Немного позже, отдыхая после, внезапно нахлынувшей на них, страсти, которой любовники самозабвенно придавались в мраморной ванне с шампанским и лепестками роз, в романтическом освещении свечей с ягодным ароматом, капитан и юная Великая княжна Ольга удобно лежали на, обитом льдисто-персикового цвета бархатом, диване, прижавшись, друг к другу. Они были полностью одеты и вели тихий душевный разговор в перерывах между жаркими поцелуями, которым не было конца.
--Знаете, Ольга, для меня ещё ни одна женщина, ни устраивала столь красивые чувственные и романтические свидания, как это делаете Вы.—признался девушке капитан. При этом, его слова прозвучали очень искренне и шли от самой души. Взгляд добрых серых глаз излучал глубокую сердечную благодарность, из-за чего из трепетной груди юной девушки вырвался нежный вздох. На алых губах появилась ласковая улыбка.
Ольга снова потянулась к мягким тёплым губам возлюбленного и воссоединилась с ним в долгом, очень страстном поцелуе, добровольно утопая не только в их огромной, словно бескрайний океан любви, но и в ласковых золотистых солнечных лучах, дерзко проникших во все помещения их дивно-прекрасного корабля «Титаник». Девушка была тронута искренностью любимого до глубины души.
--Я всего лишь хотела, чтобы наша любовь была такой же прекрасной, огромной и чистой, как самый настоящий рай!—нежась в его заботливых объятиях, объяснила она ему. Капитан ласково погладил её по бархатистым, словно персик, щекам, мысленно признавая, что ему хочется провести так всю жизнь. Только дела требовали его участия. Он тяжело вздохнул, и осторожно высвободившись из их нежных объятий, бесшумно поднялся с дивана и со словами:
--Пора возвращаться к делам! Мои офицеры, наверное, уже не находят места от беспокойства за меня!—мягкой походкой морского офицера чинно покинул каюту, впустив к своей госпоже её придворных дам, ушёл на капитанский мостик. Ольга проводила его ласковым взглядом и чарующей улыбкой, и, трепетно вздохнув, отдалась заботе и хлопотам фрейлин.
Капитан появился в управленческой рубке мостика как раз в тот момент, когда туда пришёл Российский Император Николай. Он завершил утреннюю пробежку по прогулочным палубам, которая включала в себя общение с соотечественниками, отдыхающими со своими семьями на борту «Титаника». Государь проявил внимание и справился об их мнении по поводу плавания, удобства размещения и о работе обслуживающего персонала и о том, нет ли к ним, каких нареканий, или пожеланий.
В данный момент, Государь пребывал в приподнятом настроении и даже насвистывал себе под нос какую-то, очень весёлую песенку. Лёгкий морской ветерок играл его офицерской формой, а приятные тёплые солнечные лучи придавали шелковистым русым волосам, усам и аккуратно-стриженной бородке золотистый искрящийся блеск. Что касается самого яркого светила, оно отражалось в глубоких приветливых бирюзовых глазах Государя, а светлая кожа загорела на весеннем апрельском солнце и приобрела нежный розовато-персиковый цвет. На губах его сияла счастливая довольная искренняя улыбка, что не укрылось от внимательного доброго взгляда капитана.
--Вижу, что утро для Вас началось удачно!—участливо заметил он, обменявшись с Государем приветственным почтительным рукопожатием. Ему было приятно видеть его в приподнятом настроении. Николай добродушно усмехнулся, и, печально вздохнув, поделился с приятным внимательным собеседником душевными переживаниями:
--Жаль только, что моя племянница не может разделить со мной мою радость от общения с соотечественниками! Она дуется на меня!--, и, выдержав короткую паузу, небрежно отмахнулся и обличительно продолжил.—Ну, ничего! Сам виноват! Надо было сначала думать, а потом уже говорить!
Капитан понимающе вздохнул и, дружески похлопав венценосного собеседника по плечу, подбадривая, проговорил:
--Ничего, Ваше Императорское Величество! Вот, встретитесь с Её Императорским Высочеством во время завтрака и объяснитесь с ней! Она всё поймёт и простит Вас! Ольга Фёдоровна—девушка быстро отходчивая, да и, возможно, она уже простила Вас!
Только Николай так был перед ней виноват, что сомневался даже в том, захочет ли Ольга его, вообще, выслушать. Из трепетной груди Государя вырвался печальный вздох.
В эту самую минуту к нему и капитану подошёл офицер Лайтоллер, и, почтительно извинившись за вторжение в их душевную беседу, передал им папки из рубинового бархата с, вложенными в них, листами, на которых был составлен подробный отчёт о, проделанном ими, утреннем обходе корабля.
Николай одобрительно кивнул, и, пообещав, внимательно изучить его во время завтрака, а после, тут же вернуть им, дружески распрощался с офицерами и поспешил, вернуться в свои апартаменты, надеясь, застать в них Ольгу для того, чтобы повиниться перед ней и выпросить у неё прощения.
Капитан проводил Государя благословляющим взглядом, после чего приступил к своим прямым обязанностям.
