--Ты лучше бы подумала о том, что он сделает с тобой и твоим, сующим везде свой нос, неугомонным любовником, дорогуша!
Между ними воцарилось ещё более мрачное молчание, чем прежде, во время которого жестокий барон успел заметить то, как бирюзовый, полный искренней воинственности, взгляд юной и, до невозможности аппетитной, падчерицы мгновенно потух и наполнился глубокой отрешённостью. В нём даже заблестели предательские слёзы невыносимого отчаяния и обречённости. Видя, что он одержал над ней верх, Джон восторжествовал, немного поразмыслив, продолжил издеваться.
--Знаешь, пожалуй, мы не станем ждать гнева короля. Лучше я сам убью тебя и твоего любовника! Вы с ним останетесь здесь, на корабле, в моей ванной-комнате, замурованными в бетон.—наигранно любезным тоном сообщил падчерице барон. Только юная девушка даже и не думала сдаваться ему и попыталась в последний раз вразумительно повлиять на него. Она снова воинственно посмотрела на отчима пристальным взглядом и произнесла:
--Заверяю вас в том, что с укрытием улик у вас ничего не получится. Даже, если вы и убьёте меня вместе с Эдвардом, затем похоронив в этой ванной под плотным слоем бетона, вы не скроете это в тайне! Нас всё равно станут искать оба правящих дома: Романовы и Кобург-Готтские! Я уже молчу об адмиралтействах обеих держав! Рано или поздно они найдут наши тела. У спецслужб возникнут вопросы, к которым подключится пресса. Что тогда станете делать? Ведь разразится настоящий скандал. Вот тогда у вас, действительно, начнутся настоящие проблемы. От них вы никогда не отмоетесь! Ведь жестокое убийство столь важных персон, как я, представитель обеих Венценосных династий, и морской офицер, весьма, значительного звания, каковым является капитан Смит, окажется слишком громким делом.
Только и жестокий барон не собирался так легко ей поддаваться, хотя и мысленно признавал разумность её слов. Он лишь злобно рассмеялся в красивое, но полное всё той же воинственности, лицо юной девушки и прошипел, словно, вставшая в боевую позицию, гремучая змея:
--Не беспокойся! Никто вас не найдёт потому, что я утоплю этот корабль.
От таких его слов у юной прекрасной и пылко любящей девушки захватывало дух от, переполнявшего её всю, ужаса. Он сковал Ольгу, словно лёд, лишая возможности, бороться за себя и за возлюбленного. Единственное, о чём она мысленно не переставала, молиться так это о том, чтобы у Эдварда хватило ума не отправляться на её поиски, что, в случае обратного, стало бы для него равносильно смерти. Она даже решила пойти на поводу у отчима лишь для того, чтобы усыпить его бдительность, а затем, когда он меньше всего этого ожидает, сбежать.
--Я так понимаю, вам подавай жестокие и извращённые утехи? Мне бы хотелось попробовать. Только у меня будет одно условие—доминировать стану я по праву высокородности!—внезапно и загадочно ему улыбаясь, уступчиво предложила отчиму юная девушка, кокетливо облизнув, пересохшие от волнения, соблазнительные губы.
У неё получилось поймать его на, удачно заброшенную, удочку. Он клюнул, чувствуя, как похоть овладевает им, лишая разума и зрения. Барон о таком предложении девушки не мог и мечтать в самых диких снах, из-за чего, не желая, откладывать долгожданный момент, вытащил её из ванной и развязал, что ей было лишь на руку. Она внимательно осмотрелась по сторонам в поисках какого-нибудь тупого предмета, который смог бы помочь ей привести отчима в бессознательное состояние, но так ничего и не найдя, решила импровизировать, хотя и была глубоко разочарованна. Только делать было нечего. Пришлось выкручиваться.
