Мужчина, чьи руки та в отчаянье ловила, стоял к Диане спиной, и всё, что о нём можно было сказать наверняка, - он был одет в чёрное, равно как и большинство местных мужчин моложе мэтра Грайлина.
Голос Лелайи переливался, обволакивал, ласкал грудными обертонами. Кем бы ни был её любовник, она дорожила их связью. Возможно, то была единственная причина, что удерживала её у ненавистных кастрюль и лоханок.
- Я не могу спать, когда ты не здесь... так долго.
Диана лихорадочно раздумывала, как лучше поступить. Лелайя говорила с таким жаром, что частица её страсти передалась даже невольной слушательнице.
- Нет! Он желает твоей смерти. Он завидует тебе и ненавидит...
Такое не сыграть. В голосе, в жестах и близко видимом, красивом даже сейчас лице сквозил утробный страх.
Мужчина отвечал тихо, и голос его, даже если и приходилось слышать, был неузнаваем.
Похоже, то была не временная размолвка, а окончательный разрыв. Коса нашла на камень. Случилось немыслимое: Лелайя заплакала.
- Ненавидь, презирай, только не безразличие...
Запертая в своём укрытии, Диана, хоть и не питала тёплых чувств к надменной и честолюбивой девушке, не могла не оказаться под сиюминутным влиянием женской солидарности. Ей непросто будет не разоблачить своего присутствия, если невидимый мужчина ударит или оттолкнёт Лелайю. Но он лишь произнёс что-то, так же не повышая голоса. И тогда Лелайя бросилась ему на грудь с отчаянием человека, пытающегося удержать раскалённое железо.
На скребущей стену ветви, поймав редкий луч, затрепетала паутинка. Взмыла, протянувшись к замку. Вот же она, дверца, о которой бредил мэтр Грайлин! Если бы не эта случайности, Диана почти наверняка прошла бы мимо. Цветом сливаясь с каменной кладкой, почти уйдя под землю, дверца была неразличима даже с предельно близкого расстояния; снаружи её полностью закрывали кусты жимолости и сирени. Тусклый отблеск металла, и, придержав одной рукой свистнувшие ветки, Диана взялась за кольцо и наудачу потянула. Дверь подалась неожиданно легко и плавно. Диана юркнула внутрь, надеясь, что, занятые друг другом, Лелайя и маг ничего не заметят.
Глава 3.5
Холод непрогретого подземелья пробрал сквозь слои шерсти. Диана раскинула руки, ловя равновесие. Нашарила под ногой ступень, затем ещё и ещё... Она ожидала найти здесь закуток размером с кладовку, но ощущения тела говорили об обратном. Ведя ладонью по стене, ровной, без изъянов, Диана спускалась к основанию лестницы. Чем ниже, тем светлей становилось. Поначалу Диана принимала это за иллюзию, перестройку зрения, но подземелье имело свой источник света, и она приближалась к нему шаг за шагом.
Чем бы ни было это место, Диана попала в него по ошибке. Своды придерживали источенные временем, словно древесная кора, колонны. Пол в шахматной порядке был выложен квадратами плит чёрного и белого мрамора, словно подсвечиваемого изнутри.
Посредине зала, на окружённом колоннами участке, стояло полдесятка статуй.
Центральная была высечена из млечно-белого камня. Молодая женщина в длинных одеждах, поверх которых стекали пряди несколотых волос. Ваятель закрыл ей глаза мраморными складками накидки; на губах застыла словно бы ускользающая, дрожащая полуулыбка. В сложенных чашей ладонях она хранила то самое, что удерживало тьму, - сгусток огня ли, света ли, энергии, бывшей вместе огнём и светом, или не являвшейся ни тем, ни иным. Держала на уровне каменной груди, словно изъятое и поднесённое в дар миру сердце, и от его трепетания складки одежды статуи, казалось, вздымаются в такт дыханию.
Мысль оборвалась, точно с чрезмерным усилием потянутая нить. И эта статуя с невидимым взглядом, и светоч в её руках - самое тревожное видение в общем-то спокойной жизни в Телларионе.
