войной. Другие — иллюзией. Где-то ты жив, где-то мёртв, где-то даже счастлив. Но в каждом из них люди совершают одни и те же поступки, надеясь на другой результат.
Они любят, теряют, мстят, спасают. И снова. И снова.
Я тоже когда-то был как ты. Верил, что можно спасти всё. Верил, что истина спасёт. Что любовь — это ответ.
Я тоже держал в руках камень.
Я тоже думал, что есть «дом», к которому можно вернуться.
Но у мультивселенной нет сердца. У неё — распад. Каждый выбор порождает новые миры, как трещины на стекле. И каждый мир — шаг к хаосу.
Понимаешь теперь?
Я не монстр. Я — целитель. Я — финал. И ты, мальчик, ты — мой шанс на исправление.
Камень тебя уже выбрал.
Вопрос лишь в том, на чью сторону ты встанешь, когда поймешь цену выбора.
Глава 1. Последний день нормальной жизни
Звук будильника в 7:15 утра был таким же предсказуемым, как рассвет. Я потянулся к тумбочке, чтобы отключить его, и первое, что увидел, — сообщение от Роуз на заблокированном экране телефона:
"Доброе утро, соня! Сегодня суббота, но я все равно встаю рано. Папа везет меня к дантисту. Но после обеда я свободна! Может, прогуляемся?"
Улыбка сама появилась на моем лице — та глупая, неконтролируемая улыбка, которая всегда возникала при мысли о Роуз Миллер. Шесть месяцев мы встречались, и я до сих пор не мог поверить в свою удачу. Роуз была... как бы это сказать, не показавшись банальным? Она была светом в комнате. Не потому что была красивой — хотя ее золотисто-каштановые волосы и зеленые глаза определенно не оставляли равнодушными, — а потому что излучала какую-то особенную энергию. Когда она смеялась, хотелось смеяться вместе с ней. Когда она грустила, хотелось убрать все, что причиняло ей боль.
— Дэни! — голос мамы донесся снизу. — Завтрак готов!
Я написал Роуз: "Удачи с дантистом. После обеда определенно да", и поспешил одеваться.
Наш дом был типичным образцом американского среднего класса конца девяностых — двухэтажный, с белыми стенами и голубыми ставнями, небольшой передний двор с аккуратно подстриженным газоном. Мама всегда гордилась нашими розовыми кустами, которые каждое лето превращали палисадник в маленький рай.
На кухне меня ждала привычная субботняя картина: мама стояла у плиты в своем любимом розовом халате, готовя яичницу с беконом, а папа сидел за столом с чашкой кофе и планшетом, изучая утренние новости.
— Доброе утро, дорогой, — мама повернулась ко мне с улыбкой. В тридцать девять лет Сара Картер все еще выглядела молодо, хотя в последнее время я замечал тонкие морщинки вокруг ее глаз. Работа учителем в младших классах давалась ей нелегко, особенно в последние годы, когда дети становились все более непослушными, а родители — более требовательными.
— Привет, мам. Пахнет потрясающе.
— Твой любимый завтрак, — она поставила передо мной тарелку. — Планы на день?
Папа оторвался от экрана и посмотрел на меня поверх очков. Джон Картер в свои сорок два года был воплощением надежности — широкие плечи, крепкие руки механика, спокойные серые глаза. Он работал старшим инженером на местном заводе уже пятнадцать лет и гордился тем, что может обеспечить нашу семью.
— Суббота, сын. Домашнее задание сделано?
Я поморщился. История была моим худшим предметом — все эти даты, имена королей и президентов, бесконечные войны и революции казались мне скучными и неважными. Зачем мне знать, что происходило сто лет назад, если я собираюсь стать программистом?
Если бы я знал тогда, что через несколько часов сам стану частью истории, которая изменит не только мою жизнь, но и судьбы множества миров...
— Сделаю завтра, — пообещал я, что было наполовину правдой. Я действительно планировал заняться историей, но не раньше воскресного вечера.