--Ну, с чего начнём твоё обучение, моя госпожа? Твой смиренный раб весь во внимании?—привлекая к себе её внимание, сладко покорным голосом поинтересовался барон, протягивая ей кожаную плеть, даже и не подозревая о том, что юная девушка только этого и ждёт. Она, выйдя из своей глубокой задумчивости, одобрительно улыбнулась, и, забрав из его рук плеть, принялась нещадно избивать его, тем самым выплёскивая на него всё, что у неё накопилось до тех пор, пока он ни начал стонать, не известно от чего: то ли от удовольствия, то ли от боли. При этом барон беспрестанно ползал у неё в ногах, лишь сильнее распаляя.
Девушка уже начала выбиваться из сил: эмоциональных, физических и моральных, хорошо ощущая, пробиваемую её, нервную дрожь. Она была уже близка к истерике и, казалось, ещё немного, забьёт отчима до смерти. К счастью, в эту самую минуту, словно почувствовав, что девушка нуждается в его помощи, в каюту вошёл офицер Лайтоллер. Он возвращался с утреннего обхода лайнера, и, проходя по коридору с каютами, предназначенными для пассажиров первого класса, располагающиеся на палубе С, услышал, доносящиеся и полные морального и эмоционального изнеможения, громкие высказывания юной девушки.
--Вы, же так убьёте его, сударыня!—отрезвляюще воскликнул Лайтоллер, тем-самым приводя возлюбленную своего наставника в чувства и забирая из её рук, уже окровавленную плеть. Он брезгливо взглянул на орудие пыток и удовольствия садистов и без всякой жалости отбросил его в сторону, не обращая внимания на восхищённые крики, истекающего кровью, барона, который, казалось, впал в полный экстаз и не обращал внимания на раны.
Только юная девушка уже ничего не говорила на это из-за того, что была, словно ошалелая. Её всю трясло. Бирюзовые глаза выражали полное безумие и глубокую отрешённость. В общем, она находилась в не адекватном душевном состоянии. Из этого офицер сделал для себя неутешительный вывод в том, что ему лучше, как можно скорее увести Великую княжну отсюда. Он тяжело вздохнул, и, накинув на неё свой тёмно-синий, почти чёрный китель, и, не говоря ни единого слова, вывел из каюты барона и повёл её на мостик, намереваясь, передать девушку в заботливые руки своего начальника. Что касается барона? Лайтоллер приказал первому, встреченному ими, стюарду, отправляться немедленно за судовым медиком и вместе с ним отправляться в каюту первого класса под номером С-60 и оказать барону Браэртону необходимую помощь.
Тем временем, ничего не знающий о том, какому морально-эмоциональному испытанию подверглась его прекрасная нежная юная возлюбленная, капитан Эдвард Смит стоял в управленческой рубке и лично сжимал сильными руками лакированные ручки штурвала. Это занятие всегда успокаивало и наводило порядок в его мыслях. Только здесь он чувствовал себя на своём месте и полноценным хозяином положения, целиком сосредоточившись на деле.
Даже в это прохладное утро, капитан был глубоко погружён в свои мысли о корабле, не обращая внимания на холодный ветер, пронизывающий его насквозь. Он лишь сильнее укутался в своё пальто.
--Распорядитесь о сбавлении хода судна до 21 узла, мистер Уайлд! Нам не зачем гнать его на всех парах. Погода стоит спокойная, и нет никаких опасностей для того, чтобы нам постараться их как можно скорее преодолевать. Скоростными испытаниями будем заниматься постепенно, как и обкаткой двигателей.—приказал своему старшему помощнику капитан. Тот, довольный его мудрым рассуждением, почтительно откланялся и взялся за выполнение распоряжения. Капитан проводил его одобрительным взглядом и снова погрузился в свои мысли, но в этот раз о любимой девушке, с которой расстался пару часов тому назад. Он не сомневался в том, что в эти минуты она мило проводит время в кругу венценосной семьи в их апартаментах. Именно по этой причине, капитан и не беспокоился за неё.