Чутьё не подвело Российского Императора, вернувшегося в свою просторную каюту, ведь его дражайшая троюродная племянница, действительно находилась уже в ней и металась по гостиной, подобно, растревоженной кем-то, львице, каковой она по сути и являлась, а всё из-за того, что её трепетную душу переполняла праведная ярость, которую она никак не могла унять в себе, а всё из-за проклятущего барона Джона Браэртона, посмевшего покуситься на жизнь дражайшего возлюбленного юной семнадцатилетней Великой княжны Ольги Фёдоровны, милого её сердцу Эдварда:
--Да, кто такие эти подчинённые барона, собственно, как и он сам?! Им, что жить надоело?! Так я мигом натравлю на них волчью стаю для того, чтобы они обратили их всех в фарш! Подлые предатели! Стервятники!--бушевала юная девушка, напоминая собой самую мощную бурю, готовую в любой момент беспощадно обрушиться и обратить в небытие всех своих врагов, даже не замечая присутствия в каюте двоюродного державного русского дядю Императора Николая, на которого вчерашние обиды, постепенно поутихли, хотя и оставили в душе неприятный осадок, скребущий её, словно острые когти с клыками голодных абиссинских кошек, что нельзя было сказать о самом Российском Государе, даже не знавшем того, как ему загладить перед ней свою вину и искренне, уже неоднократно пожалевшем о том, что проявил себя вчера во время ужина, подобно самому фанатичному безжалостному ревнивому домашнему тирану, хотя и успел примириться с душевно-сердечным выбором дражайшей племянницы, не говоря уже о том, что отойти в сторону и, не мешая возлюбленным, занять наблюдательную позицию лишь для того, чтобы время от времени выступать им в активную защиту, благодаря чему, понимающе тяжело вздохнул, но, пожелав, незамедлительно узнать о том, что, или вернее сказать, кто посмел так сильно разъярить очаровательную юную девушку, осторожно вышел из тени и, мягко приблизившись к племяннице, проявляя искреннее участие в наведении утраченного спокойствия в её хрупкой, как горный хрусталь, душе, обеспокоенно спросил:
--Оленька, что такого случилось, раз на тебе, просто лица нет от, испытываемой тобой, справедливой праведной ярости? Кто посмел так бесцеремонно нарушить твоё душевное благополучие? Пожалуйста, поделись со мной! Может, я смогу тебе чем-нибудь помочь в разрешении, возникшей так внезапно, весьма щекотливой проблемы!--чем привлёк к себе внимание юной девушки, заставив её, мгновенно перестать метаться по просторной светлой барочной гостиной и, внезапно остановившись, только сейчас заметить его возвращение, из-за чего Ольга незамедлительно опомнилась и, сделав ему грациозный почтительный приветственный реверанс, измождённо вздохнула, но, не желая ничего скрывать от заботливого державного дядюшки, откровенно поделиться с невыносимой душевной болью в приятном тихом голосе:
--Ах, дядя Ники! Знали бы Вы о том, что утром проклятущие охраннички барона Джона Браэртона попытались свершить с нашим несчастным капитаном Эдвардом Смитом, разумеется по жестокому приказу проклятущего барона! Бедняга уже изрядно устал от их бесконечных нападок с покушениями на его жизнь, например, как сегодня, когда они едва не утопили бедолагу в его же собственной ванне, предварительно изрядно поиздевавшись над ним!--что привело Российского Императора в состояние близкое к праведному гневу, который он, как и его дражайшая племянница, захотел незамедлительно обрушить на головы проклятущих стервятников, но, понимая одно, что кому-то из них двоих необходимо принимать здравые решения, постепенно успокоился, благодаря применению дыхательных практик, подозвал к себе личного филёра-секретаря и велел ему, незамедлительно отправиться на капитанский мостик и привести на императорскую террасу их дражайшего капитана Смита для очень важного душевного разговора, благодаря чему, филёр всё понял и, почтительно откланявшись Императорским особам, убежал выполнять Высочайшее приказание, оставляя очаровательную юную Великую княжну с Государем Императором, вновь одних, из-за чего они немного выдержали и, окончательно успокоившись, завели уже более спокойную, но не менее душевную беседу друг с другом, в ходе которой искренне попросил у юной племянницы прощения за вчерашнюю неоправданную грубость, что оказалось юной девушкой принято, но взято для раздумья.
Тем временем, палубой выше, оперевшись одной рукой о борт шлюпки, стоял капитан и печально смотрел на синеву океана. Другой, же рукой, он нервно теребил золотую пуговицу тёмно-синего, почти чёрного кителя. Его мысли занимала огромная любовь к юной Ольге. Он любил её трепетно и нежно так, как мужчина может любить женщину, то есть, со всей силой природной страсти. Только теперь ему было позволено обращаться к ней в официальном деловом тоне, а это было крайне непросто, вернее даже, невыносимо больно. Из-за этого его приветливый взор стал мрачнее самой грозной тучи.
Капитан печально вздохнул и уже собрался вернуться на мостик, как, в эту самую минуту, к нему подошёл Томас Эндрюс, вероятно, разыскивающий его для душевного или делового разговора.