— Дэниэль Картер, — мама села рядом со мной с собственной чашкой кофе, — мистер Джонсон звонил на прошлой неделе. Он говорит, что ты способный мальчик, но не прикладываешь усилий.
— Мам, это история. Кому она нужна в эпоху компьютеров?
— Тем, кто не хочет повторить ошибки прошлого, — серьезно ответил папа. — История учит нас думать, анализировать, понимать последствия наших действий.
Я кивнул, не желая спорить. Мои родители всегда были разумными людьми, и их советы обычно оказывались правильными. Но в семнадцать лет трудно представить, что уроки истории когда-нибудь пригодятся в реальной жизни.
— Кстати, — папа вернулся к планшету, — что с Роуз? Давно мы ее не видели.
При упоминании ее имени я снова почувствовал то теплое покалывание в груди, которое всегда возникало, когда речь заходила о девушке моей мечты.
— У нее сегодня дантист, но после обеда мы планируем прогуляться.
— Она милая девочка, — сказала мама. — Умная, воспитанная, красивая. Ты сделал хороший выбор.
— Только не забывай об учебе, — добавил папа. — Любовь — это прекрасно, но образование останется с тобой навсегда.
После завтрака я помог маме помыть посуду — семейная традиция, которую папа установил, когда мне было десять. "Настоящий мужчина помогает женщинам в доме", — говорил он. Потом я поднялся в свою комнату и час играл в новую компьютерную игру про космические приключения. Графика была потрясающей — почти как в кино.
К одиннадцати утра мне стало скучно. Я мог бы заняться историей, но солнце светило так ярко за окном, что сидеть дома казалось преступлением. До встречи с Роуз оставалось еще три часа. Может, стоит прогуляться по городу?
Решение, которое изменило мою жизнь, было принято из чистой скуки.
Вместо того чтобы идти привычным маршрутом к дому Роуз или в торговый центр, где обычно тусовались мои одноклассники, я направился в старую часть Спрингфилда. Там было что-то особенное — мощеные улочки, викторианские дома с резными балконами, антикварные лавки с пыльными витринами. Эта часть города словно застыла в прошлом, и я всегда чувствовал себя там как путешественник во времени.
Октябрьский воздух был свежим и прохладным, листья на старых дубах начинали желтеть, создавая золотистый ковер под ногами. Где-то вдалеке играла музыка — вероятно, уличный музыкант зарабатывал на жизнь у входа в парк. Пахло корицей и яблоками от пекарни на Мейн-стрит, и я подумал, что стоило бы купить что-нибудь сладкое для Роуз.
Именно тогда я увидел вывеску.
"Редкости и древности мистера Олдфилда" — золотые буквы на темно-зеленом фоне, слегка потускневшие от времени. Витрина была заставлена самыми разнообразными предметами: старинные часы с маятниками, шкатулки из резного дерева, какие-то странные инструменты, назначение которых я не мог определить, книги в потрепанных кожаных переплетах, статуэтки из бронзы и мрамора.
Что-то в этой витрине привлекло мое внимание. Не могу объяснить что именно — может быть, то, как солнечный свет преломлялся в стеклянных предметах, создавая радужные блики. А может быть, это было что-то более глубокое, подсознательное притяжение, которое я не мог понять.
"Почему бы не зайти?" — подумал я. "Может, найду что-то интересное для Роуз. Она любит винтажные вещи."
Колокольчик над дверью издал мелодичный звон, когда я вошел. Внутри было намного просторнее, чем казалось снаружи — высокие потолки терялись в полумраке, а бесконечные ряды полок уходили в глубину магазина. Пахло пылью, старой кожей, полиролью для дерева и чем-то еще — сладковатым, почти магическим ароматом, который напоминал мне о сказках, которые мама читала в детстве.
— Добро пожаловать, молодой человек.