Только ему пришлось выйти из глубокой задумчивости, и мыслями вернуться на корабль, которым управлял, так как, в эту минуту, на мостик вошли, тихо, но с душевным характером о чём-то друг с другом беседуя, офицер Чарльз Лайтоллер и Великая княжна Ольга Фёдоровна Романова, до сих пор выглядевшая очень взволнованной и возбуждённой, но уже владеющей собой. Здравый смысл вернулся к ней. Она, конечно, понимала, что в отношении отчима погорячилась и едва не довела себя до греха, что не давало покоя её измученной душе.
--Что теперь со мной будет, мистер Лайтоллер? Ведь я чуть не убила человека. Придётся, ли мне как-то отвечать за содеянное?—внезапно и с чрезвычайной серьёзностью на красивом лице, так же тихо, как и прежде, спросила она у второго офицера, ставшего её защитником, при этом израненное невыносимыми страданиями, сердце в её трепетной груди билось так сильно, что, казалось, ещё немного и оно выскочит. Конечно, ей было уже всё равно, что с ней будет, ведь справедливое наказание рано, или поздно, должно настигнуть каждого. Она готова была понести его.
Лайтоллер хорошо понимал чувства юной девушки с её готовностью, принести себя в жертву справедливому правосудию. Он печально вздохнул, и, бросив беглый взгляд на своего начальника, уже тоже заметившего их присутствие в рулевой рубке, разумно заключил:
--А это уже, как решит наш капитан, Ваше Императорское Высочество! Всё на его усмотрение.
Девушка всё поняла и замерла в трепетном ожидании вердикта, глубоко уйдя в свои мрачные мысли, и совсем не слышала, происходящий между капитаном и офицером Лайтоллером объяснительный разговор, во время которого он частенько с огромной нежностью посматривал на любимую девушку, одаривая её ласковой улыбкой, которая согревала ей, истерзанную невыносимыми страданиями, трепетную душу.
--Ну, что же! Раз барон сам оказался наказан собственным пороком, нам больше нечего о нём говорить!—подводя, наконец, итог их, весьма неприятному, но справедливому разговору, мудро рассудил капитан, давая своему помощнику понять о том, чтобы тот встал за штурвал, при этом в его словах ощущалась явная брезгливость в отношении барона. Он даже был немного смущён.
Лайтоллер понял начальника с полуслова и сменил его за штурвалом. Капитан, со своей стороны, не стал мешать ему, и, бесшумно подойдя к юной возлюбленной, галантно взял её себе под руку и, молча, вышел вместе с ней на смотровую площадку для того, чтобы им никто не помешал поговорить по душам.
Оказавшись там, они принялись пристально смотреть друг на друга, что уже начало изрядно изводить юную девушку, из-за чего она решила нарушить их мрачное молчание:
--Значит, ты лично, решил объявить мне о наказании, Эдвард? Ну, и, что, же ты решил? Только, пожалуйста, не молчи, ведь твоё молчание убивает меня!
В её словах чувствовалось столько невыносимой душевной боли и обречённости, что капитан Смит не выдержал. Он решительно заключил девушку в свои объятия. Она замерла в трепетном ожидании, и, закрыв глаза, тяжело вздохнула, но открыв их снова, к своему ужасу, увидела то, как её возлюбленный внезапно побледнел, и, схватившись за горло, начал задыхаться. В его ясных добрых глазах помутнело, затем держась руками за металлическую стену, стал плавно оседать, пока ни потерял сознание и ни рухнул на пол.
--Эдвард!—в ужасе воскликнула юная девушка, кинувшись к нему и не обращая внимание на, столпившихся возле неё офицеров, тоже ошарашенно смотрящих на, разыгравшуюся на их глазах, драму.
Только понимая, что у них совершенно нет времени на растерянность из-за того, что каждое их промедление может стать роковым для их дорогого капитана, Ольга собралась с мыслями, и, подозвав к себе офицера Лайтоллера, попросила помочь ей с вливанием в рот капитану зелья, которое прочистит ему желудок и побыть с ним, пока всё это происходит.