Если создатель центральной статуи был гениален в своём мастерстве, то изваявший другие четыре вышел за границы гениальности. Материал для их изготовления больше всего походил на яркое стекло; Диане никогда не приходилось видеть подобного. Четыре молодые женщины, ничем не похожие между собой.
Первая - самая юная и невысокая, с мягкими, точно сглаженными чертами. Даже в неярком мерцании волосы её горят пожаром. Зелёные глаза, глаза живого человека, кротко смотрят с полудетского лица.
Вторая - брюнетка в алом. Даже в застывшем материале передана гибкость и сила тренированного тела. Яркие губы сжаты, глаза горят тёмным огнём. Смешение чувств: вызов, гнев, отчаяние.
Почти невесомая изломанная фигурка, по-рысьи заострённые ушные раковины и приподнятые к вискам углы глаз - натурщица для третьей статуи принадлежала к народу л`урни.
Четвёртая смотрела спокойно и строго. Бирюзовые глаза редкостной красоты, мягкая женственность линий фигуры. В пепельно-русые волосы вплетены настоящие жемчужины.
На границе бокового зрения возникло тёмное пятно, которого Диана не замечала прежде, и она ещё успела удивиться: как просчиталась, не увидела шестое изваяние.
Но то было не совсем изваяние. Совсем не изваяние.
- Что ты здесь делаешь?
Мужская фигура сдвинулась с места. Мастер Коган, хмурясь, смотрел на неё, будто видел впервые.
- Мастер... Коган.
- Как ты сюда попала?
Сложный вопрос. Пошла невесть куда за "лекарством" от абстинентного синдрома. Пряталась в кустах от влюблённой, точно мартовская кошка, товарки по кухне. И, наконец, последовала указанию солнечного зайчика.
- Искала спрятанную бутылку для мэтра, - почти честно ответила она, опустив продолжение. - Он с утра изрядно навеселе.
Коган смотрел на неё ровно как на подходе к Теллариону, когда спрашивал, не увидела ли она чего странного.
- Мэтр Грайлин предпочитает не расставаться со своими сокровищами, - наконец, последовал ответ. - Кроме того, даже ему не достанет цинизма использовать это место как винный погреб. Ты что-то напутала, девочка.
- Вполне вероятно. Инструкции были не особенно подробные. Но, раз уж я здесь, может, поведаете, что это за место? Эти статуи... они просто невероятные. Такая детальность, достоверность...
- Ну разумеется. - Мастер Коган не склонен был разделять её восхищения. - Ведь они не статуи.
Диана запнулась. Чувствуя, как по спине пробегает холодок, пригляделась к ближайшей, рыжей девушке. Неведомый скульптор прочертил линии ладони, и завитки отпечатков на кончиках пальцев, придал матовую прозрачность ногтям и будто бы даже заставил биться синеватую жилку у запястья.
Диана лишь усилием заставила себя отойти, а не отшатнуться. Даже плавающие в формалине тела не произвели бы на неё столь сокрушительного впечатления.
- И давно они... - Язык прирос к нёбу.
- Достаточно. Дольше чем ты живёшь.
- Вы знали их?
- Да, - уронил Коган.
- Кто они?
- Vimeronae. Ведьмы Предела. В лучшие времена они могли плавить взглядом авалларскую сталь, запускать смерчи и вызывать приливные волны в лигах от берега.
- Что с ними стало?
- Кого с ними не стало. Хранительницы единства. Носительницы дара. Той, без кого сила, которой владели они, завладела ими. "Природа женщины несовместна с магией, коя суть разрушение"... Сила первоисточника заёмная, она растворяется в хранительнице, отнимая много больше чем даёт. За одолженное могущество хранительница платит болью, всякий раз рискует не вынести потока сил. Тогда первоисточник возвратится сюда, а четыре vimeronae лишатся доступа к силе. А вскоре и способности к жизни.
- Но ведь они...
- Не вполне мертвы? Ты права. Они всё ещё могут очнуться. Если первоисточник найдёт новый сосуд. Но её уже давно даже не пытаются искать.