--Капитан Смит, ну, слава Богу, я вас нашёл!—со вздохом глубокого облегчения произнёс он, обменявшись с почтенным собеседником приветственным рукопожатием, но заметив в его взгляде невыносимую душевную тоску, обеспокоенно спросил:
--Надеюсь, вы не собираетесь топиться? Тогда что мы все станем без вас делать?
Капитан горько усмехнулся и иронично ответил:
--А что, разве я похож на сентиментальную институтку или разочаровавшегося в любви юнкера?
Эндрюс понял его и поддержал взаимным, но добродушным смехом. За этим весёлым, как ему показалось занятием, их застал филёр Российского Императора. Он почтительно поздоровался с администраторами шикарного корабля и устно передал капитану высочайшее приглашение, прийти на завтрак в главные императорские апартаменты.
--Так, что мне передать Его Императорскому Величеству, сэр?—осведомился у главного офицера шикарного «Титаника» филёр, смотря на него взглядом, в котором читалось глубокое нетерпение. Тот не стал его томить длительным ожиданием, и, доброжелательно улыбнувшись, как можно любезнее ответил:
--Передайте Его Императорскому Величеству, что я искренне благодарю Его за приглашение, но, к глубочайшему сожалению, вынужден отказать. На корабле скопилось очень много важных дел, требующих моего непосредственного участия.
Филёр почтительно откланялся и отправился обратно к своему Государю, провожаемый потрясённым взглядом Томаса Эндрюса. Он был глубоко шокирован отказом капитана, принять приглашение Императора на завтрак в приятном обществе Венценосной семьи. Бедняга боялся, что этим капитан навлечёт на себя гнев Государя.
--Вы, действительно безумец!—только и сказал он, продолжая находится в глубоком душевном потрясении, но капитан не разделял чувств собеседника. Ему было уже всё равно, что с ним будет. Его уже ничто не радовало и не беспокоило. Он печально вздохнул, и, взглянув снова на Эндрюса, отрезвляюще проговорил:
--Даже, если бы я принял приглашение Его Императорского Величества и пришёл бы к нему, думаете, мне было бы легко, находиться в обществе любимой женщины и обращаться к ней в официально-деловом тоне, не смея, даже обнять её и назвать по имени?!
Против, столь весомых аргументов, Эндрюс не нашёл, что ответить и искренне сочувствовал капитану. Ведь тот, по воле роковой судьбы, оказался в, весьма, не простой ситуации. Единственное, что он сделал в знак поддержки, сочувственно вздохнул.
Чуть позже, узнав об отказе новоиспечённого адмирала, принять участие в завтраке венценосной семьи, Император Николай оказался вне себя от негодования.
--Да, что он себе позволяет!? Не слишком ли высокого мнения о себе!? Да, как он смеет, отказывать мне, Государю Российской Империи!?—возмущался Николай, мечась по их личной террасе и снедаемый, бушующим в трепетной душе, гневом и не обращая внимания на, стоявшую у поручней, Великую княжну Ольгу Фёдоровну.
Она настороженно наблюдала за ним, чувствуя, как у неё уже начинает голова идти кругом от его бесконечных метаний. Девушка судорожно вздохнула, и, желая их прекратить, мягкой походкой лани, грациозно подошла к своему императору, осторожно взяла за руку, и, очень нежно гладя по ладони, подвела к поручням и тихо заговорила, тем самым призывая к благоразумию:
--Ваше Императорское Величество, прошу Вас, оставьте в покое нашего адмирала! Ему итак не до этого! Ведь на него сегодня, рано утром, люди барона Браэртона совершили покушение! Они попытались утопить беднягу в ванной, так что представьте себе его душевное состояние после всего этого ужаса!
Между ними воцарилось ещё более мрачное молчание, во время которого Император Николай оказался потрясён до глубины трепетной души известием юной племянницы о дерзкой выходке барона. Оно возмущало его на столько, что он весь кипел от возмущения и негодования, словно вода в котле. Казалось ещё немного и, он вспыхнет «праведным гневом», подобно спичке.
--Да, кто этот барон такой и как он смеет угрожать моему офицеру?!—бушевал Император, не в силах больше сдерживать себя. Он, конечно, чувствовал прикованные к нему, недоумевающие взгляды детей, немного испуганных внезапной вспышкой его гнева. Они, одетые в лёгкие светлые одежды морского стиля, удобно сидели в, плетёных из тростника, креслах за, накрываемым официантами, столом, поставленным на их личной террасе.
Дети, не понимая, чем так сильно разгневан их дорогой отец, потрясённо и с немой мольбой о помощи посмотрели на горячо любимую кузину. Она поняла их, и, тяжело вздохнув, обратилась к венценосному русскому дяде с участливым предложением, пойти на капитанский мостик и, включив всё своё женское очарование, постараться уговорить капитана о том, чтобы он справился с собой и пришёл к ним.
Николай ненадолго задумался, но, понимая разумность её слов, дал своё негласное одобрение. Девушка почтительно откланялась, и, покинув императорские апартаменты, сопровождаемая фрейлинами с охранниками, ушла на капитанский мостик. Николай проводил её мягким взглядом, и, вернувшись к детям, занял их игрой в «города».