--Мне необходимо найти из ларца соответствующее противоядие. Только для этого я отправлю фрейлину в мою каюту в императорских апартаментах. Это займёт несколько минут.—быстро, но очень серьёзным тоном объяснила офицеру девушка, грациозно поднимаясь с пола. При этом, они обменялись друг с другом чрезвычайно тревожными взглядами, в которых отчётливо читалась взаимная решительная борьба за жизнь их капитана, приведением в чувства, которого уже во всю активно занимался Лайтоллер и, принёсшие небольшой медный таз, матросы.
--А Вы куда?—в панике спросил юную девушку офицер, предварительно уложив своего начальника на бок и, теперь смотря на неё, как на спасительный плот в бушующем море. Он был, одновременно растерян и обеспокоен. Великая княжна хорошо понимала его чувства, ведь она сама не находила себе места от опасения за жизнь любимого мужчины, которого, в данный момент рвало и выворачивало нещадно. При этом, его глаза покраснели и блестели от слёз. Он, хотя и очнулся, но чувствовал себя крайне скверно. Голова болела так нестерпимо, что, казалось, раскалывалась на сотни мелких кусков. Сердце в груди билось, как сумасшедшее. Всегда доброе лицо почтенного капитана выражало полное измождение. Он, хотя и снова начал здраво мыслить, не понимал одного, что с ним такое происходит. При этом, его уже больше не выворачивало.
Не смотря на то, что он притих, по-прежнему находящийся возле него, Лайтоллер выждал немного, и, полностью убедившись в том, что таз его начальнику больше не нужен, подозвал к себе, стоявшего немного в стороне и в полном оцепенении, матроса, приказал ему унести таз. Затем Лайтоллер внимательно проследил за выполнением приказания, и, дождавшись ухода того, дал начальнику выпить своё универсальное противоядие, которое постоянно носил с собой во внутреннем кармане своего кителя. Что-то подсказывало молодому офицеру о том, что по каким-то непонятным причинам, известным лишь самому капитану, он случайно забыл взять с собой заветный и жизненно важный пузырёк.
Ольга внимательно проследила за благородным поступком второго офицера, и, одобрительно ему, улыбнувшись, вернулась к почтенному избраннику, уже просто лежащему на деревянном полу мостика. Капитан тяжело и прерывисто дышал. Его добрые льдисто-серые глаза были влажными от слёз и плотно закрытыми. Видя это, юная девушка снова плавно опустилась на колени рядом с ним и обменялась с Лайтоллером понимающим и подбадривающим взглядом.
--Сейчас, должно стать немного по легче, но только всё равно, нам лучше отнести капитана в его каюту. Там ему будет намного удобнее и спокойнее, чем здесь.—мудро рассудила она, ласково гладя любимого мужчину по голове.
5 ГЛАВА.
«Титаник».
Её прикосновения к нему были такими нежными и успокаивающими, что измождённый отравлением, капитан Смит, положив голову ей на колени, постепенно провалился в безмятежный сон. Девушка обнимала и что-то очень тихо шептала ему, что совсем нельзя было сказать об офицере Лайтоллере, нервно посматривающем, в сторону управленческой рубки.
--Ну, где, же эти матросы с носилками?! Почему, всегда, когда они больше всего нужны, их никогда нет!—недовольно высказывался он, чем и привлёк к себе внимание Великой княжны. Она плавно подняла на него свои бирюзовые, как небо в ясную погоду, большие красивые глаза с густыми шелковистыми ресницами, и, доброжелательно ему улыбнувшись, любезно произнесла:
--Успокойтесь, Чарльз! Вашему наставнику уже, заметно, лучше. Думаю, к обеду он встанет на ноги!
От её ободряющих слов, Лайтоллеру на душе стало легче. Он даже постепенно успокоился, не обращая внимания на прохладу этого дня, которая, лишь помогала им, разобраться в собственных мыслях.
--Нет! Ну, этих матросов только за «смертью посылать»!—всё с тем же возмущением вздохнул Лайтоллер, заботливо укрывая начальника своим кителем.