Голос заставил меня обернуться. Из-за высокого прилавка, заваленного книгами и бумагами, вышел пожилой мужчина. Ему было, наверное, лет семьдесят, но двигался он удивительно легко. Седая борода спускалась почти до груди, добрые глаза смотрели на меня через очки в золотой оправе, а на нем был темно-синий жилет поверх белой рубашки — он выглядел как персонаж из романа Диккенса.
— Я мистер Олдфилд, владелец этого скромного заведения, — он протянул мне руку для рукопожатия. Его ладонь была теплой и удивительно крепкой. — Что привело вас в мою лавку? Ищете что-то конкретное, или просто любопытство?
— Скорее любопытство, — честно ответил я. — Никогда раньше не заходил в антикварные магазины. Хотел найти что-то особенное для своей девушки.
— А! — глаза мистера Олдфилда заблестели. — Романтика! Прекрасно. У меня есть множество предметов, которые могли бы очаровать юную леди. Позвольте показать вам коллекцию.
Он повел меня вглубь магазина, рассказывая истории о различных предметах. Вот музыкальная шкатулка, которая когда-то принадлежала французской графине. Вот серебряная брошь, найденная в египетской гробнице. Вот перо, которым, по легенде, писал сам Шекспир.
— Конечно, — добавил он с улыбкой, — половина этих историй, вероятно, выдумка. Но разве не в этом прелесть старинных вещей? Они позволяют нам мечтать, представлять себе жизни людей, которые жили до нас.
Я бродил между полками, разглядывая удивительные предметы. Здесь было все: от простых деревянных игрушек до сложных механических устройств, которые могли быть как научными инструментами, так и произведениями искусства. Мистер Олдфилд явно был страстным коллекционером, и каждый предмет был размещен с любовью и вниманием к деталям.
Но больше всего меня привлекла небольшая полка в дальнем углу магазина. На ней лежали камни и минералы — не обычные камешки, которые можно найти на любом пляже, а что-то особенное. Кристаллы кварца, которые переливались всеми цветами радуги. Гладкие черные камни, которые, казалось, поглощали свет. Красные минералы, похожие на застывшую кровь.
И среди них — тот камень.
Он был размером примерно с куриное яйцо, темно-синего цвета с серебристыми прожилками, которые образовывали сложный узор по всей поверхности. В тусклом свете магазина прожилки словно пульсировали, создавая гипнотический эффект. Что-то в этом камне притягивало меня с необъяснимой силой.
— Красивый камень, — сказал я, указывая на него.
Мистер Олдфилд подошел и посмотрел туда, куда я показывал. На мгновение его лицо изменилось — словно он увидел что-то ужасное, что-то, что заставило его состариться на десять лет за секунду. Но выражение исчезло так быстро, что я подумал, не показалось ли мне.
— Этот... — он замялся, снимая очки и протирая их дрожащими руками. — Честно говоря, я даже не помню, откуда он у меня. Нашел в старых коробках, когда разбирал чердак после смерти предыдущего владельца магазина. Красивый, да, но... странный.
— Странный?
— Иногда мне кажется, что он... светится. Особенно по ночам. Наверное, глупости старика, — он нервно рассмеялся. — Хотите взглянуть поближе?
Я кивнул, не в силах оторвать взгляд от камня. Мистер Олдфилд осторожно снял его с полки и протянул мне, но я заметил, что он избегает прямого контакта с поверхностью, держа камень через кусок ткани.
— Будьте осторожны, — предупредил он. — Не знаю почему, но этот камень всегда казался мне... живым.
Я взял камень в руки.
И мой мир взорвался.
Белый свет ослепил меня, заполнил каждую клетку моего тела. Я почувствовал, как земля исчезает под ногами, как мое тело растворяется и собирается заново, как время и пространство теряют всякий смысл. В ушах стоял звон, похожий на колокола, звонящие одновременно в тысяче церквей. В груди — ощущение, будто сердце разрывается на части, а потом склеивается обратно.
Образы мелькали в моем сознании: бесконечные коридоры, заполненные дверями. Каждая дверь вела в другой мир, другую реальность. Я видел версии самого себя — счастливого, грустного, успешного, сломленного. Видел Роуз в свадебном платье, Роуз, плачущую над могилой, Роуз, которая никогда меня не встречала.