- Они нас слышат? - тихо спросила Диана.
- Не знаю. - Коган смотрел на живые статуи и ни на одну в отдельности. - Иногда я надеюсь на это. Иногда... думаю, что для них было бы лучше не чувствовать ничего.
- Быть может... быть может, время для них течёт иначе. - Диана облизнула пересохшие губы. - Быстро. Очень быстро. И они видят сны... о жизни.
Неясно, слышал ли её Коган. Диана и сама не рада была проникнуть в тайну своего благодетеля. Много лет он был проклят бессилием что-либо изменить.
Первоисточник... то, что увиделось ей как дар миру, убивало и коверкало судьбы всех, кто к нему причастился. Во мнимой белизне его собрались все цвета. Стоило Диане приблизиться, как из переплетения выткались радужные нити и протянулись к ней. Она вскрикнула, отпрянув и едва избегнув прикосновения.
Мастер Коган за плечи оттянул её от статуи. Нити обрывком паутины развевались на несуществующем ветру, но вскоре опали, вновь свернулись в клубок. Только теперь в пульсации первоисточника Диане чудился навязчивый ритм. Она не сразу поняла, что ритм этот принадлежит её вспугнутому сердцу.
- Что это было?..
- Не уверен, - скованно ответил мужчина. - Пойдём.
Пока поднимались по лестнице и позже, продираясь между стеной и зарослями, не обменялись ни словом.
- Мэтр Грайлин! Я совсем про него забыла...
- Ничего ему не будет, - отрезал Коган, по-прежнему не глядя на неё.
- Да он ведь набрался так, что ноги не держат.
- Тем более нечего тебе у него делать. - Коган растрепал волосы на макушке и наконец повернулся к спутнице. - Вот как мы поступим. Чтобы тебя не мучила совесть, я сам навещу его.
- Хорошо, - с готовностью согласилась. - Тётя Фьора сегодня не в духе, надо бы хоть показать, что я при деле.
***
Тётя Фьора и впрямь приготовила для каждой из помощниц по нахлобучке. Женщины и так не справлялись с возросшим по осени потоком дел по заготовке, а тут ещё и сверху приказы сыплются один за другим.
- Пируют, пируют... - бурчала Фьора, самолично замешивая тесто для мясного пирога. Столешница трещала, когда об неё с размаху ударяли увесистым комком и вбивали кулаки.
Диану клонило в сон. Духота и пчелиное гудение кухни действовали одурманивающе. Она стояла, по локоть опустив руки в пену, невидяще глядя на искристую шапку мыльных пузырей.
Первоисточник... забившийся, словно встревоженное сердце, едва она приблизилась. Разговор с мастером Коганом, что она перебирала, слово за словом, как бусины в ожерелье. Его секундное замешательство. Сама мысль о собственной... избранности? казалась смехотворной.
И всё же... всё же...
Полуобморочная дремота смежала веки.
У огневолосой девушки в её воспоминании был влажный взгляд и дрожащие по-детски припухлые губы.
- Скажите им... несправедливо наказана... ни в чём не виновата... скажите... скажи...
Из её рта, сквозь её кожу прорастали травы и л`озы, опутывая, оплетая, как забытую статую, заглушая монотонную мольбу.
Тлели и дымились алые одежды, искрили смоляные волосы, но и тогда яркие, точно искусанные губы продолжали усмехаться:
- Не жалею ни о чём.
В девушке-лурни всё было порыв и движение. Простёртые руки, устремлённый ввысь взгляд. Прозрачные пальцы заскребли по горлу.
- Распахните двери... хоть глоток... глоток... воздуха.
- Времени подвластно вычерпать море. Это известно тому, кто умеет ждать.
Четвёртая стояла по пояс, по грудь, по плечи в воде. Вода всё прибывала. Бирюзовый взгляд оставался ясен, даже когда вода сомкнулась над её головой.
Диана попыталась закричать, но вместо слов изо рта хлынула кровь. Онемев в ужасе, она опустила взгляд и увидела свои неподвижные мраморные руки. А из разверстой груди вырывалось радужное сияние.