Между ними воцарилось ещё более мрачное молчание, чем прежде, во время которого жестокий барон успел заметить то, как бирюзовый, полный искренней воинственности, взгляд юной и, до невозможности аппетитной, падчерицы мгновенно потух и наполнился глубокой отрешённостью. В нём даже заблестели предательские слёзы невыносимого отчаяния и обречённости. Видя, что он одержал над ней верх, Джон восторжествовал, немного поразмыслив, продолжил издеваться.
--Знаешь, пожалуй, мы не станем ждать гнева короля. Лучше я сам убью тебя и твоего любовника! Вы с ним останетесь здесь, на корабле, в моей ванной-комнате, замурованными в бетон.—наигранно любезным тоном сообщил падчерице барон. Только юная девушка даже и не думала сдаваться ему и попыталась в последний раз вразумительно повлиять на него. Она снова воинственно посмотрела на отчима пристальным взглядом и произнесла:
--Заверяю вас в том, что с укрытием улик у вас ничего не получится. Даже, если вы и убьёте меня вместе с Эдвардом, затем похоронив в этой ванной под плотным слоем бетона, вы не скроете это в тайне! Нас всё равно станут искать оба правящих дома: Романовы и Кобург-Готтские! Я уже молчу об адмиралтействах обеих держав! Рано или поздно они найдут наши тела. У спецслужб возникнут вопросы, к которым подключится пресса. Что тогда станете делать? Ведь разразится настоящий скандал. Вот тогда у вас, действительно, начнутся настоящие проблемы. От них вы никогда не отмоетесь! Ведь жестокое убийство столь важных персон, как я, представитель обеих Венценосных династий, и морской офицер, весьма, значительного звания, каковым является капитан Смит, окажется слишком громким делом.
Только и жестокий барон не собирался так легко ей поддаваться, хотя и мысленно признавал разумность её слов. Он лишь злобно рассмеялся в красивое, но полное всё той же воинственности, лицо юной девушки и прошипел, словно, вставшая в боевую позицию, гремучая змея:
--Не беспокойся! Никто вас не найдёт потому, что я утоплю этот корабль.
От таких его слов у юной прекрасной и пылко любящей девушки захватывало дух от, переполнявшего её всю, ужаса. Он сковал Ольгу, словно лёд, лишая возможности, бороться за себя и за возлюбленного. Единственное, о чём она мысленно не переставала, молиться так это о том, чтобы у Эдварда хватило ума не отправляться на её поиски, что, в случае обратного, стало бы для него равносильно смерти. Она даже решила пойти на поводу у отчима лишь для того, чтобы усыпить его бдительность, а затем, когда он меньше всего этого ожидает, сбежать.
--Я так понимаю, вам подавай жестокие и извращённые утехи? Мне бы хотелось попробовать. Только у меня будет одно условие—доминировать стану я по праву высокородности!—внезапно и загадочно ему улыбаясь, уступчиво предложила отчиму юная девушка, кокетливо облизнув, пересохшие от волнения, соблазнительные губы.
У неё получилось поймать его на, удачно заброшенную, удочку. Он клюнул, чувствуя, как похоть овладевает им, лишая разума и зрения. Барон о таком предложении девушки не мог и мечтать в самых диких снах, из-за чего, не желая, откладывать долгожданный момент, вытащил её из ванной и развязал, что ей было лишь на руку. Она внимательно осмотрелась по сторонам в поисках какого-нибудь тупого предмета, который смог бы помочь ей привести отчима в бессознательное состояние, но так ничего и не найдя, решила импровизировать, хотя и была глубоко разочарованна. Только делать было нечего. Пришлось выкручиваться.