А потом все резко прекратилось.
Я лежал на траве, тяжело дыша, как будто пробежал марафон. Надо мной было то же октябрьское небо, те же облака, но что-то было не так. Воздух пах по-другому — более свежо, без привычной примеси автомобильных выхлопов и заводского дыма. Птицы пели громче, их голоса были более мелодичными.
Я сел и огляделся, все еще ощущая головокружение от перехода.
Первое, что я заметил — магазина не было.
На том месте, где должна была стоять лавка мистера Олдфилда, находилось полуразрушенное здание. Стены были покрыты плющом и мхом, крыша частично обвалилась, а там, где должна была быть дверь, зияла дыра, заросшая сорняками. Выглядело так, будто здание было заброшено много лет назад.
Камень все еще был в моей руке, но теперь он казался обычным — темным, холодным, без той странной энергии, которую я чувствовал в магазине. Серебристые прожилки больше не пульсировали.
— Что за... — пробормотал я, поднимаясь на ноги.
Я попытался понять, что произошло. Галлюцинация? Обморок? Может быть, я ударился головой, упав? Но все казалось слишком реальным. Запахи, звуки, ощущение травы под ногами — все было настоящим, но другим.
Я пошел к центру города, надеясь найти хоть что-то знакомое, что-то, что объяснило бы происходящее. С каждым шагом мое беспокойство росло.
Улицы были теми же, но не совсем. Дома стояли в правильных местах, но выглядели иначе — более старыми, обветшалыми. Вместо асфальта под ногами была брусчатка. Уличные фонари были не электрическими, а газовыми. И люди...
Люди одевались как в фильмах о Великой депрессии. Мужчины носили потрепанные костюмы и шляпы, женщины — простые платья и платки. Многие выглядели изможденными, усталыми, как будто несли на плечах тяжелый груз.
Я дошел до главной площади — сердца Спрингфилда. Она была той же, но при этом совершенно другой. Статуя основателя города стояла на том же месте, но выглядела новее, как будто ее недавно установили. Здания были знакомыми, но их фасады были выкрашены в другие цвета, а некоторые выглядели так, будто их недавно перестроили.
Я подошел к газетному киоску — небольшому деревянному ларьку, которого в моем мире не существовало — и взял газету с верхней стопки. Заголовок заставил мое сердце замереть:
"ДЕСЯТАЯ ГОДОВЩИНА ВЕЛИКОЙ ДЕПРЕССИИ — КОГДА ЗАКОНЧИТСЯ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС?"
Дата на газете была правильной — 23 октября текущего года. Но Великая депрессия закончилась в 1930-х годах, более чем за полвека до моего рождения!
— Эй, парень! — резкий голос заставил меня подпрыгнуть. Владелец киоска — мужчина лет пятидесяти с усами и подтяжками — сердито смотрел на меня. — За газету надо платить! Думаешь, я тут благотворительностью занимаюсь?
— Извините, — я поспешно положил газету обратно и отошел, чувствуя, как мои руки дрожат.
Что происходит? Где я оказался? И самое главное — как мне вернуться домой?
Мне нужно было найти свой дом, своих родителей. Возможно они объяснят, что происходит. Это все какой-то сон, галлюцинация, что угодно, но не реальность.
Я почти бежал по знакомым улицам, которые выглядели незнакомо. Мой дом — наш дом — должен был быть в трех кварталах от центра, в тихом жилом районе. Я знал эти улицы как свои пять пальцев, мог пройти их с закрытыми глазами.
Но то, что я увидел, заставило меня остановиться как вкопанного.
Дом стоял на том же месте, но это был не мой дом. Он был покрашен в коричневый цвет вместо белого, окна были другой формы, а вместо маминых розовых кустов во дворе росли какие-то овощи — картофель, капуста, морковь. Выглядело так, будто семья выращивает еду для выживания, а не для красоты.