- Что же ты наделала... - с тоской прошептал уже слышанный когда-то голос, и всё в ней содрогнулось, устремилось навстречу в последнем усилии...
- Ну и что же ты тут наделала?
Чтобы не упасть, Диана ухватилась за что-то, оказалось - край лохани. Руки были совсем её обычные, порозовевшие от работы, только одеревенели в неподвижности. И сердце оставалось на положенном месте, отзывалось незнакомой тянущей болью. Из лохани звучным иссякающим потоком выливалась вода.
Тётушка Фьора, нехорошо поджав губы, стояла у края обширной лужи.
- Вот что, девушка. Ступай-ка восвояси, чтобы я тебя нынче здесь боле не видела. Только болотину изволь сперва за собой осушить.
Так что к Грайлину Диана всё же пошла. И застала его в на диво сносном состоянии. Вероятно, ученик всё же сдержал слово и не дал пропасть старому наставнику. Или же наставник, проспавшись, сам нашёл в себе силы добраться до целебного эликсира.
Диана в общих чертах поведала магу о приключении, в которое оказалась втянута по его милости, в надежде, что она поможет ей лучше разобраться в ситуации, но мэтр мог рассказать немногим больше того, что уже было известно от мастера Когана.
Диана спросила старика о статуе девушки с закрытыми глазами.
- Никто не знает наверняка. Древнее изображение. Она стоит там, должно быть, с основания Теллариона.
- Кто она?
- Первая хранительница. - Старик поморщился, потирая висок. - Ты уже читала о ней. О Сантане. Вот. - Он тяжело поднялся и, шевеля губами, провёл рукой по высящейся на краю стола книжной стопе. Вытянул из середины одну, в тёмно-синем, покрытом, словно изморозью, серебристой вязью, переплёте. - Ознакомься, если желаешь.
Мэтр Грайлин, по-стариковски нахохлившись, щурился на пламя, изредка прикладываясь к кружке. Диана шелестела страницами, время от времени задавая вопросы.
- В языке северян-авалларов множество обозначений для льда и снега, различных их состояний, - ровно, как в лектории, вещал старик. - В прозвании Сантаны не просто лёд, но лёд с вершин горных пиков, с оконечности населённой части Предела. Словом, тот, что никогда не тает. Пророчица эта видела так много боли, что, в конце концов, пронзила своё сердце кинжалом, в первой версии - обсидиановым. Согласно же другому переводу, - и это кажется более верным, потому что сердце её обратилось в лёд, сделавшись нечувствительным ко всему земному, - обломком сталактита. В одной из легенд, довольно распространённой, Сантана идёт ещё дальше в своих попытках стать идеальным орудием прорицания, и просит Аваллара отнять у неё глаза, чтобы, так сказать, не видеть ничего, не относящегося к делу.
- И он в самом деле исполнил это?
Грайлин ответил неопределённым жестом - кто знает?
- Вероятно, это позднейшие поэтические переработки. Призванные, так сказать, добавить трагизма этой, в общем-то, и без того невесёлой истории. В ранних песнях, - перегнувшись, он постучал ногтём по лицевому переплёту книги, - говорилось о том, что глаза её были удивительно красивы в момент гибели.
Когда старый маг задремал в своём кресле, Диана ушла. А самым знаменательным событием следующего дня можно было счесть шумный эпизод в кухне, когда Лелайя окунула одну из девушек головой в корыто с помоями. Пошли самые разные слухи о том, что та ей сказала, вот только искупавшаяся не решалась повторить выступление. Сейчас Диана, пожалуй, испытывала некоторую общность с Лелайей. Обе теперь ходили как в тумане, только причины разнились.
Глава 3.6
Назойливое ощущение незавершённости отвлекало днём и не давало покоя ночью. До сей поры Диана жила и действовала как во сне, сне с ровным и спокойным течением. А теперь её будто бы пытались насильственно вывести из однообразного плена видений, убаюкивающая пелена истончалась, а она, ощущая всё нарастающую тревогу, не понимала, как ей очнуться.