--Ну, с чего начнём твоё обучение, моя госпожа? Твой смиренный раб весь во внимании?—привлекая к себе её внимание, сладко покорным голосом поинтересовался барон, протягивая ей кожаную плеть, даже и не подозревая о том, что юная девушка только этого и ждёт. Она, выйдя из своей глубокой задумчивости, одобрительно улыбнулась, и, забрав из его рук плеть, принялась нещадно избивать его, тем самым выплёскивая на него всё, что у неё накопилось до тех пор, пока он ни начал стонать, не известно от чего: то ли от удовольствия, то ли от боли. При этом барон беспрестанно ползал у неё в ногах, лишь сильнее распаляя.
Девушка уже начала выбиваться из сил: эмоциональных, физических и моральных, хорошо ощущая, пробиваемую её, нервную дрожь. Она была уже близка к истерике и, казалось, ещё немного, забьёт отчима до смерти. К счастью, в эту самую минуту, словно почувствовав, что девушка нуждается в его помощи, в каюту вошёл офицер Лайтоллер. Он возвращался с утреннего обхода лайнера, и, проходя по коридору с каютами, предназначенными для пассажиров первого класса, располагающиеся на палубе С, услышал, доносящиеся и полные морального и эмоционального изнеможения, громкие высказывания юной девушки.
--Вы, же так убьёте его, сударыня!—отрезвляюще воскликнул Лайтоллер, тем-самым приводя возлюбленную своего наставника в чувства и забирая из её рук, уже окровавленную плеть. Он брезгливо взглянул на орудие пыток и удовольствия садистов и без всякой жалости отбросил его в сторону, не обращая внимания на восхищённые крики, истекающего кровью, барона, который, казалось, впал в полный экстаз и не обращал внимания на раны.
Только юная девушка уже ничего не говорила на это из-за того, что была, словно ошалелая. Её всю трясло. Бирюзовые глаза выражали полное безумие и глубокую отрешённость. В общем, она находилась в не адекватном душевном состоянии. Из этого офицер сделал для себя неутешительный вывод в том, что ему лучше, как можно скорее увести Великую княжну отсюда. Он тяжело вздохнул, и, накинув на неё свой тёмно-синий, почти чёрный китель, и, не говоря ни единого слова, вывел из каюты барона и повёл её на мостик, намереваясь, передать девушку в заботливые руки своего начальника. Что касается барона? Лайтоллер приказал первому, встреченному ими, стюарду, отправляться немедленно за судовым медиком и вместе с ним отправляться в каюту первого класса под номером С-60 и оказать барону Браэртону необходимую помощь.
Тем временем, ничего не знающий о том, какому морально-эмоциональному испытанию подверглась его прекрасная нежная юная возлюбленная, капитан Эдвард Смит стоял в управленческой рубке и лично сжимал сильными руками лакированные ручки штурвала. Это занятие всегда успокаивало и наводило порядок в его мыслях. Только здесь он чувствовал себя на своём месте и полноценным хозяином положения, целиком сосредоточившись на деле.
Даже в это прохладное утро, капитан был глубоко погружён в свои мысли о корабле, не обращая внимания на холодный ветер, пронизывающий его насквозь. Он лишь сильнее укутался в своё пальто.
--Распорядитесь о сбавлении хода судна до 21 узла, мистер Уайлд! Нам не зачем гнать его на всех парах. Погода стоит спокойная, и нет никаких опасностей для того, чтобы нам постараться их как можно скорее преодолевать. Скоростными испытаниями будем заниматься постепенно, как и обкаткой двигателей.—приказал своему старшему помощнику капитан. Тот, довольный его мудрым рассуждением, почтительно откланялся и взялся за выполнение распоряжения. Капитан проводил его одобрительным взглядом и снова погрузился в свои мысли, но в этот раз о любимой девушке, с которой расстался пару часов тому назад. Он не сомневался в том, что в эти минуты она мило проводит время в кругу венценосной семьи в их апартаментах. Именно по этой причине, капитан и не беспокоился за неё.
Только ему пришлось выйти из глубокой задумчивости, и мыслями вернуться на корабль, которым управлял, так как, в эту минуту, на мостик вошли, тихо, но с душевным характером о чём-то друг с другом беседуя, офицер Чарльз Лайтоллер и Великая княжна Ольга Фёдоровна Романова, до сих пор выглядевшая очень взволнованной и возбуждённой, но уже владеющей собой. Здравый смысл вернулся к ней. Она, конечно, понимала, что в отношении отчима погорячилась и едва не довела себя до греха, что не давало покоя её измученной душе.
--Что теперь со мной будет, мистер Лайтоллер? Ведь я чуть не убила человека. Придётся, ли мне как-то отвечать за содеянное?—внезапно и с чрезвычайной серьёзностью на красивом лице, так же тихо, как и прежде, спросила она у второго офицера, ставшего её защитником, при этом израненное невыносимыми страданиями, сердце в её трепетной груди билось так сильно, что, казалось, ещё немного и оно выскочит. Конечно, ей было уже всё равно, что с ней будет, ведь справедливое наказание рано, или поздно, должно настигнуть каждого. Она готова была понести его.
Лайтоллер хорошо понимал чувства юной девушки с её готовностью, принести себя в жертву справедливому правосудию. Он печально вздохнул, и, бросив беглый взгляд на своего начальника, уже тоже заметившего их присутствие в рулевой рубке, разумно заключил:
--А это уже, как решит наш капитан, Ваше Императорское Высочество! Всё на его усмотрение.
Девушка всё поняла и замерла в трепетном ожидании вердикта, глубоко уйдя в свои мрачные мысли, и совсем не слышала, происходящий между капитаном и офицером Лайтоллером объяснительный разговор, во время которого он частенько с огромной нежностью посматривал на любимую девушку, одаривая её ласковой улыбкой, которая согревала ей, истерзанную невыносимыми страданиями, трепетную душу.
--Ну, что же! Раз барон сам оказался наказан собственным пороком, нам больше нечего о нём говорить!—подводя, наконец, итог их, весьма неприятному, но справедливому разговору, мудро рассудил капитан, давая своему помощнику понять о том, чтобы тот встал за штурвал, при этом в его словах ощущалась явная брезгливость в отношении барона. Он даже был немного смущён.
Лайтоллер понял начальника с полуслова и сменил его за штурвалом. Капитан, со своей стороны, не стал мешать ему, и, бесшумно подойдя к юной возлюбленной, галантно взял её себе под руку и, молча, вышел вместе с ней на смотровую площадку для того, чтобы им никто не помешал поговорить по душам.
Оказавшись там, они принялись пристально смотреть друг на друга, что уже начало изрядно изводить юную девушку, из-за чего она решила нарушить их мрачное молчание:
--Значит, ты лично, решил объявить мне о наказании, Эдвард? Ну, и, что, же ты решил? Только, пожалуйста, не молчи, ведь твоё молчание убивает меня!
В её словах чувствовалось столько невыносимой душевной боли и обречённости, что капитан Смит не выдержал. Он решительно заключил девушку в свои объятия. Она замерла в трепетном ожидании, и, закрыв глаза, тяжело вздохнула, но открыв их снова, к своему ужасу, увидела то, как её возлюбленный внезапно побледнел, и, схватившись за горло, начал задыхаться. В его ясных добрых глазах помутнело, затем держась руками за металлическую стену, стал плавно оседать, пока ни потерял сознание и ни рухнул на пол.
--Эдвард!—в ужасе воскликнула юная девушка, кинувшись к нему и не обращая внимание на, столпившихся возле неё офицеров, тоже ошарашенно смотрящих на, разыгравшуюся на их глазах, драму.
Только понимая, что у них совершенно нет времени на растерянность из-за того, что каждое их промедление может стать роковым для их дорогого капитана, Ольга собралась с мыслями, и, подозвав к себе офицера Лайтоллера, попросила помочь ей с вливанием в рот капитану зелья, которое прочистит ему желудок и побыть с ним, пока всё это происходит.
--Мне необходимо найти из ларца соответствующее противоядие. Только для этого я отправлю фрейлину в мою каюту в императорских апартаментах. Это займёт несколько минут.—быстро, но очень серьёзным тоном объяснила офицеру девушка, грациозно поднимаясь с пола. При этом, они обменялись друг с другом чрезвычайно тревожными взглядами, в которых отчётливо читалась взаимная решительная борьба за жизнь их капитана, приведением в чувства, которого уже во всю активно занимался Лайтоллер и, принёсшие небольшой медный таз, матросы.
--А Вы куда?—в панике спросил юную девушку офицер, предварительно уложив своего начальника на бок и, теперь смотря на неё, как на спасительный плот в бушующем море. Он был, одновременно растерян и обеспокоен. Великая княжна хорошо понимала его чувства, ведь она сама не находила себе места от опасения за жизнь любимого мужчины, которого, в данный момент рвало и выворачивало нещадно. При этом, его глаза покраснели и блестели от слёз. Он, хотя и очнулся, но чувствовал себя крайне скверно. Голова болела так нестерпимо, что, казалось, раскалывалась на сотни мелких кусков. Сердце в груди билось, как сумасшедшее. Всегда доброе лицо почтенного капитана выражало полное измождение. Он, хотя и снова начал здраво мыслить, не понимал одного, что с ним такое происходит. При этом, его уже больше не выворачивало.
Не смотря на то, что он притих, по-прежнему находящийся возле него, Лайтоллер выждал немного, и, полностью убедившись в том, что таз его начальнику больше не нужен, подозвал к себе, стоявшего немного в стороне и в полном оцепенении, матроса, приказал ему унести таз. Затем Лайтоллер внимательно проследил за выполнением приказания, и, дождавшись ухода того, дал начальнику выпить своё универсальное противоядие, которое постоянно носил с собой во внутреннем кармане своего кителя. Что-то подсказывало молодому офицеру о том, что по каким-то непонятным причинам, известным лишь самому капитану, он случайно забыл взять с собой заветный и жизненно важный пузырёк.
Ольга внимательно проследила за благородным поступком второго офицера, и, одобрительно ему, улыбнувшись, вернулась к почтенному избраннику, уже просто лежащему на деревянном полу мостика. Капитан тяжело и прерывисто дышал. Его добрые льдисто-серые глаза были влажными от слёз и плотно закрытыми. Видя это, юная девушка снова плавно опустилась на колени рядом с ним и обменялась с Лайтоллером понимающим и подбадривающим взглядом.
--Сейчас, должно стать немного по легче, но только всё равно, нам лучше отнести капитана в его каюту. Там ему будет намного удобнее и спокойнее, чем здесь.—мудро рассудила она, ласково гладя любимого мужчину по голове.
5 ГЛАВА.
«Титаник».
Её прикосновения к нему были такими нежными и успокаивающими, что измождённый отравлением, капитан Смит, положив голову ей на колени, постепенно провалился в безмятежный сон. Девушка обнимала и что-то очень тихо шептала ему, что совсем нельзя было сказать об офицере Лайтоллере, нервно посматривающем, в сторону управленческой рубки.
--Ну, где, же эти матросы с носилками?! Почему, всегда, когда они больше всего нужны, их никогда нет!—недовольно высказывался он, чем и привлёк к себе внимание Великой княжны. Она плавно подняла на него свои бирюзовые, как небо в ясную погоду, большие красивые глаза с густыми шелковистыми ресницами, и, доброжелательно ему улыбнувшись, любезно произнесла:
--Успокойтесь, Чарльз! Вашему наставнику уже, заметно, лучше. Думаю, к обеду он встанет на ноги!
От её ободряющих слов, Лайтоллеру на душе стало легче. Он даже постепенно успокоился, не обращая внимания на прохладу этого дня, которая, лишь помогала им, разобраться в собственных мыслях.
--Нет! Ну, этих матросов только за «смертью посылать»!—всё с тем же возмущением вздохнул Лайтоллер, заботливо укрывая начальника своим кителем.
